прорыв по все фронтам,
захвачены все фланги.
окопы, блиндажи, в огне горят леса
в душе родной надрыв -
власть снова изменилась,
взрывая рубежи
и пули всё свистят.
грохочат залпы пушек,
распахана земля
и давят танки травы,
дубравы и поля.
и свергнута надежда,
добро и справедливость.
на то она - война.
на то она - немилость.
и снайпер под прицелом
на мушке держит сопку.
приказ - Не отступать!
мне крикнул, друг мой,
ротный
Был у майора Деева
Товарищ - майор Петров,
Дружили еще с гражданской,
Еще с двадцатых годов.
Вместе рубали белых
Шашками на скаку,
Вместе потом служили
В артиллерийском полку.
А у майора Петрова
Был Ленька, любимый сын,
Без матери, при казарме,
Рос мальчишка один.
И если Петров в отъезде, -
Бывало, вместо отца
Друг его оставался
Для этого сорванца.
Вызовет Деев Леньку:
- А ну, поедем гулять:
Сыну артиллериста
Пора к коню привыкать! -
С Ленькой вдвоем поедет
В рысь, а потом в карьер.
Бывало, Ленька спасует,
Взять не сможет барьер,
Свалится и захнычет.
- Понятно, еще малец! -
Деев его поднимет,
Словно второй отец.
Подсадит снова на лошадь:
- Учись, брат, барьеры брать!
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла! -
Такая уж поговорка
У майора была.
Прошло еще два-три года,
И в стороны унесло
Деева и Петрова
Военное ремесло.
Уехал Деев на Север
И даже адрес забыл.
Увидеться - это б здорово!
А писем он не любил.
Но оттого, должно быть,
Что сам уж детей не ждал,
О Леньке с какой-то грустью
Часто он вспоминал.
Десять лет пролетело.
Кончилась тишина,
Громом загрохотала
Над родиною война.
Деев дрался на Севере;
В полярной глуши своей
Иногда по газетам
Искал имена друзей.
Однажды нашел Петрова:
«Значит, жив и здоров!»
В газете его хвалили,
На Юге дрался Петров.
Потом, приехавши с Юга,
Кто-то сказал ему,
Что Петров, Николай Егорыч,
Геройски погиб в Крыму.
Деев вынул газету,
Спросил: «Какого числа?" -
И с грустью понял, что почта
Сюда слишком долго шла…
А вскоре в один из пасмурных
Северных вечеров
К Дееву в полк назначен
Был лейтенант Петров.
Деев сидел над картой
При двух чадящих свечах.
Вошел высокий военный,
Косая сажень в плечах.
В первые две минуты
Майор его не узнал.
Лишь басок лейтенанта
О чем-то напоминал.
- А ну, повернитесь к свету, -
И свечку к нему поднес.
Все те же детские губы,
Тот же курносый нос.
А что усы - так ведь это
Сбрить! - и весь разговор.
- Ленька? - Так точно, Ленька,
Он самый, товарищ майор!
- Значит, окончил школу,
Будем вместе служить.
Жаль, до такого счастья
Отцу не пришлось дожить. -
У Леньки в глазах блеснула
Непрошеная слеза.
Он, скрипнув зубами, молча
Отер рукавом глаза.
И снова пришлось майору,
Как в детстве, ему сказать:
- Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла! -
Такая уж поговорка
У майора была.
А через две недели
Шел в скалах тяжелый бой,
Чтоб выручить всех, обязан
Кто-то рискнуть собой.
Майор к себе вызвал Леньку,
Взглянул на него в упор.
- По вашему приказанью
Явился, товарищ майор.
- Ну что ж, хорошо, что явился.
Оставь документы мне.
Пойдешь один, без радиста,
Рация на спине.
И через фронт, по скалам,
Ночью в немецкий тыл
Пройдешь по такой тропинке,
Где никто не ходил.
Будешь оттуда по радио
Вести огонь батарей.
Ясно? - Так точно, ясно.
- Ну, так иди скорей.
Нет, погоди немножко. -
Майор на секунду встал,
Как в детстве, двумя руками
Леньку к себе прижал: -
Идешь на такое дело,
Что трудно прийти назад.
Как командир, тебя я Туда посылать не рад.
Но как отец… Ответь мне:
Отец я тебе иль нет?
- Отец, - сказал ему Ленька
И обнял его в ответ.
