Я - художник, ты - поэт…
Это длится много лет!
Из века в век.
Из жизни в жизнь…
Мы пытаемся найтись.
Столько было, расставаний.
Объяснений и прощаний.
Снова буду вспоминать…
Ждать.
Прощать…
- Нет, так жить больше нельзя! - эту фразу моя соседка Маринка повторяла каждый раз, когда забегала ко мне вечером пожаловаться на ставшую невыносимой жизнь.
- Третий месяц подряд зарплату выдают тушёнкой. Дети её уже видеть не хотят. Давай обменяемся на что-нибудь, у тебя что есть? Мы с Маринкой часто занимались бартером. В новоиспечённой независимой Эстонии зарплату в некоторых местах не платили месяцами, предлагая работникам взамен какие-нибудь продукты. Я же, потеряв работу, подрабатывала на небольшой частной овощебазе, где мы получали от хозяина какие-то гроши, и могли взять овощей или фруктов.
В последний раз хозяин вовсе не заплатил.
- Денег нет, хоть режьте, - заявил он. - Берите натурой.
В этот день мы разбирали очень грязный перец. Гнилой выкидывали, остальной мыли, насухо вытирали и раскладывали в тару.
Вечером прибежала Маринка.
- Нет, так жить больше нельзя, - начала она с порога. - Представляешь, до чего дошли, сегодня завезли грейпфруты вместо тушёнки.
- Ну и хорошо, тебе же тушёнка всё равно уже надоела, а тут какое-то разнообразие, - утешила я Маринку.
- А это что? Маринка удивлённо уставилась на целую гору перца на столе.
- Махнёмся, - предложила я. - Ты мне грейпфруты, я тебе перец.
- А что с ним делать? - засомневалась Маринка.
- То же что и с грейпфрутами, - объяснила я.
- Ну, грейпфрут это всё-таки фрукт… - начала Маринка.
- А перец - овощ, кладезь витаминов, - просветила я Маринку. - Можно приготовить рагу из перца с грейпфрутами.
- А что, разве есть такое? - оживилась Маринка.
- Нет, так будет, - пообещала я. - Давай прямо сейчас и сготовим.
- Что у тебя есть из продуктов?
- Тушёнка, - с готовностью отозвалась Маринка.
- Забудь, - поморщилась я, - что ещё?
- Где-то вроде луковица валяется.
- Тащи, - велела я. - А у меня три картофелины найдётся.
Маринка исчезла и через несколько минут появилась вновь с сияющей физиономией. В руках она держала пакет с грейпфрутами, небольшую сморщенную луковицу и два яйца.
- Представь, - радостно заявила она, - Надьке с четвёртого этажа зарплату яйцами дали. Мы и махнулись на тушёнку. Пойдут они в рагу?
- Конечно пойдут, - заверила я. - Щас приготовим рагу из топора, то есть я хочу сказать, из перца с грейпфрутами.
Мы порезали перец с картофелем и престарелой луковицей и положили в кастрюлю вариться. Затем взбили яйца, перемешали всё и сунули в духовку.
- Ой, а грейпфруты - то забыли, - спохватилась Маринка.
- Ничего не забыли, мы их выложим сверху как на торт.
- Класс! - одобрила Маринка. Рагу получилось на удивление вкусным и красивым с выложенными сверху аккуратно порезанными ломтиками грейпфрутов.
- В следующем месяце наш шеф обещал зарплату свининой выдать, - жуя рагу сообщила Маринка. - Ему где-то на хуторе свинью пообещали. А он им за это стройматериалы выпишет. Тогда сготовим свиное рагу с грейпфрутами.
- Или с перцем, - вставила я.
- Нет, так жить больше нельзя, - вздохнула Маринка. - Хоть в монастырь иди. Только не подойдёт мне монастырская жизнь, да и дети у меня. Мы пойдём другим путём.
- Каким? - заинтересовалась я.
- Можно заключить выгодный бартер - туманно намекнула Маринка. - Но сначала его нужно найти.
