Цитаты на тему «Рассказ»

Глава - 4 (8 часов до рассвета)

Мне пришлось пробираться короткими перебежками от здания к зданию. Комендантский час уже начался давно. Засиделся я, и теперь переживал за семью. Был шанс без особых проблем дойти до дома, выйди я хоть на пол часа раньше. Патрули уже сновали по микрорайону. Я не был уверен в том, что это правительственные войска, и потому остерегался встречи с ними. У меня было странное и жуткое ощущение, что эту ночь мне не пережить. А если и переживу, то для этого нужно собрать всё своё мужество, сноровку и смелость. Собрав всю волю в кулак я стал чуть ли не на ощупь пробираться к заветной цели…
В микрорайоне была кромешная тьма. Луна не светила в эту ночь. Наверное, это было и к лучшему. Я знал все эти улочки, и мог чуть ли не с закрытыми глазами дойти до определённого участка пути, а потом, мельком глянув на расстояние до поворота или препятствия, снова идти закрыв глаза. В эту ночь мне было необходимо дойти до семьи. Не до игры было и не до шуток. Недавно, буквально несколько дней назад нашли труп моего соседа, д. Искандера. Он был тихим и мирным человеком, никогда и никого не трогал. Просто жил, и умер просто, но жутко. Нашли его утром соседи в арыке. В начале думали, что он пьян, но потом один из соседей перевернул его и понял, что он давно уже мёртв. Мне не хотелось закончить свою жизнь так же, в канаве, и потому я был как кот осторожен, чуток и ловок…
Боевики очень часто охраняли небольшой мост, который разделял микрорайон и небольшой кишлак. Внизу, в канале, воды было не так уж и много, она могла доходить до колен, или чуть выше, но поздней осенью было достаточно холодно, чтобы лезть в воду. Я старался не шуметь и упорно шел к заветной мечте. Читателю может показаться, что я драматизирую данные события, но это не так. Не дай вам Бог пережить самую долгую и кровопролитную гражданскую войну, которую пережили мы, Таджикистанцы…
Мне не повезло, где - то под деревьями, которые росли у моста, мелькали огоньки сигарет. Подойдя чуть ближе, я услышал голоса людей. Это были они, беспредельщики. Обойти злополучный мост я мог, конечно же, но пришлось бы делать очень большой крюк, через весь микрорайон, и проходить по тротуару, то есть по открытой местности. Не было гарантии, что в этом случае я вообще дойду в эту ночь до дома. Патрули на автомобилях могли арестовать за нарушение комендантского часа и отвезти меня в отделение милиции и запихнуть в «обезьянник», в котором очень часто сидели настоящие бандиты. А утром, если не будет никаких проблем, нужно было звонить родственникам, чтобы они принесли Паспорт, и устроили ментам банкет. То есть, мало было удостовериться, что гражданин не преступник, для того, чтобы его выпустили, нужно было накормить их. Со мной однажды уже было так. Помог соседке установить люстру. На следующий день её ограбили. Почти все мужчины, проживающие в нашем подъезде, провели в «обезьяннике» несколько часов по подозрению в ограблении. Меня это история выбешивает до сих пор. Помог человеку, а она меня за это начала подозревать в ограблении. И потому я решил ждать у моста. Я надеялся на то, что этих бандитов может быть позовут кушать и пить их приятели, которые, судя по звучанию музыки и бесстрашно громко звучащих голосов, устроили очередную «банзуху» в соседнем доме. В это время ночи было так тихо, что были слышны детские голоса из соседних домов, звон посуды и кашель граждан. А эти бородачи, шумели как хотели, смеялись в голос, танцевали и вообще вели себя так, будто не ночь сейчас, а день. О том, что люди отдыхают, они не задумывались. Да и вряд ли что - то человеческое было в них самих, если они убивали просто так, своих же земляков. Страшное было время. Про такие времена, мне рассказывала Бабушка Биотун. Она говорила, что настанет «конец света», и брат пойдёт на брата с оружием, и что вчерашние друзья станут врагами, а соседи чужими. Это время настало, нынешнее время нельзя было назвать иначе. Это был Конец света… Настала тьма, и она была уже в крови и в душах людей…
В темноте я обратил внимание на сверкающие глаза животного. Признаюсь, мне и так было жутко, а тут ещё и эти глаза. В такие моменты в голову лезут всякие ужасы про оборотней. Но я больше всего в данной ситуации боялся бездомных собак, которые в последнее время стали нападать по ночам на людей стаями. Они одичали, озверели и осмелели. Мне рассказывали знающие люди о том, что собаки чувствуют страх. Это потом уже, через много лет я узнал про повышение адреналина, который и ощущали собаки. Случилось то, чего я и боялся, собака зарычала и стала подходить ко мне. Кожа на моём теле взбугрилась и от страха, и от ужасного последствия, если бы меня обнаружили бандиты. Когда собака подошла ближе и начала на меня лаять, я очень юрко спустился в канал, и скрылся в кустах, которые росли по берегам. Очень осторожно, чтобы не шуметь, я пробрался под мост и затих. В этот момент, я боялся ещё и того, чтобы какая ни - будь кусачая или жалящая тварь не цапнула мою руку. Если бы я крикнул, по мне могли открыть огонь из автоматов, или для уверенности просто закинуть гранату под мост.
Услышав лай собаки, боевики тут же начали подходить ближе к мосту. По звуку их шагов я понял, что они находятся прямо надо мной. Они начали гадать, к чему это собака подняла лай. Один из них предположил, что собака лает на кошку, а другой возразил. Шума возни и мяуканья кошки не было слышно. Я не буду сейчас передавать их диалог, не хочу. Ни дословно, и не в литературном варианте. Это была речь одичавших и действительно озверевших людей, которые не отличались умом. Они долго обсуждали и гадали причину лая собаки, а потом решили, что если собака снова поднимет лай, пустят в её сторону очередь из автомата. А другой добавил, что для «прыколь» кинет даже гранату. А они могли это сделать, и потому я даже зажмурился и чуть дышал. Вскоре они ушли, вернулись на прежнее место, а я так и стоял по колено в воде, держась за опору моста, и проклинал эту злополучную ночь, свою своенравность и настырность. Наверное, мне всё же было лучше остаться в гостях до утра. Вспомнив свои виртуозные трели и пение, я подумал, что пусть даже если это и был мимолётный Дар Небес, за всё в этом мире нужно было платить. И если цена успеха моего мини концерта такова, пусть будет так. До конца комендантского часа было ещё 8 часов. Я устроился «поудобнее» и решил ждать рассвета…
В жару мы мечтаем о прохладе, студёною зимою о тёплом лете. Когда человека мучает жажда, он мысленно купается в реке и пьёт из неё руками. Я молил Бога о том, чтобы мои друзья не позвонили моей супруге, чтобы узнать как я добрался. Она кормила грудью двух моих сыновей, ей нельзя было нервничать, бояться и переживать. Кормящая мать могла «потерять» молоко, а мне с двумя сыновьями - обжориками, было и так не легко. Молоко приходилось доставать с трудом. И потому я решил, что если «пронесёт» и ребята не позвонят ко мне домой, я ничего не расскажу супруге о случившемся. Пусть лучше приревнует меня, пусть лучше злиться и даже обидеться, но не дай бог она испугается и «потеряет» молоко. Без грудного кормления нам было бы очень трудно справиться с моими мальчишками. Да и нет в природе заменителя материнского молока. Всевышний позаботился о нас, честь ему и хвала. Мне было нужно ценить сей божий дар и постараться не потерять его. Стиснув зубы, я начал вспоминать, как мы с Отцом каждую неделю в четверг ездили в баню, и представил себе, что я только что выбежал из парилки буквально на пару минут, и что вскоре снова мне будет тепло, и даже жарко. Нужно было дотянуть до рассвета, ещё 8 часов…
Я служил в Казахстане, в Семипалатинске. Для Душанбинца, который видел снег по «праздникам», двух метровые сугробы и 50 градусные морозы были в диковинку. Поздней январской ночью 1987 года по гарнизону объявили Готовность, так называют Тревогу в авиации. Моя эскадрилья должна была в течении нескольких минут прибыть к сопкам, где стоял наш МИГ 31. У КПП нас ожидал Урал, огромный грузовик, в который мы забрались всей эскадрильей и поехали к месту назначения. Не доезжая примерно с километр до капониров, грузовик провалился в сугроб. Нам пришлось добираться по снегу самим. Мороз был жуткий, снег местами по плечо. Ребята проваливались не редко и с головой. Но мы всё же добрались до своего борта. Расчехлили истребитель, подключили питание, заправили топливом и стали ждать офицеров. Старший лейтенант Петров был нашим техником, который проверял нашу работу, принимал и сдавал самолёт лётчику. Когда он прибыл на место и принял нашу работу, нам разрешили «погреться» в комнатушке, где хранили чехлы, стремянки и другие принадлежности техников и механиков. На этом борту, МИГ 31, должен был лететь асс неба Подполковник Моисеев. Вскоре прибыл комэск и началась газовка, истребитель прогревал двигатели и готовился к вылету. Мы же, солдатики, все ютились в кладовке, но там было холоднее чем на улице, морозильник по сути. Парни старались своим дыханием согреть комнатушку, и потому со всех носов и ртов валил пар. Хотелось кушать, но до обеда было ещё часа 2. У моего сослуживца Саши Карпова была фляжка с водой. Я попросил фляжку и с трудом отвинтил крышку, решил глотнуть воды, но мой язык примёрз моментально к горлышку. Первым подскочил Саша и попросил не тянуть, не отрывать язык от фляжки. Он и ещё двое моих сослуживцев своими дыханиями отогрели мой язык и спасли меня. Потом, когда я уже понял свою ошибку и слушая наказы моих друзей Сибиряков нащупывал свой примёрзший язык, понял, что не будь рядом их в нужный момент, наверное, кусок моего языка так и остался бы на горлышке той фляги, и я никогда не смог бы петь, а может и нормально говорить… Через 2 часа привезли обед, мы поели. Когда разлили чай по кружкам, я не стал пить из посуды. Пил я чай прямо из ковша, которым и разливали чай. Мне была нужна гарантия, что в очередной раз мой язык не примёрзнет, к чему бы то ни было. Услышав гоготание ребят, ст. л-т Петров забежал к нам с удивлённым лицом, и когда ему рассказали причину смеха, он тоже начал смеяться, а я, с невозмутимым лицом черпал ковшом с бачка чай и хлебал себе в удовольствие. Время от времени мне приходилось сбивать сосульки с усов, которые образовывались от пара на морозе…
Саша Карпов и комэск Моисеев мои друзья, мы до сих пор общаемся. Они у меня в друзьях в Одноклассниках…
О том, что наступил рассвет и закончился комендантский час, я узнал по звуку проезжающей по мосту машины и по голосам людей. Рук и ног я не чувствовал. Одежда была мокрой почти до груди. Видно сухая ткань тянула влагу вверх, от исходящего тепла моего тела. Я попытался сделать шаг, но, чёрт побери, я не мог этого сделать! Ноги напрочь отказались мне служить! Да и руки тоже были скорее похожи на щупальца, так их свело за эти часы от холодного металла. Нужно было выбираться из своего укрытия, но я не мог! Что же делать?! Кричать? Звать на помощь? В голове роились мысли. Мой вид не внушал доверия. Я был похож на бродягу, ибо был мокрым и выпачканным грязью. Когда ночью я соскользнул в канал, порядком испачкался. Мне пришлось делать приседания, чтобы разогнать кровь по жилам. О том, как всё это происходило и сколько заняло времени, рассказывать не буду. Но я всё же смог выбраться, и первым делом поднял глаза к небу, и поблагодарил Всевышнего за спасение. Теперь предстояло объяснение дома, и ложь во благо…
- Акбарджон? Это вы? Я обернулся на голос, и узнал своего знакомого. Он жил тут в кишлаке, а я тут пел на свадьбах десятки раз.
-Доброе утро ака, да, это я…
-Что с вами случилось? Господи, вы что, в канал свалились?
-Да ака, я шел домой, хотел сорвать цветок жене, на берегу, но подскользнулся и упал в канал, соврал я.
-И как вы в таком виде пойдёте домой?
-Да я и сам не знаю что делать, ответил я, и грустно улыбнулся.
- Вот что, сказал он мне и взял меня за локоть, сейчас пойдём ко мне домой. Помоетесь, приведёте себя в порядок, обсушим вашу одежду, и только потом я вас отпущу. Хорошо? А то янга увидев вас испугается…
-Буду вам благодарен ака, ответил я и сделал шаг в направлении его дома, но пошатнулся, ноги подогнулись.
-Вы ушиблись? Не поранились?
-Не знаю ака, колени болят. Наверное, подвернул ногу…
-Я помогу вам, обопритесь, ничего, сейчас быстро приведём вас в порядок. Да, кстати, что вы тут делали на берегу канала ранним утром?
-Ака, если богу будет угодно, я в долгу не останусь. Можете рассчитывать на меня. Я обещаю вам спеть на свадьбе ваших детей. Даю слово. Я тут в кишлаке искал молоко для детей.
-Перестаньте Акбарджон, главное здоровье. Вот закончится война, а там и о свадьбах будем думать. А молоко, считайте, вы уже нашли. У меня корова, парным молочком вас побалую. Пойдёмте, вас наверное ждут дома и переживают.
Обычный крестьянин, беден материально, но богат душою. Он не стал делать вид, что не узнал меня, наоборот, тут же предложил свою помощь. Так беден ли был он? Нет, отнюдь, он был неимоверно богат, ибо не потерял человечности, доброты, отзывчивости и порядочности. Меня накормили, отогрели, принесли таз с горячей водой, и я смог попарить ноги. Гостил я него часа 2−3. Мою одежду всю выстирали и высушили, отгладили. Когда я был полностью готов, мы вышли за ворота его гостеприимного дома. В руках я держал трёх литровую банку полную до краёв парным молоком. Я ещё раз поднял глаза к небу, и мысленно поблагодарил Всевышнего и попросил благ для хозяина этого дома…
На свадьбе его сына я всё же спел. Случайно. Мы репетировали. Вдруг прибежал запыхавшийся парень из их кишлака и стал просить выручить их. Дело было в том, что артисты, которые должны были петь на данной свадьбе, в этот день задержались на другой свадьбе. Я не знал чья это свадьба. Скажу честно, что - то ёкнуло у меня в душе и мы с ребятами просто встали, взяли инструменты и пошли к выходу, где нас ждала легковушка. Когда машина остановилась у знакомых ворот, я вновь поднял глаза к небу и поблагодарил Всевышнего. Сегодня я платил добром на добро. Взяли мы 3 долгих замеса по 8−9 песен. Народ не садился. Я пел голосом и душой, ибо сегодня был гостем человека, который спас меня от позора…
Я стоял у дверей своей квартиры. Стоял в нерешительности и переминался с ноги на ногу. Колени болели, ноги были ватными. Я не знал, что мне сказать, что придумать, чтобы меня простила моя Любимая. Через какое - то время открылась соседняя дверь. Это была моя соседка. Голос у неё был как у Иерихонской трубы. Она громко поздоровалась со мной, я ей ответил. Моя супруга услышала наши голоса, я был в этом уверен. Я тихо постучал. Дверь открылась. Мой котёночек была на меня зла. Выбежал мой старший, карапуз Джовидон. Я схватил его в объятия и начал всего целовать. Послышался голосок младшего, Манучехра. Вечно улыбающегося мальчика - солнышка. Я забежал в спальню, второй рукой взял сынишку, прижал обоих к сердцу, и стоял так, долго. Дышал ими и не мог надышаться. Эти два создания были моей кровью и плотью. От них зависело будущее моего рода, моей ветви на родовом древе. А сейчас они зависели от меня. Наступит день, когда оба моих сына, богатыри, будут поднимать меня в шутку так же, как и я их когда - то. Но до этого дня мне нужно было дожить.
- Ну и, как отдохнул, спросила меня супруга, когда мы уложили детей и сидели уже на кухне за чашкой кофе…
-Нормально. Даже не плохо. Ребята принесли гитару, мы пели, ели, общались…
-До утра?
-Да любимая, до утра.
-А что за девушка звонила? Ты что, сам не мог позвонить?
-Мог, но я был занят, как бы… Я в этот момент пел. А девушка, это хозяйка квартиры, приятельницей оказалась нашего общего друга. Он ей и дал номер нашего телефона.
-Ну, а потом, после, ты не мог сам мне позвонить?
-Мог… Вернее, нет, не мог. Я потом выпил… Мне было дурно. Я уснул…
-Уснул? С кем это?!
-Да ты чего? Малыш, я сам уснул, один! В соседней комнате!
-Я не верю тебе! Ясно?! Не верю! Ты был там с девушкой!
-Там была девушка, но не со мной. Думай что хочешь, твоё право. Я пойду, прилягу…
-Устал? Не выспался?!
-… Устал, не выспался. Родная, давай поговорим позже? Мне нужно отдохнуть, после, я тебе обещаю, отвечу на все твои вопросы. Хоть допрос мне устрой…
Она ревновала. Я добился того, чтобы она ревновала, злилась, и даже может быть и ненавидела меня в данную минуту, но не испугалась, не переживала и не нервничала. Нет, нервничала, но по другому. Надеюсь, вы меня понимаете сейчас. Моя Мама всегда говорила, что кормящую женщину пугать нельзя. Если она будет волноваться, переживать или сильно испугается, молоко «убежит, потеряется» Сыновей супруга кормила как положено, грудью…
P. S. Прошло 22 года… Я не знаю, почему только теперь решился написать об этом. И почему решил написать, а не рассказать ей об этом лично, с глазу на глаз. Наверное я созрел для того, чтобы тайное стало явным. Наверное, повзрослел. Моя супруга читает все мои произведения. Пусть это и выглядит ни так как у всех, да как угодно пусть выглядит, но я так решил, я так захотел и я так сделал. Пусть прочтёт, и сама для себя решит. Что решит? Это ей решать и думать. А причину болей в моих коленях, которые мучают меня и по сей день, она тоже узнает, прочитав финал данного рассказа. Причиной были ледяная вода под мостом и 8 часов до рассвета…

