А раны свои от чужих береги,
Поскольку, лишь станут они зарастать,
Как кто-нибудь (из побуждений благих)
Сочтет себя вправе их поковырять.
я так не скучал много лет, и прости меня, но
из цепи на сердце с тобой выпадает звено,
мы пляшем над пропастью и улыбаемся солнцу.
и ты далеко, но так близко,
и мне все равно,
как больно оно разобьется.
я так не скучал много лет, и прости, что слова,
которых на строчки о чувствах хватает едва,
так мало меняют при нашем нелегком раскладе.
я даже не знаю, болит ли твоя голова,
я даже не знаю, болят ли стихами тетради.
я так не скучал много лет, и так страшно признать,
что больше всего я боюсь никогда не понять
сюжеты твоей головы и ее переулки,
боюсь не увидеть тебя,
не поднять,
не обнять.
я знаю, на вашем вокзале иные окурки,
ведь я не дышал много лет, и так странно внутри,
когда начинаешь рыдать у любимой двери,
и что-то в груди разрывается тысячей герцев.
пока ты не рядом, я просто прошу — говори,
чтоб я мог словами согреться.
Историю услышал я про сына и отца.
Попробую вам рассказать до самого конца.
Жила семья, отец и мать, сынишка-малышок.
А денег было не амбар — на жизнь совсем чуток.
Пришлось уехать в глушь страны, другой купили дом,
Попроще туфли и штаны, а транспорт вовсе хром.
Капот его был дыроват, шатались дверцы, руль.
Но кто же в этом виноват?
Поселок был далековат-
Пешком идти нельзя никак,
А денег в семье «нуль».
И каждый день отец латал старинное авто.
А рядом сын всегда стоял, смотрел на это всё:
Как папа, взявши молоток, снимал ненужный слой,
Замазывал и красил вновь автобус дряхлый свой.
Трудился каждый божий день — он уставал всегда.
Чтоб утром среди деревень вновь ездила семья.
Однажды, папин молоток взял сын и стал стучать.
Ремонт, что папа сделать смог, сынок сумел помять.
Так несмышленый мальчуган лишь подражал отцу.
Он просто папе помогал и думал: «Я расту!»
Увидев, папа зашипел (он так устал латать)
«Когда же ты, малец, успел весь труд мой поломать?»
Вмиг ярости и злобных слов обрушена стена —
Свой гнев отец сдержать не смог — по пальцам бил сынка!
Хлестнул свирепо молотком — по левой, правой — бац!
Сын крикнул, пал в траву ничком — кровь брызнула на «плац».
В висках отца набат звучит: «В больницу! Срочно! Едь!»
Мать в слезы, сын ревет навзрыд… а ручки сына — плеть.
В дороге мальчик не кричал, хотя боль, как штыки.
В бессилии тихо лишь стонал: «Па-а-ап, бо-о-льно паль-чи-ки».
Рука отцова тяжела в тот черный день была.
Он кисти сыну разломал… и жизнь из них ушла.
Два доктора в больнице той пытались их спасти.
Но не осталось ни одной у мальчика кисти.
Обратный ход автобус дал — ком в горле стал. «Подлец!» —
Себя так папа проклинал, винил, — «Плохой отец!».
Обрубки сына вёз домой в бинтах, без кистей рук,
Скорбел, рыдал своей душой: «Какой я сыну друг?»
Не мог в глаза ему глядеть. А мальчик мирно спал.
Он от наркоза отходил, проснувшись, прошептал:
«А скоро, папа, отрастут, у меня ручки, а?»
Молчал отец, что мог сказать? Здесь правда лишь одна.
«О Боже, что я натворил!» — рыдал, оставшись сед.
В слезах расплылись фонари от гнева, как послед.
Смотрел на ручки весь маршрут в доверии малышок.
И сам себе шептал урок — так, еле слышный голосок:
«Ког-да вновь ру-чки от-рас-тут…нель-зя-а-а … брать молоток…
Есть вещи, которые стоят боли в сердце…
Острый язык режет по живому сердцу.
- иz -
я успокаивать не буду…
и рядом с вами вместе ныть…
бывают каждому минуты,
считающие жизни нить…
и если вам хреново очень…
не знаете, куда девать…
сходите в хоспис детских глаз
где онкология… сжигает жизни,
они то верят очень… в вас…
Привет, моя любовь! …
… Прощай, моя боль!
Воспоминания, словно осколки, больно ранят твое сердце.
Но знай, пока ты чувствуешь эту боль-ты жива.
…
Работая в журналистике я поняла одну вещь — если у тебя нет вредной привычки, ты не настоящий журналист. Журналистика требует крепких нервов, а когда они начинают изматываться, таким себе амортизатором служит крепкая сигаретка, словцо или пойло. Главное — не злоупотреблять в офисе, если он есть.
И тут я столкнулась с проблемой.
Алкоголь я не люблю, курить мне нельзя, наркотики сложно найти, да и побочка жесткая.
А работа требует хоть какой-нибудь отдачи, что ли.