- Так вот, как отец, раз вышло
На жизнь и смерть воевать,
Отцовский мой долг и право
Сыном своим рисковать,
Раньше других я должен
Сына вперед посылать.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла! -
Такая уж поговорка
У майора была.
- Понял меня? - Все понял.
Разрешите идти? - Иди! -
Майор остался в землянке,
Снаряды рвались впереди.
Где-то гремело и ухало.
Майор следил по часам.
В сто раз ему было б легче,
Если бы шел он сам.
Двенадцать… Сейчас, наверно,
Прошел он через посты.
Час… Сейчас он добрался
К подножию высоты.
Два… Он теперь, должно быть,
Ползет на самый хребет.
Три… Поскорей бы, чтобы
Его не застал рассвет.
Деев вышел на воздух -
Как ярко светит луна,
Не могла подождать до завтра,
Проклята будь она!
Всю ночь, шагая как маятник,
Глаз майор не смыкал,
Пока по радио утром
Донесся первый сигнал:
- Все в порядке, добрался.
Немцы левей меня,
Координаты три, десять,
Скорей давайте огня! -
Орудия зарядили,
Майор рассчитал все сам,
И с ревом первые залпы
Ударили по горам.
И снова сигнал по радио:
- Немцы правей меня,
Координаты пять, десять,
Скорее еще огня!
Летели земля и скалы,
Столбом поднимался дым,
Казалось, теперь оттуда
Никто не уйдет живым.
Третий сигнал по радио:
- Немцы вокруг меня,
Бейте четыре, десять,
Не жалейте огня!
Майор побледнел, услышав:
Четыре, десять - как раз
То место, где его Ленька
Должен сидеть сейчас.
Но, не подавши виду,
Забыв, что он был отцом,
Майор продолжал командовать
Со спокойным лицом:
«Огонь!" - летели снаряды.
«Огонь!" - заряжай скорей!
По квадрату четыре, десять
Било шесть батарей.
Радио час молчало,
Потом донесся сигнал:
- Молчал: оглушило взрывом.
Бейте, как я сказал.
Я верю, свои снаряды
Не могут тронуть меня.
Немцы бегут, нажмите,
Дайте море огня!
И на командном пункте,
Приняв последний сигнал,
Майор в оглохшее радио,
Не выдержав, закричал:
- Ты слышишь меня, я верю:
Смертью таких не взять.
Держись, мой мальчик: на свете
Два раза не умирать.
Никто нас в жизни не может
Вышибить из седла! -
Такая уж поговорка
У майора была.
В атаку пошла пехота -
К полудню была чиста
От убегавших немцев
Скалистая высота.
Всюду валялись трупы,
Раненый, но живой
Был найден в ущелье Ленька
С обвязанной головой.
Когда размотали повязку,
Что наспех он завязал,
Майор поглядел на Леньку
И вдруг его не узнал:
Был он как будто прежний,
Спокойный и молодой,
Все те же глаза мальчишки,
Но только… совсем седой.
Он обнял майора, прежде
Чем в госпиталь уезжать:
- Держись, отец: на свете
Два раза не умирать.
Ничто нас в жизни не может
Вышибить из седла! -
Такая уж поговорка
Теперь у Леньки была…
Вот какая история
Про славные эти дела
На полуострове Среднем
Рассказана мне была.
А вверху, над горами,
Все так же плыла луна,
Близко грохали взрывы,
Продолжалась война.
Трещал телефон, и, волнуясь,
Командир по землянке ходил,
И кто-то так же, как Ленька,
Шел к немцам сегодня в тыл.
Стихи о любви и про любовь
стучали в двери, светили в лица,
я так боялся тебе присниться.
у всех искавших - единый принцип:
любой ценою меня найти.
ты жгла записки, рисунки, книги,
напился дымом замерзший флигель.
мне было нужно бежать из Риги,
но власть отрезала все пути.
они явились в субботу ночью,
квартал был временно обесточен.
собаки лаяли вдоль обочин,
заслышав шумные патрули.
луна сияла прозрачным диском,
твой дом был первым в смертельном списке.
солдаты в черном по спальне рыскать
с бесстыдством коршунов принялись.
летели на пол стихи в тетрадках,
окурки тлели в цветочных кадках,
и кто-то бледный шепнул украдкой
о том, что худшее - впереди.
в шкафах, за шторой и под кроватью,
в карманах куртки, в подкладке платья
им было странно искать, искать и…
и почему-то не находить.