У меня есть папа. Нормальный такой папа. Он работает токарем на заводе, от него пахнет металлической стружкой и машинным маслом. Это очень круто! Однажды я даже был у него на работе и видел, как синеватая стружка колечками вылетает из барабана станка. Я даже взял немного стружки домой. Папа сказал, что с ней надо быть осторожным, потому что она острая и может порезать руки. Я старался быть осторожным, но однажды всё-таки порезал безымянный палец. Но мне было нисколечко не больно. Нужно просто взять палец, полизать ранку и приложить подорожник. И всё обязательно пройдёт.
Мой папа иногда бывает хмурым и даже иногда ругается с мамой. Но не сильно, потому что он добрый и всегда целует маму в щёку после ссоры. Они оба смеются и мирятся. Все люди должны мириться, если поссорятся. Потому что злиться на людей смысла нет никакого, особенно если ты их любишь. А мой папа любит маму, я точно знаю. И меня любит.
У меня есть друг Витя. Он живёт в соседнем подъезде, мы с ним любим кататься на моём велосипеде и залезать на дерево. У нас есть секретное дерево, я вам не скажу где, мы на него залезаем. Это дерево наш пограничный наблюдательный пункт. Мы на нём играем в пограничников. Оно за гаражами, только вы никому не говорите.
Витя живёт вместе с мамой тётей Машей. А папы у Вити нет. Вернее он есть, но мама не разрешает ему с ним встречаться. Витя говорит, что его папа настоящий военный. Не знаю, почему тётя Маша не разрешает Вите встречаться с папой, все военные очень сильные и смелые люди. И почему бы не встречаться с таким военным папой? Странная эта тётя Маша, ей Богу.
Однажды, когда мой папа возвращался с работы, мы сидели на бревне возле нашего дома. Папа подошёл к нам и сказал:
-Привет, гвардейцы! Как дела?
-Хорошо- ответили мы.
Тогда папа потрепал нас по голове и пошёл домой.
- Когда-нибудь мой папа ко мне придёт- сказал Витя.
-Ну, может он и так приходил, но твоя мама его не пустила- пожал я плечами.
-Тогда я сам найду папу- ответил Витя.
-Как же ты его найдёшь, если ты даже не знаешь, где он живёт.
-Я знаю, что он главный военный офицер!-выпалил Витя- Я пойду и найду его. Главных-то офицеров все знают.
-Прямо так и главный?
-Прямо так и главный!
-Мне кажется, ты заливаешь!
-Сам ты заливаешь! Не веришь, не надо! А я найду!
-Ну, хорошо, хорошо, наёдешь когда-нибудь. Вырастешь большой и обязательно найдёшь!
-Не хочу я ждать пока вырасту. Понимаешь, у тебя есть папа. Он может приходить каждый день с работы, разговаривать с мамой, мол, так и так, завтра надо шкаф морилкой покрасить…
-Почему обязательно шкаф морилкой покрасить?- удивлённо перебил я.
-Ну, не шкаф, путь табуретку, какая разница? А потом он тебя по голове погладит рукой и скажет: привет, гвардеец! Здорово же!
-Здорово, конечно!
-Ну, вот. А потом он тебе велосипед купил. И вообще, с папой можно на озеро ходить купаться и рыбу удить. Да мало ли зачем может пригодиться папа?
-Да, папа это хорошо- согласился я.
А потом Витя выпросил у меня перочинный ножичек ненадолго и пошёл домой.
А на следующий день он пропал. Вместе с моим перочинным ножичком. Витина мама бегала по двору и спрашивала не видал ли кто Витю. Но никто его не видел, даже я. Я, конечно, сходил к нашему секретному дереву, но и там его тоже не оказалось.
Наступил вечер, а Витя так и не появился. Весь двор очень переживал. Мой папа и другие дяденьки из нашего и даже соседних дворов обошли весь район, побывали даже на рынке и за мостом, хотя это очень далеко. Но Вити так и не нашли.
Скоро пришёл милиционер, всех долго расспрашивал про Витю, даже со мной разговаривал. Я ещё никогда не разговаривал с настоящим милиционером!
Витина мама плакала, её успокаивали, но она всё равно плакала и не находила себе места. Полночи наш двор не спал, не смотря на то, что многим рано надо было идти на работу.
Витя нашёлся ближе к утру. Чумазый, с порванной сандалией, заплаканный он шёл за руку с милиционером. Тётя Маша увидев его зарыдала, бросилась к нему и стала целовать в щёки и в нос.
Все очень обрадовались и наконец разбрелись по квартирам.
На следующий день я сидел во дворе один. Витя долго не появлялся. Наконец он вышел. Одет он был очень нарядно. я ещё никогда не видел его таким. Белая рубашка, отглаженные брюки и значок «20 лет советскому космосу» на груди. Он был умыт и красиво причёсан на пробор.
Витя подошёл ко мне:
-Ты меня прости, но я твой ножик потерял. Вернее его у меня дядя милиционер забрал и отдал маме. Но я потом его у неё назад выпрошу и тебе верну, честное слово.
-Хорошо- ответил я- Ножик это не важно. Главное, что ты нашёлся. Я тебя даже на секретном дереве искал, но тебя там не было.
-Надеюсь ты никому про него не сказал- прищурил глаза Витя.
-Нет, конечно, за кого ты меня принимаешь! Но может расскажешь где ты был? Тут все с ума чуть не сошли, пока тебя искали.
- Расскажу. Я искал папу.
-Витя!- вдруг раздался крик тёти Маши- Ну, иди уже. К тебе пришли.
Мы оглянулись и увидели невысокого лысоватого мужчину в сером пиджаке. Он стоял у подъезда рядом с витиной мамой и улыбался. В руках он держал большой подарочный свёрток.
-Кто это?-спросил я.
-Это мой папа. Настоящий.
-Как папа? Откуда?
-Не знаю. Но мама разрешила теперь ему ко мне приходить.
-Понятно. Но он же совсем и не главный военный офицер. Он даже вообще не военный офицер.
-Ну, и что? Твой папа тоже не военный офицер. Но это же мой папа. Мой. Понимаешь?
- Понимаю, Вить, конечно, понимаю.

