Нельзя выбрасывать живого человека, словно скомканную бумажку в корзину для отходов! Человек не продукт, который портится, у него нет срока годности, и, если тебе кто-то надоел, скорее всего, испортился ты сам, причём довольно давно. Человек- живая энергия, сильная, берущая истоки из самой Вселенной. Притягивая к себе кого-то, а затем отталкивая его, ты совершаешь ужасную вещь — отторгаешь эту энергию, делаешь её безжизненной. Самое страшное, что можно сделать с человеком, после убийства его физического тела, это убийство любви в нём. Убивая любовь, ты убиваешь божественное, уничтожаешь то, что сам спровоцировал, притянул, играя — любовь. «Я не виноват, что разлюбил» — это не оправдание. Ты никогда не любил, ты пользовался этим телом, пока оно не надоело, а затем выкинул человека на помойку. Да, именно человека! Потому что человек — это не тело. Человек — это живая душа, и она болит, да что там? Умирает! «Не виноват, что разлюбил» своё засунь себе в одно место. Настоящая любовь не проходит, ты хватал своими ручищами живое сердце! Играл им, ломал. И да, ты виноват! Ты и все те, кто обманул, приручив, доверчивое сердце, поломав его и оставив валяться на дороге, истекая кровью. Ответишь, будь уверен — Вселенная не любит игроков, и кто-то однажды сыграет с твоим сердцем в такую жестокую игру, что ты всё поймёшь, вот только поздно будет… Если ты знаешь, что человек не нужен навсегда, если так, только дырку им заткнуть хочешь в своём свободном времени судьбы, не трогай ты этого человека!
Прекрати, родная, не плачь!
Понимаешь, ему всё равно!
Он тот самый злой палач,
Что выдвинул тебе приговор…
Он с самого утра ждал у окна,
И рисовал узоры на стекле.
А мысль в голове всего одна:
«Ну, где ты, мама? Вспомни обо мне!»
Ему сегодня шесть. Он так мечтал,
что в этот день он будет снова дома.
Он представлял, как свечи задувал.
Мама целует: «С Днём Рождения, Рома!»
Он как никто знал: счастье не в конфетах,
и не в подарках. Счастье — это мама!
Он повторял: «Ну где ты? Где ты? Где ты?»
Душа болела, как сквозная рана.
Он многого ещё не понимал.
Душили слёзы, в горле… словно ком.
К стеклу прижавшись, снова вспоминал
тот день, когда забрали в детский дом.
В то утро он проснулся очень рано,
застав на кухне пьяной свою мать.
Пыталась ртом поймать струю из крана.
«Я принесу воды. Иди, мам, спать.»
Возле стола бутылки, в мойке кружки.
И как всегда, нет ничего в кастрюле.
Засохший бутерброд и с ним две сушки.
И грязный мамин шарф висел на стуле.
Что с мамой? Сын её не узнавал.
Казалось, сердце льдиной заменили.
Как-будто злой колдун заколдовал.
«Эх, как же хорошо с ней раньше жили!
Всегда пекла оладушки с вареньем.
И за руку водила в детский сад.
Заказывала торт на День Рождения.
Совсем другим тогда был мамин взгляд.
В нём было всё: забота и внимание;
по вечерам учила рисовать.
Была полна любви и понимания.
И лучшей мамы и не пожелать.
Ну, а потом… Потом она влюбилась.
И на пороге появился Он.
От счастья… вся…как звёздочка светилась.
Всё что хотела отыскала в нём.
А он мальчишке явно был не рад.
Казалось, что мальца не замечал.
Не друг, не отчим, не отец, не брат.
«Эй, ты!» — вот так ребёнка окликал.
С ним в тихий дом, где проживало счастье
ворвались: ссоры, ругань, драки, пьянки.
И что ни день, чужие лица «Здрасте.»
И ночи напролёт в кухне гулянки.
Соседи по утрам шептались хмуро:
«Куда скатилась? Женщина! Не стыдно?!
Кого в дом притащила? Вот же, дура!
А сын страдает. Ей самой не видно?»
А вот мальчишке было очень стыдно.
Голодным по утрам шёл в детский сад.
Нестиранная куртка… так обидно.
Как вечер… он домой идти не рад.
Однажды… отчим вовсе не вернулся.