Через некоторое время Маринка вышла замуж за немца, и с детьми уехала в Германию.
- Заключила взаимовыгодный бартер, - доложила она мне. - Я получаю нормальную страну проживания, материальное благополучие и приличного мужа. А он - заботливую жену и готовых детей.
Маринкин бартер оказался очень даже удачным. Во всяком случае её брак существует по настоящее время. Изредка мы общаемся в интернете. Надо будет как-нибудь спросить у неё, готовила ли она хоть раз своему мужу рагу из перца с грейпфрутами?
Когда к своим родителям с детства
Обращались на «Вы»
Домов престарелых было значительно
Меньше…
Я помню чудный День рождения,
Когда его встречали Мы.
Неповторимые мгновения
И счастья полные штаны.
Мы прочно застряли в Ханкале. По местному радио передавали последние сводки по убитым и раненым в федеральных войсках за истекшие сутки. Они откровенно блефовали, и я чётко знал, что число пострадавших сильно занижено. Только в сто первом полку потерь было в два раза больше! Нас быстро сморило от пол - литра, и мы пусть и тревожно, но заснули на бетонном холодном полу раздолбанной пятиэтажки. Утром нас кинули на подмогу спецназу для зачистки одного из жилых домов в посёлке городского типа. Из поступившей информации следовало, что на местности засел наркоторговец. В одной из тёмных комнат, куда уже ступила нога молниеносного спецназа, жалась в грязную покорёженную стену юная смазливая наркоманка. Её ощутимо трясло то ли от холода, то ли от наркотического отходняка, будто она сидела на огромной глыбе льда. Севка, мой боевой товарищ, посмотрел на неё презрительно и, хмыкнув, вышел за чудом сохранившуюся в этой нарастающей разрухе дверь.
- Достань хотя бы «кассету»!*(* Кассета - вощёная бумажка с любой дозой героина.) - прокричала она мне на прощание. - Сочтёмся, дорогой!
Её отчаянный голос звенел у меня в ушах стотысячным колокольчиком. В голове мелькнула мысль: «Просекла, стерва, что сердце-то моё дрогнуло! Ну да ладно! Достану девахе чуть-чуть порошка, чтобы только не скончалась от ломок». Вот как
рассуждал я. А что будет потом, меня не должно волновать!
2.
Но мы умирали не за честь и свободу, а за ваши героин и нефть! - всплывают в памяти строчки из армейской песни. Воровато оглядевшись по сторонам, я достал из кармана перочинный нож и разорвал чёрный полиэтиленовый мешок. Затем взял на кончик ножа что-то серовато - белое на вид и поднёс его к носу. Запах оказался резким и неприятным. Я свернул клочок газетной бумаги в маленький конвертик и ссыпал туда эту отраву. Всё, полдела было сделано, оставалось только его доставить.
Эй, ты где? - пробирался я на ощупь в дом, где электричество и газ
«отрезало» уже давно. Но уже на лестнице почувствовав запах сладковатой гари, я пошёл на этот дымный след. Посреди разрушенной комнаты девушка развела большой костёр из остатков паркетной доски. Она сидела к пылающему огню совсем близко, её колотило беспощадно и лихорадочно. Я сел напротив на шаткий стул, который она ещё не успела пустить в «производственный» расход.
- Ну что, солдатик, сын старой оловянной ложки,
принёс мне гостинчик? А то я грешным делом подумала, что обвёл меня вокруг пальца! - произнесла девушка со злорадной усмешкой. Я молча протянул ей конверт с проклятой наркотой. Она вырвала его из моих рук и, избавившись от ненужной бумажки, с неприкрытым вожделением начала втирать грязный порошок в свои нежные дёсны. Мгновение, и её лицо преобразилось, стало умиротворённо - спокойным, губы растянулись в блаженной улыбке. Вдруг девушка резво вскочила со своего нагретого места и бесцеремонно плюхнулась ко мне на коленки. Я сомлел, окружающий мир перестал существовать. Костёр медленно догорал в холодной южной ночи, а на стенах плясали наши тени.
