`
«А вот и проводник, - сказала, брови хмуря, -
Пойдёшь за ним вослед неведомой стезёй…
Царевич ты, Иван - но лучше был бы дурень:
В несказочных делах им сказочно везёт!»
Презрительно сова с еловой лапы глянет,
Глумливый хохоток рассыплет в тишине.
Покатится клубок лесами и полями:
Чем глубже, тем быстрей. Чем дальше - тем страшней.
То пропасть, то гора, то нечисть - чтоб ей пусто! -
Но это - полбеды. А полная беда
В том, что за шагом шаг острее будет чувство:
Запутался клубок, уводит не туда.
Казалось: вот мечта! - догнать, схватить, потрогать…
Теперь - пустой мираж, бессмыслица, лубок…
Свернёшь, махнув рукой, в обратную дорогу.
…Присядь. Возьми клубок. Он больше чем клубок.
Ведь мудрая карга недаром завещала:
«Уверовавший в брод всегда отыщет брод.
У нити нет конца - у нити два начала!».
Распутай. А теперь - смотай наоборот.
`
Жаркий полдень плавит воздух, и асфальт тягучей лавой
Оплывает на бордюры, разливаясь половодьем.
Конь стальной хрипит натужно (никакой на них управы!)
Остудить его не в силах ни нагайка, ни поводья.
Редкий лес подъёмных кранов не несёт в себе прохлады,
В нём не спрячешься от солнца термоядерного зноя
Плиты/балки/капители/переходы/анфилады,
Трубы, гипс и стекловата котлованов и застроек.
Всюду ямы и ухабы, Всё вокруг покрыто пылью,
Мы старались, мы трудились, мы стремились вон из кожи,
Чтоб мечту отцов и дедов воплотить прекрасной былью,
Только вышло неуклюже. И на сказку непохоже…
А вдали маячит отпуск, чайки, волны, шум прибоя,
Казино, отели, клубы в пятизвёздочном наборе,
Дайвинг/серфинг/погруженье в море чисто-голубое
Без окурков и огрызков, без пакетов - просто в море.
Европейский супер-сервис ненавязчив как дыханье,
Молчаливо-всеобъемлющ, и удобен как перина,
Блеск и лоск. Официантов неусыпное вниманье,
Горка устриц… Стейки с кровью… Заливная осетрина…
Спа/бассейны/парки/пляжи, гольф и корт, каток и лыжи,
Всё что сам себе придумал - получи хоть триста порций
Раны рыночных уколов перевяжем и залижем
Без любых ограничений и нелепых диспропорций…
-
Два-три дня сплошного счастья… И…уже ругаюсь матом.
От стерильности прохладной и тоски слащавых масок.
Эх, билетик бы на поезд, да назад, к родным пенатам,
В эту грязь/ухабы/ямы, в рёв машин и пыльность красок
(Треснув рюмочку перцовки, закусив дымком шашлычным),
В полудохлую маршрутку с песней громкою блатною…
Нам стерильность от рожденья немила и непривычна.
Что ж поделать, не Европа… Мы больны своей страною…
Давайте придумаем деспота,
Чтоб в душах царил он один
От возраста самого детского
И до благородных седин.
Усы ему вырастим пышные
И хищные вставим глаза,
Сапожки натянем неслышные
И проголосуем все - за.
Давайте придумаем деспота,
Придумаем, как захотим.
Потом будет спрашивать не с кого,
Коль вместе его создадим.
И пусть он над нами куражится
И пальцем грозится из тьмы,
Пока наконец не окажется,
Что сами им созданы мы.
.
Слякоть, грязь - невыносимо!
Сны осыпались стихами…
Нашаманить, что ли, зиму
С новогодними снегами?
Я на зеркало подую,
Проведу над ним рукою -
Нагадаю, наколдую,
Сотворю сейчас такое!
Ровно в полночь брошу в пламя
Золотистый локон лета,
Переплавлю лунный камень
В талисманы-амулеты,
Заплету дыханье в руны,
Отпущу слова на ветер -
Зазвенят слова, как струны,
Эхо в чаще им ответит:
«Ветер, странник всемогущий!
Ты встряхни седые тучи:
Пусть из них на рощи-пущи
Иней сыплется колючий!
Пусть мороз ударит оземь,
Чтоб снега сошли стеною
И за час укрыли озимь
Белой-белой пеленою!
Пусть застонет, пусть завоет,
Заметелит, захохочет,
Пусть застелет всё живое,
Коль оно того захочет!
Пусть закружит, пусть завьюжит,
Упадёт на город горкой,
Все озёра-реки-лужи
Закрепит прозрачной коркой!"
Вспыхнет ночь цветком пунцовым,
И, от магии хмельная,
Вскину руки в жесте зова:
«Призываю! Заклинаю!
Властью, данной мне прабабкой,
Амулетов древней силой!"
…Спит земля под снежной шапкой.
Ветер шепчет: «Ты просила…»
`
Пульсируя, вальсирует листва.
В прогнозах сбои.
У мира обострение родства
С самим собою.
