Владимир Высоцкий - цитаты и высказывания

Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь —
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было — сорок сороков…

И чудаки — ещё такие есть —
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, —
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же — неровного — дыханья.

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю», —
То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний:
Страна Любви — великая страна!
И с рыцарей своих — для испытаний —
Всё строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…

Но вспять безумцев не поворотить —
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой — и жизнью бы рискнули, —
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули…

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мёртвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься — сколько не зови, —
Им счёт ведут молва и пустословье,
Но этот счёт замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви…

Их голосам всегда сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться — со вздохом на устах —
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.

Я поля влюблённым постелю —
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит — я люблю!
Я люблю, и значит — я живу!

Когда вода Всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась Любовь —
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было — сорок сороков…

И чудаки — ещё такие есть —
Вдыхают полной грудью эту смесь,
И ни наград не ждут, ни наказанья, —
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же — неровного — дыханья.

Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю», —
То же, что дышу, или живу!

И вдоволь будет странствий и скитаний:
Страна Любви — великая страна!
И с рыцарей своих — для испытаний —
Всё строже станет спрашивать она:
Потребует разлук и расстояний,
Лишит покоя, отдыха и сна…

Но вспять безумцев не поворотить —
Они уже согласны заплатить:
Любой ценой — и жизнью бы рискнули, —
Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить
Волшебную невидимую нить,
Которую меж ними протянули…

Свежий ветер избранных пьянил,
С ног сбивал, из мёртвых воскрешал,
Потому что, если не любил,
Значит, и не жил, и не дышал!

Но многих захлебнувшихся любовью
Не докричишься — сколько не зови, —
Им счёт ведут молва и пустословье,
Но этот счёт замешан на крови.
А мы поставим свечи в изголовье
Погибших от невиданной любви…

Их голосам всегда сливаться в такт,
И душам их дано бродить в цветах,
И вечностью дышать в одно дыханье,
И встретиться — со вздохом на устах —
На хрупких переправах и мостах,
На узких перекрестках мирозданья.

Я поля влюблённым постелю —
Пусть поют во сне и наяву!..
Я дышу, и значит — я люблю!
Я люблю, и значит — я живу!

…Но — гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил,
Чтоб не писал и ни о чем не думал…

…Бросайте! За борт! Все, что пахнет кровью, — поверьте, что цена невысока…

…Я лежу в палате наркоманов,
Чувствую — сам сяду на иглу…

…Как хулиганили, орали —
Не произнесть в оригинале, —
Ну, трезвая шпана — кошмар!
Но мы их все же разогнали
И отстояли перегар…

Еще ни холодов, ни льдин.
Земля тепла. Красна калина.
А в землю лег еще один
На Новодевичьем мужчина.

«Должно быть, он примет не знал, —
Народец праздный суесловит, —
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.»

Коль так, Макарыч, — не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй — останься живым.

Но в слезы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понес,
Припал к земле, как верный пес.
А рядом куст калины рос,
Калина — красная такая.

Смерть самых лучших намечает
И дергает по одному.
Такой наш брат ушел во тьму!
Не буйствует и не скучает.

А был бы «Разин» в этот год.
Натура где — Онега, Нарочь?
Все печки-лавочки, Макарыч!
Такой твой парень не живет.

Вот после временной заминки,
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу
За то, что видел он в гробу

Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тепленьким с постели!»

И после непременной бани,
Чист перед богом и тверез,
Взял да и умер он всерьез,
Решительней, чем на экране

Я всегда уходил, чтобы не вернуться.
Я всегда уходил, чтобы навсегда
Иногда так хотелось оглянуться
Иногда это только иногда

Дороги мои, дороги
Выносили ноги, помогали боги.
Дороги мои, дороги
Выносили ноги, помогали боги.

Иногда я ходил в никуда
Никогда не ходил по прямой
А в пути мне светила звезда
Выручал же всегда ангел мой

Дороги мои, дороги
Выносили ноги, помогали боги.
Дороги мои, дороги
Выносили ноги, помогали боги.

