.
Вечер осенний, темно и дождливо,
В сердце стучится навязчивый сплин.
Скисший салат, недопитое пиво,
Кресло, газета, погасший камин…
Скрипнула дверь, приоткрылась немножко,
Лёгкий сквозняк пробежал по избе.
А на пороге - ничейная кошка,
Та, что гуляет сама по себе.
Дождь по стеклу барабанит со злостью,
Мир за окошком до нитки промок.
Ну, заходи же, нежданная гостья,
Я, как и ты, в эту ночь одинок.
Что же ты так осторожно ступаешь?
В желтых глазах затаился испуг.
Видно ты в жизни ни ласки не знаешь
И ни тепла человеческих рук.
Пей молоко (я ж налью себе чаю),
Ты уж давненько не ела, небось.
Ты не расскажешь, но я понимаю -
Много тебе пережить довелось.
Глажу по шелковой шерстке рукою,
Тельце беспомощно жмется к ногам.
Ласковым взглядом ее успокою -
Нет, я тебя никому не отдам.
В жизни твоей больше горя не будет,
Здесь твоя гавань, бездомный малыш.
Кошка вздохнет и на миг позабудет
Мир подворотен, подвалов и крыш.
Будет лежать, возле ног примостившись,
Хитрые глазки прищурив слегка.
Только наутро уйдет, не простившись,
И уж не вспомнит меня. А пока…
Нежно мурлычет, лакая из блюдца,
И на душе так светло и легко.
Над головой её ангелы вьются
Белые-белые, как молоко.
.
Сыплет дождик большие горошины,
Рвется ветер, и даль нечиста.
Закрывается тополь взъерошенный
Серебристой изнанкой листа.
Но взгляни: сквозь отверстие облака,
Как сквозь арку из каменных плит,
В это царство тумана и морока
Первый луч, пробиваясь, летит.
Значит, даль не навек занавешена
Облаками, и, значит, не зря,
Словно девушка, вспыхнув, орешина
Засияла в конце сентября.
Вот теперь, живописец, выхватывай
Кисть за кистью, и на полотне
Золотой, как огонь, и гранатовой
Нарисуй эту девушку мне.
Нарисуй, словно деревце, зыбкую
Молодую царевну в венце
С беспокойно скользящей улыбкою
На заплаканном юном лице.
1957
.
Не тревожь мою душу, осень,
Не стучи мне в окно рябиной:
Как года с хрупких плеч сбросить?
Как мне ровной держать спину?
Даже в осени бабье лето
Нам отпущено, словно милость.
Истекают глаза светом,
В нём любовь и моя сила.
Будет, будет зимы стылость:
У Природы свои планы.
Мне сегодня весна снилась,
Значит, рано грустить, рано!
.
Ну, что вы, девочки? Не стоит
Всерьёз воспринимать хандру:
Осенняя хандра - святое,
Спроси психологов - не вру!
Всё так устроено в природе:
Весною расцветает жизнь,
День летний в буйство чувств уводит,
А осенью - чуть-чуть сдержись.
И зимний страх - программа Бога:
Чтоб чувства сохранить и быт,
Нам нужно быть скупей немного,
Чуть сдержаннее, но - любить!
Чтоб с первыми весны лучами
Вновь расцвести - и сил не жаль!
Ну, улыбнитесь, прочь печали,
Прочь с глаз тоски седой вуаль!
.
Косматый ветер за окном,
Шныряя в ржавчине осенней,
Шуршит своим веретеном -
Нет ни покоя, ни спасенья.
То, затаившись, словно вор,
Крадет у лип продрогших платья,
То шелестящий ткёт ковёр
Меланжем листьев на асфальте.
То вдруг, настроив нивелир,
В песочницах сметает замки,
То гонит вдоль бетонных плит
Пивные жестяные банки.
То зависает в проводах,
На слух настраивая струны,
То дребезжит на всех ладах.
Пугая спящий мир подлунный.
И там, где счастье без границ
Своим теплом дарило лето,
Осенний джаз звучит на бис,
А музыкант - косматый ветер.
.
* * *
Какие крупные здесь звезды…
И какие они живые…
Таинственный неба чертёж
начинает с тобой говорить,
но язык его, увы,
племя человеческое забыло.
* * *
В такие темные вечера
добывать свет
можно только из книг.
* * *
Где взять слова
для певучести шеи,
милых завитков,
для этой старинной
смешной лампы
или угрюмого стола?
Вещи и люди
мурлычут тихо
себе под нос.
Я слышу,
а передать не умею.