Клото остановила колесо,
С улыбкой мудрой
Смягчает утомлённое лицо
Рассветной пудрой -
И, бросив мимолётный томный взгляд
Из закулисья,
Уходит в сад задумчиво гулять
Сквозь вальс и листья,
Где время перепутало пути,
Где призван Питер
В свидетели сплошных перипетий
И перепитий
Того, кому держать небесный свод -
Вполне по росту;
Где мир на обострённое родство
Сменил сиротство.
Пока восторгу, терпкому, как брют,
На сердце литься -
Не страшно пробираться к ноябрю
Сквозь вальс и листья.
`
Разжигала страсти, чтобы прикурить.
И легко бросала. Просто. Как окурок.
Облетала бронза, гасли октябри.
Ничего не жалко. Такова натура.
Кое-кто дождями поливал ей вслед.
Кто-то караулил под окном ночами.
Но она держалась здорово в седле
и в конце играла, так же, как вначале.
А когда влюблялась, то всегда лгала,
что уже не сможет и уже не бросит.
Но терялись чувства, как в стогу игла -
ведь она - всего лишь ветреная Осень.
`
И в полночь на край долины
увел я жену чужую,
а думал - она невинна.
.
То было ночью Сант-Яго,
и, словно сговору рады,
в округе огни погасли
и замерцали цикады.
Я сонных грудей коснулся,
последний проулок минув,
и жарко они раскрылись
кистями ночных жасминов.
А юбки, шурша крахмалом,
в ушах у меня дрожали,
как шелковые завесы,
раскромсанные ножами.
Врастая в безлунный сумрак,
ворчали деревья глухо,
и дальним собачьим лаем
за нами гналась округа…
За голубой ежевикой
у тростникового плёса
я в белый песок впечатал
ее смоляные косы.
Я сдернул шелковый галстук.
Она наряд разбросала.
Я снял ремень с кобурою,
она - четыре корсажа.
Ее жасминная кожа
светилась жемчугом теплым,
нежнее лунного света,
когда скользит он по стеклам.
А бедра ее метались,
как пойманные форели,
то лунным холодом стыли,
то белым огнем горели.
И лучшей в мире дорогой
до первой утренней птицы
меня этой ночью мчала
атласная кобылица…
Тому, кто слывет мужчиной,
нескромничать не пристало,
и я повторять не стану
слова, что она шептала.
В песчинках и поцелуях
она ушла на рассвете.
Кинжалы трефовых лилий
вдогонку рубили ветер.
Я вел себя так, как должно,
цыган до смертного часа.
Я дал ей ларец на память
и больше не стал встречаться,
запомнив обман той ночи
у края речной долины, -
она ведь была замужней,
а мне клялась, что невинна.
Перевод Анатолия Гелескула
`
`
Писательский вес по машинам
Они измеряли в беседе:
Гений - на ЗИЛе длинном,
Просто талант - на «Победе».
А кто не сумел достичь
В искусстве особых успехов,
Покупает машину «Москвич»
Или ходит пешком. Как Чехов.
1954
`
Осень - женщина с прошлым
знает, что скоро зима.
Знает, что счастье непрочно,
любит светло и роскошно,
Ярко сгорая сама.
Осень - Женщина с прошлым,
платье уронит к ногам.
И, ни о чем не тревожась,
любит, забыв осторожность,
Выпив, зажмурясь, до дна.
`
Припев:
То ли снег - как смех, то ли смех - как снег,
Но назад в любовь не достать билет!
В небесах пустых перекрестков нет,
Не столкнуться нам между зим и лет!
`
Осень - женщина с прошлым,
нежности горькой полна.
Руки на плечи положит
и, расставаясь несложно,
Выйдет на встречу снегам.
`
Припев:
То ли снег - как смех, то ли смех - как снег,
Но назад в любовь не достать билет!
В небесах пустых перекрестков нет,
Не столкнуться нам между зим и лет!
Осень - женщина с прошлым!
Женщина с прошлым…
С прошлым…
.
«Продолжается без смысла это шоу „За стеклом“…»
«Сегодня мы избрали Президента.
Того же. На четырнадцатый срок.»
Александр Габриэль
.
Наш Титаник треснул крепко. Нам, похоже, всем на дно. Пассажир, г… но и щепка - перед морем всё равно. Вперив вдаль пустые бельма, рассекаем грудью муть, и огни святого Эльма освещают трудный путь. Кто-то раньше, кто-то позже, кто за деньги, кто за так, кто поднял Весёлый Роджер, кто-то просто белый флаг. Кто шизеет постепенно, злую Родину кляня, кто-то пляшет Макарену возле Вечного огня. Нам плевать, что всё забыто, и какого цвета стяг, в буйных па Святого Витта мы танцуем на костях. Жизнь - дерьмо, любовь - игрушки, профанация - Закон, пусть голодные старушки выпадают из окон, интеллект дриопитека, мышц упругая гора, лишь бы кайф, и дискотека пусть колбасит до утра.
Плачут бабы, девки плачут - хоть сто вёрст исколеси, мужика найти - задача. Где вы, хлопцы, гей еси! Макияж, пустые души, депилирован лобок, серьги в ноздри, серьги в уши, серьги в брови и в пупок. В дымном гуле ресторанов топят в водке боль и страх.