3.
Рассвет режет горло петухам зрачком альбиноса.
Пробуждение было жестоким. Мало того что моя новая знакомая оказалась нечиста на руку и свистнула мой «Калашников» и ещё пару лимонок, так ко всему прочему на улице совсем не театрально развернулись действия боевого характера. Пустынная улица вмиг превратилась в старые пыльные декорации, словно из американского боевика, только местного разлива и со мной в главной роли. Мне ничего не оставалось, кроме как ползти до своих на брюхе. Я проклял всё: её, себя, окаянную дурман - траву! Не на кого положиться, только положить голову на плаху! Стена, ещё одна стена, здесь я нахожу
своё временное, пусть и не очень надёжное убежище. Пули свистели над моей дурной головой, деревянный забор разлетелся в мелкие щепки, пыль стояла столбом. Я, как рыба, ловил ртом тяжёлый горячий воздух. Вдруг со стороны блочных пятиэтажек раздался ответный огонь. Моё сердце замерло от этих звуков - наши отбиваются. Вот бы мне сейчас к ним, оторвались бы на чеченах как следует! Позже, справившись со всеми невзгодами и тяготами, которые были спровоцированы данной ситуацией, я вспоминал ту свежую, более чем лаконичную надпись, которую девушка оставила на входной двери. Всего четыре буквы - Э.С.М.А., написанные погасшим угольком из вчерашнего ночного костра.
4.
Я убью тебя мееееедленно! - говорила Эсма в пустоту, глядя в оптический прицел винтовки типа «винторез» девятимиллиметрового калибра. - Я люблю тебя, слышишь! Я люблю тебя, и поэтому буду убивать тебя медленно! Сначала я прострелю тебе ногу, обещаю целиться в чашечку коленную, потом во вторррую, а на десерт оставлю самое ценное для тебя! Ты не бойся, я хорошо стреляю, у меня разряд по стрельбе, я не промахнусь! Я не подведу тебя, малыш! Это только сначала умирать страшно! Я подарю тебе счастье, лестницу Иакова, которая ведёт на небо! Тебя уже ждут ангелы с белыми крылами!
Она не помнила своего настоящего имени, здесь оно ей было и не нужно. Боевики звали её Эсма, что означало «возвышенная», хотя ни капли мусульманской крови в ней не было! Это имя только и указывало на то, что она была на голову выше других пленных,
а может, и на две головы, на войне голов-то не считают, они здесь только так летят с плеч долой. Русской она была лишь на одну половину, а на вторую - типичной украинкой, родом из маленького, Богом забытого хутора, где основным занятием населения было употребление горлки з перцем. А в Чечню Эсма попала случайно. Девка она была красивая и статная, подружки завидовали, мужики смотрели с неприкрытым вожделением, а тут удачно подвернулся «удобный вариант» не только безвозвратно уехать из этого ненавистного городка, но и неплохо заработать приличных в ту пору барышей. «Поработать» пришлось сначала рядовой шлюхой на базе у чеченских боевиков. Моджахеды измывались изощрённо, как только могли. Девушка держалась стойко, выполняя все прихоти своих мучителей. Терпеливо выжидала, надеясь на скорый побег. И однажды тот самый час «икс» настал. В этот прекрасный день был какой-то большой религиозный праздник. Все правоверные мусульмане сидели в мечетях в молитвенных позах, как призывал их печально - тягучий «азан» старого муллы со стройного минарета. Эсме довольно ловко удалось удрать в открытое окно. Машина марки «Лада» была припаркована прямо у кирпичного дома и зловеще зияла своими тонированными стёклами. В этом автомобиле её и привезли прямо сюда с местного вокзала. Девичье сердце бешено, нервно стучало, обходя обыденный ритм, а «сторожевой» в засаде, криво ухмыляясь, внимательно наблюдал, как русская пленница в поисках укрытия горячечно мечется, как секундная стрелка в круге. Испуганная девушка, как собака, жалась к чужим коленкам, но не находила спасительной отзывчивости в сердцах редких прохожих, идущих