* * *
Когда я в лесу
вижу мусорную свалку,
я обычно говорю:
наверно, цивилизация
где-то недалеко
.
ПОД ОКНОМ
Нет огня.
Ты спишь.
Или не спишь…
Утром следов не найдёшь.
Остались под снегом.
* * *
Поезд заорал,
как маленький ослик.
Тихонько стал ступать.
Три серебристые ёлочки на стекле.
* * *
Из-за туч
выходит луна.
Земля полна звона.
В такую ночь
распускаются
ледяные розы.
* * *
Утром после заморозков
на цветке шиповника
заблестела слеза.
.
* * *
Гудение пчёл
заставляет звенеть
цветы,
затем деревья
и, наконец,
весь наш сад вокруг.
Неведомая струна
задета и во мне.
* * *
Годовые кольца
всё больнеe
врезаются в душу.
* * *
Перебираю свое богатство -
капельки росы,
играющие всеми красками радуги.
* * *
Маленький клён
я освободил
из-под упавшего дерева.
В знак благодарности он,
выпрямившись,
укрыл меня
от посторонних взглядов.
* * *
Струна ожидания
так натянута,
что басок шмеля
кажется началом
неведомого разговора.
.
Тихо плачет Машенька в больнице -
у соседки новые игрушки,
и какой-то ужас ночью снится
и на ухо шепчет: «Дома лучше!»
Фраза очень правильная, кроме,
может быть, существенной поправки:
лучше - это, значит, в Детском доме -
пятый километр по Ярославке.
Няня из Детдома - тётя Сима,
добрая, но пьющая не редко,
привезла четыре апельсина
и носочки в голубую клетку.
«В нашем доме - всё в порядке, только
не хватает простыней и маек,
а дружок твой - пятилетний Колька
ничего еще не понимает!»
Вот к соседской девочке подарки
снова мама привезла поспешно
и домашний суп из скороварки -
это вкусно, Машенька, конечно…
У соседки на больничной койке
посидела мама три минуты,
но весь день в палате жили стойко
запахи семейного уюта.
А диагноз на бумажке синей
говорит, что надо в понедельник
бедной в разных смыслах тёте Симе
принести большую сумму денег…
Ну, откуда у неё богатства?!
Говорят, виной всему эпоха,
но тогда бессмысленно ругаться -
Машеньке сегодня очень плохо…
Взрослые смотреть уже не в силе,
видя слабость этих детских ножек:
«Не поможет Машеньке Россия
и никто на свете не поможет!»
Очень больно попке от уколов,
и в окно ночная бьётся птица,
и сердитый доктор Богомолов
почему-то перестал сердиться…
Как всегда, по радио весь вечер
льётся дурь ди-джейских «балалаек»,
а в больнице горечь русской речи -
ангел эту землю оставляет…
В голубую клеточку носочки
медсестра возьмет из детских ручек -
скоро извещение по почте
тётя Сима от судьбы получит.
Твой мужчина - не позволит падать духом,
Прижимая трепетно к груди
И шепча тебе одной на ухо
«Я с тобой, ты только подожди».
Твой мужчина, будет пахнуть страстно,
Даже если вкус от сигарет.
Ты ему сказала не напрасно,
Что его дороже в мире нет.
Твой мужчина, будет самым лучшим,
Пусть немного груб, но так умен.
Ты ему готовить будешь ужин,
И не замечать других имен.
Твой мужчина, утром зацелует,
Нежностью окутает ваш дом.
Твой мужчина струны душ волнует,
Твой. один. один на миллион.
.
Спит Ангарск провинциальный.
Связи тайные банальны,
но будить собаку ночью - это риск.
В доме тихо и уютно.
Рядом с женщиной беспутной
на кушетке нервно курит журналист.
Он сюда для репортажа,
в спешке не побрившись даже,
из Москвы, где снег похож на молоко,
прилетел на трое суток,
чтобы потерять рассудок
с этой женщиной, раздевшейся легко…
Мужа нет, она - актриса,
сын - чертёнок белобрысый,
денег на такую «музыку» в обрез,
очень хочет жить в покое -
это резюме такое,
но к мужчинам есть известный интерес…
Встреча близких душ в театре -
только лишь случайность? Вряд ли…
Он один ей аплодировал «на бис»,
но смотрел, как смотрят бесы,
слишком нравственную пьесу -
и она была не лучшей из актрис…
А потом, когда на воздух
вышли под ночные звёзды,
он с усмешкой говорил про бытиё,
но глаза его кричали,
источая свет печали,
доводя до сумасшествия её…
И она к нему прижалась,
испытав, быть может, жалость
или нечто - наподобие любви.
