.
«Сюда подходите, синьоры, -
здесь продаются письма.
Самые настоящие -
видите штемпеля?
Прошу не отклеивать марок, -
читайте, не торопитесь…
Писем на всех достаточно -
целые штабеля.
Пожалуйста, век восемнадцатый:
„…Я буду вас ждать хоть вечность“.
Пожалуйста, век девятнадцатый:
„…Я буду вас ждать хоть сто лет“.
А вот и двадцатый, синьоры:
„…Чего ты всё крутишь и вертишь?
Уже я потратил два вечера,
а результата нет“.
Вот первая мировая,
а это уже вторая…
(К несчастью, цензурные вымарки
временем не сняло.)
А если третья случится, -
синьоры, я представляю,
и вы представляете, думаю, -
не будет писем с неё.
Синьоры, по-моему, письма
дороже всяких реликвий,
но продают их дёшево,
а я покупаю, старик.
Письма - странички разрозненные
книги, быть может, великой,
но нету такого клея,
чтоб склеить все вместе их».
«Синьор, вам не кажется странным,
что вы - продавец писем?»
«Странным? А что тут странного?
Ага, угадал - вы поэт…
А вам не кажется странным,
что вы продавец песен?
В мире так много странного,
а, в сущности, странного нет…»
.
Вставайте,
гигантским будильником Рим тарахтит у виска.
Взбивайте
шипящую пену пушистым хвостом помазка.
И - К Риму!
Отдайтесь рассветному стуку его башмаков, молотков
и крику
молочниц, газетчиков, пекарей, зеленщиков.
Монашки,
хрустя белокрылъем крахмальным, гуськом семенят.
Медяшки
в их глиняных кружках, взывая к прохожим, звенят.
Путаны
идут с профилактики прямо - молиться в собор.
Пузаны
в кафе обсуждают, как вылечить лучше запор.
Монисты
бренчат на цыганках у выставки «Супер-поп-арт».
Министры
летят в «мерседесах». Ладони - в мозолях от карт.
Ладони
в рабочих мозолях - плывут и не ждут ничего.
Лимоны
и люди в Италии стоят дешевле всего.
Куда вы спешите, все люди? Куда вы ползёте, куда,
удавы
брандспойтов, гдо буйно играет, как мышцы, вода?
Все - к Риму,
как будто бы к храму, гдо вам отпущенье дадут,
и к рынку,
где, может, вас купят, а может быть, и продадут.
Урвал бы.
я опыта Рима, чтоб в жизни потом не пропасть.
Украл бы.
чуть-чуть его ритма, - да нет, не урвать, не украсть.
Есть Римы,
а Рима, наверное, просто физически нет.
Есть ритмы -
нет общего ритма, и в этом-то улиц секрет.
Но буду
старьевщиком лоскутов Рима, что порваны им.
Набухну,
как будто бы губка, всосавшая порами Рим.
До ночи
подслушивать стану, - и, ночью, конечно, не спя,
доносчик
всему человечеству, Рим, на тебя и себя.
Напрячу
за пазуху всё, что проулки твои накричат,
наплачут,
нашепчут, насвищут, налязгают и нажурчат.
Пусть гонка
за Римом по Риму мне кости ломает, дробя, -
как плёнка,
я буду наматывать яростно Рим на себя…
1965
Тело - как азбука Брайля… Коснись страниц…
И кончики пальцев вольются в изгиб плеча…
Тьма отзывается криком полночных птиц,
Я прошу - Закрой мне глаза… Научи молчать.
Тело - как руны… Читай его, постигай…
Слушай, как пульс под кожей меняет ритм,
Как упоительно тают его снега
Под солнцем дыхания… как тишина внутри -
Вдруг наполняется тысячей голосов,
В венах бушует музыка… Но сейчас -
Я прошу Тебя - научи говорить без слов…
Стать обнаженной… Свободной от пошлых фраз.
Чтоб сквозь меня Ты чувствовал, как искрит,
Полыхает огнем, превращая в горячий прах…
Отомсти мне за все! Даже жизнь мою - Забери!
Но останется запах… Мой вкус на Твоих губах.
Да, мой мир осязаний - Порочен… Отчасти - груб,
Исповедую Ночь… Поклоняюсь слепой Звезде…
Тело просит - Прочти! - Все ожоги горячих рук,
Вязь чужих поцелуев - Чуть ниже ключиц… Вот здесь…
Не хочу - Никого воскрешать, возвращать назад…
Не умею - Мечтать о Принцах, во сне - летать.
Только чувствовать вновь - как ладони Твои скользят,
А вокруг пульсирует - Темнота…
Не в том беда, что наглой челяди
доступен жирный ананас,
а в том, что это манит в нелюди
детей, растущих возле нас.
.
сегодня в сельмаге в отделе «консервы»
схватил я две баночки чистой любви.
в хозяйственном выбрал железные нервы,
вокруг живота аккуратно обвив.
достал из кармана истрепанный список.
(его написал я за тысячу лет.)
- а где у вас нежность?
- в отделе сосисок.
а там, где Вы ищете, нежности нет.
бутылку веселья, пузырь пофигизма
я взял, заскочив в алкогольный отдел.
и пару пакетиков от пессимизма…
наверное, это ещё не предел.
потом, наблюдая ряды продовольствий -
корзинку блаженства, мечты полкило.
купил в овощном килограмм удовольствий.
удачно зашёл я.
свезло, так свезло!
Выглянул подснежник
В полутьме лесной -
Маленький разведчик,
Посланный весной;
Пусть еще над лесом
Властвуют снега,
Пусть лежат под снегом
Сонные луга;
Пусть на спящей речке
Неподвижен лед, -
Раз пришел разведчик,
И весна придет!
