Война…
Страшное слово…
Никто не верил до последнего…
Но враг напал
И растревожил
Нашу жизнь среди лесов,
Среди счастья и цветов.
И погибли наши люди,
Наши братья и отцы.
Я не верю, что забыли
Эту страшную беду.
Мы ведь помним,
Будем помнить!
Ведь они все не напрасно погибали ради нас…
Июнь. Россия. Воскресенье.
Рассвет в объятьях тишины.
Осталось хрупкое мгновенье
До первых выстрелов войны.
Через секунду мир взорвётся,
Смерть поведёт парад-алле,
И навсегда погаснет солнце
Для миллионов на земле.
Безумный шквал огня и стали
Не повернётся сам назад.
Два «супербога»: Гитлер - Сталин,
А между ними страшный ад.
Июнь. Россия. Воскресенье.
Страна на грани: быть не быть…
И это жуткое мгновенье
Нам никогда не позабыть…
22 июня ровно в четыре часа
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили, нам объявили,
Что началася война.
Кончилось мирное время,
Нам расставаться пора.
Я уезжаю и обещаю
Верным вам быть навсегда.
И ты смотри.
С чувством моим не шути.
Выйдет, подруга, к поезду друга,
Друга на фронт проводи.
Вздрогнет состав эшелона,
Поезд помчится стрелой.
Я из вагона, ты мне с перрона
Грустно помашешь рукой.
Пройдут года
И снова я увижу тебя.
Ты улыбнешься, к сердцу прижмешься,
Я расцелую тебя.
22 июня ровно в 4 часа Вариант 2.
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили, нам объявили
Что началася война.
Война началась на рассвете
Чтоб больше народу убить.
Спали родители, спали их дети,
Когда стали Киев бомбить.
Врагов шли большие лавины,
Их не было сил удержать,
Как в земли вступили родной Украины,
То стали людей убивать.
За землю родной Батькивщины
Поднялся украинский народ.
На бой уходили все-все мужчины,
Сжигая свой дом и завод.
Рвалися снаряды и мины,
Танки гремели броней,
Ястребы красны в небе кружили,
Мчались на запад стрелой.
Началася зимняя стужа,
Были враги близ Москвы,
Пушки палили, мины рвалися,
Немцев терзая в куски.
Кончился бой за столицу,
Бросились немцы бежать.
Бросили танки, бросили мины,
Несколько тысяч солдат.
Помните Гансы и Фрицы,
Скоро настанет тот час:
Мы вам начешем вшивый затылок,
Будете помнить вы нас.
И брела она по дикому полю, непаханому, нехоженому, косы не знавшему. В сандалии ее сыпались семена трав, колючки цеплялись за пальто старомодного
покроя, отделанного сереньким мехом на рукавах.
Оступаясь, соскальзывая, будто по наледи, она поднялась на железнодорожную линию, зачастила по шпалам, шаг ее был суетливый,
сбивающийся.
Насколько охватывал взгляд - степь кругом немая, предзимно взявшаяся
рыжеватой шерсткой. Солончаки накрапом пятнали степную даль, добавляя немоты
в ее безгласное пространство, да у самого неба тенью проступал хребет Урала,
тоже немой, тоже недвижно усталый. Людей не было. Птиц не слышно. Скот
отогнали к предгорьям. Поезда проходили редко.
Ничто не тревожило пустынной тишины.
В глазах ее стояли слезы, и оттого все плыло перед нею, качалось, как в море, и где начиналось небо, где кончалось море - она не различала.
Хвостатыми водорослями шевелились рельсы. Волнами накатывали шпалы. Дышать
ей становилось все труднее, будто поднималась она по бесконечной шаткой
лестнице.
У километрового столба она вытерла глаза рукой. Полосатый столбик,
скорее вострый кол, порябил-порябил и утвердился перед нею. Она спустилась к линии и на сигнальном кургане, сделанном пожарными или в древнюю пору
кочевниками, отыскала могилу.
Может, была когда-то на пирамидке звездочка, но, видно, отопрела.
Могилу затянуло травою-проволочником и полынью. Татарник взнимался рядом с пирамидкой-колом, не решаясь подняться выше. Несмело цеплялся он заусенцами
за изветренный столбик, ребристое тело его было измучено и остисто.
Она опустилась на колени перед могилой.
- Как долго я тебя искала!