Акбар Мухаммад Саид
Глава -3 (Песня ценою в жизнь)
Не смотря на то, что я просил держать в тайне наше послесвадебное неприятное событие, весть о моём «ранении» разнеслась по Душанбе довольно быстро. Вот тут - то я начал нервничать очень сильно. Кто - то позвонил Маме и начал выражать сочувствие по поводу случившегося со мной, а она не была в курсе. Началась паника! Да ещё какая! Мои родные думали, что меня как минимум тяжело ранили, и что я нахожусь в коме или в тяжелом состоянии, раз по традиции, как это было принято в нашей семье, не приходил проведать родных утром. Нужно было идти к Маме, успокоить её и Папу…
Мою руку лечил сосед, врач. Его сын Володя примерно год играл у меня в группе барабанщиком, до Рустама. С Володей мы учились в одной школе. Его свадьбу я проводил сам, с моей «бандой» Ох и весёлая же была свадьба! Плясали без устали все! Жених с невестой не были исключением. А потом, по нашей традиции, Володя сел за «кухню», так музыканты называют ударную установку, и поиграл с нами один «замес». То есть 3−5 песен. Отстучал положенное, и снова пустился в пляс. По традиции съезжались музыканты и отдавали дань уважения и «долг». В Душанбе было принято взять хоть один замес в честь коллеги, если женился музыкант. Или если выходила замуж «музыкантша». «Чуваки и чувихи» соблюдали традиции и приезжали на свадьбу, чтобы предложить свои услуги. Очередь была достаточно длинной… Как ни - будь расскажу вам о том, как проходила моя свадьба. Это был хоть и не долгий, но довольно «сильный» марафон Нон стоп. Кульминацией моей свадьбы было моё пение, но, об этом в другой раз…
Мама Володи тоже была врачом. И что самое странное, она однажды лечила меня, когда я сильно поранил безымянный палец левой кисти! Это случилось, когда мне было примерно лет 12−14. Я порезался о разбитый кувшин. Острый осколок скользнул по суставу и глубоко вонзился в плоть. Увидев кровь, старшая сестра побледнела и хотела позвонить Папе на работу, но я попросил Дилором не делать этого. Быстро перевязал рану и побежал к Володе домой. Тётя Нина встретила меня со спокойным видом, провела на веранду, и попросила дочь Лёлю принести аптечку. Обработав рану, наложила повязку и наказала держать руку поднятой. То есть не опускать руку вниз. Так я и ходил весь день. С прижатым к груди локтём, и с перевязанным безымянным пальцем у щеки. Т. Нина ежедневно делала мне перевязки и давала советы по уходу за рукой. Она же и научила меня пользоваться резиновым мячом для разработки пальцев. Ровно через 20 лет история повторилась, но теперь меня лечил уже её муж дядя Мухамаджон…
- Акбарджон, у вас тут не один, а сразу два пореза, сказал мне сосед, сняв временную повязку, которую заменял национальный поясной платок, и осторожно разжал мои пальцы…
- Как два? Где ещё? Я удивлённо опустил взгляд в сторону руки, и увидел приличную рану на мизинце… Признаюсь, ранее мне не приходилось видеть на себе такие глубокие порезы, и это ввергало меня, отчасти, в шок.
-Мизинец повреждён, очень серьёзно. Не буду скрывать. Рана от ногтя и во внутрь, прямо к суставу. Вы можете пошевелить пальцами?
- Да, ответил я, но с большим трудом. Мне очень больно…
-Попробуйте пошевелить пальцами. Медленно, без особых усилий. Очень осторожно.
Я попытался сжать пальцы в кулак, и взвыл от жуткой боли? Чёрт побери! Как терпели Советские разведчики и офицеры в ВОВ адскую боль, когда их пытали фашисты?! Боль отдавала в левую трапециевидную мышцу, рука отнималась, жуткие боли временами перекашивали левую часть лицевых мышц. Я не удержался и начал выть и откидывать голову назад от боли, которую ранее не испытывал, хоть по натуре не был слабаком. Средний палец сгибался скачками, будто у робота, мизинец был холодным, я его не ощущал вообще! Вновь хлынул поток крови из ран, и мне стало дурно…
- Всё понятно, Акбарджон, не делайте больше резких движений. У вас задеты сухожилия и кровеносные сосуды. Но, ничего страшного, руку вылечим, будете как раньше радовать нас игрой на гитаре. Главное выполняйте все мои указания. Хорошо?
- Хорошо Мухаммаджон - ака, я сделаю всё, как вы скажите. Прошу вас, спасите мне руку. Я ещё не «наигрался»
-Ну, тогда начали… И да, перестаньте паниковать, иначе перестану вас уважать. Ясно вам?
- Ясно, только это не паника. Мне левая рука нужна не для того, чтобы в носу ковырять…
- Да знаю я, улыбнулся он. Мой Валиджон, так он по Таджикски называл сына Володю, а дочь Лёлю - Лолой, тоже музыкант. Я сделаю всё, что в моих силах.
- И то, что не в ваших, тоже сделайте, промямлил я и понурил голову…
- Кожа на этом участке очень толстая. Вам придётся нелегко. Духу хватит?
- Хватит! Делайте что нужно! Слово даю, ни звука!
Шил он меня вживую. Проклятая слабость! Слёзы от каждого шва брызгали непроизвольно. От каждого стежка струя слезы выстреливала и текла по щекам. Я побледнел, и будто осязал это. Щёки стали холодными, конечности я не ощущал. Наверное, это и к лучшему, подумал я и забылся…
Пол года лечил сосед мою руку. Более 2 - ух лет я разрабатывал левую кисть, сжимал мяч, разогревал, делал специальные упражнения, но былой лёгкости уже не было. При сжимании кисти в кулак, внутри что - то щелкало, и средний палец только потом сгибался. Боли было меньше, но ощущения были довольно неприятными. Ощущение холода в мизинце не прошло. Он стал будто чужеродным органом. Я не осязал верхнюю фалангу на месте раны. О карьере гитариста пришлось забыть навсегда…
Времена настали очень тяжелые. Свадеб, а тем более концертов становилось всё меньше и меньше. Живых музыкантов стали заменять синтезаторы - самоиграйки. Купит такую игрушку самоучка, запомнит пару - тройку кнопок, и будет нажимать до умопомрачения в угоду обкуренной кучке недоумков с автоматами. Такие горе «музыканты» успевали «отлабать» за день на 2−3 свадьбах. Профессиональные музыканты приуныли и стали искать работу. Любую, хоть на стройке, лишь бы прокормиться и не пропасть в этом омуте беспредела и недоразвитости. Были и те, кто не выдерживал. Таких музыкантов, таскали и затаскивали по своим «крутым» посиделкам боевики. Очень многие наиталантливейшие музыканты пропали в то жуткое время. Платили им… наркотиками…
Мне нужно было, во что бы то ни стало поднять сыновей, и потому я решил вспомнить свою профессию юности - столярное дело. Работы было очень много. Так много, что мне приходилось «пахать» по 18 часов в сутки. Я не жаловался. Семья не голодала. Все были сыты, обуты, одеты и не особо в чём - то и нуждались. Мы все ждали… Чего? Лучших времён, мира, покоя, счастья… Окончания войны…
Как - то раз, по старой доброй традиции, у меня дома собрались мои коллеги. Гостили они у меня до вечера, а потом пригласили нас с супругой к себе в гости. Супруга отказалась, но не была против, чтобы я отвлёкся от всего того, что меня окружало в последнее время. Мне хоть временами нужно было отдыхать от вечной гонки за хлебом насущным, чтобы не свалиться. Болеть или хандрить было нельзя, ибо на мне была обязанность главы семейства…
Нас приняла хозяйка квартиры, девушка моего возраста. Я не был с ней знаком, а она обо мне и моём творчестве, наверное, знала больше меня самого. Слухи и местные байки давали о себе знать. В полумраке комнаты ощущался былой покой и уют. Я расслабился. Принесли гитару… Меня прорвало! Такое было лишь единожды, после выступления на конкурсе Юрмала - 90, в моём номере в гостинице Останкино, когда в феврале месяце мне довелось представлять нашу Республику по Центральному Т В. Я начал петь самые известные свои хиты, и новые, неизвестные песни. Импровизировал голосом, и временами «брал» третью октаву, но не «выарывал» а именно пропевал. Тихо, но очень «высоко» и чисто. Эту ночь я тоже запомнил навсегда, ибо редко мой голос так плакал и раскрывался во всю мощь и глубину израненной и исстрадавшейся души Артиста!
За годы гражданской войны я написал десятки музыкальных и песенных произведений, которыми я горжусь и по сей день, ибо в них есть часть меня, моего сердца, души, боль, утери, предательство, разочарования и осознание сущности бытия. Я стал учиться углубляться в себя и слышать тишину…
Тихо и незаметно подкралось время комендантского часа. Не смотря на то, что мои друзья «отмазали» меня позвонив супруге, моя душа не знала покоя. Мне НУЖНО было вернуться домой! Не слушая уговоры, я попрощался, и вышел в неизвестность грядущей ночи. Эти 8 часов до рассвета, будут одними из самых долгих и трудных в моей жизни…
Беспредельщики ни раз допекали мне. Однажды меня спас от массового расстрела обычный парень, которого боевики силой и угрозами принудили прильнуть в их состав. Видно мои длинные волосы, или мой дерзкий взгляд не понравился одному из боевиков. Он молча подошел, со всего маху ударил меня по рёбрам прикладом автомата и поволок к группе гражданских лиц, которые ожидали в растерянности и страхе своей участи…
- Командир, этого волосатого убивать нельзя, шепнул мой спаситель предводителю боевиков.
- Почему, загоготал нелюдь, он что, особый?
-Да, ака, он особый, это артист, Акбар. Группа Парвин. Помните? Песня у него есть Зиндаги бувад хато, ману ту шавем гадо. Ту гунохе надори, ман гунахкора. (Наша Любовь и совместная жизнь были ошибкой. Ты и я «обнищали» по этой жизни. Но в этом не твоя вина, а лишь моя) А ещё у него есть песня про футбольную команду Памир. Помир - Помир, ному ту воло, Помир - Помир, боши ту боло.
- Да ладно?! Не шутишь? Ты что, знаешь его?
-Да командир, он пел на моей свадьбе, бесплатно. Даже халат не взял. Этот халат он надел на меня, жениха. А деньги, что ему «налепили», он положил передо мной. Ака, не трогай его, не бери грех на душу. Если хочешь, я встану за него.
-Ты дурак что ли? Тебя за что убивать? А вдруг он не тот артист? Вдруг это очередной лох?
- Он это, я его знаю командир. Я могу попросить его спеть. Его голос ты не спутаешь ака, отвечаю.
-Майли, хорошо, приведи его ко мне…
Меня подвели к нему. Боль в рёбрах была сильной. Мне было трудно глубоко дышать. Видно были поломаны рёбра.
-Ты артист? Спросил он меня, и улыбнулся.
-А ты сомневаешься, ответил я…
-Борзый и дерзкий, сказал он и в голос заржал. Если ты тот, про кого говорит братуха, докажи.
- Как?
-Спой.
- Ещё и сплясать!!!
-Сушай ты, чмо волосатое, я щас тя на ремни порежу! Посмотрим, из чего вы столичные сделаны!
- Меня может ты и завалишь, но когда мои сыновья вырастут, найдут тебя, если доживёшь, и вот прям тут же и порвут, но руками! Без ножа или автомата! Я не чмо! Я Горец!!!
-Ты что, смерти не боишься?!
-Нет, не боюсь. Я Мусульманин! Готов к смерти с первого мгновенья рождения! Свой след на земле я уже оставил. А ты? Что ты оставишь после себя?!
-Философ! Пой, или убью!
-Отпусти людей, спою. Слово даю. Они мирные жители. Добрые они, простые граждане, я многих из них знаю! (Я не знал ни одного человека из тех, которых они готовились пустить в расход)
-Гап нест - базару нет. Пой. Если ты тот самый артист, мы тебя не тронем.
Пришлось петь… Наверное, это был самый трудный мой «концерт» за всю мою карьеру с 1984 года. Про судьбу тех несчастных людей мне ничего не известно. Я вышел «достать» молока сыновьям, а вернулся домой чудом живым, и с несколькими поломанными рёбрами. Дышать стало легче, когда по совету приятеля я обмотал рёбра обычным широким скотчем…