И любили меня, и сдавали,
И старуха махала косой
И взлётную мне не давали
А в финале мой путь стал взлётной полосой

Дороги мои, дороги
Выносили ноги, помогали боги.
Дороги мои, дороги
Выносили ноги, помогали боги.

Над Шере-
метьево
В ноябре
третьего —
Метео-
условия не т. е.
Я стою встревоженный,
Бледный, но ухоженный
На досмотр таможенный
в хвосте.

Стоял сначала, чтоб не нарываться —
Я сам спиртного лишку загрузил,
А впереди шмонали уругвайца,
Который контрабанду провозил.

Крест на груди в густой шерсти —
Толпа как хором ахнет:
«За ноги надо потрясти —
Глядишь, чего и звякнет!»

И точно: ниже живота —
Смешно, да не до смеху —
Висели два литых креста
Пятнадцатого веку.

Ох, как он
сетовал:
Где закон?
Нету, мол!
Я могу, мол, опоздать на рейс!..
Но Христа распятого
В половине пятого
Не пустили в Буэнос-Айрес.

Мы всё-таки мудреем год от года —
Распятья нам самим теперь нужны,
Они богатство нашего народа,
Хотя, конечно, и пережиток старины.

А раньше мы во все края —
И надо и не надо —
Дарили лики, жития,
В окладе, без оклада…

Из пыльных ящиков косясь
Безропотно, устало,
Искусство древнее от нас,
Бывало,
и — сплывало.

Доктор зуб
высверлил,
Хоть слезу
мистер лил,
Но таможник вынул из дупла,
Чуть поддев лопатою,
Мраморную статую —
Целенькую, только без весла.

Общупали заморского барыгу,
Который подозрительно притих, —
И сразу же нашли в кармане фигу,
А в фиге — вместо косточки — триптих.

«Зачем вам складень, пассажир?
Купили бы за трёшку
В „Берёзке“ русский сувенир —
Гармонь или матрёшку!» —

«Мир-дружба! Прекратить огонь! —
Попёр он как на кассу. —
Козе — баян, попу — гармонь,
Икону — папуасу!»

Тяжело
с истыми
Контрабан-
дистами!
Этот, что статуи был лишён,
Малый с подковыркою
Цыкнул зубом с дыркою,
Сплюнул — и уехал в Вашингтон.

Как хорошо, что бдительнее стало,
Таможня ищет ценный капитал —
Чтоб золотинки с нимба не упало,
Чтобы гвоздок с распятья не пропал!

Таскают: кто — иконостас,
Кто — крестик, кто — иконку,
И веру в Господа от нас
Увозят потихоньку.

И на поездки в далеко —
Навек, бесповоротно —
Угодники идут легко,
Пророки — неохотно.

Реки льют
потные!
Весь я тут,
вот он я —
Слабый для таможни интерес.
Правда возле щиколот
Синий крестик выколот,
Но я скажу, что это — Красный Крест.

Один мулла триптих запрятал в книги.
Да, контрабанда — это ремесло!
Я пальцы сжал в кармане в виде фиги —
На всякий случай, чтобы пронесло.

Арабы нынче — ну и ну! —
Европу поприжали,
А мы в «шестидневную войну»
Их очень поддержали.

Они к нам ездят неспроста —
Задумайтесь об этом! —
И возят нашего Христа
На встречу с Магометом.

…Я пока
здесь ещё,
Здесь моё
детищё,
Всё моё — и дело, и родня!
Лики — как товарищи —
Смотрят понимающе
С почерневших досок на меня.

Сейчас, как в вытрезвителе ханыгу,
Разденут — стыд и срам! — при всех святых,
Найдут: в мозгу туман, в кармане фигу,
Крест на ноге — и кликнут понятых!

Я крест сцарапывал, кляня
Судьбу, себя — всё вкупе,
Но тут вступился за меня
Ответственный по группе.

Сказал он тихо, делово —
Такого не обшаришь:
Мол, вы не трогайте его
(Мол, кроме водки — ничего) —
Проверенный, наш товарищ!

1974

Целуя знамя в пропыленный шелк
И выплюнув в отчаянье протезы,
Фельдмаршал звал: «Вперед, мой славный полк!
Презрейте смерть, мои головорезы!»