Ветер шевелил полынь на могиле, вытеребливал пух из шишечек
карлика-татарника. Сыпучие семена чернобыла и замершая сухая трава лежали в бурых щелях старчески потрескавшейся земли. Пепельным тленом отливала
предзимняя степь, угрюмо нависал над нею древний хребет, глубоко вдавшийся
грудью в равнину, так глубоко, так грузно, что выдавилась из глубин земли
горькая соль, и бельма солончаков, отблескивая холодно, плоско, наполняли
мертвенным льдистым светом и горизонт, и небо, спаявшееся с ним.
Но это там, дальше было все мертво, все остыло, а здесь шевелилась
пугливая жизнь, скорбно шелестели немощные травы, похрустывал костлявый
татарник, сыпалась сохлая земля, какая-то живность - полевка-мышка, что ли,
суетилась в трещинах земли меж сохлых травок, отыскивая прокорм.
Она развязала платок, прижалась лицом к могиле.
- Почему ты лежишь один посреди России?
И больше ничего не спрашивала.
Думала.
Вспоминала.
Жаром угли пылают в загнетке,
Садит мать караваи на под,
Бригадирша Маша, соседка,
О наличники будит народ.
Собирает скорее к конторе,
Председатель велел, говорит.
Торопились, не знали, что горе
Их сейчас, как огнём опалит.
Председатель молчал и впервые
Виновато глядел на людей,
Тихо вымолвил: -Люди родные,
Вот повестки для наших парней.
Будто рухнуло всё одним махом,
Придавило - кричи не кричи…
Вижу мать, оглушённую страхом,
Хлеб сгоревший в то утро в печи.
К. Симонову
Над нашими домами разносится набат,
и затемненье улицы одело.
Ты научи любви, Арбат,
а дальше -- дальше наше дело.
Гляжу на двор арбатский, надежды не тая,
вся жизнь моя встает перед глазами.
Прощай, Москва, душа твоя
всегда-всегда пребудет с нами!
Расписки за винтовки с нас взяли писаря,
но долю себе выбрали мы сами.
Прощай, Москва, душа твоя
всегда-всегда пребудет с нами!
1969
ПАМЯТИ ТАНКИСТА
Рванула из-под гусениц земля,
И дан приказ, и отступать нельзя.
И с грохотом снарядов
Увидишь где-то рядом
Кусочек неба, солнца и земли.
А в смотровую щель такое небо смотрится,
Такой хороший день и умирать не хочется,
А мне б упасть в траву, зарыться в синеву,
Увидеть наяву твои лучистые глаза.
И вдруг огнем по башне полоснет,
И из тебя живое все уйдет,
И небо станет красным,
А жизнь еще прекрасней
В этот миг покажется тебе.
А в смотровую щель такое небо смотрится,
Такой хороший день и умирать не хочется,
А мне б упасть в траву, зарыться в синеву,
Увидеть наяву твои лучистые глаза.
А матери напишут, что погиб,
Служил он честно, только вот убит,
И сердцу станет больно,
Но хватит, все, довольно,
Мой танк объятый пламенем горит.
А в смотровую щель такое небо смотрится,
Такой хороший день и умирать не хочется,
А мне б упасть в траву, зарыться в синеву,
Увидеть наяву твои лучистые глаза…
В канун войны
Брест в сорок первом.
Ночь в разгаре лета.
На сцене - самодеятельный хор.
Потом: «Джульетта, о моя Джульетта!» -
Вздымает руки молодой майор.
Да, репетиции сегодня затянулись,
Но не беда: ведь завтра выходной.
Спешат домой вдоль сладко спящих улиц
Майор Ромео с девочкой-женой.
Она и впрямь похожа на Джульетту
И, как Джульетта, страстно влюблена…
Брест в сорок первом.
Ночь в разгаре лета.
И тишина, такая тишина!
Летят последние минуты мира!
Проходит час, потом пройдет другой,
И мрачная трагедия Шекспира
Покажется забавною игрой…
Вдох, выдох,
Кровь из груди толчками,
Не крикнуть, не вздохнуть,
Я ранен иль убит?
И шага не ступить,
Пока я вижу, с вами…
Нет! Не порвётся нить…
А танк с крестом горит!
Вон тени, миражи,
Стреляю… из-за тела,
Того кому уже…
Не больно, отболело.
Лежу в колосьях ржи…
Одна лишь мысль в висок:
-Я ранен иль… убит?
