В Норильске замёрзли все птицы,
В Сургуте сто градусов минус.
Прохожие спрятали лица,
Не греют ни водка, ни примус.
В сосульках и сосны, и ели,
Метели четвёртые сутки,
Детишки примёрзли к качелям,
Гаишник примёрз к своей будке.
Сквозь айсбергов белые стены,
Живучие, как баобабы,
Идут по пурге в лабутенах
Суровые русские бабы.
У них кружевные бикини,
Накрашены пухлые губы,
И дым выпускают над ними
В Челябинске мёрзлые трубы.
Трещат от морозов осины,
И двери замёрзли у зданья,
Но бабы шагают красиво
В балетках по льду на свиданья.
Лёд выдохом топят и вздохом,
В колготках, в чулках и сандалях,
Им зимы сибирские по х*р,
Они из бетона и стали!
Здесь насмерть замерзнут арабы,
Французы, китайцы, монголы,
Останется русская баба,
Ей снег и мороз по приколу!
Сквозь бури, снега и ухабы
Проложат надежные тропы
Суровые русские бабы
В лосинах на голую *опу!
И если закончатся бомбы,
То мы по приказу Генштаба
Оружие сложим в окопы
И выпустим русскую бабу.
Враги разбегутся, как жабы,
И вскоре к той мысли привыкнут,
Что круче всех русская баба
В трусах от «Виктория Сикрет».
`
Для стихов о давно ушедших
тяжело подбирать слова.
Первый голос угрозы шепчет, мол, не радуйся, что жива, захочу и достану, стану страшным сном твоим, помни, дрянь…
«Забери-ка своё гуано. И отстань».
Стон второго корёжит нервы: «Вы-ы-жгла, су-у-ка, меня до дна-а…»
Хм. Второй, а как будто первый. Будто я у него одна не такая была, как надо. В каждой куколке видел брак, и чинил, и ломал с досады…
«Сам дурак!»
Третий воем изводит уши. Глохну, милый, тебе чего? Потерялись носки? Скис ужин? Да, беда, ну ещё повой. Поискал бы себе служанку. Побросал бы в неё ножи…
«Упокойся уже, однако. Дай пожить».
Хороводят оравой дружной мертвецы в голове моей. Опасалась слететь с катушек, но… нашла аргумент сильней. Мчусь к нему каждый божий вечер. Он - скала и надёжный щит. Обнимает меня покрепче и молчит.
- Подожди, - говорит, - закончу все дела, и пойдём домой.
Голоса в голове всё тоньше.
Он - живой. Он - любимый. Мой. Наблюдаю за ним украдкой, и рождается прорва слов.
Заведу-ка себе тетрадку
для стихов.
`
В этой женщине хрупкой
было что-то такое…
Чем она отличалась
от подруг молодых?
Так грядущая буря
мирно дремлет в покое,
но, проснувшись, ударит
наотмашь под дых.
Словно вишни, глаза
с этой чудной косинкой…
Да с таких бы Крамскому
Неизвестных писать!
Лебединую шею
не скрывала косынка,
и не прятало платье
всю упругую стать…
Сколько лет пролетело!
А мы всё с тобою.
Только так же тревожно
бывает в груди.
Все минувшие бури
становились судьбою,
а грядущие - знаю:
они впереди.
Этот мир полутонов, стертых контуров и линий…
Богоявленных основ, искушений непосильных…
Мир бездонных родников, скрытых каменистым шельфом…
Что за счастье и печаль в нем родиться хрупким эльфом?!
`
Холмами в кляксах мать-и-мачехи,
Рекой, стремящейся в закат,
Бредут стареющие мальчики
Себя, потерянных, искать.
Пойдут направо - песни кончились,
Налево - сказки не сбылись.
Вот-вот сорвется с ленты скотчевой
В календаре осенний лист.
Фрегат уплыл, машинки сломаны,
От снежной крепости - остов,
На месте клеток размелованных
Всё больше каменных крестов.
Реальность карты исковеркала,
Зарос бурьяном тайный лаз.
