Уж лучше зло, чем озлобленное добро.
В мире много видов зла,
предательства и фальши,
сделай шаг через врага,
иди дальше.
Безумье, скаредность и алчность и разврат
И душу нам гнетут, и тело разъедают;
Нас угрызения, как пытка, услаждают,
Как насекомые, и жалят и язвят.
Упорен в нас порок, раскаянье — притворно;
За все сторицею себе воздать спеша,
Опять путем греха, смеясь, скользит душа,
Слезами трусости омыв свой путь позорный.
И Демон Трисмегист, баюкая мечту,
На мягком ложе Зла наш разум усыпляет;
Он волю, золото души, испепеляет,
И, как столбы паров, бросает в пустоту;
Сам Дьявол нас влечет сетями преступленья
И, смело шествуя среди зловонной тьмы,
Мы к Аду близимся, но даже в бездне мы
Без дрожи ужаса хватаем наслажденья;
Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызет
В вертепе нищенском иной гуляка праздный,
Мы новых сладостей и новой тайны грязной
Ища, сжимаем плоть, как перезрелый плод;
У нас в мозгу кишит рой демонов безумный,
Как бесконечный клуб змеящихся червей;
Вдохнет ли воздух грудь — уж Смерть клокочет в ней,
Вливаясь в легкие струей незримо-шумной.
До сей поры кинжал, огонь и горький яд
Еще не вывели багрового узора;
Как по канве, по дням бессилья и позора,
Наш дух растлением до сей поры объят!
Средь чудищ лающих, рыкающих, свистящих,
Средь обезьян, пантер, голодных псов и змей,
Средь хищных коршунов, в зверинце всех страстей,
Одно ужасней всех: в нем жестов нет грозящих.
Нет криков яростных, но странно слиты в нем
Все исступления, безумства, искушенья,
Оно весь мир отдаст, смеясь, на разрушенье,
Оно поглотит мир одним своим зевком!
То — Скука! — Облаком своей houka 1 одета,
Она, тоскуя, ждет, чтоб эшафот возник.
Скажи, читатель-лжец, мой брат и мой двойник,
Ты знал чудовище утонченное это?!
Поплыл однажды Ивасик Телесик на лодке рыбу ловить. Плывет. Лодка, одно название, качается, как перышко на волне. Стремно! Но семью, больных, убогих, немощных, да и просто ленивых, кормить надобно.
Только он удочки в реку забросил, ну, в смысле не полностью, а таким образом, чтоб удилище было в лодке, и его можно было удержать молодыми детскими ручками, как вдруг в лодку из реки запрыгнуло Говно.
Запрыгнуло и говорит:
— Ивасик Телесик, я тебя съем!
А Ивасик и отвечает:
— Не съешь!
И выбрасывает из лодки Говно.
И плывет дальше, пытается поймать семье рыбу.
Тут опять в лодку запрыгивает Говно и еще громче кричит:
— Ивасик Телесик, я тебя съем!
А Ивасик и отвечает:
— Не съешь, тварь! Смотри, как бы я сам тебя не того!
И бьет веслом по Говну. Говно, кувыркаясь, летит обратно в реку, а Ивасик еще сильнее налегает на весла.
Тут в третий раз Говно, вновь, прыгает в лодку, и снова кричит, страшным голосом:
— Ивасик Телесик, я ж таки ж тебя съем!
И тут Ивасик уже не выдержмиает, и:
— Да не съешь ты меня, бл. ь, Говно! Потому что Я САМ ТЕБЯ Съем!!!
И съедает Говно.
На этом выразительном примере, деточки, мы видим, как Добро побеждает Зло
Со смертью ничто не меняется в мире,
Стоял, как и прежде стоит белый свет.
Но пока живы мы, то всем нам по силе
Оставить на свете значительный след.
И главное, помните, след чтоб был белый,
Творите, прошу вас по миру добро.
А зло же желательно, лучше не делать,
Его же и так у нас всех большинство.
Не вкусив зла, добра б не опознал, не познав добра, зла б не испытал
Что-то не так с этим злом. Иногда просто зла не хватает. А бывает, что зло не на ком сорвать. Какая-то неравномерная подача зла в организм.
Почему так считается,
Что подлецы, убийцы, прочая мразь,
Вносят изюминку в чашку чая?
Без них скучно, хоть снова на дерево влазь,
Деградируем, пути своего не чая.
А без зла и добро — примитивная блажь,
Лишь мечом человек себя постигает.
Без укуса всё пресно, теряется вкус,
Ну, а слово — мерило жизни.