И смятыми знаменами горды,
Воспалены талантливою речью, —
Одни стремились в первые ряды —
Расталкивая спины и зады,
И первыми ложились под картечью.

Хитрец — и тот, который не был смел, —
Не пожелав платить такую цену,
Полз в задний ряд — но там не уцелел:
Его свои же брали на прицел —
И в спину убивали за измену.

Сегодня каждый третий — без сапог,
Но после битвы — заживут, как крезы, —
Прекрасный полк, надежный, верный полк —
Отборные в полку головорезы!

А третьи средь битвы и беды
Старались сохранить и грудь и спину,
Не выходя ни в первые ряды,
Ни в задние, — но как из-за еды,
Дрались за золотую середину.

Они напишут толстые труды
И будут гибнуть в рамах, на картине, —
Те, что не вышли в первые ряды,
Но не были и сзади — и горды,
Что честно прозябали в середине.

Уже трубач без почестей умолк,
Не слышно меди, только звон железа,
Ах, славный полк, надежный верный полк,
В котором сплошь одни головорезы.

Но нет, им честь знамен не запятнать,
Дышал фельдмаршал весело и ровно, —
Чтоб их в глазах потомков оправдать,
Он крикнул: «Кто-то должен умирать —
А кто-то должен выжить, — безусловно!»

И нет звезды тусклее, чем у них, —
Уверенно дотянут до кончины,
Скрываясь за отчаянных и злых
Последний ряд оставив для других —
Умеренные люди середины.

…В грязь втоптаны знамена, смятый шелк,
Фельдмаршальские жезлы и протезы.
Ах, славный полк!.. Да был ли славный полк,
В котором сплошь одни головорезы?

1971

Сон мне снится: вот те на, гроб среди квартиры.
На мои похорона собрались вампиры.
Стали речи говорить, все про долголетие,
Кровь сосать решили погодить — вкусное на третье.

Очень бойкий упырек стукнул по колену,
Подогнал и под шумок надкусил мне вену.
А умудренный кровосос встал у изголовья
И очень вдохновенно произнес речь про полнокровье…

Кровожадно вопия, высунули жалы,
И кровиночка моя полилась в бокалы.
Да вы погодите, сам налью, знаю, вижу, вкусная.
Нате, пейте кровь мою, кровососы гнусные.

Так почему же я лежу, дурака валяю,
Почему, к примеру, не заржу, их не напугаю.
Я ж их мог прогнать давно выходкою смелою,
Мне бы взять, пошевелиться, но… глупостей не делаю…

#758033

.
Себя от надоевшей славы спрятав,
В одном из их Соединенных Штатов,
В глуши и дебрях чуждых нам систем
Жил-был, известный больше, чем Иуда,
Живое порожденье Голливуда,
Артист Джеймс Бонд, шпион, агент-07.

Был этот самый парень звезда — ни дать ни взять,
Настолько популярен, что страшно рассказать.
Да шуточное ль дело? Почти что полубог.
Известный всем Марчелло в сравненьи с ним — щенок!

Он на своей, на загородной вилле
Скрывался, чтоб его не подловили
И умирал от скуки и тоски.
А то, бывало, встретят у квартиры,
Набросятся и рвут на сувениры
Последние штаны и пиджаки.

Вот так и жил, как в клетке. Ну, а в кино потел.
Различные разведки дурачил, как хотел.
То ходит в чьей-то шкуре, то в пепельнице спит,
А то на абажуре кого-то соблазнит.

И вот, артиста этого — Джеймс Бонда —
Товарищи из Гос- и Фильмофонда
В совместную картину к нам зовут.
Чтоб граждане его не узнавали,
Он к нам решил приехать в одеяле,
Мол, все равно на клочья разорвут.

Ну посудите сами: на проводах в USА
Все хиппи с волосами побрили волоса,
С него сорвали свитер, отгрызли вмиг часы,
И разобрали плиты со взлетной полосы.

И вот в Москве нисходит он по трапу,
Дает доллар носильщику на лапу
И прикрывает личность на ходу.
Вдруг кто-то шасть на «газике» к агенту
И киноленту вместо документа,
Что, мол, свои, мол, хау ду ю ду.

