На пальцах свежие порезы.
На сердце - старые рубцы.
Мороз соединил железом
мои начала и концы.
Глотать холодный рваный воздух,
Скользя по краю пустоты,
Где как иголки, колют звезды,
И где меня не помнишь ты.
Наш мир как будто наклонился,
чтоб капли прошлого стряхнуть.
Я безнадежно изменился,
Но я вернусь когда-нибудь.
Когда родится образ новый
И звук достигнет цели вдруг.
Когда трепещущее слово,
Как птица, вылетит из рук.
Я помню влажный лес, волшебные дороги,
узорные лучи на дышащей траве…
Как были хороши весенние тревоги!
Как мчались облака по вольной синеве!
Сквозная стрекоза, мой жадный взор чаруя,
легко покоилась на освещенном пне.
Со струнами души созвучья согласуя,
чудесно иволга сочувствовала мне:
я чутко различал в зеленой вышине --
то плач прерывистый, то переливы смеха.
Березы, вкрадчиво шумящие вокруг,
учили сочетать со звуком точный звук,
и рифмы гулкие выдумывало эхо,
когда, средь тишины темнеющего дня,
бродя по прихоти тропы уединенной,
своими кликами даль мирную дразня,
я вызывал его из рощи отдаленной.
Я не хочу сравнений - эта блажь
мне надоела - «как», «как будто», «точно».
Фальшивым блеском их не передашь,
как без тебя мне холодно и тошно.
И о тебе писать я не хочу:
«упала, как звезда на бездорожье» -
и добавлять: «как лишнюю свечу,
задув меня…» - всё это будет ложью.
Вот человек испытывает страх.
Он просто плачет, просто что-то пишет.
И комкает бумагу второпях,
и в окна обмороженные дышит.
И взгляд его рассеян и зловещ,
и, шевеля бескровными губами,
он с полки опрокидывает вещь.
И дым под потолком стоит клубами.
И он стучится в комнату к другой,
и задаёт нелепые вопросы,
терзая свитер правою рукой,
а левой - предлагая папиросы.
И входит он, и гордую главу
роняет к ней на круглое колено.
И говорит: «Как тяжко я живу!» -
вздыхая и смелея постепенно…
А за окном - бездомность, снегопад.
И человек заботится о малом:
спешить к себе, в потёмках, наугад,
забыться под шершавым одеялом;
уйдя в свое несвежее тепло,
в остывший чай швыряя липкий сахар, -
о том, что город страшно замело,
не вспоминать, и думать без метафор
о том, что мать больна, и позабыть,
что мать больна, что столько эгоизма
в той женщине, и надо бы запить,
и спрятать пересчитанные письма.
Но, обложившись ворохом бумаг,
он снова пишет, чёркает и плачет.
И знает он, что эти «словно», «как»
и «будто» - ничего уже не значат.
И лбом стекло оттаивая, он.
зовет её, вышептывая ямбы.
Но только ночь течёт со всех сторон
на душный свет его безумной лампы.
Чудак,
ты хочешь стать поэтом.
Послушай, не сходи с ума -
в стихах сегодня, как в клозете,
полно дерьма.
Аксессуаров идиотских
и экзотических вещиц, -
они приводят в трепет скотский
лишь толстосумов и девиц.
С непритязательным букетом
и с поцелуем на губах, -
хоть пой один,
хоть пой дуэтом -
ты будешь вечно в дураках.
Тебя использует издатель,
как шлюху ловкий сутенер,
и, не признав тебя, читатель
закроет двери на запор.
И ты, мой друг, поступишь мудро,
коль вспомнишь тот мотив простой,
что ты свистел сегодня утром
над улицей своей пустой.
Ночь… Соседи, бездарные суки,
Вдохновенья лишили меня.
Издают они разные звуки -
Не хватило им целого дня…
Кто-то воду спустил в унитазе,
Кто-то в люльке качает дитя,
Кто слился с женою, в экстазе
Жопой в стенку мою колотя…
У поэта - души аневризма,
Вот и пьет он, от горя, вино…
Так доводит до алкоголизма
Бездуховное это г@вно…
Башкирские стихи неповторимы…
В них много похвалы родному краю.
Таких не сможет сочинить поэт,
Которому не слышен звук курая…
И рано утром высоко в горах,
Кто не дышал лазурной синевою,
И не встречал рассвет на чистом поле,
Лежа в метелках ковыля…
Кто не бродил в расщелинах Урала,
Не пил кумыс, не ел башкирский мед,
Не сможет оценить красу природы,
Неповторимость эту не поймет!
Анна Мамаева
Поэт убивает словом, а графоман убивает слово - вот разница.
Ну что, казалось бы, - слова.
Слова и голос -как убого!
А сердце внемлет, трепеща,
Лишь их услышит. Знать от Бога
И голос тот, и те слова.
___________________________________________________
Ну що б, здавалося, слова…
Слова та голос - бiльш нiчого.
А серце б' [йе]ться - ожива,
Як iх почу!.. Знать, од Бога
I голос той, i тi слова…
Я не поэт, скажу Вам прямо,
В моих работах не всегда есть мастерство.
Но за стихи свои держусь упрямо,.
Пока жива душа, писать я буду всем назло
Чужбина. Город Санта-Клара,
Поэт, гитара и весна.
Дымит гаванская сигара,
Часы на стенке, пять утра.
Остывший чай, кусочек сыра,
На потолке висит рассвет.
Лежит у ног смиренно псина,
Скрипит потертый табурет.
По тихим улицам квартала,
Гуляет ветер меж домов.
Осталась малая отрада:
Гитара, пёс и том стихов.
Выдохни! Всё - суета сует,
Вечная блажь людская.
«Жизнь хороша!», - рокотал поэт,
Пальцем курок лаская.
Гений - с высот своего столпа -
Смотрит сквозь время строго.
Новых кумиров творит толпа,
Прячет пращи до срока:
Скучно гоняться за мелюзгой,
Целиться в крупных - проще.
Выдохни! Здесь и зима - изгой:
Все на прогнозы ропщут.
Ёжится бывшая белизна,
В город себя закутав.
Каждый философ желает знать,
Где не в чести цикута,
Каждый мерзавец мечтает стать
Правой рукой Нерону.
Выдохни! Суть суеты проста:
Корни питают крону.
Мягкое небо зовёт, лучась.
Мыслями-позвонками
Вытянись! Выше, чем ты сейчас,
Им не добросить камни.
© She
Стихи приходят, если любишь,
Стихам мешает суета,
Когда ты музам верно служишь,
Тогда уходит глухота!
… Стихи, мой друг, то не игрушка,
Стихами говорит сам Бог!
Вот тут и кроется ловушка:
Есть рифмоплет, а есть пророк!
Я - художник, ты - поэт…
Это длится много лет!
Из века в век.
Из жизни в жизнь…
Мы пытаемся найтись.
Столько было, расставаний.
Объяснений и прощаний.
Снова буду вспоминать…
Ждать.
Прощать…
Кувшин послушно опустел…
Слова ложились в рифмы, ритмы.
Из мыслей рваных, мелких дел
Сплетались строки, как молитвы.
Листок бумажный - чист и бел,
Покрылся буквенною вязью.
Графит карандаша умел
Освобождать меня от грязи.
И пустотелым стал кувшин,
Измятым - лист, как поле битвы.
В опустошении души
Стихи честнее и молитвы.
Рутину бесконечных дел,
Как ленту Мёбиуса бритва,
Кувшин и лист, что снежно бел,
Разрежут чувственностью ритма.