(окончание)
Им повезло: дядя Саша еще не ложился отсыпаться после ночной.
- Ну, заходите, молодежь! - ничуть не удивившись, сказал он. - Ну, когда тебе чуб-то твой состригут, Серега?
- А я не дам его стричь! - заявил Серега. - Вот, дядя Саша, знакомься: моя девушка.
- Татьяна, - церемонно сказала девушка, протягивая руку. Ее узкая ладошка тут же исчезла в горсти крупной руки дяди Саши, привычной к обращению с совковой лопатой, пудовой вибробулавой, но никак не хрупкой девичьей дланью.
-Мы уже виделись, правда, на бегу. Дядя… То есть, Александр, - сказал дядя Саша, осторожно потряхивая руку Татьяны. - Проходите, раздевайтесь. Я как раз завтракать собрался. В компании веселее будет!
Завтрак был простецким - большая сковорода с жареной колбасой, залитой яйцами. Но голодным Сереге и Татьяне он казался таким необыкновенно вкусным, что они очистили эту сковороду в два счета, не утруждая себя наблюдением, хватило ли поесть дяде Саше. Ели они молча, лишь время от времени конфузливо поглядывая то друг на дружку, то на хозяина квартиры.
Все понимающий Дядя Саша лишь иронично похмыкивал. Когда они все трое перешли в зал, он вдруг сказал:
- Так, ребята мне надо ненадолго отлучиться - жена велела картошки с рынка принести. Подождите меня здесь, если вы никуда не торопитесь, а потом мы с тобой, Сережа, поговорим о твоих проводах в армию.
- А чего о них говорить? - удивился Сергей. - Собрание торжественное было, чемодан мне дембельский вручили, расчет получил…
- А вот есть о чем говорить! - торжественно заявил дядя Саша. - Хорошо, что сам пришел, а то я хотел к тебе сегодня в общагу наведаться. Решено завтра в заводском кафе ужин для вас, призывников, провести!
- Ого! - присвистнул Серега. - Ну да, нас же то ли пятеро, то ли шестеро с этим призывом уходит. А чего сразу не сказали?
- Ну, это не ко мне, это завком проканителил, - пожал плечами дядя Саша, вставая с кресла (ребята сидели рядышком на диване). - В общем, договорились, я скоро буду. Иди, закрой за мной, Серега.
В прихожей он заговорщицки подмигнул Сергею и прошипел:
- Ну, не теряйся давай, девчонка что надо! Но учти, час, от силы полтора тебе, понял? Мне поспать надо после ночной.
- Ладно, ладно дядя Саша, - зашептал в ответ Серега. - Все будет в порядке!
И закрыл за ним дверь на никелированный крючочек.
Вернувшись в комнату, он сел на диван рядом с Таней. Она посмотрела на него, улыбнулась, протянула руку и погладила по вьющемуся чубу (он ей положительно нравился, чуб то есть. Да и Сережа, похоже, тоже):
- Лохматенький какой! Скоро вот подстригут тебя, будешь знать…
- Ну и пусть, - хрипло согласился Серега и, обняв Таню, притянул ее к себе. - Отрастут потом.
Таня хотела что-то сказать в ответ, но не успела - Сергей впился в ее губы своими и неловко повалил на диван.
У них все происходило без лишних слов, как давно решенное дело, как у мужа и жены. Таня сама торопливо разделась и легла на спину, тесно сжав стройные, еще сохранившие летний загар ноги и стыдливо накрыв одной рукой поросший темными волосиками треугольный бугорок меж ними, а второй - свои ослепительно белые, с набухшими кнопками сосков груди. И закрыла глаза, прерывисто дыша.
А Сергей - так тот вообще пыхтел как паровоз, трясущимися руками сдирая с себя одежду и отшвыривая ее в сторону. Он не мог поверить своему невероятному везению - с ним согласилась переспать такая симпатичная деваха! Причем, перед самым его уходом в армию! Без особого приложения сил и стараний с его стороны! Нет, не иначе как влюбилась!
Серегино достоинство напряглось и накалилось до такой степени - плюнь на него, зашипит! И он сейчас введет его - нет, всадит! - под тот желанный волосистый бугорок, который все еще пыталась уберечь от вторжения своей влажной ладошкой Татьяна. Не хотела она почему-то раздвинуть и ножки, без чего все усилия Сереги могли оказаться напрасными (фу ты, блин, вот связался с этим рассказом! Но заканчивать-то надо… - авт.)
Но Сергей не хотел сдаваться, и чувствуя, что вот-вот может позорно кончить на оголенный девичий живот, он, бормоча какие-то присюсюкивания («Ну че ты, Танечка? Я ж люблю тебя, Танечка! Да пусти ж т ы меня, наконец!»), коленкой с усилием раздвинул Татьянины ноги, отвел ее слабо сопротивляющуюся руку с лобка и ринулся на штурм желанной цели, и когда он ее достиг, они оба охнули. И затем старенький диван, как ему и положено, сладострастно и ритмично заскрипел.
Сергей сделал всего несколько фрикций, и тут же бурно, с рычанием, эякулировал (ну, кончил, кончил! Это я, чтобы не повторяться). Но, несмотря на это, член его там, в горячей пульсирующей и нежной теснине, продолжал оставаться в упругом состоянии, и он продолжил сильные и глубокие толчки, шумно дыша и время от время ловя своими губами полуоткрытый рот Татьяны, а сделать это было непросто, так как Татьяна, охваченная страстью, мотала головой из стороны в сторону. Она впилась ногтями в спину Сереги и, согнув в коленях широко раздвинутые ноги, равномерно подавала нижнюю часть своего тела навстречу движениям партнера и тихо постанывала.
Такого блаженства Сергей в своей жизни еще не испытывал! И он хотел бы, чтобы оно длилось бесконечно. Наверное, то же самое испытывала и Татьяна. Но всему наступает конец. Для самозабвенно поглощающих друг друга Сереги и его партнерши он проявился в виде громкого, просто оглушительного стука во входную дверь.
Сказать, что он напугал молодых людей, значит - ничего не сказать. Сергей даже ощутимо подпрыгнул на Татьяне. А с той вообще случилось что-то невообразимое. По лицу ее пробежала гримаса испуга, а бедра вдруг напряглись и сделались как каменные.
Грохот в дверь продолжался, и из-за нее слышался встревоженный голос дяди Саши:
- Сережка, открывай скорее! Вы что там, оглохли? Маша сейчас придет!
Из отведенного им часа Сергей и Таня не потратили и двадцати минут. Случилось непредвиденное: дядя Саша ни в какой гараж, конечно, не пошел, а разгуливал по двору и курил. И тут он увидел, как от трамвайной остановки к дому идет его жена Маша. Он сначала подумал, что показалось, но нет, это была она. Видимо, что-то забыла важное, вот и вернулась. И дядя Саша, бросив недокуренную папиросу, побежал в подъезд: если жена застанет его племянника с девицей в их квартире, занимающихся черт знает чем, а его самого гуляющего на улице, а не отдыхающего, как полагается после ночной смены, всем не поздоровится!
На его осторожный стук в дверь (звонка у них не было) никто не отозвался, и тогда дядя Саша забарабанил изо всех сил, чтобы эти засранцы успели впустить его в дом и привести себя в порядок до прихода его жены.
Серега хотел встать с Татьяны, чтобы открыть дверь. Но не тут-то было: с перепугавшейся Татьяной произошло что-то такое, из-за чего ее «киска», только что бывшая такой нежной и податливой, вдруг превратилась в самый настоящий капкан, который плотно и жестко охватил Серегин член и, как он ни пытался извлечь его наружу, не отпускал.
- Че это такое, а? Отпусти меня, Танюха, мне дверь надо открыть, - забормотал Серега, дернулся и невольно охнул от боли: какая-то неведомая и безжалостная сила продолжала удерживать его и, казалось, даже начала пожевывать.
- Йяяя ннне ммогууу! - провыла Таня сквозь стиснутые зубы. - Су-судорога какая-то держииииит!
- Бля, это мы с тобой чё, склещились, что ли? - сделал предположение Сергей и тут же вспотел от страха. Деревенский парень, он не раз видел склещенных собак, свиней - те, повернутые друг к другу задом после случки, подолгу могли безучастно стоять на месте, пока та самая неведомая сила, которая сейчас держала Сергея на Татьяне, не расслаблялась и не высвобождала собачий или свиной писюн, и недавние партнеры как ни в чем не бывало разбегались в разные стороны. Но то животные. Неужели же и с людьми такое бывает? Может, они что-то не так сделали, вот Татьяну и заклинило?
Они со страхом смотрели друг на друга и судорожно дышали. С Серегиного носа, подбородка струился пот и капал прямо на бледно, искаженное болью и страхом лицо Татьяны. А из-за недалекой двери через крохотную прихожую до них доносился шум назревающего скандала. Тетя Маша (позже выяснилось, что она забыла свой заводской пропуск и вернулась за ним) таки настигла мужа у входа в квартиру, выяснила причину его топтания под дверью, и визгливо кричала:
- Ты что мне тут дом свиданий устроил, а? И этот племяш твой бессовестный! Мало того, что я вчера его лахудру на ночь оставила, так он опять с ней приперся! А ну открывайте, вам говорят!
Но, скованные одной… одним… В общем, привязанные друг к другу, они ничего поделать не могли. И все судорожные попытки Сереги вырваться лишь причиняли им обоим сильную боль. Татьяна бессильно колотила Серегу кулачком по спинке и молча плакала.
Серега, наконец, сдался. Он дотянулся одной рукой до упавшего на пол диванного покрывала, кое-как накрыл им оба их переплетенных, мокрых от пота, тела, и прокричал:
- Я не могу встать с дивана! Ломайте дверь…
На лестничной площадке заохала тетя Маша, крепко выматерился дядя Саша, потом послышался сильный удар, сорвавший крючок, и распахнувшаяся дверь с треском ударилась о стену. В комнату не вошли, а вбежали друг за другом оба супруга. И замерли на месте, уставившись на бугрившиеся под покрывалом на их любимом диване тела, на торчащие из- под него голые ноги, на высившуюся над всем этим лохматую голову своего племянника, которую он старательно отворачивал от родственников.
- Это… Это чё такое, а? - взвизгнула тетя Маша. - А ну слезайте с дивана и марш отсюда, поганцы!
- Маша, Маша, надо же им дать одеться, - увещевающе забубнил дядя Саша, еще не понимая сути происходящего. - Успокойся! Пойдем на кухню, посидим. Эй, молодые, вам на сборы пять минут!
- Дядя Саша, мы не можем, - плаксиво сказал Сережа, все же повернув к ним багровое и виноватое лицо.
- Как это не можете? - захлебнулась от негодования тетя Маша. - А ну слазьте с моего дивана, бесстыдники!
А дядя Саша, кажется, что-то начал понимать. Он нагнулся над племянником и просипел ему в пунцовое оттопыренное ухо:
- Серега, вы, случаем не того?.. Не склещились?
Серега быстро посмотрел в сторону разгневанной тети Маши и кивнул.
- Оптыть! - обескураженно сказал дядя Саша.
Таня снова захлюпала носом под Серегой, а он с ненавистью прошипел ей:
- Заткнись, а?
Дядя Саша взял жену за локоток и почти насильно увел ее на кухню, и о чем-то стал ей там бубнить. Бубненье это время от времени прерывалось вскриками тети Маши: «Да что же это такое?», «Зачем ты их впустил?», и «Че теперь делать-то?».
Наконец, тетя Маша громко сказала:
- Разбирайся сам с ними, но чтобы я их здесь больше не видела! - хлопнула дверью и ушла. Видимо, на работу.
В комнате опять появился дядя Саша.
- Попробуй еще… это… освободиться, - сказал он.
Серега чуть дернулся на Татьяне и глухо простонал:
- Неаа, больно мне!
- Ладно, вы пока никуда не уходите, а я пойду, позвоню от соседей, скорую вызову, - принял решение дядя Саша.
- Не надо, не надо скорую! - умоляюще сказала Таня, наконец, впервые повернув голову в его сторону. - Стыдно же.
- А что ты предлагаешь?
- Ну, может, само пройдет, - неуверенно предположила девушка.
- Не пройдет, - проскулил Сергей. - А только хуже делается…
- Ждите!- отрубил дядя Саша и вышел.
- Мне тяжело, - пожаловалась Таня. - Давай как-нибудь повернемся… боком, что ли.
- Боком… Хуёком! - зло сказал Серега. Он уже не стеснялся в выражениях - так был зол на Татьяну. - Связался же я с тобой! Вот чего ты ко мне прицепилась, а?
- Идиот! Ты же мне понравился… Поначалу, - сердито сказала девушка.
- А сейчас? Ой, что ты делаешь? Не отталкивай меня, мне так больно.
- Тогда помолчи. И жди.
Сергей с Татьяной, стараясь не смотреть друг на друга, лежали на боку - им удалось сменить позицию, и зло сопели.
-Ну и где ваши голубки? - послышалось наконец из прихожей. Скорая после того, как дядя Саша пошел звонить к соседям, приехала на удивление быстро. Хотя чему тут было удивляться - утро, будний день, и далеко не в каждой квартире ждали медицинской помощи попавшие в такую пикантную ситуацию горожане.
-Сюда проходите, пожалуйста, - вежливо пробасил дядя Саша. - Вот они, красавцы!
И впервые за это утро подавил смешок.
- Ага! - сказала врач, немолодая уже женщина - видимо, специально послали такую, опытную и много повидавшую на своем веку. - Вижу. Здравствуйте, молодые люди! И кто же вас так напугал?
Лежавший спиной к вошедшим Серега повернул голову, собираясь ответить, но его опередил дядя Саша.
- Наверное, я, - виновато сказал он. - Я вам могу чем-нибудь помочь, доктор?
- Вы уже сделали, что могли, - отмахнулась от него врачиха. - Подождите в другой комнате. Я думаю, мы быстро управимся (при этих ее словах Серега с Татьяной радостно посмотрели друг на друга, Серега даже попытался вновь приобнять Татьяну, но она сердито оттолкнула его руку).
- Где у вас тут руки помыть можно?
Вернувшись в гостиную с вымытыми руками, врач деловито подошла к дивану и бесцеремонно стащила с парочки покрывало, за которое Серега судорожно уцепился свободной рукой. Перед врачом предстали два слившихся крепких молодых тела. Но она не стала ими любоваться, а зачем-то протиснула свою прохладную руку между этими слипшимися телами и осторожно помяла живот Татьяны. Та сначала поежилась, а потом начала нервно хихикать.
-Ага! - снова сказала врач (она была очень немногословна и, по всему, знала, что делать). - Будем производить разъединение. Но для этого надо будет выполнить несколько моих условий. Вы готовы?
-Готовы! - почти хором сказали Сергей и Татьяна, уставшие от своего «единения».
- Внимательно слушаем и делаем, что я говорю, - четко выговорила врачиха. - И у нас все получится.
Парочка слушала ее очень внимательно.
-Значит, ты, девочка, сильно-сильно напрягаешь живот, как будто хочешь покакать, - продолжала инструктировать их медичка (Татьяна при этих словах заметно покраснела). А ты, молодой человек…
Здесь врачиха все же проявила некоторую тактичность и следующую стадию предстоящего мероприятия произнесла вполголоса, чтобы слышали только ее пациенты:
- … Ты в это же время аккуратно вводишь свой указательный пальчик своей подружке в анус… ну, в попу, чтобы понятно было, и также аккуратно, но сильно оттягиваешь его в направление спинки дивана, то есть от нее. И как только почувствуешь, что тебя отпускает, тут же высвобождаешься. Все поняли, юные мои распутники?
- Я? Ей палец в жопу? Да ни за что! - вспыхнул Серега.
- Никогда и ни за что! - плача, вторила ему и Таня.
Врач тяжело вздохнула:
- Ну, ладно, я сама, раз вы такие стыдливые.
И в пять минут, после нескольких попыток, она, наконец, высвободила из сексуального рабства Серегино достоинство, на которое без слез смотреть было невозможно: распухшее и почерневшее от застоявшейся в нем крови, оно выглядело чужеродным телом.
Морщась от боли, Серега торопливо напялил подобранные с пола трусы и, осторожно
переставляя ноги, поплелся к туалету. Но его обогнала Таня и захлопнула дверь в гальюн перед самым его носом.
Когда они по очереди облегчились и вернулись к дивану, чтобы окончательно привести себя в порядок (дядя Саша пока торчал на кухне, что-то там, похоже, готовя к обеду), врачиха усадила их рядышком и прочла краткую лекцию, как вести себя дальше.
- У тебя, девонька, все признаки вагинизма, - сказала она Татьяне. Та с отрешенным видом кивнула, как бы говоря: «Знаю».
- Чего? - переспросил с недоумением Сергей.
- До тебя сейчас дойдем, - отмахнулась от него врач. - Так вот, с тобой это может повториться снова. Поэтому запишись-ка на прием к гинекологу, там тебе подберут лечение.
Татьяна снова кивнула.
- Ну, а тебе, молодой человек, я посоветую холодные примочки.
- Куда? - не понял Сергей.
- Туда, - уточнила врачиха. - Вот прямо сейчас и начинай, намочи тряпочку в холодной воде и приложи. Потом снова обмакни. И так несколько раз в день. Можно даже не примочку, а опускать, э-э… пострадавшую часть тела прямо в какой-нибудь сосуд с холодной водой, так быстрее дело пойдет. Не поможет - милости просим в больницу. Но должно помочь. Как говорится, до свадьбы заживет. Или вы уже женаты?
Татьяна с Сергеем вежливо промолчали. Врачиха вздохнула:
- Ну, вам виднее. Все, я поехала. Будьте здоровы!
- Спасибо! - нестройно ответили ее недавние пациенты, по-прежнему стараясь не смотреть друг на друга.
С кухни вышел дядя Саша.
- Ну, все? - сказал он, вытирая руки о передник и с улыбкой оглядывая виновников сегодняшнего переполоха. - Большое вам спасибо, уважаемый доктор! Прямо не знаю, что бы мы без вас делали…
Доктор поправила очки и, досадливо махнув рукой, застучала каблуками к выходу. Хозяин пошел проводить ее в прихожую. А когда закрыл за врачом дверь и хотел вернуться в комнату, столкнулся в прихожей с Таней. Та, пряча глаза, стала стоя обуваться.
- Да вы на стульчик сядьте, - вежливо сказал дядя Саша, подталкивая к ней стул. - Уже уходите?
- Уходим, уходим, дядя Саша.
Это подоспел и Серега, на ходу заправляя рубашку в брюки.
- Ты нас извини, что так получилось…
Татьяна, обувшись, подхватила с вешалки свою куртку и молча выскочила на площадку, застучала каблуками по лестнице.
- Как же вы так? - оставшись, наконец, наедине с племянником, участливо и в то же время с любопытством спросил дядя Саша. - Я как-то про такую фигню слышал от мужиков, но думал - брехня все это. А оно вон, оказывается, и в самом деле так бывает. Больно тебе?
- Ага, больно, - признался Серега. - Ты, дядь Саша, как начал долбить в дверь, она перепугалась, и все. Я как в тиски попал! Думал, хана, оторвется сейчас там у меня все!
Дядя Саша не выдержал и захохотал. За ним прыснул и зашелся мелким смешком и Серега.
Отсмеявшись, дядя Саша посерьезнел.
- Ну что, побежишь догонять свою невесту?
Серега помотал головой.
- Нет, даже захочу - не догоню. Пойду потихоньку в общагу, примочки буду делать, как врачиха сказала. А то ведь в армию еще не возьмут…