Хоть по чести, обманом, герой ты иль трус,
Компромат и донос правят балл, но не кисни.
В выси брызгами мысли,
Здесь, чем выше, тем звонче зелени хруст.
А вельможность подобна слизи.
Со святой простотой сочится обман,
Вызывая слезу умиленья,
А поверишь — капкан,
Кому нужно твоё здесь мнение?
Ложь — с высоких трибун,
Ложь — в наивных глазах ребёнка,
На язык б их типун,
У своего вера плачет гроба.
Жизнь — театр, игра?
Но ведь есть у театра подмостки.
А искусство, культура, творение пера? -
Вновь служанки попсуещей горстки.
Вот уж правда, много горя от ума…
Даже справедливое, на первый взгляд, суждение, перестаёт казаться справедливым, если приправлено злой насмешкой, ядовитым сарказмом или ненавистью. Настоящая справедливость — мудра, а мудрости не присуще злое.
К Добру относятся все поступки, совершенные под влиянием таких чувств, как Любовь, Дружба, Честь, Уважение, Сострадание
К примеру, дают своим ближним деньги не для того, чтобы им помочь, а чтобы покрасоваться своим богатством, потешить свое тщеславие, сделать себе рекламу. Или, скажем, девушка, выходя замуж «по любви», ни самом деле мечтает о деньгах мужа. То есть ее поступок вызван не Любовью, а Корыстью. На Высшем Суде настоящие мотивы всех поступков ясно видны. Скрыть ничего невозможно. От человека на Суде не требуют никаких объяснений, оправданий или доказательств. Ему просто показывают, как все было на самом деле. Все его мысли, все его тайные желания. И он заново переживает все чувства — радость, боль, печаль, любовь, горе, счастье… Причем не только свои собственные, но и чувства тех людей, с которыми ему приходилось общаться. Он испытывает то же самое, что испытывали люди от него самого. Как именно они его любили или ненавидели, наслаждались добротой его души или мучались и страдали от ее черствости. Именно на Высшем Суде человеку открывается вся истина его жизни, все хорошее или плохое, что он сотворил на земле.
- Как вы относитесь к принципу непротивления злу насилием, Холмс?
— Принципиально плохо: я потеряю работу, а преступники — страх, Ватсон.
25 Они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца, Который благословен вовеки, аминь.
26 Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным;
27 подобно и мужчины, оставив естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга, мужчины на мужчинах делая срам и получая в самих себе должное возмездие за свое заблуждение.
[Я] не могу представить, чтобы «предал их Бог в похотях сердец их не чистоте…». Господь не может опустится до столь нелепого наказания — имплантации греха.
[ТЫ]. Да и насчёт ума — перебор. Горе не от ума, а от его гордыни.
[Я]. Уму поклоняются, делая из него всемогущего кумира. Однако исторический опыт уподобляет ум Сизифу. Да, он помогает за катить камень цивилизации всё выше, но каждый раз этот камень срывается, норовя раздавить Сизифа.
[Александр Гарриевич Круглов]. Возможности разума не то, что малы, они специфичны, как возможности всякого инструмента. Для метафизики наш разум не предназначен и потому все её вопросы лишены человеческого смысла.
[ОНО]. Даже для адекватных людей, превозносящих ум и просвещённость, очевидно существование трансцендентных сил, сознательно обустраивающих вселенную и действие космических законов как-то запущенных. Уму человека это не объять, хотя он и пытается, строя гипотезы, которые потомки высокомерно отвергают. При этом, так называемый, здравый смысл никто не подвергает сомнению. Этот эрзац разума претендует на универсальность и непогрешимость, так как считается, что он опирается на очевидность.
[ТЫ]. И, тем не менее, цивилизация развивается благодаря разуму и здравому смыслу. При этом меняются воззрения, например, на то, что такое грех. Гей и грех уже звучат гордо.
[Я]. Достаточно внимательно изучить исторические свидетельства, чтобы увидеть, что даже весьма умудрённые вероотступники, будь то личности, государства или цивилизации плохо кончали, когда отворачивались от Господа и его заповедей. Взять хотя бы Россию в начале XX века.
[ОНО]. Слово апостола Павла весьма актуально в 21 веке когда нравственность попирается безумием гомосексуализмом и лесбиянством, когда стираются границы между добром и злом, когда китч, жвачка потребления и лживые, оболванивающие СМИ атрофируют мозги и насаждают бездуховность.
Ответить злом на зло — его удвоить, смолчать — утроить это зло.
Злость — прелюдия беды. Злые мысли — невидимые стрелы Зла.
Злобно-агрессивный Давид побеждает толерантного добряка Голиафа.