И с каждым днём прямее зеркало
Немолодильных женских глаз.
Но жизнь махнёт миражным знаменем -
И снова мальчики бодры,
Толкая камни осознания
На склон Кудыкиной горы.
`
Желания людей от аз до ять
Нанизаны на судьбы как монисто
Сокровищами графа Монте-Кристо
И их не запретить и не унять.
С рождения до траурной поры
Не остудить напор авантюриста.
Вся наша жизнь как подвиг альпиниста,
Летящего стремительно с горы…
Прохлада грёз и камерность мечты,
Зачерпнутые щедрыми горстями,
Ведут нас хитроумными путями
В прозренье бесконечной пустоты,
Где демоны, объевшись беленой,
Опутав нас повинностей сетями,
Впиваясь беспощадными когтями,
Приводят к мукам совести больной,
Туда, где путь закончен тупиком,
Туда, где пат важнее, чем победа,
В потоки бессознательного бреда,
Жгутами к койке, в камере с глазком.
Где вечно остаёшься тет-а-тет
С безумием палатного соседа,
Запутавшись в либидо и альбедо,
За шторами, скрывающими свет…
Туда, где ни покоя нет, ни сна,
Где душные пары аминазина
Размажут день расплавленной резиной,
Где режет глаз сплошная белизна,
Туда, где ни прожить, ни умереть,
Где боль души так невообразима,
Где чёрта с два допросишься бензина,
Чтобы, облившись, заживо сгореть…
`
Когда б месье де Кубертен воскрес
И, сам понаблюдав Олимпиаду,
Воочию узрел её прогресс,
Он осушил бы полный кубок яду.
Спортсмен спортсмену больше не родня -
Всяк за себя, взамен поддержки братской,
А вместо Олимпийского Огня -
Чадит удушливо огонь олимпиАдский.
`
Шагаю в весну… семимильными. с песней!
Меха прячу глубже… и вслед - свитера!
На морде лица, отвратительно пресной,
Рисую реснички - и губы. пора!
Шагаю в весну… с апельсиновым джусом
Взамен надоевшим мате и латте
Прогноз по TV не обрадовал плюсом -
А я тебе - бонус - своё декольте.
Шагаю в весну… улыбаюсь сквозь ветер
Цветочный торговец мне вынес ромах…
Смущаю прохожих - заснеженных йети.
И солнышки грею в дрожащих руках…
Шагаю в весну… обогнав бытовуху,
Мартини и вишни - нокаут борщам
Мой город оконной пока дрыхнет мухой,
Что в спячке - ленива, бледна, и тоща.
Шагаю в весну… впопыхах и в мажоре
В I-POD настроением делится ЧАЙФ
Строчу смс на ходу «буду скоро!» -
Не выдержав, перезвонила «встречай!»
Шагаю в весну… как девчонка, вприпрыжку,
Я через ступеньку -(лет десять - долой!)
-«Привет… это я!!!».утыкаюсь в подмышку.
Ромашки посыпались на пол гурьбой…
Шагаю в весну… распаляясь от шествий.
Давно не невеста - хмелею, любя…
И как в первый раз - до огня, сумасшествий,
Давно уже мужа - влюбляю в себя.
`
Дружище поэт, адекватность твою под сомнение
Поставлю, но мирно, в привычной своей деликатности.
Ни дня без строки - это вроде бы не преступление,
Но если прочесть - то не веришь твоей адекватности.
Ты думал, что будет легко, что овеянный славою,
Ты словом пронзишь сердцевину драконьего логова,
А выпал в предгорье, покрытое пеплом и лавою,
В геенну отверженных душ, прозябанья убогого.
Здесь нет гонораров оваций, поклонниц - есть гении,
Такие же точно, как ты - кто-то меньше, кто более.
Свой нимб отложи, умирай и не жди воскресения,
Закрой презентацию, выкинь в корзину портфолио.
Когда ты сумеешь все дни превратить в понедельники,
Забейся куда-нибудь так, чтоб годами не вылезти,
Подайся в монахи, в полярники, в психи, в отшельники
Живи только так, как другим, непоэтам, не вынести.