Самой моей первой коллекцией было собрание названий кинофильмов.
Я честно записывал в тетрадку лишь те картины, которые видел сам. А их к моим десяти годам было не так уж и много: «Морозко», «Чапаев», «Смелые люди»,"Волга-Волга", «Веселые ребята», «Мамлюк», еще с три десятка.
А откуда у моего сверстника и закадычного дружа Веньки, такого огненно-рыжего и конопатого, что я называл его не иначе как Рыжик, набралось полтетради фильмов? Мы ходили в один клуб, случалось, и на пол сползали с лавок от хохота вместе - такие были тогда смешные кинокомедии.
Венька был родом не из нашей целинной деревни, а приехал со своей мамкой в четырехлетнем возрасте откуда-то с Урала. Они жили у тетки его мамы, вдовой пенсионерки Истолии Ивановны.
Отца у них не было. Мама Веньки, красивая и тихая женщина, работала в сепаратарной и от нее всегда вкусно пахло свежими сливками. Венька ее очень любил и во всем слушался, а про отца туманно говорил, что он - военный и погиб на каких-то секретных испытаниях. Таких секретных, что говорить про них он не имеет права.
- Да? А меня ты имеешь право обманывать? - ревниво кричал я при очередной сверке наших коллекций. - Когда ты столько фильмов посмотрел? Ты их сам придумываешь, вот!
И Венка сознался, что названия фильмов ему помогает пополнять его мама - она их много видела там, где они раньше жили. Я чуть было не побил его за это, а заодно и потерял интерес к такому коллекционированию.
Зато я ударился в новое увлечение - стал собирать этикетки со спичечных коробков.
Но в маленькой деревне трудно было разжиться новыми этикетками - спички в сельмаг завозили партиями обычно одной и той же серии. И здесь нам на выручку приходили водители грузовиков - в начале 60-х шоссе Павлодар-Омск только еще строилось, и старая дорога пролегала прямо по берегу Иртыша, от селения к селению.
И почти все водители притормаживали у нашего продуктового магазина- курева, консервов, хлеба прикупить. А мы уже караулили их, чтобы обменяться с ними фанерными футлярчиками от спичечных коробков. И водители обычно снисходительно относились к нашим просьбам и отдавали свои этикетки, если мы видели, что у нас таких нет.
И хотя конкуренция с Рыжиком у меня была довольно жесткая, мы, как истинные друзья, всегда ходили на эти обменные операции вдвоем, тем более что жили рядом с магазином.
В тот день я первым завидел, что у сельпо притормозили сразу три ЗиСа, груженные досками. Крикнул Веньке через забор - он возился с удочками у дровяника, и мы, похватав обменные коробки, помчались к магазину, чтобы опередить других коллекционеров - было их в деревне еще пацана три-четыре.
Я сходу налетел на выходящего из сельпо пожилого водителя с насмешливыми глазами и закричал:
-Дяденька, давай поменяемся коробкАми!
Тот понятливо улыбнулся и молча полез в карман.
Следом на крыльцо магазина вышел другой водитель, помоложе. Его тут же взял в оборот Рыжик.
Но происходило что-то непонятное. Они оба уставились друг на друга и молчали.
Я положил только что обменянный коробок мимо кармана, не отрывая взгляда от Веньки и того, кто стоял напротив. Они оба были огненно рыжие и конопатые!
Наконец тот рыжий, что постарше, хрипло спросил:
- Парень, а тебя как зовут.
Венька сказал.
- А фамилия твоя как?
Венька назвал.
- А маму твою не Валентина зовут?
Венька кивнул и неожиданно сморщил все свои веснушки и заплакал.
Большой рыжий обнял маленького за плечи и торопливо сказал:
- Пойдем, покажешь, где вы живете. Я вас так долго искал!..
И оба Рыжика пошли по пыльной деревенской улице в сторону наших домов, а я с разинутым ртом - за ними.
Это что же получается - у Веньки отец нашелся, тот самый, который вроде бы как на испытаниях погиб? Ну и дела…
Потом Венька мне рассказал, что они с матерью сбежали от отца, который по молодости запил, загулял, и Венькина мама не могла ему этого простить.
А он одумался, потому что никого на самом деле, кроме них, по-настоящему не любил, и искал их несколько лет. И нашел ведь, хоть и нечаянно. Да так остался с ними навсегда в нашей деревне!
А мы с Рыжиком потом бросили собирать этикетки и взялись за монеты. И его отец нередко привозил нам их из своих дальнобойных рейсов.
Но это уже, как говорится, совсем другая история…

Акбар Мухаммад Саид
Глава - 2 (Попутчики)
Курить я начал перед самым увольнением в запас из армии, в 1988 году. Но курил мало и редко. С каждым годом гражданской войны, количество выкуренных сигарет увеличивалось, так как время было неспокойное. Меня нервировало то, что приходилось выступать в таких отдалённых кишлаках, куда даже в мирное время ни всегда соглашался поехать. Сейчас особого выбора не было. Дело ведь было не в том, что это кишлак и он далеко от столицы. Чаще всего в этих кишлаках и отсиживались боевики и бандиты. Их в народе называли беспредельщиками. Однажды один из таких обкурившихся анаши боевиков, чуть не расстреляет моего друга, заслуженного артиста Республики. От смерти его спасут жители, но инструменты его, в частности дорогой синтезатор, тот боевик переломит через колено, а остальную аппаратуру расстреляет из автомата Калашникова. Нужно было поднимать сыновей, содержать семью и помогать больным Родителям, и потому я частенько рисковал, выезжая в дальние кишлаки. Это и было причиной моих нервов и курения.
Странным было то, что в начале гражданской войны в Таджикистане, на прилавках кооперативных ларьков стали появляться заморские деликатесы, сигареты, шоколад, парфюмерия и спиртные напитки. Я пристрастился к американским сигаретам, и частенько покупал блоками полюбившуюся марку. Водитель, который возил нас в Вахшскую долину, снабжал меня временами сигаретами Global, вкус и аромат которых мне нравился больше всех. Однажды я с моими ребятами музыкантами забрели в бар, где временами пили пиво после репетиций и лакомились шашлыком. Война - войной, а торговля всегда шла бойко в барах, ресторанах и даже в обычных столовых. Попивая пиво, мы обсуждали новую музыкальную программу. К нам подошел молодой человек, представился, поздоровался с нами и предложил выступить на свадьбе, которая должна была состояться на выходные примерно в 20−25 км от города. Договорившись о цене, мы немного пообщались с заказчиком. Стол он оплатил сам. Я потянулся за сигаретами, пачка оказалась пустой. Наш новый знакомый предложил свои. Оказалось, что и он курит мою любимую марку. Он рассказал, что в кишлаке у него есть маленькая торговая лавка, и что у него осталось примерно 35−40 блоков сигарет данной марки. Я решил купить у него после свадьбы оптом блоков 20. Ударили по рукам и стали ждать назначенного дня. Я потом долго буду проклинать ту свадьбу, и начну курить ещё больше. Нет, он тут не при чём. В том кишлаке мы случайно нарвались на беспредельщиков. У таких нелюдей временами наступает жажда крови. Если они не пустят кровь, у них начинается ломка.
Свадьбу мы провели великолепно. Хозяева свадьбы, жених, невеста и даже жители кишлака благодарили нас и приглашали ещё. Когда аппаратура была загружена в автобус и мы собрались уезжать, к нам напросились группа молодых ребят. Их было пятеро. Они были пьяны, но вели себя относительно мирно, и мы согласились их подвезти до города. В пути всё было тихо. Нас даже ни разу не остановили работники ГАИ. Как только мы заехали в город и приблизились к району, где проживали наши попутчики, один из них достал нож, приложил к горлу танцовщицы и начал выволакивать её к выходу. Я вскочил и схватил стальной прут с «журавля», микрофонной стойки. Трое из пятерых быстро вышли из автобуса и наблюдали за происходящим с улицы. Парень угрожал её зарезать, если она не выйдет и не пойдёт с ним. Когда я ударил его по голове стальным прутом и горе бандит схватился за голову, нож выпал из его рук. Второй его дружок моментально схватил выпавший нож и сделал выпад в мою сторону. Он целился в живот. Мне удалось схватить его левой рукой. Он дёрнул из - за всех сил, и, вырываясь всё же порезал мне кисть руки. Боль была адской! Между средним и безымянным пальцами была рана 3−4 см. Кровь хлестала по всему салону автобуса. Сжав кисть в кулак, я прижал её к животу и успел нанести удар убегающему подонку в след. Удар был нанесён точно по затылку, от чего он рухнул прямо на ступеньках автобуса. Проснувшиеся парни вскочили и пинками вытолкнули его из автобуса, водитель нажал на педаль газа и автобус рванул с места. Всё происшедшее заняло минуту. Ребята задремали в пути и даже не поняли в чём дело. Они среагировали только лишь тогда, когда услышав шум проснулись, и увидели лужу крови в салоне, да и меня с прижатым к животу левой рукой, а в правой со стальным прутом «журавлика». Со стороны казалось, что меня ранили в живот, и что вся эта кровь течёт из живота. Ребят я успокоил с трудом. С того злополучного вечера, я больше никогда не брал с собой на свадьбу танцовщиц и никогда не соглашался подвозить незнакомых мне людей. Руку я лечил пол года. Разрабатывал кисть более двух лет, но… Былой лёгкости пальцев уже не было. Про сольные партии на гитаре пришлось забыть. Было задето сухожилие, повреждён сустав, и это делало работу пальцев некоординированной и вязкой. В группу я принял гитариста, который и играл мои партии, я же лишь номинально играл гармонию, чёс. Подонки - не имеют рода, нации или происхождения, они есть, были и будут всегда. Жизнь меня научила не доверять всем без разбору и спрятать свою отзывчивость хоть на время войны…

Акбар Мухаммад Саид
Глава -1 (Убереги нас Всевышний от внезапной смерти)