я ждал сигнала, что путь свободен,
досмотр кончен, патруль уходит.
сигнала не было. я на взводе
накинул наскоро свой мундир
и скрытый шелком туманных кружев
прокрался мимо ножей и ружей,
затем, чтоб с ужасом обнаружить
четыре пули в твоей груди.
Война - это когда совершенно не знакомые друг другу люди убивают друг друга во славу и на благо людей, которые отлично знакомы, но не убивают друг друга.
поднимите ее с колен. эта грязь - не вечная.
одинокие воины - жертвы слепых умов.
жены плачут. хотели помочь - а помочь им нечем. и антиидолы падают, вслед за толпой богов.
люди издревна были готовы за правду выстоять.
успокойся, шепчу. это, знаешь, ведь не конец, -
и когда умирает мечта, остается истина.
слеп не тот, кто не видит, а тот, кто душой слепец.
твердый камень дорог превращается в серое месиво.
абрикосовый запах весны покрывает гарь.
неужели от чьей-то боли кому-то весело,
если в диком порыве азарта кричат: ударь!..
вот ты гибнешь. и кто-то тебя накрывает простынью.
о таком не напишут в газетах. молчит печать
и о тех, кто сражался босыми, простоволосыми.
небо плачет полынью о детях, не ставших взрослыми.
а на слезы уже не находишь, что отвечать.
Война
-Не пущу! Не пущу! Ты слышишь?
Ты один у меня остался!
Вот ремнем отхожу - не лишне!
Ишь, герой - воевать собрался!
Встала иксом в дверном проеме,
…как же бешено сердце бьется,
Уперев в косяки ладони -
«Не пу-щщу на фронт. Не прорвется.»
Голосила мать, причитала -
Он стоял, опустив ресницы.
Поднял взгляд, полный боли.
-Мама,
…кто же будет дубасить фрицев?
За отца, за Андрея с Сашкой?
-Без тебя храбрецов немало!
…Грудь вздымается под рубашкой -
Будто чуяла, прибежала.
Похоронки на той неделе-
Сразу три.
…жизнь остановилась.
В одну ноченьку поседела.
-Не пущу. Не отдам, мой милый.
Искривился рот - сколько ж можно?
По щеке потекла слезинка.
-Не пущу. Не-пу-щщ-ууу, Сережа!
Мой сыночек, моя кровинка…
Он, вз’ерошенный, как волчонок,
И худой - лишь глаза, да зубы.
Жить да жить, провожать девчонок
Через пару годков из клуба.
С каждым словом все тише, тише
-Что ж ты выдумал, окаянный -
Нецелованный, нелюбивший…
-Отпусти меня лучше, мама.
Все одно убегу - решил я.
Подошел к ней и крепко обнял
Не мальчишка уже - мужчина.
Даром, маленький - при погонах.
Прошагал до Победы парень.
И, как водится, «МЫ ТУТ БЫЛИ»,
Нацарапал.
…Немецкий снайпер.
…Выстрел.
…Шепот
-Меня убили…
Мама… мама, прости…
…все тише…
Умирал маленький Мужчина
Нецелованный, нелюбивший.
Сорок пятый…
…Весна в Берлине…
НАША ПОБЕДА
Мы - внуки тех, кто в бездну сверг чуму,
Живя в едином общем мироздании:
Приоритет дав сердцу и уму,
Признаем в этом роль Советской армии!
А знаете ли Вы, что с 15 (27) июня по 15 (27) августа 1874 года в Брюсселе прошла первая в мире международная конференция по кодификации законов и обычаев войны. Инициатором конференции выступила Россия. Участие принимали Россия, Германия, Австро-Венгрия, Бельгия, Дания, Испания, США, Франция, Великобритания, Иран, Нидерланды, Норвегия, Португалия, Турция, Швеция. Основной целью Конференции являлось уменьшение страдания людей во время вооруженных конфликтов государств посредством кодификации законов и обычаев войны.
Был этот рейс обычным для войны,
От партизан детей он вывозил,
Но мессер к нему вышел со спины -
Огонь кабину сразу охватил.
Наверное, себя спасти он мог,
Но вот детей не мог в беде оставить.
И ни при чем присяга тут и долг -
Не думал о наградах он и славе.
Кабина плавилась,
И он горел в кабине,
И летные очки с лицом слились,
Но приземлиться самолет сумел на льдине,
Все дети, что летели с ним, спаслись!
А он еще успел спросить: «Все живы?»
И только после этого упал.
