Я сына родила не для войны!
Не для войны букварь ему давала,
Тревожилась, гордилась, тосковала.
Пожизненно влюбленная, как мать
Готовая и штопать, и мечтать,
И ждать скупых, нерасторопных писем
С какой- нибудь окраины страны.
Я сына родила не для войны!
Ещё вчерашний звонкий голосок,
А ныне жизнерадостный басок
Мне веру в жизнь и счастье утверждает.
А где-то в мире солнечном блуждает
Угроза смерти, голода и тьмы-
Работают холодные умы…
Я сына родила не для войны.
Н.Бурова
Суд памяти
Вы думаете, павшие молчат?
Конечно, да - вы скажете.
Неверно!
Они кричат, пока еще стучат
Сердца живых,
И осязают нервы.
Они кричат не где-нибудь, а в нас.
За нас кричат,
Особенно ночами,
Когда стоит бессонница у глаз,
И прошлое толпится за плечами.
Они кричат, когда покой,
Когда
Приходят в город ветры полевые,
И со звездою говорит звезда,
И памятники дышат, как живые.
Они кричат,
И будят нас, живых
Невидимыми, чуткими руками.
Они хотят, чтоб памятником их Была Земля с пятью материками.
70 лет спустя, посвящаю своим детям, внукам, правнукам, матери и отцу
Ваш вечно живой сын и уже давно прадеда, помните…
Lovjannikov Vladim?r (апрель 2011)
Поди сюда сынок рядышком садись, ну что ты топчешься родная
Доченька вынь мп-тройку из ушей, да послушай папу дорогая
Перед вами солнышки мои, не просто камень мрамора с насечкой
В каждой букве на нём имя, остановившегося ради нас с вами, жившего сердечка
Всё это было дети как вчера, такая же весна, такие же мечты
Где освещала путь любви луна и пахли свежестью цветы
С них девочки плели венки, с цветов полей и нежных слов
Их мальчики неснимая с головы, хранили вздох тех лепестков
Они мечтали что их жизнь, ковром проросших васильков
Покажет им своих родимых малышей, ладошки, ножки, босиком
Что будет литься их ручей, счастливых слёз, счастливых дней
Они не знали что их ждёт ВОЙНА, что будут рыть могилы для своих детей
Что заливать надгробие дождями слёз, их участь родных отцов и матерей
Что девочки займут места, вместо своих мужей, возле мартеновских печей
Их сыновья, мужья, сожмут оружие в руках, и навсегда сгинут с их очей
Что встретятся теперь возможно лишь во снах, когда затихнет гул смертей
Упершись лбом в верстак, не бабский взгляд, забывший сон ночей
И не осталось ничего от тех красивых городов, шумящих счастьем площадей
Везде звучал от боли стон, сгоревшие тела, и блеск не успевших не закрывшихся очей
И раздавался в ночи вопль отцов и вмиг стареющих от скорби боли матерей
Когда узнавали о погибших на войне, своих родных единственных детей
Хатынь горела с запахом горящих тел, гасясь кровушкой людскою
Днепр кипел, хороня в себе, закрывая солдатские глаза бурою водою
Бабия Яр ревел от плача матерей с детьми, живьём закопанных землёю
Ленинград немел, засыпая мёртвым сном, от голода и холода зимою
Детей нашей Земли везли, как скот за стенки конц. лагерей Освенцима - Бухенвальда
Маркеровали как товар, не годных в топку для сжигания
Перед расстрелом, камерою смерти, завели по утрам, традицию купания
Бульдозерами убиенные тела гребли, не поддаётся здравому сознанию
Горела Россия Мать, испепелялись города, леса, деревни
Стонала Украина Мать, вместо полей хлебов, оставались распаханные орудиями степи
Рыдала Белорусов Мать, над сыновьями первый бой принявших
Терпела боль Европа Мать, не углядела выхухолей дявольских Дойчландских
Пришла беда во все нашей Родины дома, и наш он не был исключеньем
На этих стульях у стола, сидал отец и мать, да пятеро детей, родителей надежда
Теперь лежат горбушки хлеба на стекле, из пятерых четверо остались в той войне
Один лишь прадед ваш единственный дошёл, до конца войны на танковой броне
Не хныч дочурка на платочек, утри слезинку родной мой ангелочек
А ты чего раскис сыночек, попей воды, да сполосни горестный комочек
Второй ваш прадед сибиряк, рождённый был охотник, войною назван пулемётчик,
Сумел спрыгнуть в облака, увидев под собою горящий самолёт, потом всё вклочья
Отцы ваших дедов сроднились с дорогой грязной фронтовою
Знавши, что под шинелью дремлет смерть, они не топали ногою
Их цель была ясна, дойти до самого конца, чтоб жили мы с тобою
Это была Отечественная война, их жизни высечены здесь на камне перед тобою
Сидел солдат и ждал в окопе, докуривая скрученый газеткою табак, подобранный у мертвого бойца на поле
Твой прадед четко понимал, что он в могиле уже практически зарыт, гараздо больше чем по пояс