Была поздняя осень 1994 года. В Таджикистане четвёртый год шла гражданская война. Комендантский час наступал с 22.00, но патрули начинали проверку документов на много раньше, как только начинало смеркаться. Проверяли не только подозрительных личностей, но и одиноко идущих граждан с каким либо предметом в руках, или даже с сумками. Ночную тишину нарушали внезапные выстрелы то в одной части города, то в другой. Террористические акты теперь стали привычным, как это ни странно, событием. Улицы быстро пустели, люди суетливо, с опаской и оглядкой спешили по своим квартирам. Душанбе больше не был ярким и звенящим от смеха детей городом. Моя столица стала пустой, мрачной и тусклой. Свет души людей не освещал больше город, не было былой яркости от радости, ибо шла война. Проклятая…
1 мая 1994 года в Пасху, родился мой младший сын Манучехр. Мои Русские соседи его так и называли: Пасхальным мальчиком. Старший сын родился годом ранее в апреле, в самый разгар боевых действий близ города, и, частично внутри самой столицы. Оба моих сына родились «индивидуально», то есть я лично присутствовал во время родов. Заведующей отделения, была моя знакомая, Малика Муллоджановна, которая допустила меня к супруге во всём хирургическом одеянии. Когда рождался мой первенец Джовидон - Вечность, я пел в Приёмном покое для дежурных врачей. О моём мини концерте 1993 года до сих пор помнят врачи столичного роддома 3. Ох и радовались же они. А я, краем уха, прислушивался к крикам с «кричалки», и временами узнавал голосочек моей Единственной. Про цап - царапки моей Королевы я умолчу, она «атамстила» мне по - полной, когда я стоял рядом с ней у «каталки», когда вёз её в род - зал. Да и ладно, от этого мой котёночек, подарившая мне двух богатырей, стала мне ещё слаще и роднее. У нас с ней по сию пору роман, тысяче - серийный, даже «мыльная» опера ей не годиться в подмётки…
С двумя малышами - погодками нам с супругой было нелегко, так как электричества не было около полу года. В сутки, на часа 4, в розетках появлялись жалкие 137 - 145 вольт. Телевизор только и работал от такого низкого напряжения, холодильник же, жутко гудел, и потому мы подключали его через стабилизатор. Горячей воды, центрального отопления и природного газа не было. Газ, правда, появлялся временами, но тоже по часам. Большую часть времени мы выпускали пахучий воздух. Пока «газ» загорался, заканчивалась не одна коробка спичек. Однажды мои друзья посоветовали мне купить керогазку. Это та же керосинка, но более современной модели. На ней можно было готовить и даже обогревать квартиру. Я приобрёл это чудо древнюю технику в современной интерпретации и не пожалел. Она мне служила не один год. Парафиновые свечи, керосин и спички были самым востребованным товаром тех лет. У меня в подвале нашлись большие куски парафина, из которых я изготавливал свечи. В пузырьки от лекарств или маленькие бутылочки от сувенирных спиртных напитков я вставлял тонкую проволоку, к которой прикреплял фитиль. Заливал растопленный парафин, а когда он застывал, разбивал пузырёк и осторожно вынимал проволоку. Свеча на ночь была готова…
Холодная вода была коричневого цвета. Былой хвалённой кристально чистой и вкусной душанбинской воды в кранах уже не было давно. Текла жижа с мусором: обрывки газет, птичьи перья, листва и какие - то странные зелёные червяки появлялись в ёмкости, куда мы сливали воду, чтобы позже, после отстаивания, прокипятить и обеззараживать квасцами. Водопроводные трубы засорялись с каждым днём всё больше и больше. Вскоре вода стала поступать только на нижние 1 и 2 этажи. Постоянно ходить к соседям стало неудобно, и я начал таскать воду из детского сада, где были краны с холодной водой для заполнения детского бассейна, или из школы, которую я окончил. По пути собирали сухие опавшие ветви деревьев. Всеобщий дровяной бум начался в городе в те годы. Дровами запасались все соседи. Я не был исключением. В моём подвале к концу войны почти не осталось старой мебели. Всё пошло в топку.
Тёмными вечера мы сидели в комнате при свете свечей, укутавшись в одеяла. На моих ногах лежала самая большая ватная подушка, на которую укладывали маленьких сыновей. Покачивая их, я тихо напевал им одну из своих песен. Засыпали малыши быстро. Так, под звуки песен и грохот пушек и автоматных очередей мы растили наших детей в городе, который во времена СССР считался самой русскоговорящей и читающей столицей нашей Великой Страны, и который славился своим гостеприимством, яркостью, многоцветием, теплом и светом, исходящим от доброты людей. Былого уюта и покоя больше не было. Пришла беда, и она была одета во мрак, которым окутала всё светлое в городе Понедельник - Душанбе…
Время от времени у меня дома собирались мои друзья. В основном это были музыканты, певцы, танцовщицы, звукорежиссёры и аранжировщики. Вспоминали гастроли, смешные случаи и вообще всё хорошее и доброе, что было в период мирной жизни. Нередко устраивали мини концерты. У меня дома была звуковая аппаратура и все музыкальные инструменты. Если электричество внезапно появлялось, нашей радости не было предела. Старшего сына сажали в «ходунки», а младшего в «манежку». Подключали аппаратуру и начинали играть на минимальной мощности. Сольные выступления переходили в джэм сейшн.
Мой музыкальный коллектив всё же умудрялся выступать, как внутри города Душанбе, так и за её пределами с риском для жизни. В то неспокойное время артисты погибали часто. Пьяные боевики могли начать стрельбу без разбора, если их что - то не устраивало. Однажды меня уговорили поехать на свадьбу в Вахшскую долину. Всем нужно было кушать и кормить свои семьи. Гарантировали нашу безопасность работники КГБ, которые сопровождали нас от начала и до конца пути. Впереди ехала основная машина охраны, и замыкала тоже машина с военными людьми. В пути нервничали все мои ребята. Я пытался их успокоить, но, признаюсь, переживал и сам. Ведь с 1990 года, с начала гражданской войны, мы были первой столичной группой, которая решилась начать сезон свадеб в Вахше…
Каково же было моё удивление, когда выйдя из машины, я встретился взглядом с двумя моими однокурсниками Хасаном и Хусейном. Они были братьями - близнецами. Широко улыбаясь и распахнув объятия, они бежали ко мне на встречу. И тогда меня осенило: один из близнецов работал в КГБ. Наверное, это было его идеей заманить меня сюда. После дружеских объятий, шуточек и всего прочего, один из близнецов признался всё же, что это была его идеей. Я не мог их различать и вечно Хасана называл Хусейном, и наоборот. Они хохотали надо мной и не редко разыгрывали меня, а я обзывал их парой паразитов. Удивило меня ещё и то, что сегодня я должен был петь на свадьбе двух братьев. Близнецы женились в один день, вернее ночь.
Увидев аппаратуру, которая была временно установлена для того, чтобы усилить звук магнитофонной записи, я был в шоке. Это были самодельные фанерные колонки из динамиков 1950 - 1960 годов. Зав клубом, который заведовал всем этим хозяйством, рассказал, что собрал колонки из того, что уцелело в подвалах клуба после военных событий. У меня были запасные микрофоны и пара мониторов, которые я использовал редко. По сути, они мне не были нужны. 2 немецких микрофона и пару чешских мониторов я тут же подарил звукорежиссёру, у которого от удивления отрылся рот, и он не мог вымолвить и слова. О такой технике он и не мечтал, а у меня этого добра было более чем достаточно. Чуть позже, когда он нагляделся и нагладился новой аппаратурой со встроенным усилителем в мониторах, он подошел ко мне, обнял и горячо поблагодарил. Делать добро и помогать неимущим артистам, было доброй традицией столичных музыкантов. Если музыкант хотел купить новый инструмент, но у него не хватало денег, коллеги скидывались кто сколько мог. Просто кто - то снимал кепку, и проходился по всем. Молча доставали купюры и кидали в кепку. Отдавали не в долг, а на благородное дело. Про возврат денег и не заикались.
Эту свадьбу я запомнил на всю свою жизнь. Народ долгое время не видел живых артистов, не слушал хорошую музыку, приятные голоса и нежное и профессиональное звучание музыкальных инструментов. Играли и пели почти до утра. Когда мы завершили своё выступление, эти пара паразитов, братьев близнецов, устроили мне новый розыгрыш: меня усадили в кресло, четыре парня подняли и понесли меня восседающего будто Султана, но жутко удивлённого в дом, где мы должны были отдыхать до утра…
-Балбесы, паразиты, бурчал я тихо сквозь зубы, я вам устрою. Зелёнкой вас покрашу, как в пионерских лагерях делают ночами ради смеха, и пусть ваши невесты ошалело сбегут от вас. Вроде женатые уже, а как были парой балбесов, так ими и остались! Я прям не знаю что с ними сделаю! Вот прям не знаю, но придумаю, факт. Ждите мстю!
Но мне не удалось «отомстить» им. Да и поспать толком тоже не смог, ибо нас пытались кормить чуть ли не с руки. В конце - концов, я встал, обозвал всех обжорами, и под общий хохот пошел вздремнуть в соседнюю комнату, вход в которую охранял автоматчик…
Близнецы были неугомонны. Когда меня всё же растормошили, несмотря на мои попытки лягнуть мучителя, мне пришлось покинуть тёплую постель и поплестись во двор умываться, где меня уже ждал паренёк с полотенцем в одной руке, а в другой с ковшом тёплой воды. Я нехотя умылся и вернулся в комнату, где все меня только и ждали. И тут, откуда не возьмись, появился вчерашний видео оператор, который снимал свадьбу на видео, и предложил снять нас для истории. Я жутко сопротивлялся под очередной хохот ребят. Хорош артист: не причёсан, с красными осоловелыми глазами, не выспавшийся, не отдохнувший и т. д. Лучшим лекарством для исполнителя после долгого ночного выступления является крепкий сон. Но ведь я не выспался! А эти балбесы всё ни как не угомонятся! Но, пришлось смириться. Хоть я и ворчал, бурчал и не желал, меня переубедили. Вернее совратили чашкой хорошего бразильского кофе и пачкой американских сигарет. Тут я не устоял, и улыбнувшись махнул левой рукой давая «добро», а правой потянулся за чашкой кофе. Утро началось весело. Зазвучали нежные звуки синтезатора. Это мой клавишник начал играть для присутствующих. В окне мелькали лица жителей. Я допил кофе, затянулся сигаретой, улыбнулся и дал парням команду установить аппаратуру прямо во дворе. Часа 2 мы играли и пели приятные мелодии уже для хозяев дома, для родителей Хасана и Хусейна. Буквально через 5−10 минут после звучания первых мелодий, двор дома был заполнен жителями. Дети сидели на крыше, на заборах, на деревьях, а Родители женихов сидели на топчане с улыбками на лице. Дань уважения и дружбы была отдана, пора было возвращаться домой, в Душанбе. Попрощавшись с друзьями, их Родителями и родственниками, мы вышли на улицу, где нас уже ожидали водители и сопровождающие. Нас провожали несколько сотен жителей с пожеланиями счастливого пути. Я не выдержал, слёзы брызнули из глаз. Низко поклонился всем провожающим в благодарность за тёплый приём, и только потом сел в ожидающий меня автомобиль…
На обратном пути мы несколько раз покупали у придорожных торговцев фрукты. В основном гранаты. Боже, салон автомобиля был усыпан зёрнами и гранатовыми корками. Да и забрызгали чехлы соком порядочно. Молодой гранат разминали пальцами, когда зёрна пускали сок, кожуру глубоко прокалывали и пили нектар прямо из фрукта. У парней начался гранатовый жор, а я смеялся и радовался за них. Давненько мы не шалили, не до этого было. Этот эпизод с поеданием гранат мы вспоминали даже через 20 лет. Хорошие, добрые и тёплые воспоминания у нас остались о той поездке и жителях, которые приняли нас как родных, и провожали со слезами на глазах…
- Акбар, обратился ко мне Шерали - клавишник.
-Что?
- Ты почему так странно среагировал на того парня, который тебя обнял и надел на тебя халат?
-Он ненормальный?! Ответил я с нервными нотками в голосе. Подошел сзади, обнял, когда я пою! Мне показалось, что это маджахет! Я думал, что он меня упаковывает в мешок и хочет горло перерезать! Мало они перерезали на Вахше народу?! Мой сосед с 1 этажа, Зокир, похоронил сам лично около 200 тел! Блин! Да я от неожиданности испугался, и потому ударил его! Сам виноват, псих! Мог как все нормальные люди подождать окончания песни и подойти как все! И не сзади! Меня до сих пор трясёт, правда. У меня вся жизнь промелькнула перед глазами. И стыдно ещё… Ударил его, а он поклонился и извинился…
-Понятно. Я так и подумал, но не стал тебя нервировать вопросами, ответил Шер. Его сильно поругали старшие, да и твои однокурсники тоже.
- Неудобно получилось, промолвил я, и мне почему - то стало грустно и стыдно. Просто… Ты понимаешь, если бы что ни - будь случилось, не дай бог, кто и что ответил бы вашим Родным? Я был бы всему виной. Ты знаешь мои правила, со мной уехал живым и здоровым, я вас и должен привести живыми и здоровыми! Это мой долг!
- Ты всё сделал верно, ответил Шерали…
-Да, ты прав брат, поддержал его Рустам - барабанщик. Если бы он подошел как все нормальные люди, надел бы на тебя халат, не было бы этого всего. Хорошо, что ты у нас не истеричка, как некоторые, с сарказмом в голосе произнёс он. Мы тебя уважаем и верим в тебя. И потому мы всегда с тобой…
- Спасибо парни, ответил я. Чувство гордости и уважения переполняли мою душу. Мне было приятно слышать такие слова от ребят, которых, по сути, я взял в команду дилетантами, и научил всему - чему мог и знал. И я в вас верю и уважаю. Мы команда. И дай нам бог дожить до того дня, когда будем рассказывать удивительные истории наших выступлений нашим детям…
Рустам погиб случайно. Примерно в 2004- 2005 году нырнул в реку и не выплыл. Глупая смерть, и очень обидная. Всю гражданскую войну мы выступали под пулями и не царапины, а тут уже в мирное время какая - то подводная коряга или камень прервали жизнь талантливого музыканта и сильного духом Мужчины. Убереги нас Всевышний от внезапной смерти…