мимо с немым безразличием. Опустошённость пришла быстро, никто из местных жителей не посмел приютить беглянку. Они прекрасно знали, что за этот великодушный поступок им грозит суровое наказание. Эсме неминуемо пришлось вернуться обратно в бандитское логово. Наказание было суровым, девушку показательно жестоко избили и кинули в земляную яму, чтобы неповадно было другим, таким же рабыням, как и она. В земляной сырой темнице Эсма провела двадцать один день вместе с мужчинами, такими же измученными и бесправными. Боевики рассчитывали, что грязные и голодные мужики растерзают её, как бешеные псы блудную суку, но девушку не тронули. Измученную Эсму подняли на поверхность по приказу «баши» и доставили к нему «на ковёр». Девушка командиру приглянулась, он предложил ей работать на него, став снайпером. Эсму учили стрелять по живым мишеням в тренировочном лагере. Она плотно жмурилась, руки нервно дрожали, но чем больше промазывала, тем больше мучилась её несчастная жертва. Потом от осознания безысходности своего положения девушка добровольно села на иглу и стала работать за дозу. Эсма прекратила мандражировать, руки наконец-то перестали «плясать», девушка хорошо усвоила эту науку: левый глаз прицельный, правый палец спусковой. Так она оказалась по ту сторону фронта.
5.
Накануне выполнения последнего задания Эсма купалась в горной реке с куском хозяйственного мыла, которое дал ей полевой командир вместе с бельевой верёвкой, тем самым определив её жалкую участь. А сколько она для него сделала! Приклада на «зарубки» не хватит! Теперь она должна была выполнить свой «священный» долг, а затем умереть, если не подстрелят федеральные войска. Холод пробирался под кожу, заставляя непроизвольно дрожать и клацать зубами. Она тщательно намылила своё хрупкое, изуродованное войной и героином тело.
6.
Кажется, её вычислили. Надо было уходить, но куда?
Чеченским боевикам она была не нужна, и ей это ясно дали понять.
Русские же убьют её, наверное, с особым наслаждением!
Смерть неминуема! Её нашли лежащей на животе, с ранением в лёгкое и с торжествующей улыбкой на лице. Такой я её и запомнил - улыбающейся. У меня не было ни злости, ни ненависти к ней. Ничего не поделать, видно, таков уж был её путь! Поговаривали, что она была из группы тех женщин - снайперов, которых прозвали «Белые чулки».Так живописно окрестили девушек - «наёмниц», входящих в состав особого вражеского подразделения из - за цвета спортивного трико. Говорят, что это были бывшие спортсменки - биатлонистки из развалившегося уже к тому времени Советского Союза.
Не бойтесь разбудить воспоминанья!
В воспоминаниях нас больше, чем в себе.
А мы - всего лишь прячемся за гранью
Воспоминаний в собственной судьбе.
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Солнце скрылось гдето далеко,
Только ночь холодная осталась.
Мне сначало было не легко,
Но потом в лучах луны я искупалась…
Я заметила, что звезд много вокруг.
Каждую из них любить возможно,
С ними поняла я вдруг,
Что без солнца жить совсем не сложно…
Только холодно от бледных их лучей
и темно без солнечного света.
Слышишь, Солнышко, я мерзну без тебя,
С любой звездою буду ждать рассвета.
Мы те, кто слушал «Руки вверх» и бегали раздетыми. Играли днями в продавца с листочками, газетами. Нас мамы звали из окна: «иди скорей, покушай. Ты к незнакомым не ходи и глупости не слушай». Мы те, чье детство было лучше, ведь мы играли в прятки. Зеленую клубнику ели у бабушки на грядке. Нам телефоны заменяли кусочки деревяшек. Мы только палочки курили и гладили дворняжек. Писали письма на бумажках, стреляли из бутылок. Боялись очень получить от мамы подзатылок. Мы слушали старушек и уважали взрослых. Все было 20 лет назад… Мы дети 90-х…
Далёкая…
Воздух дрожит, качается,
Сжался в хрустальный лёд.