Существует три основных типа зависимости: наркотики, алкоголь и курево. Существует, конечно, масса других плохих привычек, да сколько людей — столько и их. Но обычно они не дают того успокоительного эффекта, что вышеприведенные три. Почему так — вопрос не ко мне, наркологи давно уже оповестили мир о влиянии различного рода веществ на человеческую нервную систему Мое дело — констатировать. Мол, да, помогает. Кто-то еще спортом спасается. Но на спорт нужно много времени и сил, журналисту не подходит. Можно, конечно, ноут на тренажер присобачить… но…
Не выдерживая ритма, в который сама себя загнала, я начала… А давайте окровенено? Тут же все свои, верно? Начала резать руки. Свои. По-красивому selfhurm называется, не по-нашенски. Может, вы видели людей с тонкими шрамами на руках. Так вот, не все они самоубийцы. Несостоявшиеся, конечно. Достаточно только разрезать кожу, неглубоко. Но чтобы боль и кровь. И прочая содомия.
Почему нельзя наносить увечья там, где никто не заметит? Да я ведь не сказала, что нельзя. У меня вот даже теория есть, что некоторые из нас делают это для того, чтобы обратить внимание, попросить запретной помощи. Потому что «никто тебе ничего не должен, каждому нужна поддержка, но ты как-то уж сам, ладно, вон негры, Африка, вода… обесценка твоей личности». Дело, в общем-то, говорят. Только это «дело» может и под статью о «доведении до» подвести. И даже если дядя в мантии молотком не настучит, никому легче не будет. Наверно. Не уверена.
У меня же есть на то несколько причин. Озвучивать я их, конечно, не буду. Но среди них и желание получить наказание за желание получить помощь. И простой символизм. И привычка.
Что я поняла за этот период жизни: никто не обращает внимания на мои руки. Ни близкие, ни коллеги. Тьфу-тьфу-тьфу, и все же… Только одна девочка, молодая сотрудница с очень похожей судьбой спросила как-то «что за царапина?» И, кажется, версия про агрессивного кота ее не шибко впечатлила. Но она молчит, и этого довольно.
Наверно, у того, кто зачем-то взялся читать этот пост, в какой-то момент возник вопрос: зачем ты, дура, это пишешь? Да еще и от первого лица (строжайший запрет для журналиста).
Наверное потому, что в Сети должны быть не только истории про котиков и вбросы с горьким финалом, и не только сухие статьи с подачей фактажа и статистики. Но и что-то такое человеческое, что еще не умерло лично во мне.
…
А жизнь весьма парадоксальна —
Меняем маски, лица, роли
И говорим, что все нормально,
А по ночам кричим от боли.
У скольких сейчас болит душа.
У скольких болят сердца.
А кто-то молится, едва дыша,
«Только бы мама была жива!»
Мир так жесток, ломает людей,
Судьбы крошит и бьёт под дых.
Танго танцует стая чертей,
Смеются и гордо кривят язык.
Есть ли святое в мире таком,
Есть ли забота, доброта, честь?
Мраком накрылась земля, как зонтом.
Солнца не видно, но ведь оно есть!
Люди, откройте свои глаза,
Сделайте доброе дело одно.
Сторицей вам вернется сполна!
Не опускайтесь вы в чертово дно!
Благие поступки погубят всё зло,
Что вырыло ямы вокруг ваших дней.
Пока вас в кишащий мрак не унесло,
Люди, вернитесь же в мир Людей!
Слёз закипевших соль, —
след на щеке дорожкой…
Эта острая боль —
камешек в босоножке.
Я заплачу за всё,
я никогда не плачу
в каменное плечо.
Я не коплю. Я трачу.
Трачу саму себя,
вплоть до последней нитки.
Я проживу, любя,
все золотые слитки
летних погожих дней,
плеч загорелых гладкость…
В целом мире сильней
ты не отыщешь, сладкий.
Слышишь? — Я не слаба,
нет во мне покаянья.
Я не твоя раба,
ждущая подаянья.
Я — сама по себе.
(Я же женщина-кошка.)
Плачу не о тебе.
Камешек в босоножке.
Предавая родных людей, предаёшь свою душу.
У такого как ты нет друзей, не умеешь ты строить — лишь рушишь.
Ногами грязными топчешь их большое сердце,
Оставляешь во тьме, а в ней совсем негде согреться.
Уходи, дьявол, тебе место в сточной канаве.
Не посмеешь ты больше светлые наши души ранить.
Не почувствовав боль, не прочувствуешь радость избавления от неё.
Всё в себе… ни слова никому
Как взрывы в теле рвутся капилляры
Сил нет, займу
У смерти, чтоб хватило нам на пару
Всё в себе… минуты тишины
Молчание приобретает формы
Форму войны, запах войны
Нельзя молчать, так ты хотя бы пой мне
Всё в себе… одна сплошная соль
Промокшие исписаны страницы
Призрачный мир, прозрачный алкоголь
И всё, что обязательно случится
Всё всё в себе… всё рушится прямо сейчас
У меня на глазах, у тебя на глазах — слезы
Всё небо в слезах,
Но что эти слезы для нас?
Что эти слезы для нас?
Боль не боль, страх не страх
Мы добываем соль именно так
Именно так: слезы и боль
Мы добываем соль
Мы добываем всё,
Всё в себе…