У Сереги Минеева повестка была уже на руках, и до отправки на сборный пункт оставалось всего три или четыре дня. В армию он уходил без всякого сожаления о гражданской жизни. Да и что там было интересного, в этой жизни. Ну, закончил девять классов у себя в Казахстане, потом бросил школу и уехал на Урал, где устроился бетонщиком на завод ЖБИ, в бригаду своего дядьки.
Жил в общаге, куролесил понемногу с такими же пацанами, работниками немногочисленных краснотурьинских предприятий (правда, среди них были уже и отслужившие, и даже отсидевшие), крутил неумелые романы с девчонками - парнем он был симпатичным, голубоглазым блондином с открытым лицом, с вьющимися волосами, и девчонки легко шли с ним на контакт - за тот год с небольшим, что Серега прожил здесь перед армией, у него их было несколько. Но ни одну из них Серега так и не трахнул - как-то получалось так, что в самые ответственные моменты стушевывался.
Хотя девственником к своим восемнадцати он уже не был - на Серегином счету к тому времени было аж три сексуальных контакта! Но все три - по пьяной лавочке, и с пьяными же бабами, так что там мало что запомнилось. Да и вспоминать потом не хотелось. А вот так, чтобы трезвым и, что называется, по любви, пока не получалось.
Незадолго до того, как Сереге получить повестку, он с Валеркой Антипкиным, соседом по общежитской комнате, познакомились с одной интересной мадамой. Лена Маркова жила одна в пятиэтажке напротив мужской общаги, и даже на том же этаже - третьем.
Ей было чуть больше двадцати. Она иногда вечерами сидела на балконе, и ее аккуратно причесанная головка издалека казалась приглядевшим ее парням очень хорошенькой. Между общагой и тем жилым домом расстояние было, может быть, метров тридцать всего, и Серега с Валеркой, по пояс высунувшись из своей комнаты и лежа на подоконнике, усиленно пытались завладеть вниманием симпатичной незнакомки.
Они не дерзили, не хамили, а наперебой восхищались девушкой и старались выглядеть гораздо воспитанней, чем есть на самом деле. И ведь их старания не пропали даром - где-то на четвертом или пятом сеансе «тет-а-тета» через дорогу Лена (так она назвалась, когда парни ей представились) позволила им прийти к ней в гости.
Она и вблизи оказалась не хуже, ладненькая такая, темноволосая, с миловидным матовым лицом, голубыми глазами, вот только подбородок ее немного портил - он был немного удлинен и тяжеловат (у Ксюши Собчак был такой, пока она не сделала себе пластическую операцию). Лена оказалась очень общительной, с неожиданно мелодичным голоском, речь ее была удивительно грамотной, и ее небольшой физический недостаток пацаны скоро просто перестали замечать.
Серега так и не запомнил, где она работала, но после возвращения со своей конторской службы Лена практически никуда не выходила из дома. Может быть, она все же стеснялась своего тяжелого подбородка?
Парни приходили к ней в ее однокомнатную квартирку всегда вместе, приносили конфет или пирожных (и никогда - спиртного, она им запретила это в первый же визит, когда Серега с Валеркой приволокли «огнетушитель» вина, и который потом, конфузясь, с собой же и унесли), и часами могли болтать под неспешное распивание чаев о всякой чепухе. Им очень нравились Ленины рассуждения - они пацанам, не отягощенным образованием, казались очень умными и интересными, ведь у Ленки, как никак, за плечами был какой-то институт.
Все больше нравилась и сама Лена - она не была похоже на тех простых петеушных девчонок из соседской женской общаги, с которыми парни тогда водились - те и выпить могли запросто, и матом загнуть, и ножки легко раздвинуть по пьяной лавочке.
Лена же казалась им очень интеллигентной, самостоятельной и… недоступной. Серега с Валеркой не понимали, на фига же они ей сдались тогда, юные пролетарии одному только стукнуло восемнадцать, другому девятнадцать? Может, она просто так убивала время, которого у нее, похоже, девать было некуда, или она так утверждала свое превосходство над ними, вчерашними школьниками? Или же она по какой-то причине не хотела общаться со своими сверстниками, а дефицит общения восполняла за счет нечастых визитов к ней этих наивных пацанов?
Так или иначе, самих пацанов это вскоре перестало занимать. Как и то, на ком же из них Лена, в конце концов, остановит свой выбор. Похоже, что она их обоих, как возможных кандидатов на более серьезные отношения, не воспринимала. Но пацаны, когда им надоедали их бесхитростные развлечения в своей среде, продолжали ходить к Лене, уже ни на что не рассчитывая, а как бы по инерции. Чисто на посиделки.
Но однажды этим посиделкам был положен конец. Причем, самым неожиданным образом. В августе Сереге стукнуло восемнадцать, и уже в октябре он получил на руки повестку в армию. У него оставалось три недели до явки в военкомат, и Серега, рассчитавшись на своем ЖБИ, успел съездить в родную деревню проститься с родителями и друзьям. Погуляв там недельку, он вернулся в город, в общагу, комната в которой до ухода в армию еще продолжала оставаться за ним, и догуливал оставшиеся дни здесь.
За три дня до ухода Сереги в армию они вдвоем Валеркой, совершенно трезвые, пошли в гости к Лене. И застали у нее молодую особу. Оказалось, что это была кузина Лены, Таня, приехавшая к ней погостить из какого-то рабочего пригородного поселка. Она была сверстницей пацанов, училась на втором курсе краснотурьинского индустриального техникума, а жила в каком-то пригородном поселке, из которого, как она сказала, ездила на учебу каждый день рейсовым автобусом, на нем же возвращалась домой.
Серега на нее сразу запал: небольшого росточка, с крепкой высокой грудью, плотно обтянутой белой водолазкой, со стройными ножками. Мордашка у нее тоже была что надо: серые большие глаза с пушистыми ресницами, пухлые губки с капризным изломом, чистое лицо обрамлено русоволосой прической каре.
Удивительно, но она тоже обратила внимание на Серегу. Серега это понял по тому, как Таня старалась… не обращать на него внимания, отводила свой взгляд в сторону или просто опускала глаза, когда Серега смотрел на нее. При этом в уголках ее маленьких пухлых губ подрагивала таинственная улыбка.
Серега, не очень-то искушенный во всех этих женских штучках, сначала даже почти обиделся. Но когда Таня сама подошла к нему, сидящему за столом, и рассматривающему какой-то журнал, и нагнувшись над ним и мимолетно коснувшись грудью его плеча, спросила, что он там нашел интересного, Серегу как будто обожгло. И он понял, что у них с Таней сегодня что-то должно случиться, но не здесь, не в этой однокомнатной квартире, им с Таней надо отсюда уходить. Куда? А хотя бы на улицу, а там видно будет.
И он сказал Тане севшим голосом:
- Пойдем, погуляем? Надоело здесь сидеть.
Таня улыбнулась и спросила:
- А что мы Лене скажем?
- А так и скажем, что пойдем гулять! - с вызовом и громко буркнул Серега, в расчете на то, что Лена их слышит. И тут же встал с места и вышел в прихожую, чтобы обуться и накинуть на себя куртку. Следом, что-то негромко сказав Лене, вышла и Таня. Она натянула на свои стройные ножки замшевые сапожки, поочередно вжикая их молниями-застежками, накинула сверху болоньевый плащ, взял зонт.
- А что это вы так неожиданно решили пойти погулять? - с неожиданными ревнивыми нотками в голосе спросила тут же вышедшая вслед за ними в, и без того тесную, прихожую Лена. - И почему сами? Может, и мы тоже хотим с Валерой пойти с вами. Да, Валера?
Она обернулась назад - Валерка уже нарисовался за ее спиной и с удивлением смотрел на делающего ему страшные глаза Серегу. Он переводил свой взгляд то на приятеля, то на теребящую с деланно равнодушным видом свой шарф Таню, то на покрасневшую от возмущения Лену. Потом, наконец, до него дошла суть отчаянной мимики Сереги, и он буркнул:
- Да ну, сыро там! Пусть без нас мокнут, если им так хочется.
И, мигнув Сереге, ушел вглубь комнаты.
Лена еще раз посмотрела уничтожающим взглядом на Серегу (тот даже внутренне поразился: «А где ж ты раньше была?»), на сестру свою двоюродную Таню, и сдалась.
- Ну, идите, если так, - силясь улыбнуться, сказала она. - Только, Таня, чтобы недолго. Я за тебя отвечаю.
На Серегу она больше не смотрела - похоже, с этого момента он перестал для нее существовать, поскольку посмел сделать свой выбор, причем в ее же доме, в пользу другой девушки, пусть даже ее сестры. Этот Серегин поступок Лена, по всему, сочла оскорбительным для себя: как же, ее предали!
Серега, конечно, чувствовал себя сейчас немного виноватым - да, он сделал свой мужской выбор. Но, с одной стороны, Лена ведь сама до этого отвергала всяческие половые поползновения со стороны приятелей, с которыми она вела до сего дня дружбу. А во вторых, никакая сила не могла Сергея в этот момент отказаться от хорошенькой девушки Тани, которая ясно дала понять ему всего несколько минут назад, когда она мимолетно обожгла его своей упругой девичьей грудью, как ему вести себя дальше. Вот он и увел ее. Что ж тут такого?
И они, выйдя на лестничную площадку (Лена тут же яростно, как запечатала, захлопнула за ними дверь), взялись за руки и поскакали вниз. Но уже на лестничной площадке второго этажа осмелевший и пьяный от предчувствий Серега, обхватив Таню за плечи, прижал е к стене всем своим ее телом, заглянул в ее смеющиеся глаза, и впился своими губами в ее ждущие полуоткрытые губы. При этом Серега почувствовал, как в его брюках тут же напрягся и вздыбился член и уперся Тане точно в промежность.
Сергей засмущался и хотел отстраниться от девушки. Но Таня только крепче прижалась к нему и сама захватила своими губами его губы, и не отпускала их, пока Сергей не начал сопеть и задыхаться.
Даже такому неискушенному «мачо», как Сереге, стало понятно, что девушка Таня, скорее всего, вовсе уже не девушка. Но это его сейчас занимало меньше всего. Серега уяснил для себя главное: Таня сейчас готова на все. Но где совершить это «всё»? Не здесь же, в подъезде, хотя и полутемном, но обитаемом, о чем свидетельствовали стук дверей, чьи-то шаги за их спиной и презрительное фырканье, на что они, впрочем, не обращали внимания. И не на улице же, где-нибудь в кустах, в скверике - октябрь стоял на дворе, холодно было, сыро. Но куда же, куда тогда?
И тут Серега принял единственно верное, в его представлении и ситуации решение: в общагу! Его сосед по комнате Валерка сейчас у Лены, так что никто им не помешает. Главное, пройти незамеченными мимо вахтерши (сегодня дежурила тетя Глаша, очень глазастая и злобная тетка).
- Пошли ко мне в общагу? - предложил он Тане.
- А что мы там будем делать? - лукаво улыбаясь, спросила Таня.
- Ну, это… Посмотришь, как мы живем, - не сразу нашелся что сказать Серега. - Чаем напою. Пошли, а? Общага наша рядышком, через дорогу…
- Ну, уговорил, уговорил бедную девушку, - проказливо шлепнула его ладошкой по плечу Таня. - Веди.
На улице было уже темно. Дзинькая и скрежеща колесными парами по рельсам, делающими здесь поворот с улицы Фрунзе на улицу Чкалова, прогрохотал освещенный изнутри трамвай с редкими фигурами пассажиров за мокрыми окнами. Серега посмотрел на часы - уже больше десяти вечера. До одиннадцати гостей в их общагу еще пускали. Но с девушкой Серегу тетя Глаша вряд ли пропустит, тем более что недавно она на них с Валеркой здорово разозлилась: те плохо вытерли ноги, когда в дождь вернулись из прогулки по городу, и наследили в фойе.
Надо улучить момент, когда баба Варя уткнется в телевизор или вдруг, на их счастье, прошаркает своими стоптанными тапками в служебный туалет, и быстренько прошмыгнуть по лестнице наверх, на свой третий этаж - ключ от комнаты был у Сереги в кармане, - авось, не заметит. Или дождаться, когда в общагу вернется какая-нибудь теплая компашка из трех-четырех поддатых пацанов (компанией всегда легче отбиться от городской шпаны, потому групповые прогулки обитателей общаги всегда были в ходу), баба Варя с ними непременно полается, и тогда тоже можно будет протолкнуть Татьяну наверх незамеченной. В общем, есть смысл попробовать.
Они быстро перешли улицу и поднялись на крыльцо общежития. Здесь, под бетонным козырьком, можно было стоять сколько угодно мелкий и холодный дождь уже не доставал их. Оставив Таню на крыльце, Сергей аккуратно, стараясь не стучать дверью, вошел в тамбур, стал в угол и через дверное стекло стал украдкой наблюдать за вахтершей.
Баба Варя сидела за своим столом на подиумном возвышении вахтера как приклеенная и что-то там внимательно разглядывала или читала (наверное, газету), изредка вскидывая свою седенькую голову и сквозь старомодные круглые очки внимательно разглядывая холл.
Так прошло пять минут, десять. В общагу, как назло, возвращались лишь одиночки, поочередно хлопали дверями тамбура, впуская с улицы холод, а из холла тепло, здоровались с Серегой, а он свирепым шепотом отгонял их от себя, чтобы баба Варя, не дай Бог, не разглядела его, явно чего-то дожидающегося.
И когда Серега уже отчаялся дождаться благоприятного момента, вахтерша встала с места и засеменила по направлению к служебному туалету. Вот оно!
Не дожидаясь, пока баба Варя скроется за сортирной дверью, Серега выскочил из тамбура, схватил за руку явно заскучавшую Таню, и они на цыпочках устремились к лестнице. И тут на столе вахтера зазвонил телефон.
-Ат, зараза! - ругнулась баба Варя, уже отомкнувшая висячий замок на туалете и только собравшаяся в нем скрыться. - И не поссышь толком!.. А вы куда? А?!!
Серега с Татьяной уже почти преодолели первый лестничный марш, когда повернувшаяся в трезвонящему телефону вахтерша узрела их через свои круглые совиные очки.
- А ну назад, паскудники! - гремел под сводами просторного общежитского фойе гневный и неожиданно сильный голос бабы Вари. - Ишь, чё удумали! Пошла отсюда, лахудра, пошла, пошла!
Таня остановилась на лестнице.
- Это кто лахудра? - обиженно и звонко сказала она. - Ты на себя посмотри, старая грымза!
-Пойдем, пойдем, - торопливо пробормотал Серега и, приобняв Таню за талию, увлек ее к выходу. Упрашивать вахтершу пропустить его наверх с девчонкой было бессмысленно.
- Надо было проскочить наверх, пусть бы искала нас по комнатам, ведьма! - зло и азартно сказала Таня.
-Так баба Варя знает, из какой я комнаты, - виновато пояснил Серега. - Еще бы милицию вызвала, она такая! Не зря ее тут держат уже, говорят, лет двадцать.
- Профессионалка! - хмыкнула Татьяна, опираясь на его руку и спускаясь с крыльца. - Ну что, Сергунчик, погуляли, и по домам пора?
Она впервые за весь этот бестолковый вечер так ласково назвала Сергея, и у него опять заколотилось сердце. Все его мужское, хотя еще и совсем юное, естество не могло смириться с таким исходом этого многообещающего свидания. Эх, будь у него деньги, можно было бы подкупить эту старую заразу вахтершу, но остатки расчета и то, что ему в дали в дорогу родители, он прогулял с Валеркой и прочими обитателями общаги за минувшую неделю, и в грудном кармане пиджака у него сиротливо дожидалась своей участи последняя десятка - все, с чем ему предстояло через три - нет, уже через два дня, - отправиться в армию, да и жрать на что-то надо. Впрочем, с деньгами ему наверняка поможет родной дядя Саша, у которого и работал в бригаде на ЖБИ Серега.
Черт, вот же выход! А что, если нагрянуть в гости к нему прямо сейчас - дядя Саша с женой и двумя детишками жили в хрушевке всего через дом от общаги, и сейчас наверняка еще не спят. А если еще тетя Маша в ночной смене, то вообще все может образоваться самым замечательным образом - дядя Саша мужик понятливый и оставит их на ночь, тем более что квартира у них трехкомнатная и есть где приютить гостей - в гостиной на диване! «Представлю Таню своей невестой - оставят, никуда не денутся. А там у нас все и будет, главное - не шуметь сильно! - вдохновленно фантазировал Сергей. - Лишь бы Таня не отказалась пойти…»
Таня на удивление легко согласилась пойти в гости к родственникам Сереги - похоже, она сегодня готова была отправиться хоть к черту на рога, лишь бы вечер этот получил свое логическое завершение. А может, она просто не хотела возвращаться к своей кузине Лене, у которой к ней явно появились вопросы, домой же, в свой поселок, Таня теперь могла бы уехать только утром.
И они отправились в гости. Время было уже около двенадцати. Дверь им открыла… тетя Маша. Она с удивлением и подозрением уставилась на племянника своего мужа и на его спутницу.
Таня хихикнула.
- А… А где дядя Саша? - обескураженно протянул Серега.
- Где, где… Эта неделя у него ночная, забыл уже, со своими пьянками-гулянками? - с укором сказала тетя Маша и плотней стянула на шее ворот ночной рубашки - они все еще стояли в прихожей, у приоткрытой двери. - Когда забирают-то тебя?
- Послезавтра, - угрюмо сказал Серега (все его планы рушились, нечего было и думать, что тетя Маша оставит их обоих на ночь. Тут хоть Татьяну бы пристроить). - Тетя Маша, вот, знакомься, Таня. Моя невеста.
- Невеста-а? - недоверчиво протянула тетя Маша и, прищурившись, окинула оценивающим взглядом смотрящую на нее с вызовом девушку. - Это когда ж ты успел? Что-то ничего нам про нее раньше не говорил…
- Да мы недавно познакомились, - сообщил Серега. - Она хорошая! Если бы не в армию, прямо сейчас бы и женился. А так придется после службы. Если конечно, дождется. Ты же дождешься меня, Танюша?
- А как же! - потерлась щекой о его плечо Таня. - Если только сам там не загуляешь…
- Это, тетя Маша… Можно, Таня останется у вас до утра? - просительно сказал Серега. - Мы вот закрутились с ней сегодня, и она на свой автобус опоздала. А завтра я приду и заберу ее. Можно?
При словах «завтра приду и заберу» Таня незаметно, но чувствительно ткнула Серегу острым кулачком в бок. Но Серега даже и заикаться не стал насчет остаться ночевать с Таней у тети Маши - она бы тогда и Таню выгнала.
- До утра? - переспросила тетя Маша и еще раз внимательно посмотрела на Таню. - Ну, раз это твоя невеста и тебе некуда ее положить спать, то ладно. Пусть остается. Пошли, невеста. А ты, женишок, чеши к себе в общагу! Утром придешь за ней. Только учти, что я завтра в восемь ухожу на работу. Вместе со мной уйдет и твоя девушка. Понял?
Что ж тут было непонятного? Утром с ночной смены вернется дядя Саша, дети, Коля и Юля, уйдут в школу. Не оставит же тетя Маша в квартире наедине с любимым мужем эту молодую симпатичную особу, хотя и назвавшуюся невестой Сергея.
- Эх, ты, «женишок»! - разочарованно шепнула Татьяна на ухо Сереге, когда он неловко приобнял ее перед тем, как выйти на площадку, и больно прикусила его за мочку.
Серега виновато развел руками, и дверь перед его носом захлопнулась.
- И шляются, шляются! - проворчала вахтерша, запуская Серегу в общагу. - Ну, и где деваху свою оставил?
И злорадно хихикнула
- Где надо, там и оставил! - огрызнулся Серега, направляясь к лестнице. - Вам-то какое дело?
Валерки в комнате еще не было. Ого, это он что, у Ленки заночевал, что ли? Или шляется где-нибудь. Впрочем, и Валерка, и Ленка сейчас мало занимали Серегу. Он постоянно думал о Тане, о том, что же такого она нашла в нем, что так вот запросто отправилась с ним и в общагу, и теперь вот осталась на квартире у незнакомых ей людей, в ожидании, что Серега придет к ней утром? Такая легкомысленная, или влюбилась в Серегу?
В конце концов, Серега решил, что в него влюбилась легкомысленная девушка. И это его вполне устроило. Он открыл перочинным ножом банку кильки с томатом (еще одна оставалась для Валерки) и с аппетитом опустошил ее, даже подчистил дно корочкой хлеба, запил свой холостяцкий ужин тепловатой водой из графина и завалился спать в самом хорошем расположении духа.
Серега уже засыпал, когда в дверь забарабанили. Чертыхаясь, он прошлепал босиком ко входу, щелкнул выключателем и отпер дверь. На пороге стоял Валерка, с улыбкой от уха до уха. Он был явно пьян.
- Се… Срега! - сразу полез он обниматься. - Спасибо тебе, Серега, что ты ушел и увел эту, как ее…
- Таню. И чё?
- Знаешь, как на вас Ленка разозлилась? - продолжал изливать душу, плюхнувшись на свою кровать, Валерка. - Она даже заплакала! А потом вытащила бутылку коньяка, мы с ней выпили… Потом она разрешила себя поцеловать. А потом мы оказались в кровати… И я ее трахнул, вот! Хе-хе!
- Не ври! - не поверил Серега. - Ленка, и тебе дала?
- Дала! - счастливо мотнул головой Валерка. - Три раза! И сказала, чтобы я и завтра к ней пришел. Только, сказала, чтобы без тебя. Ты уж извини…
И Валерка, откинувшись на подушку, почти тут же захрапел. На лице его застыла довольная улыбка.
Ай да Ленка! Вот тебе и недотрога! Неужели это она настолько приревновала Серегу к своей сестре, что вот так решила ему отомстить? Но ведь при этом она никогда не проявляла каких-либо романтических чувств к нему, а была ровна с обоими друзьями. Вот и пойми ты их, этих женщин!
Серега тяжело вздохнул и посмотрел на дрыхнувшего Валерку скорее с любопытством, чем с завистью. Интересно, как у них дальше сложится? Валерка ведь не случайно не остался ночевать у Ленки: он ссался, под его простыней на кровати всегда была застелена клеенка, почему его и в армию-то не брали. Так что вряд ли у них что-нибудь будет что-то серьезное: ну, походит туда Валера, да бросит, мало ли девчонок вокруг, и останется Лена снова одна (Серега ошибался: они таки поженились, Лена с Валерой, и этот его несчастный энурез им не помешал, ну или не особенно мешал).
Утром, едва продрав глаза, Серега посмотрел на часы, которые он не снял с руки на ночь, вскочил как ошпаренный, быстренько умылся и побежал к дому дяди Саши, где он вчера оставил Таню. Тетя Маша уже вела к трамвайной остановке заспанных Колю и Юлю, чуть приотстав, за ними шла Таня.
- А, женишок! - насмешливо приветствовала его тетя Маша. - Чуть не проспал свою невесту! Ну, забирай ее.
И она прошла мимо Сергея, таща за руки вывернувших шеи в сторону двоюродного брата третьеклассника Колю и второклашку Юлю. Юля высунула на ходу язык:
-Бе-е!
-Иди, иди, двоечница! - насмешливо сказал Серега, не отрывая глаз от Тани. Сегодня она казалась не такой красивой и привлекательной как вчера - то ли потому, что не выспалась, то ли не успела подкраситься с утра. Но глаза ее были такими же зовущими, а в уголках губ по-прежнему трепетала та самая таинственная усмешка, которая сводила вчера Серегу с ума. И он вновь почувствовал учащенное сердцебиение и даже глазам его стало жарко.
- Как спалось? - немного севшим голосом спросил он.
Таня улыбнулась и пожала плечами:
-Так. Не спала почти. А ты?
- И я… Плохо спал, - соврал почему-то Серега, хотя спал как убитый, и было просто удивительно, что он смог вовремя проснуться. - Ну, чё будем делать?
- Не знаю, - опять дернула плечиком Таня. - Вообще-то мне сегодня в техникум бы надо. А тебе?
- Да я свободен… Еще два дня, - беспечно сказал Серега. Расставаться вот так вот, на улице, с Таней ему не хотелось, а хотелось… Ну, просто хотелось! И тут ему в голову пришла очередная идея.
- Ты есть хочешь?
- Ну, в общем, да, - призналась Таня.
- Дядя Саша с ночной смены уже пришел, не видела?
- Да, пришел, когда мы уже уходили.
- Вот, пошли к нему! - обрадовался Серега. - Он мужик что надо, дядька мой. Чаю попьем с ним, поболтаем…
Таня искоса взглянула на Серегу и рассмеялась - Серега, конечно же, рассчитывал не на чай. Она порывисто потрепала его вьющийся чуб:
- Ну, пошли к твоему дяде! Если, конечно, он не выгонит нас.
- Не выгонит! - убежденно сказал Серега.
(окончание следует)