Проповедует с экранов новый Бог - Великий Трах. Ядовитые миазмы гробят сердце, не спеша, в жаркой битве за оргазмы плачет нищая душа. Пей, развенчивай кумиров, со стихов сойди на стон, покупай себе в квартиру Индезит и Аристон, пусть угробит все таланты наркотическая лень, жри растения-мутанты, генетическую хрень. Дом разрушен, мир развален и отравлены ключи.
Будь послушен.
Будь лоялен.
И молчи.
Молчи.
Молчи…
2008
Любимые дни недели - с тобой в постели.
Как пазл: так различаться, чтобы совпасть.
Мы стали в итоге теми, кого хотели.
Все партии - шахи и маты, все карты - в масть.
Простая условность - сегодня мы безусловны:
Уснули в июне, проспали до сентября.
Я не волшебник, я химик любви и слова:
Тебя превращаю в стихи,
а стихи - в тебя.
.
Я устал стучаться башкой о стену, сотрясая серое вещество. Ты прости, тебе я нашёл замену, это всё же лучше, чем ничего. Мы не обсуждаем размеры, рифмы, ни к чему анапест, хорей, пеон. Для неё важнее на газ тарифы и цена на новый седьмой iPhone. Не искал. Случайно. Рукой нашарил. И сорвался вниз, как во тьму с моста. И пускай она как воздушный шарик - под рукой упруга, внутри пуста. Так намного проще, намного легче, и пускай цинично, но как-то так. Я не верю в тезис, что время лечит. Лечит только полная пустота. А её достаточно (аномально), как в ученье Дзен, как в стихах Басё. И пускай всё выглядит аморально, но меня устраивает и всё.
Мы уже, конечно, давно не дети, пусть слегка увял первозданный лоск, пусть порою бесят её соцсети, но зато она не выносит мозг, не возводит стен, не жуёт резину, но всегда красива, всегда нежна. А когда война - прикрывает спину и, как фея, рядом - когда нужна. Не впадает в гнев, не ломает руки, не кричит истошно, срываясь в хрип. У неё пять тысяч друзей в Фейсбуке, только я один - и король, и VIP. Ей плевать - обложки, стихи, платёжки, лишь бы только рядом - плечо к плечу. Я ласкаю тело роскошной кошки, предвкушая влажное: «Я хочууу…» И, срываясь в омут желаний плотских фейерверком звёзд, звоном тетивы, я прощу ей грех непризнанья бродских, как и всяких прочих, прощу, увы…
В общем, как-то так. Не зову, не плачу. Неисповедимы Его пути.
Я - за горизонт. А тебе - удачи!
Это я прощаюсь с тобой… прости…
Вот музыка та, под которую
Мне хочется плакать и петь.
Возьмите себе оратории,
И дробь барабанов, и медь.
Возьмите себе их в союзники
Легко, до скончания дней…
Меня же оставьте с той музыкой:
Мы будем беседовать с ней.
`
Как жалко, что цензуру отменили.
Поэту мат и пошлость не к лицу!
Тебя пока ещё не посадили?
Бегут минуты сапогами на плацу.
И в ожидании тебя гремят засовы,
Дрожат от нетерпенья кандалы,
Тюремщики, как мумии суровы
И, как голодные собаки, злы.
Он ночью тяжело к дверям протопав,
Дыхнёт в лицо протухшим табаком:
«Который тут у нас писал «про жопу?»
И ухмыльнётся недобритым кадыком…
И будет добр, учтив и ненавязчив
В очёчках маленьких услужливый следак.
Даст, сигаретку, кофейку послаще
И спросит ласково:"Поэт, ну как же так?"
И рожа сморщится у этого холопа.
Чихнет, сотрёт упавшую соплю:
«Прошу вас, уберите слово „жопа“
Я этого, товарищ, не люблю…»
Хоть откуси язык, хоть рот заштопай,
Но, всё-таки, когда меня припрут
Признаюсь: называл я жопу «жопой»
Что ж делать, если так её зовут?!
2008
`
… и подумал Господь, создавая и множа миры:
- не нарушить ли правила поднадоевшей игры?..
И бродя по садам, бубенцами лениво звеня,
Он наверно… от скуки?.. на кой Он придумал меня?
Я обычная курица - только с «дырой» в голове -
неспособностью к главному - поиску пищи в траве
а с наклонностью к глупостям - то бишь - художество… стих…
Что никак не меняет питательных и вкусовых
отличительных качеств бульона, где курицы труп
атрибут обязательный так же, как в челюсти - зуб…
И средь куриц счастливых, несущих то чушь, то - яйцо,
мне все время мерещится Господа - где Ты?- лицо
что с довольной улыбкой - то с неба, а то - сквозь забор,
с интересом внимает, как тюкает шеи - топор…
И дымится кастрюля… и чистятся лук и морковь…
А в моей голове все толкутся стихи - про любовь
неизбежность, напрасность, надежду, кастрюлю, покой…
Только клюв вам - не рот… и в «ко-ко» кто услышит «на кой?»
Тюк…