Нежность - тонкое искусство,
есть у женщин это чувство,
от рожденья растворённое в крови…
Трое суток - время вышло.
Так решил за них Всевышний,
закрутив интриги этой колесо.
Просто ночью вместе спали
на одной горизонтали,
а проснулись одиноко. Вот и всё…
Сигарета. Запах дыма
Он молчит и смотрит мимо.
И она не поднимает головы.
На столе бутылка водки,
«шпроты», лифчик и колготки -
потому что всё запутано, увы…
Он уедет, Он приезжий.
В самолете будет вежлив,
заказав четыре рюмки коньяку!
И она одна заплачет,
ибо женщине иначе
не излить свою кромешную тоску…
Но однажды в грусти мглистой
где-то в доме журналистов
он поверит, что уехать насовсем -
это просто, как ни странно,
и отправит телеграмму
до Ангарска: «Прилетаю завтра в семь!»
.
Он молчал в окно и видел: небо хлещет
из ведра тоской со звёздами благими,
а за стенкой в спальне собирала вещи
вся в слезах его московская богиня…
И она кричала нервно, что уходит
навсегда отсюда без битья тарелок -
у него и так весьма богатый опыт
развращения в постели голых девок!
Он молчал небрежно, как артист в печали,
понимая, что все женщины - игрушки,
но глаза его почти не различали
кровь судьбы и след помады на подушке…
А любовница кричала, что, конечно,
ей не быть его женой хотя бы тайной,
потому что он поэт и сумасшедший,
а такое сочетание - фатально!
Он молчал с усмешкой, зная, что сегодня
это он свою любимую покинет,
чтобы тело белоснежное свободно
в этом черном мире было у богини…
А богиня всё кричала, что от пьяниц
в этом доме слишком весело и шумно,
и что если был в их жизни белый танец,
то она, скорей всего, была безумна!
Он оставил ей ключи и хлопнул дверью,
и сквозь дикий дождь по бирюлёвской жиже
он бежал в свои ночные акварели,
где душа похожа на пейзаж Куинджи…
А богиня тяжело и одиноко
повалилась на пол прямо здесь - на кухне,
и под колокол пожизненного срока
драгоценные глаза её потухли…
А потом она «сто лет» его искала
и её встречали гибельно-бездонны
горемычные до рваных струн вокзалы
и публичные до грязных слов притоны…
И нигде она его не находила,
в исступлении бредя дорогой бренной,
и следы её, как черточки пунктира,
можно было встретить на краю Вселенной…
Но однажды вдруг увидела на фоне
ослепительной луны с помойной ямой:
он играл на старом вдрызг аккордеоне
в чёрной бабочке на грязной шее - пьяный…
Он пел песню о богине, что ослепла
от, быть может, странной и смешной разлуки,
а вокруг бомжи сидели и нелепо
разливали водку мимо рта на брюки…
Он пел песню о любви - и с комом в горле
голос был охрипшим и чуть-чуть на грани,
а вокруг бомжи глаза к чему-то тёрли
очень грязными, как эта жизнь, руками…
И она - богиня! - в этом интермеццо
шла к нему бессильно, подходя всё ближе,
и, наверно, понимала наконец-то,
что душа похожа на пейзаж Куинджи…
.
Пометит графитовым стержнем
Октябрь оправы садов,
Молочное утро задержит
Туманную взвесь у прудов,
Проступят бордовые пятна,
Где небо провисло от слёз.
Осенняя суть неприглядна,
Как всякая смерть. И мороз
Готовит стеклянные иглы,
Сжимая молекулы снов,
Зима репетирует игры
И первый снежок- на Покров…
.
С природою упрочилась
Прямая наша связь.
Внезапно лето кончилось
И осень началась.
Над потемневшим городом
Из туч во все дома
Таким пахнуло холодом,
Что лучше бы зима.
Меж тем, земля вчера еще
Сияла до небес,
И в лете догорающем
Пылал осенний лес.
А нынче беспрепятственно,
Отбросив тени прочь,
Стремительно и явственно
День переходит в ночь.
С дерев путем таинственным,
Знакомым наизусть,
По хвойным и по лиственным
Ночь переходит в грусть.
Звенит ночная лужица,
Сады роняют медь.
И есть о чем задуматься,
И есть о чем жалеть.
До сердца кончиками пальцев вновь коснуться. Почувствовать ту истинность взаимного тепла. Она - та самая, с кем хочется проснуться. А он - тот самый, с кем и вовсе не до сна…
&