И голова в песок…
В землю кресты
на погоны звезды
Весной о героях льют слезы березы
Расплетают косы печальные невесты
Источают миру
священные фрески…
… Я лично люблю спать. Со временем я собираюсь все чаще уединяться у себя в доме и проводить остаток жизни во сне.
…Звонок на сотовый. - Да, Воронов слушает. - Ваня, ты, конечно, извини за беспокойство, Наташка, опять, забухала. Это участковый звонит, мне Дмитрий Егорович посоветовал тебе позвонить. Извини, ещё раз, на неё управы нет, сам знаешь.
Короткий разговор, полиция с бабой управиться не может. Два наряда ППС укатала. И я и они всё понимают. Собираюсь, вызываю такси. Город не большой, сто пятьдесят тысяч население. Двадцать минут езды. Дом в пять этажей, хрущёвка, обшарпанный подъезд, бронированная дверь, не заперта. Захожу. Разбитое зеркало, краповый берет, пришпиленный к двери в комнату ножом. Иду на кухню. На столе бутылка виски, какие-то пресервы, магазинные салаты и… голова спящей Натальи. Мля, судя по количеству бутылок на полу, пьёт дня два - три. Плохо. Трогаю за плечо - «Наташа, поговорить надо». Перехватываю нож, бьющий в печень. Сноровки не потеряла. Выворачиваю руку, выбиваю нож. «Чёрт, чуть не прозевал».
- Наташа-а-а-а, очнись. - трясу за плечи, нажимаю указательным пальцем за ухом. Взгляд мутный, похмельный, но осознанный. - Наташа, это я.
- А-а, Ванюха, заходи. - Более - менее, очухалась. Не бузит. Передо мной сидит красивая женщина. Талия, грудь, бёдра, нежная кожа., а запах, не считая перегара. От неё пахнет сексуальной женщиной. Красивое лицо.
- Ваня, я поняла, он, опять, ушёл. Ему ребёнок нужен. - Рёв в голос, слёзы, страдание на лице. Она солдат, на пенсии. Кто про неё подумал? Кто виноват, что она не может иметь детей? Война, мля, ранение в живот! Жаль её, но помочь не чем! Не жизнь, а говнище. А ведь это, лучший снайпер, великолепный рукопашник… Не могу отделаться от ответственности за своего бойца. Да, она мой боец! Пусть это красивая женщина, пусть это, замечательный, спортсмен, отдавший своё здоровье на защиту своего отечества, своей Родины, своей страны. Кто о ней позаботился, когда она лежала со вспоротыми кишками? А дальше? Страдает деваха, муж нервничает - детей не будет!
- Наташа, тема-то, уже, пройденная. Брось мучиться, усынови, удочери. Этот мужик не согласен, другой придёт. Тебе самой нужен ребёнок.
- Ваня! - Рёв в голос. Такой тон я уже слышал, жутко. Чего же я на ней не женился? - Противно, я же не блядь! Я жить хочу! И, не только, для себя! Зачем всё это было?
… Это был её первый выстрел. Снайпер - не каждый вытянет такую профессию, тем более в разведке. Бой жестокий был, а где у разведки бои не жестокие были? Ей пришлось стрелять в упор. Страшно видеть как, от простого нажатия на курок, от человека отрываются куски мяса. Каждый человек осознаёт свои действия. И она осознала, что, своим выстрелом, она сделала, из человека, кожаный мешок с костями. Ревела она страшно, но, к этому, привыкаешь.
- Наташа, Родион Гаврилович тебя уже ждёт. - Классный дядька, главный врач психоневрологического. Практически, всех вытягивает. Случайно познакомились. Сын у него там погиб. Для таких, как мы, держит отдельную палату. Наташку вытянет, да и психологи с ней поработают. Разведётся, возьмёт ребёнка из детдома. Мамаша, из неё, будет великолепная. Сильная и любящая!
- Наташа, поехали.
Наталья встала, взяла бутылку виски за горлышко. Со всего маху ударила о стену. По квартире пошёл запах шотландского самогона. Появилась решительность в глазах.
- Поехали, командир…
Кадровый офицер - человек, которого мы кормим в мирное время, чтобы в военное время он нас послал на фронт
Солдат - последнее звено в эволюции животного мира
Первая любовь проходит. Она, словно армия, перед войной - длинною в жизнь. На этой войне и патроны боевые., кровь рекой. и не будет права на ошибку. Любимый, Ты моя Война!