Никто не понимает и поныне,
Как мог тогда в руках держать штурвал?
Ему ни звания не дали, ни наград,
Да и неважно это после смерти.
Но сразу в рай попал он, а не в ад,
И у детей спасенных - свои дети!
Ведь он мальчишкой был, совсем юнцом,
И у него должны быть тоже дети.
Не суждено судьбою стать отцом,
Но те, кого он спас, живут на свете.
Не разбавляй Рай жизни ядом слов…
Лишь женщины сведут войну в могилу…
Когда страсть вОина уходит на любовь,
Тогда желанье делать зло, теряет силу…
Я знаю как пахнет война,
Как судьбы калечит она,
Я знаю, я помню, я был,
Я запах войны не забыл.
Я помню улыбки ребят,
Которые нынче глядят,
Из серых холодных камней,
На слезы своих матерей.
Я знаю, я помню, я был,
Я кровью траву окропил,
На мне расписалась война,
Пусть проклята будет она.
- Машка! Маш! Принеси воды, что-то жарковато мне.
Тишина.
- Внучка, ты где? Принеси воды, пожалуйста!
Никакого ответа.
- Ушла что ли…
Василий Павлович открыл глаза и сразу же зажмурился от яркого света.
- Будет тебе и Машка, и вода, и махорки мешок. Вставай, Вась,
Прямо над ухом прозвучал чей-то звонкий и до боли знакомый голос.
Немного привыкнув к яркому освещению, Василий Павлович снова открыл глаза и увидел над собой несколько улыбающихся лиц, склонившихся над ним.
- Матерь божья! Степка! Ты ж это… Чур меня!
- Все мы тут «это». И ты тоже, Василь. Вставай уже, чего разлегся то?
- Помер я что ль?
- Ага
Не переставая улыбаться, ответил молодой человек.
- Я так и знал.
Вздохнул Василий Павлович.
- Вчера еще давление поднялось, думал - вчера и помру… Ладно, давай руку, помоги подняться.
- Ага, еще чего?! Давай сам! Ишь ты… Помоги ему…
- Степка, а ну не безобразничай, давай руку.
- Я тебе говорю - сам поднимайся.
- Вот всегда знал, что ты такой.
Укоризненно покачал головой Василий Павлович и, оперевшись на локоть, с легкостью вскочил на ноги.
Немного опешив от такой резкости и подвижности своего тела, он посмотрел на свои руки.
Боль в ногах прошла, как будто ее и не было.
- Ого! Прям как молодой.
Он улыбнулся и провел ладонью по своему лицу, - Ты глянь, и правда молодой!
- А мы тут вроде как старики, да?
Засмеялся Степан.
- Ну что, Васька, здравствуй!
Сколько мы с тобой не виделись? Лет двадцать, наверное?
- Здравствуй, Степка!
Он обнял своего товарища и посмотрел на его лицо.
- Ты смотри! Красавец! Хоть к невестам беги! А тут все молодеют что ли?
- Все или не все - это я не знаю, а нашим всем лет по двадцать пять становится. Ну что, ребятки, встречайт.
Обратился он к своим товарищам, стоящим рядом, - Всех помнишь, Вась?
Василий обернулся к группе людей и замер.
- Сашка! Сашка!!! И ты здесь!
Он бросился к пареньку, стоящему с краю и схватил его за плечи.
- Вот так встреча! Ну как ты? Когда ты… Когда сюда попал? Мы ж с тобой в последний раз в Сталинграде виделись.
- Да, помню… Ты ж меня тогда перевязал, а сам дальше пошел в наступление.
Меня сестричка вытащила. Два месяца в госпитале отлежался и снова на фронт, а уже под Богучаром меня и скосило в бою. Так что, я тут с сорок третьего.
- А меня прям из-под Берлина сюда перевели. Помнишь меня?
Сделал шаг вперед темноволосый парень.
- Подожди, подожди…
Василий потер висок.
- Фамилия у тебя еще чудная такая была…
А! Колотушко Гришка! Говорил же тебе - одень каску, одень каску! Неслух.
- А толку?
Засмеялся Гришка.
- У меня ж каска не резиновая была, на все тело не налазила. Мне в грудь прилетело, так что все равно не помогла бы.
- А потому что не нужно было вперед батьки в пекло лезть!
Заметил высокий парень с хитрым прищуром.
- Ох ты… Товарищ капитан.
По привычке вытянулся по струнке Василий.