Ведь ринутся сейчас все мужики в атаку без оружия, безумно умирать за совесть
А те кто не захочет бестолково умирать, от пуль летящих от фашистов
Получат пулю прямо взад, от проклявшего нашу страну, купающегося в её крови сумасшедшего параноика грузина
Горит земля, всё выше поднимаются из мертвых тел людских, кург?ны
Согнувшаяся у подножия мать, руками разгребает земь, пытается найти своих детей кудрявых
Среди этих выросших холмов, зарыто её жизни счастье
Будь проклята эта война, и души тех кто превратил нашу жизнь в Аллеи славы, в бесчисленный Мемориал и Безымянные курганы
Состарившаяся мать, не возрастом войною, растаптывая грязь, идет своей тропою
К ней весть пришла, что сын погиб, теперь седою головою
Повернувшись увидела перед собою танк, сжимая палку уже слабою рукою
Глаза высохшие от слёз прикрытые ладонью, она поняла что всё конец, прощается с судьбою
Танк повернулся к ней огнедышащей трубою, с него соскочил солдат, в чёрной шапке с бородою
Мать склонила голову к земле, ожидая последний взох, отмерянный судьбою
Солдат перед нею наземь в ноги пал и прохрипел, мама живой я И мама встала на колени перед сыном, невидя грязь, мазут, и впившись в кудри выла
Давно его для неё нет, похоронили, на безымянной высоте в братской вырытой могиле
Ей пришлось силы подсобрать, чтоб вновь родить или же мысленно выкопать с могилы
Ещё минутку простояв, разлука снова к ним нахлынет, иди с Богом мой солдат да возвращайся с Победою и Миром
Теперь ты у меня один, нет больше братиков твоих, нет больше папы все погибли
Сгорел наш Отчий дом, сестру твою враги, надругавшись под танком раздавили
Иди сынок иди и принеси для нашей Родины Победу
Иди и отомсти за братьев, за сестру, отца своих по-делу
За жизнь свою, мою за исколеченную душу, тело
За всю нашу страну, которая недосчитается в ту страшную войну
Двадцать шесть миллионов шестьсот тысячь невинноубиенных
А если сам сыночек не прийдешь, а принесут о тебе весточку в конверте
Ты подожди меня сынок, я не заставлю долго ждать, сразу же к тебе примчусь от нашей яблоневой ветви
И будем снова вместе мы, одной, большой и радостной семьёю
И в День Победы приходить, чтобы чуток побыть с уцелевшею нашею роднёю
Порою задаю себе вопрос, а почему отец мой в День Победы слезу свою тайно прикрывает
Ведь он рождён в сорок шестом году, уже не было войны и вкусный хлебушка калачик остывает
Однако и во мне в этот священный день весны, сердце тоже неугомонно хнычет, рвётся, мается и скачет
Не говорю, а знаю этому состоянию ответ, душа моя в войне покинула этот свет,
И лишь теперь спустя тридцать послевоенных лет, она живёт, тварит, чувствует и лишь в День Победы непереставая плачет
Кто как не они такие души, цену Победы той войны в себе с болью проживают
Они павшие на поле боя раз в году, закрывшиеся смертью глаза чуток приоткрывают
Кто как не они такие души, события тех лет в нас самих сознанием, воспоминаньем воскресают
Кто как не они, в святой Победы День у памятников с застывшею улыбкой нас с тобой встречают
Ну что курносики мои, теперь вы знаете частичку, как всё это было в нашей жизни
Похоже что пришёл вас час нести, память, честь, цветы, к когда-то наспех вырытым могилам
И чтите память, о прадедах своих, своей жизни для вас несхоронивши
И берегите маму, Родину и Мир, и в День Победы стойте низко голову склонивши.
Не боится тот войны, кто ее не видел
Не мужское это дело - воевать
Не мужское это дело - воевать,
Хватит верить, лицемерить,
Хватит врать.
Не мужское это дело - убивать -
Нам же Бог людей доверил
Создавать.
И солдат всегда с войны
Хотел домой,
Там, где он не боевой,
А деловой.
Где он женщину сумеет полюбить,
Вознести, защитой быть, боготворить.
Пусть воюет с генералом генерал,
Он хоть в звездах,
А мужчиною не стал,
Потому что так и не сумел
Понять:
Не мужское это дело - убивать!
Михаил Садовский
«Мама я уже довольно взрослый.
Мне почти что шесть,
а это значит
я оставил глупые вопросы
и уже как маленький не плачу.
Просто голосок мой слишком тонок…
Просто ростом вышел слишком мал я.
Это только с виду я ребенок,
я же все на свете понимаю.
Понимаю,
что такое небо,
как по небу двигаются тучки,
как из тучек дождик льется нежный -
мне в ладошку - каплями - поштучно…
Понимаю,
как планеты кружат
между звезд, больших и осторожных;
почему - случайно - люди дружат
и зачем влюбляются - нарочно;
Почему мир бешено несется,
почему родившись,
умирают…
Понимаю,
для чего есть солнце,
но зачем война - не понимаю!