Заклей свои раны перцово-сжигающим пластырем,
Чтоб выжгло до самой души, до вершин просветления.
Тебе не бывать ни святым чудотворцем, ни пастырем,
Юродивым - да, но придётся набраться терпения.
Не слушай собачьего лая, вороньего карканья,
Ползи, разбивая колени и падая замертво,
До крика, до боли, до дрожи и до кровохарканья…
А рухнешь - пиши.
И ни ямба тебе, ни гекзаметра!
`
Повидаться лишний раз
Было некогда.
Я теперь спешить горазд,
Только некуда.
Было некогда, стало некуда.
Если можешь, то прости…
Все мы дети суеты.
Ее рекруты.
Прихожу в твой дом пустой.
Грустно в нем и тихо.
Ставлю рюмочки на стол
И кладу гвоздики.
Сколько праздников с тобой
Мы не встретили.
А теперь лишь я да боль.
Нету третьего.
Посижу и помяну
Одиноко.
Ты услышь мою вину,
Ради Бога…
Проснешься как-нибудь в скрипичном декабре,
Скрипучем времени, источенном ветрами,
Во сне немыслимом, в пурге, в античной драме,
В оправе ветра, в ледяной барочной раме,
Весь в пьяном золоте, весь в трезвом серебре, -
Проснешься как-нибудь - и не видать ни зги,
А ты ведь свой, ты соучастник в этой сваре
На грани пошлости - но только не солги! -
Все в трезвом сурике, все в пьяной киновари
Лицо, обметанное струпьями пурги,
На грани пошлости, и слезы, как во сне,
И рта замерзшего замерзшим ртом коснуться,
И мир невидимый, и музыкант в окне
Весь в пьяной музыке, весь в трезвой тишине, -
Проснешься как-нибудь, - а мог ведь не проснуться.
Хорошо, когда
В капле росы,
На изгибе листа
Балансирует утро.
Ураган разметет флюгера и кровли,
Дернет тросы на Банковском с диким гиком -
Вырвет глотки грифонам -
Истошно кровью
Изойдут златокрылые безъязыко;
Безъязыко и дико,
Беззвучно взвоют,
Рухнут в воду,
И воду расточит камень,
Если хрупкая,
Если с хрустальным звоном
Невзначай поломается ось земная,
Если лопнет печально земная струнка
И расхлещет свободно и страшно воздух…
Не отдергивай - слышишь, не надо - руку.
Это больно и более чем серьезно.
Кружит мост над каналом,
На нем зверушки,
Что растят из голов фонари-помпоны,
Спас поодаль на кровушке тоже кружит.
В непрестанном круженье весь город стонет,
Стонет, вертится, терпит -
Куда деваться.
По секрету:
Вращенье - всего основа,
Красота динамических трансформаций,
Вечность вечного
И простота простого.
И на чем же всей этой фигне вертеться,
Чтобы кошкам на Банковском было няшно?
Непрерывно и тонко
От сердца к сердцу
Ось земная идет через руки наши.
`
Он замолчал. Теперь он ваш, потомки.
Как говорится, «дальше - тишина».
У века завтра лопнут перепонки -
Настолько оглушительна она.
1980 г.
Только сняв экип становишься совершенней.
Он проходит путь от охотника до мишени,
Истребитель, подбитый где-то в районе шеи,
Чтоб на левой лопатке попасть в самолётный рай.
И привет спасателям, ищущим чёрный ящик.
Там, где прошлое заново кажется настоящим,
На одном крыле, живой, но уже горящий
Он, конечно, верит в возможность не умирать.
Только сняв экип, покинув вторую кожу,
Ты его покажешь. Позволишь. Подаришь. Позже
Подтолкнёшь узнать, насколько фатально схожи
Наши скорости, что без шлема сожгут лицо,
Наши шрамы [раз уж каждый на них воспитан].
Ну, а шлемам придётся ждать, затаив обиду,
Обживая подоконник с прекрасным видом,
Символичным видом на чёртово колесо.
© Стерва