Сидела мать на кухне и пила.
Сын подошёл, плеча рукой коснулся.
«Сгинь с глаз!» — рыдая, отчима ждала.
Тот так и не вернулся. Перестала
будить сынишку в садик по утрам.
Осунувшейся, раздражённой стала.
Всё чаще мальчик оставался сам.
Не плакал. Боль, переживанья, слёзы
он складывал рисунками в альбом.
Когда-то будет радуга, а грозы…
они пройдут… и станет прежним дом.
Проснулся ночью, а в подъезде крик:
«Ничтожества! Я всех вас ненавижу!»
Он головою от стыда поник.
Сосед сказал: «Совсем сорвало крышу!
Какая же ты мать? Взгляни на сына!
Когда нормально ел в последний раз?»
«Из-за него вся жизнь как-будто мимо!
Вон! В комнату иди, подальше с глаз!»
Мальчишка обнимал её руками:
«Не надо, мама! Я люблю тебя!»
«Сыта по горло этими «соплями»!
Сын до утра проплакал у себя.
Мать каждый день пила, не просыхала.
Уже через неделю Новый год.
Что ёлку и подарки обещала,
не вспомнила. Засохший бутерброд
лежал в её запыленной тарелке.
И битые бутылки по углам.
Два ночи на часах отбили стрелки.
Он слышал, как она открыла кран.
«Посуду моет? Неужели! Мама!»
— с улыбкою уснул, уснул с надеждой.
Что завтра он проснётся утром рано
от запаха оладушек, как прежде.
Но утром ничего не изменилось,
Он встал и застелил свою кровать.
И мама за плитой не суетилась.
Похоже ей давно на всё плевать.
Уснула мать. Он вымыл в кухне пол.
Съел бутерброд, помыл тарелку, стул.
Убрал в пакет бутылки, вытер стол.
Звонок. И за дверями чей-то гул.
А дальше… Он растерянно моргал.
Милиция и Органы опеки.
Кто? И зачем от мамы забирал?
Весь мир его застыл на человеке!
Мать пьяная… и не соображала.
«Мы забираем сына до суда.»
— чужая тётка вещи собирала,
добавив, — «А возможно, навсегда!»
Уж скоро год, как он живёт без мамы.
Он не хотел к детдому привыкать.
Оптимистичны были его планы:
Вернётся мама, чтоб его забрать.
Сегодня ему шесть. И сердце птицей,
Израненною птицей бьёт в груди.
Прохожим людям всматривался в лица.
«Она придёт. День целый впереди.»
Три месяца назад. Двор. Переулок.
А в окнах ненавистные соседи.
В тарелке кем-то брошенный окурок,
и от портвейна три пятна на пледе.
Пыталась вспомнить, что было вчера.
Но, память и намёков не давала.
«Кого на этот раз сюда звала?
И кошелёк куда свой подевала?»
Болела и кружилась голова.
И снова в магазин лежит маршрут.
Пустые стены… стены без тепла.
Дом, где давно не любят и не ждут.
Из магазина шла обычной тропкой.
Через дворы и обветшалый склад.
Заметила собаку. Сын звал «Кнопкой».
Она легла кормить своих щенят.
Сама — «кожа и кости» облизала
всех пятерых заботливая мать.
А женщина смотрела и рыдала.
Такая боль пронзила… Не унять.
«Мой Ромка!» — взгляд же по щенкам скользил.
«Он бы тебя кормил. Мой сын такой.
Он самым верным другом тебе был.
Что я за мать?! Он больше не со мной!
Сейчас, сейчас… тебя я накормлю.»
— в пакет смотрела и себе не верила.
«О, боже! Кем я стала? Что творю?
Каким «дерьмом» я смысл жизни меряла!»
Всё вдребезги разбив, сползла по стенке.
«Прости меня, сыночек мой, прости!»
Дрожали руки, губы и коленки.
«О, боже, я молю тебя, спаси!»
Что нелегко придётся, понимала.
Чтоб прежней, самой лучшей мамой стать,
о выпивке и думать перестала.
И начала ошибки исправлять:
Устроилась на новую работу;
С соседями своими помирилась;
Кормила «Кнопку» и её босоту.
Жизнь… как её прическа, изменилась.
А вечера все в детской проводила.
Рассматривала Ромкины рисунки.