.
Олбанским языком пренебрегать не надо,
Иначе нираскрыть больших и важных тем.
Ну, как еще сказать, чтоб аффтар выпил йаду,
О том, что низачот и что кг/ам.
Падонкафский езыг я словом не задену.
Кросавчеги, превед! В мемориз! Дайте двух…
А критеги пускай убьют сибя апстену
И валят все в Бабруйск к жывотным и на йух.
А если кто-то мне вдруг скажет: «Йа криветко»,
К нему я первый нах, и не грозит облом.
Читаю криатифф и отвечаю метко:
«Зачот! Ржунимагу! Валяюсь пацталом!»
Коль ниасилил букф, учись песать по слуху.
Пусть будут фсе фтыкать, пешы исчо, зачот.
Нинада забывать: зохаваит фсех Ктулху,
А я упалпацтул, поскольку аффтар жжот.
© Geom
.
под заливистый хохот гиены
и под стук топоров палачей
день родится - увечный и нервный,
неприкаянный, горький, ничей.
будет трубку смолить до заката,
пиво пить да на девок глазеть,
брат опять ополчится на брата,
не догнать. не разнять. не успеть.
всё, как водится, в этом театре,
где худрук вечно пьян и небрит.
все актеры таланты в антракте,
а на сцене унынье и стыд.
все как прежде - и ныне и присно,
толкотня, суета и обман.
безнадежный, он выйдет на пристань
и нырнет в мировой океан
© Александр Ikki
Бескорыстен, бескорыстен
Нег сиреневых ожог!
Клейкий ключик смысла жизни
Наг
у ног…
Вешний вечер вещей сказкой
Прочит сердцу миражи,
Ополаскивает лаской
Ностальжи…
Вечер - вечности росточек,
Ветер - благодушный Ной,
Не ковчег, увейте ночь ей И сиренью и луной!
Созовите, чтоб страдали
Под бессонниц витиё
Всех апрельских страдиварий,
От заката - до неё!
Как в бреду, бреду апрелем
Всем далёк…
И окрылен
Сумеречных акварелей
Млечный сон…
У сиреневых смирений
В чарах паводка любви
Несказанные свирели
Отделяют от земли.
Погляди же, Авва Отче! -
На закатный аналой
Я вознес тепла комочек
Ставшей взрослой, вдруг,
Звездой…
.
У озера Калкан сосновый бор.
Зарядка в восемь. Пионерский горн.
Вновь на линейку строится отряд
И флаг поднять готовится мой брат.
Он рядом, мы погодки. Брат - рыбак,
А я на солнце обгорела так,
Что облупился покрасневший нос.
Футбол сегодня. Завтра будет кросс.
В столовой шумно и всегда компот,
Щенок котлетки возле двери ждёт.
Под вечер брат наловит карасей,
Их на костре печём, зовём друзей.
«Картошку» под гитару тянет хор -
Я помню эту песню до сих пор.
Потом целуюсь с мальчиком впервые.
В том сне о счастье все ещё ЖИВЫЕ…
.
Сейчас не время стихов.
Повсюду добра усталость,
и в королевстве слов
душа отрифмовалась.
«Сейчас не время стихов».
Но как же нам жить без лада,
когда период грехов
стал временем полураспада?
«Сейчас не время стихов…»
Да что вы! Перекреститесь!
За них умереть готов
в ночах соловьиный витязь.
Пока зеленеть земля
не разучилась нежно,
пока есть зов журавля -
поэзия неизбежна!
И если рушится хор,
и если разбита лира -
стихов волшебный раствор
скрепляет руины мира!
.
Мы гасим собственным движением
и без того уже увядшую
синхронность сдвинутого времени
из прошлого в ненастоящее.
Песок часов рассыпан в полночи
по черной карте поднебесья
и, просыпается, наполнив, чьи,
не в голос, стоны, теми песнями,
которым в летоисчислении
нет места? Не сбивая точности,
они хранят мгновенья времени,
такие зыбкие, песочные…
.
Десять лет не видел он жены.
Он вернулся ночью - лысый, мятый,
не из заграницы непонятной
и не с затянувшейся войны.
Просто был он в длительных бегах.
Гнал его по свету - длинный рубль…
Но пошла энергия на убыль,
и вернулся он -
увы и ах…
Женщина застыла… Как в кино.
Смотрит в мужа. Медленно… С тоскою.
Можно позабыть и не такое…
Просит муж: «Алёна, пей вино…».
Десять лет разлуки…
Толщина.
Разве разглядишь под ней былое?
Где там,
под каким двадцатым слоем -
хрупкая любовь погребена?
Вот жена и смотрит в свой стакан,
словно муж пришёл -
с другой планеты…
…Нету мужа. И супруги нету.
Только - время.
Этот океан.
Знай, у каждого разное «больно»,
Знай, у каждого разное «страшно».
Не суди со своей колокольни
Неизвестносколькоэтажной.
Не очерчивай взглядом границы,
Не придумывай мозгом пределы.
Что тебе в страшном сне не приснится,
Для кого-то - обычное дело.
Знай, у каждого разное «надо»,
Знай, у каждого разное «сложно».
Впрочем, и представление ада
Обобщить и сравнить невозможно.
Знай, что правда бывает другая,
А не та, что приносят на блюде.
Присмотрись к тем, чьи судьбы пугают,
Это - самые сильные люди.
Ты ошибся! - Не будет весны,
Все придумано теми, кто любит!
Им видней, только вещие сны, -
Мне твердят,
Что разлюбит,
Разлюбит…
Ты ошибся! - Ты помнишь, как тишь,
Опускалась на хрупкие плечи?
Ты ошибся!
Ошибся… Не злись, -
Говорят,
Будто время все лечит!