Тут, взгляни-ка: солнце и стрекозы,
ласточки летают без опаски!
А у них там…
местные наркозы,
швы
и искореженные каски.
А у них - серьезнейшие тайны,
планы по внезапным наступленьям.
(Это все секретно чрезвычайно,
не могу их выдать,
к сожаленью)
Нам, конечно, тоже тут несладко.
От войны нам никуда не деться.
Помнишь? Деревянную лошадку
мы сожгли зимой,
чтобы согреться…
Хлеба нет.
Но я могу без хлеба!
Я могу сто лет не есть ни грамма!
Для меня ведь голод - не проблема,
лишь бы ты не голодала,
мама.
С каждым днем
нам будет только лучше.
Только-только зацвели черешни!
Лишь вчера молиновки-горлушки
прилетели в новенький скворечник,
только что просохла топь лесная,
только-только выветрились лужи…
Я-то знаю,
я-то точно знаю:
с каждым днем
нам будет только лучше!
Мама!..
Что ты делаешь! Довольно!
Мама, не ласкай меня! Не надо!
Не жалей меня,
ведь мне не больно,
и не страшно - ты же будешь рядом!
Мама, ты же сильная такая!..
Неужели мира людям мало?!
Мама,
пусть сирены замолкают,
пусть война уйдет!
Скажи им,
мама!
Пусть враги замолят о пощаде,
отступая далеко на запад,
пусть на землю самолеты сядут,
пусть домой
живым
вернется папа…
Я еще взрослее стану! Честно.
Говорю ответственно и прямо:
Вырасту!
Всем Гитлерам в отместку!
Мама… ты чего? Ты плачешь, мама?.."
- Так он вовсе мало на своих ногах идет, все больше на мне едет. Посажу его на плечи и несу, а захочет промяться, - слезает с меня и бегает сбоку дороги, взбрыкивает, как козленок. Все это, браток, ничего бы, как-нибудь мы с ним прожили бы, да вот сердце у меня раскачалось, поршня надо менять… Иной раз так схватит и прижмет, что белый свет в глазах меркнет. Боюсь, что когда-нибудь во сне помру и напугаю своего сынишку. А тут еще одна беда: почти каждую ночь своих покойников дорогих во сне вижу. И все больше так, что я - за колючей проволокой, а они на воле, по другую сторону… Разговариваю обо всем и с Ириной, и с детишками, «о только хочу проволоку руками раздвинуть, - они уходят от меня, будто тают на глазах… И вот удивительное дело: днем я всегда крепко себя держу, из меня ни «оха», ни вздоха не выжмешь, а ночью проснусь, и вся подушка мокрая от слез…
В лесу послышался голос моего товарища, плеск весла по воде.
Чужой, но ставший мне близким человек поднялся, протянул большую, твердую, как дерево, руку:
- Прощай, браток, счастливо тебе!
- И тебе счастливо добраться до Кашар.
- Благодарствую. Эй, сынок, пойдем к лодке.
Мальчик подбежал к отцу, пристроился справа и, держась за полу отцовского ватника, засеменил рядом с широко шагавшим мужчиной.
Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы… Что-то ждет их впереди? И хотелось бы думать, что этот русский человек, человек несгибаемой воли, выдюжит и около отцовского плеча вырастет тот, ко торый, повзрослев, сможет все вытерпеть, все преодолеть на своем пути, если к этому позовет его Родина.
С тяжелой грустью смотрел я им вслед… Может быть, все и обошлось бы благополучно при нашем расставании, но Ванюшка, отойдя несколько шагов и заплетая куцыми ножками, повернулся на ходу ко мне лицом, помахал розовой ручонкой. И вдруг словно мягкая, но когтистая лапа сжала мне сердце, и я поспешно отвернулся. Нет, не только во сне плачут пожилые, поседевшие за годы войны мужчины. Плачут они и наяву. Тут главное - уметь вовремя отвернуться. Тут самое главное - не ранить сердце ребенка, чтобы он не увидел, как бежит по твоей щеке жгучая и скупая мужская слеза…
Зачем биться, если можно договориться.
ЗИНКА
Памяти однополчанки?
Героя Советского Союза
Зины Самсоновой
1
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет…
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: «Выступать вперед!»
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2
С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы.-
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав…
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
…Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
1944
Солдатские прачки
Вы с нами делили
Нелегкие
Будни похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вчерашние школьницы,
Мамины дочки,
Давно ль Полоскали вы Куклам платочки?
А здесь, у корыт,
Во дворе госпитальном
Своими ручонками
В мыле стиральном
До ссадин больных
На изъеденной коже
Смываете
С жесткой солдатской
Одежи
Кровавую потную
Глину
Большого похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вот вы предо мною
Устало стоите.
Вздымается
Дымная пена
В корыте…
А первое
Мирное
Синее небо -
Такое забудешь едва ли,
Не ваши ли руки
Его постирали?
Историю пишут победители, а читают неудачники…