«Про наше хобби я совсем забыла.»
— и потянула душу боль за струнки.
«Как много он успел нарисовать,
пока была собою занята.
Всю боль смог на бумаге передать.
Вот вносит в дом мужчина глыбу льда.
И дом, что был всегда теплом согрет,
стал превращаться в страшную тюрьму.
А вот рисунок с цифрой «Мне 5 лет!
Никто не поздравляет! Почему?»
На следующем сложены ладошки.
На нём свою мечту нарисовал:
поменьше и побольше идут ножки,
билет на поезд… он так долго ждал.
Наш отдых: пальмы, лето, он и я.
Я обещала отвезти на море.
У нас была счастливая семья.
Мы друг за друга в радости и в горе.
Боюсь, теперь всей жизни будет мало!
Вину перед сынишкой искупить.
А это что?» — она вся задрожала.
«Хочу любимым сыном маме быть!»
— кричал рисунок: Сын в её объятиях.
Самый счастливый мальчик в целом свете.
Он маму рисовал в красивых платьях.
Как же близки душе рисунки эти.
Она в слезах сложила их в альбом.
Один листок за столик завалился.
Достала, развернула, в горле ком.
Казалось, дивный сон сынишке снился.
«Мне 6»…улыбка, торт, на свечи дует,
она его целует, День Рождения.
«Сын будет меня ждать! Он там тоскует!
Ему шесть послезавтра! В воскресение!»
Он пальчиком узоры рисовал,
щекой прижавшись к мокрому стеклу.
«Сыночек мой! Каким ты взрослым стал!
Я жить без тебя больше не могу!»
— шептала мама. Мальчик обернулся.
Она… в руках торт, а над ней шары.
Он подбежал, руки её коснулся.
И набежала куча детворы.
«А я вам говорил… Мама вернётся!
Мы с мамочкой друг друга очень любим!
Любовь такая никогда не рвётся!
Мы скоро снова счастливы с ней будем!»
Пожалуй, никаких не хватит слов,
чтоб описать их встречи все мгновения.
«Закончился кошмар из страшных снов.
Ты — лучший мой подарок в День Рождения!»
Ей предстоит так много доказать,
чтобы вернуть себе родного сына.
И ещё больше нужно наверстать,
чтоб ожила с рисунка та картина.
Она сумеет! У неё получится!
И выход есть: бороться… он один.
И снова лучшей мамой быть научится!
А главное… её так любит сын!
------------------------------------------------------—
И как бы жизнь не била, постарайтесь
Лицом не падать, рук не опускать.
И теми, кто вас любит, не бросайтесь.
Только они вам и помогут встать…
Вопросов много… постоянно:
«Зачем? Как нужно? Почему?
Где Счастья брег найти желанный?..»
Известно Богу одному…
И я, как путник окаянный,
В Созвездьи Боли всё брожу…
И в небесах читаю странный
Ответ: «Забудь… Уйди… Прошу!..»
Перед смертью кошка прячется. Прячется не потому, что не хочет умирать на публике, а прячется от непонятной, для нее, нарастающей внутренней боли.
Так и с больными странами, которые от непонятной внутренней боли избегают общения со здоровыми странами.
Ты просто шла по улице…
немой…
глухой…
слепой…
Зимой…
весной…
всё спуталось…
да было ли?
с тобой?
Казалось — жизнь закончена…
А ведь она одна!
Невыносимо…
Что ещё?
Ты словно…
умерла!
…Сидел художник — старенький и взглядами ловил
Прохожих…
Столик с красками, мольберт…
— Не проходи!
Поймал. Во тьме. Потерянно присела перед ним,
Не чуя тела… времени…
— Но, можно? помолчим.
Потом смотрела:
— Боже мой! Как странно — это… я?
На ангела похожа… да? Но сколько в ней огня!..
— Всё, девочка, забудется, — сказал спаситель твой.
…Ты просто шла по улице…
Другой…
Совсем другой!