Огромная колонна стоит сама в себе —
Встречают чемпиона по стендовой стрельбе.
Попал во все, что было, он выстрелом с руки,
По нем бабье сходило с ума и мужики.

Довольный, что его не узнавали,
Он одеяло снял в «Национале».
Но, несмотря на личность и акцент,
Его там обозвали оборванцем,
Который притворился иностранцем
И заявил, что, дескать, он агент.

Швейцар его за ворот… Решил открыться он,
«07 я». — «Вам межгород? Так надо взять талон».
Во рту скопилась пена и горькая слюна,
И в позе супермена он уселся у окна.

Но кинорежиссеры прибежали
И недоразумение замяли,
И разменяли фунты на рубли…
Уборщица кричала: «Вот же пройда,
Подумаешь, агентишко какой-то.
У нас в девятом — принц из Сомали».

1974.

.

Вагоны не обедают,
Им перерыва нет.
Вагоны честно бегают
По лучшей из планет.

Вагоны всякие,
Для всех пригодные.
Бывают мягкие,
Международные.

Вагон опрятненький,
В нём нету потненьких,
В нём всё — десятники
И даже сотники.

Ох, степь колышется!
На ней — вагончики.
Из окон слышится:
«Мои лимончики!..»

Лежат на полочке
Мешки-баллончики.
У каждой сволочи
Свои вагончики.

Порвёшь животики
На аккуратненьких!
Вон едут сотники
Да на десятниках!

Многосемейные
И просто всякие
Войдут в купейные
И даже в мягкие.

А кто с мешком — иди
По шпалам в ватнике.
Как хошь — пешком иди,
А хошь — в телятнике.

На двери нулики —
Смердят вагончики.
В них едут жулики
И самогонщики.

А вот теплушка та —
Прекрасно, душно в ней —
На сорок туш скота
И на сто душ людей.

Да в чём загвоздка-то?
Бей их дубиною!
За одного скота —
Двух с половиною.

А ну-ка, кончи-ка,
Гармонь хрипатая!
Вон в тех вагончиках —
Голь перекатная…

Вестимо, тесно тут,
Из пор — сукровица…
Вагоны с рельс сойдут
И остановятся!
1970

Сколько чудес за туманами кроется.
Ни подойти, ни увидеть, ни взять.
Дважды пытались, но бог любит троицу,
Ладно, придется ему подыграть.

Выучи намертво, не забывай
И повторяй, как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»

Был ведь когда-то туман — наша вотчина,
Многих из нас укрывал от врагов.
Нынче, туман, твоя миссия кончена,
Хватит тайгу запирать на засов!

Выучи намертво, не забывай
И повторяй, как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»

Тайной покрыто, молчанием сколото, —
Заколдовала природа-шаман.
Черное золото, белое золото,
Сторож седой охраняет — туман.

Выучи намертво, не забывай
И повторяй, как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»

Что же? Выходит — и пробовать нечего?
Перед туманом — ничто человек?
Но от тепла, от тепла человечьего
Даже туман поднимается вверх.

Выучи, вызубри, не забывай
И повторяй, как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»

Лежит камень в степи,
А под него вода течёт,
А на камне написано слово:
«Кто направо пойдёт -
Ничего не найдёт,
А кто прямо пойдёт -
Никуда не придёт,
Кто налево пойдёт -
Ничего не поймёт
И ни за грош пропадёт».

Перед камнем стоят
Без коней и без мечей
И решают: идти иль не надо.
Был один из них зол,
Он направо пошёл,
В одиночку пошёл, -
Ничего не нашёл -
Ни деревни, ни сёл, -
И обратно пришёл.

Прямо нету пути -
Никуда не прийти,
Но один не поверил в заклятья
И, подобравши подол,
Напрямую пошёл, -
Сколько он ни бродил -
Никуда не забрёл, -
Он вернулся и пил,
Он обратно пришёл.

Ну, а третий - был дурак,
Ничего не знал и так,
И пошел без опаски налево.
Долго ль, коротко ль шагал -
И совсем не страдал,
Пил, гулял и отдыхал,
Ничего не понимал, -
Ничего не понимал,
Так всю жизнь и прошагал -
И не сгинул, и не пропал.
1962