- Да брось ты, Вась.
Усмехнулся тот.
- Все мы тут одинаковые.
- А вас когда? Вас же ранило вроде?
- А вот за этим дуралеем когда пополз.
Капитан дал легкого подзатыльника Гришке.
- Я то думал, что он живой еще, вот и полез за ним. Снайпер - зараза, меткий попался. Потом заражение и всё…
- Вот же гад
Ругнулся Василий.
- Да ничего, мы этого гада потом вычислили.
Прогудел басом широкоплечий парень, скромно стоявший с краю.
- Ого! Серега! А ты когда? Мы ж с тобой домой ехали в одном эшелоне.
- А я не на войне, я уже дома. В девяносто третьем.
- Эх… Ты ж мне тогда свой адрес продиктовал, а я блокнот и посеял где-то. Ты извини, что не писал тебе.
Смутился Василий.
- Да ладно, все равно встретились.
Похлопал его по плечу Серега.
- Ну что, ребят, пойдем, отметим что ли нашу встречу?
Подмигнул хитрым глазом Степка.
- А что, тут можно?
Удивился Василий.
- Нельзя, но я договорился с одним ангелком… В общем, вопрос решаемый.
- Вот проныра.
Засмеялся капитан и потрепал его за волосы.
- Ну, раз договорился, то, как говорится, не грех.
Друзья обнялись и не спеша побрели по дивному месту, в котором они снова были молодыми и веселыми.
Им было что вспомнить, и что рассказать друг другу.
Их война закончилась.
***
- Вот и пришло мое время.
Прошипело существо, покрытое черной шерстью, - Выпускай меня.
- А кто тебе сказал, что это последний? Светловолосый подошел к клетке и проверил замок, пару раз дернув за него.
- Я знаю, я чую.
Заметалось существо внутри.
На торчащих клыках выступила пена, а глаза налились кровью.
Светловолосый помолчал и сложил руки на груди.
- Да, ты прав.
Вздохнул он.
- Это действительно, последний воин той войны. Но зачем тебе на свободу?
Разве твои приспешники не справляются со своими задачами, постоянно разжигая войны то тут, то там?
- Я хочу крови, я хочу большую войну. Выпускай!!! но со всего маху бросилось на прутья и потянулось когтистыми пальцами, к стоящему рядом, светловолосому.
- У нас был договор!
- Вот я его сейчас пойду и почитаю, а ты пока посиди.
Ответил он существу и вышел из комнаты.
***
Он сидел за столом, обхватив голову руками, и в десятый раз перечитывал все пункты договора. Нигде не было ни единой зацепки.
- Судя по всему, мне придется его выпустить.
Вздохнув, сказал он сам себе и откинулся на спинку стула.
- Остается одна надежда. На внуков и правнуков этих воинов. Эх… Если бы они только знали…
Он встал из-за стола, достал из кармана ключи и снова вздохнул.
- Если бы они только знали, что если они допустят большую войну, то до тех пор, пока не будет похоронен ее последний боец, в клетке буду сидеть… Я.
Не спеши, лейтенант,
подожди, хоть чуть-чуть,
гимнастерка пропитана кровью,
знаешь, жить мне осталось пару минут,
положи мне шинель в изголовье.
--------------------------------------------------------------
Ты не плачь, лейтенант,
взяли мы высоту,
пот стряхни командирской рукою,
будет вечная память не мне одному,
обелиск, с ярко-красной звездою.
------------------------------------------------------------------------
Ты родным моим правду всю напиши,
как Я в бой шел, со смертью играя,
для тебя лейтенант, вся война впереди,
все, прощай командир, умираю.
Я ненавижу слово война,
Ведь это созвучно слову горе.
Я ненавижу слово беда,
В этом слове, слез целое море.
Помоги же мне, Господи,
В жизни моей, не услышать слов этих более.
Поменяй их на те что светлей и добрей.
Замени их на счастье с любовью.
Каждый раз перед Революцией какая-то падла через своих глашатаев внушает народу, что он плохо живет.
Народ «сносит» Главу Государства и «опрокидывает» собственное Государство.
Разрушается экономика, промышленность.
Начинается Гражданская Война с обнищанием, голодом и холодом. И хуже всего, начинается война всех против всех.
В итоге - страна разваливается.
И ТОЛЬКО ТОГДА НАРОД УЗНАЁТ, ЧТО ТАКОЕ ПЛОХАЯ ЖИЗНЬ!