Ты грела его холодное жестокое сердце зверя своим дыханием. Ты отдавала ему всю свою любовь, вынув из недр души всю свою нежность, ты окутывала ею его изможденное нутро. Ты дула на каждую его рану, гладила каждый шрам, заботливо залечивала каждую болезненную трещинку. Ты заставляла его смеяться, когда он печалился и подниматься с колен, когда он падал духом. Ты сносила его грубость и оправдывала его звериные повадки. Ты надеялась усмирить и успокоить его непокорное, злое сердце, а он так нуждался в тебе. Он приходил к тебе за новой порцией любви и смиренно целовал твои озябшие пальцы. Шло время и он все больше излечивался от душевных ран, гнетущих воспоминаний и прошлых трагедий. И однажды он просто ушёл, не говоря ни слова. Ты смотрела ему вслед и понимала одну убийственную истину- «Сколько волка не корми, он все равно в лес смотрит»… Он ушёл, собрав с твоей помощью своё сердце по частям, но вдребезги разбив твоё. Наверное, по-своему, он тебя любил. Ровно настолько, насколько вообще способен любить дикий зверь…
О, если б знать, что навсегда
прощаешься… Что этот вечер
окажется последней встречей.
И за спиной стоит беда.
Что не увидишь больше глаз,
слегка прищуренных от смеха.
Что голос превратится в эхо…
Совсем неведомо сейчас,
как это больно — сожалеть
о том, что не нашлось минутки
для поцелуя или шутки,
простой улыбки, чтоб согреть.
Для слов раскаянных — «мне жаль»,
для шёпота — «люблю» на ушко.
И, словно ранящая стружка
струится из души печаль
О, если б только это знать…
А где душа болит? В руках?
В ногах? В мозгах? А может, в сердце?
Ты никуда не можешь деться от мыслей и кошмаров в снах, от суеты и маяты, когда слоняешься по дому, и в горле крик застрявшим комом, и даже в зеркале — не ты! Когда посуда бьётся в такт твоим несбывшимся желаньям, и жгут виски воспоминанья, и всё не так! не так! не так!!!
Не помогает ничего… Стихи? Всё это было раньше! Не стоит приторною фальшью кормить сознание своё! Друзья? А есть они — друзья? Любовь? Не надо по живому… Здесь слишком больно… Лучше в кому… Но и туда, увы, нельзя… Излечит время? Может быть… Терпеть? А силы? Где бы взять их… ведь давит нА плечи проклятьем, о чём хотелось бы забыть…
И чувство юмора молчит, и вера в сказку не спасает…
Ты понимаешь, что живая от одного — душа болит…
Ударили колокола.
Немая зависть
Смотрела на меня
И била туш.
Под ребрами ходило.
Гвозди рвались
Горячими лучами
Мертвых душ…
Не увели Ее…
Она стояла
И под ноги смотрела:
Там лишь пыль.
Я слушал:
Что шептала Мама?
Я видел…
И закат завыл.
ты же меня не любишь? зачем же держишь?
— «почему мы не можем быть вместе?!».
— «сказать тебе правду?».
— «да, я хочу знать правду!».
— «правда в том, что я боюсь сделать тебе больно…».
— «я хочу быть с тобой, но рядом со мной ты будешь страдать…».
— «но я этого не хочу, чтобы ты из-за меня страдал…».
— «я хочу чтобы, ты был счастлив
— но не со мной…».
Чью-то боль разделить легче, чем радость.
Не думайте, что женская боль — это ее собственная боль, которую она должна в себе перетерпеть, пережить сама, как это делаем мы, мужчины.
Ее боль — это и ваша боль. Если вы это поймете и примете, то ваша женщина будет чувствовать себя самой счастливой рядом с вами. А вы в свою очередь — самым любимым…
В твоей палате, белая постель
В висках набатом: «Остановка сердца!
В окошке март, а на душе метель
И нет от боли больше и живого места…
Слились и стены, и постель в одно пятно:
«Мы не смогли, у нас не получилось»,
«Мы запустили сердце, но не помогло»,
«Совсем чуть чуть и вновь остановилось»…
Я слышала и крик, и стон и вой
Ожили разом звуки во вселенной
Я не могла понять, что это голос мой
Понять, что не вернуть её в мир этот бренный…
Я плакала, рвалась душа
И где-то там, в ногах, валялось сердце.
Мне не поднять его… не достаёт рука
И никогда мне больше не согреться…
В твоей палате больше нет тебя
И в эту жизнь твоя закрылась дверца.
Мам, ну почему ты так! Зачем ушла?!
И тихий голос: «Остановка сердца…