(С кем она там встречается?)
(С кем она там живёт?)
Что же теперь я поделаю?
Выдохну, промолчу
И проглочу несмелое
«Как я к тебе хочу… »
Наконец-то, в августе, пришло мое лето.
Жаркое, обжигающее, с горячими ветрами и душными ночами, не приносящими свежести;
с усталым солнцем, пристыженно краснеющим на закате, которое подгоняет низкая, наглая, осоловевшая луна;
с пьяным звездопадом, с туманом, поспешно растворяющимся над рекой, словно случайный любовник; с запахом пыльных трав и яблок, разбившихся о землю, густеющим воздухом, замешанном на меду…
Это мое лето. Я люблю его, и я принимаю его таким.
…Помню, что Пятерыжск мне сразу понравился. Само село на вид было, даже можно сказать, невзрачным: всего несколько длинных продольных и коротких поперечных пыльных улиц, вдоль которых стояли приземистые, саманные и камышитовые, обмазанные глиной и выбеленные известкой дома с плоскими и реже - двускатными шиферными крышами, попадались, но очень редко, и деревянные пятистенки с железными крышами, с небольшими кленовыми и тополевыми палисадниками. Но село это стояло на высоком берегу Иртыша, и там, под крутым яром, расстилались шелковые зеленые луга, кудрявые ивовые рощи, за которыми неспешно струила свои зеленоватые воды замечательная казахстанско-сибирская река - теплая, ласковая, с обилием самой разнообразной рыбы.
Иртышская пойма также богата на озера, на ягоды (черная смородина, ежевика, калина) и грибы (в основном шампиньоны, грузди). А сам старый береговой склон, немного поодаль от села, был весь поросший колючими зарослями боярышника, иргой (мы ее просто называли красной ягодой), черемухой.
Вот там-то большей частью и протекало наше счастливое детство, не обремененное наличием в наших скромных жилищах телевизоров, и уж тем более компьютеров и прочих нынешних прибамбасов, приковывающих детей к стульям и диванам.
А мы были относительно свободными и носились по этим чудесным лугам и береговым склонам, рощам босиком, с исцарапанными и сбитыми в кровь коленками, кувыркались в теплых водах озер и Иртыша до посинения, объедались «сметаной» (крахмалистое содержимое толстых корней камыша-рогоза), нежной хрустящей сердцевиной самого камыша, сладким луговым луком, кисленьким щавелем, и домой возвращались, только когда понимали, что пора бы уж, а то ведь потеряют…
Что удивительно, ничего с нами за эти долгие часы единения с природой не случалось - мы были как заговоренные, что ли. Ну, разве что оса или пчела тебя ужалит - а ты не лезь! - или нечаянно всадишь себе в босую подошву двух-трехсантиметровую колючку боярышника, да сам же ее и вытащишь, или большой палец ноги собьешь о корневище или кочку, ну так потом просто присыплешь ссадину горячим песком, и похромаешь дальше…
в минуту сладкой ностальгии
о неслучившемся былом
устроитесь неторопливо
вы в мягком кресле за столом.
Вам дОроги воспоминанья,
и из шкатулки золотой
меня достанете случайно,
воскликнув громко: «Боже мой!
каким он был, таким остался,
все тот же изумрудный цвет!
и как такое может статься,
его со мной сегодня нет!»
допрыгавшийся до увечья,
и в бархат вколотый потом,
я - ваш засушенный кузнечик,
в гламурной рамке под стеклом.
Жизнь так полна и щедра, что человек всегда найдёт, где досыта нахлебаться
Покупать своему мужчине трусы - священное право каждой женщины
У меня всего лишь два недостатка. Плохая память и ещё что-то!