-Слушай, а давай напишем Колю, а?
Алексей Иванович Кокоулин глядел на меня с хитроватым прищуром. После того, как я написал о нем очерк в нашей газете как о фронтовике, мы подружились, и этот геройский старикан иногда заходил в редакцию. Когда просто потрепаться, когда пожаловаться на проблемы.

Впрочем, серьезная проблема у него была одна: жилье. Вернее, отсутствие оного. Ветеран Великой Отечественной жил один в развалюхе, бывшей до войны… конюшней, и переделанной под жилой дом. Лачуга эта была холодной, ее все время надо было топить, чтобы не замерзнуть.
Привозную воду надо было своевременно перетаскивать из уличной бочки в домашнюю, прозеваешь - и на сорока-пятидесятиградусном морозе она за считанные минуты промерзнет до дна, а потом выколачивай ее.
Был Кокоулин помоложе - сам со всем справлялся, не роптал. Ну, а когда перевалило за семьдесят, стал просить у местных властей предоставить ему благоустроенное жилье. Ну, а что, имел право!

Да вот только чиновники все кормили его обещаниями. Или предлагали жилье вроде получше, поближе к центу столицы Эвенкии, но все с той же ненасытной печкой и с железной бочкой для привозной воды во дворе.
И я писал в газете о проблеме ветерана. Но ушли те времена, когда на газетные публикации местные власти обязаны были реагировать и принимать по ним конкретные меры. Их просто игнорировали. Или пренебрежительно отмахивались. Да и недолюбливали местные власти Кокоулина. Дед был откровенным хулиганом.
Семьи у него не было (с женой давно уже развелся, а единственный сын жил в Красноярске и напрочь забыл об отце), и Кокоулин нередко устраивал дома загулы - с бабами, с драками, со стрельбой. Как-то ранил из ружья непрошеного гостя. Да и в него стреляли, чудом уцелел.

А когда Алексей Иванович шел в очередной раз в мэрию по поводу своего жилья, там все от него просто прятались. Потому что бывший фронтовик в гневе и выражений не подбирал, и за грудки мог схватить и потрясти.
В общем, многим Кокоулин не нравился. Но мне он импонировал своей живостью и непосредственностью. Да и не уважать его за боевое прошлое было просто нельзя.
- Какому Коле написать надо? - не понял я Кокоулина. - Кто он такой, этот Коля?
- Да не Коля, а Коль, - досадливо поморщился Алексей Иванович. - Который главный сейчас в Германии.
- Это который Гельмут Коль? - поразился я. - Канцлер? Что мы ему напишем? И зачем?
- Ну, напишем, что я, советский солдат, приглашаю к себе в гости кого-нибудь из ихних ветеранов, - простодушно сказал Кокоулин. - Пусть приезжают, посмотрят, как наши ветераны живут. Выпьем по сто граммов, повспоминаем, как воевали…

Тут впору немного рассказать, как воевал сам Кокоулин. Среди его боевых наград были орден Отечественной войны, медали «За отвагу», «За взятие Кенигсберга», благодарности от Верховного Главнокомандующего Иосифа Сталина «За прорыв обороны и вторжение в Восточную Пруссию» от 23 октября1944 г., «За взятие города Инстенбурга» от 22 января 1945 года, «За разгром Восточно-Прусской группировки юго-западнее Кенигсберга» от 29 марта 1945 года", «За овладение городом и крепостью Пиллау» от 25 апреля 1945 года.
Кокоулин до последнего дня войны находился на передовой, да еще и после войны выкуривал бандеровцев и лесных братьев из их схронов в Западной Украине и в Прибалтике, так что демобилизовался только в 1951 году.
В действующую армию он ушел в сентябре 1942 из деревни Абакумовка Красноярского края. Воевал сначала рядовым стрелком на Калининском фронте.

Здесь в октября 1942-го же во время очередной атаки на немецкие позиции получил осколочное ранение в переносицу, кровью ему залило оба глаза. Испугался - думал, ослеп. Пока в санбате ему промывали и зашивали рану, рота его полегла в той атаке почти вся.
Уже в 1943 году, пройдя переподготовку и став артиллеристом, Кокоулин принимал участие в Невельской операции как наводчик 76-миллиметрового орудия. Угодил в жуткую ситуацию, когда отбивая немецкую контратаку, их расчет израсходовал все снаряды, и прорвавшиеся немецкие танки стали утюжить батарею гусеницами. Кокоулин тогда подорвал одну вражескую машину гранатой.
В живых на батарее оставалось всего три человека, а кругом - немцы. Артиллеристы спрятались в полуразрушенном блиндаже комбата. Думали, пересидят там до контратаки наших или сами ночью проползут к ним. Но последнее, что они услышали, был приближающийся рев танкового мотора и лязг гусениц. Многотонная машина проутюжила блиндаж, похоронив остаток живой силы разгромленной батареи.

Кокоулину и здесь повезло: его стоны расслышали наши пехотинцы. В себя он пришел уже в санбате оттого, что врач выковыривал у него изо рта, носа и ушей землю. Контуженный, сильно помятый, Алексей был направлен в Нарофоминский госпиталь.
А после излечения (кстати, из госпиталя он сбежал до срока) в 1944 году Кокоулин был «добран» в дивизионную разведку - там не хватало крепких, храбрых парней, каковым и был наш герой.
Вот лишь один эпизод из его боевой биографии. В 1944 годы на подступах к Борисову он в составе головного дозора, в котором было шесть разведчиков, обнаружил поджидающую наши наступающие войска засаду.

- Вошли мы в деревушку, все вроде тихо - рассказывал мне Кокоулин.
- Можно подавать сигнал, чтобы и передовые части дивизии втягивались. Но тут мне навстречу выходит рослый мужик, одетый наполовину в военное, наполовину в штатское. Приветствует нас и завязывает разговор на русском, как местный житель вроде. Но что меня насторожило: чисто выбрит и одеколоном от него пахнет. Подозрительно это! Ну, поддерживаю с ним разговор, а зам зырк-зырк по сторонам. И вижу за плетнями какое-то шевеление. Все мне стало ясно: нас хотели или снять бесшумно, или взять живьем…

Ничего у немцев из этой затеи не вышло: разведчики открыли огонь по навалившимся на них со всех сторон фрицам. А там и наши подоспели.
Четверо из разведгруппы, к сожалению, были убиты. В живых остались Кокоулин и его земляк из Иланского района Алексей Лусик. У Кокоулина рукояткой парабеллума была разбита кисть левой руки (прикрывал голову), развален штыком большой палец на левой руке. Но и разведчики положили не менее десятка фашистов - у Кокоулина в рожке его автомата ППС не осталось ни одного патрона.
Оставшихся в живых, но израненных разведчиков лично поблагодарил командир дивизии генерал-майор Герой Советского Союза Григорий Карижский и пообещал представить к награде. И орден Отечественной войны вскоре нашел своего героя.

А медаль «За отвагу» Кокоулин получил за уничтожение пулеметной точки. Он же в составе немногочисленной разведгруппы принимал участие в пленении 8 гитлеровских офицеров и 76 солдат - личного состава артиллерийского форта под Кенигсбергом, гигантские орудия которого должны были разрушить мост через реку Прегель в момент вступления на них наших войск.

И вот этот мужественный разведчик-старшина, бесстрашно дравшийся с немцами и победивший их, собрался приглашать к себе в гости своих бывших врагов?
- Пусть приезжают, - упрямо продолжал твердить мне Кокоулин. - Встречу, как положено. Какие там мы уже враги… Они тоже старики. Но зато как живут собаки, как живут!..

И тут все стало на свои места. Кокоулин своим письмом Колю ни на какую милость от побежденных им немцев не рассчитывал. Он не мог не понимать, что его письмо и вовсе может не дойти до адресата. Но кому надо - прочитают его. А там, глядишь, и его проблема с жильем наконец решится.
И я написал это чертово письмо канцлеру ФРГ Гельмуту Колю с приглашением к двум-трем немецким ветеранам войны (больше принять, к сожалению, не позволят стесненные условия, извинялся Кокоулин) приехать погостить в Эвенкию к советскому солдату, разведчику-орденоносцу Алексею Кокоулину и выпить с ним стопку-другую на брудершафт.

Письмо это я отпечатал на машинке и отдал его Алексею Ивановичу - он сказал, что сам отправит его. И бравый старикан, бережно спрятав письмо в карман, ушел. Облегченно вздохнул и я - Кокоулин забрал у меня половину рабочего дня!
А буквально через пару месяцев узнаю невероятную новость. Нет, никто к Кокоулину из Германии не приехал. Но ему дали благоустроенную однокомнатную квартиру в бывшем окружкомовском кирпичном доме! С центральным отоплением! С водопроводом! С туалетом и ванной, наконец!
Такие квартиры и сегодня в сплошь деревянной Туре редкость, а тогда, в начале 90-х, это вообще была непозволительная роскошь для простых смертных. Так что, похоже, расчет бывшего фронтового разведчика оказался верным.

Его письмо прочитали, где надо, и запаниковали: а не дай Бог кто из-за границы и в самом деле приедет в гости к победителю, живущему в конюшне? Это ж сраму не оберешься! А того гляди, и тепленького местечка лишишься. И когда вдруг освободилась квартирка в элитном по меркам Туры доме, ее предпочли отдать не очередному «блатному» жильцу, а беспокойному фронтовику.
Как приятно было бы поставить точку на этом месте. Но у нашей истории конец, как это и бывает частенько в России, не «хэппиэндовский». Кокоулина всего через несколько месяцев по пьяни убила одна из местных дам облегченного поведения, которых он в свою благоустроенную-то квартирку начал таскать с удвоенной силой…

Здравствуй, мой дорогой друг!

Пишу тебе, а руки дрожат от счастья! Мы не виделись вот уже несколько дней, но в моей памяти еще свежи моменты нашей последней встречи. Помнишь, как ты смеялась, когда я уронил ключ от усадьбы в воду? Так вот знай, что старый рыбак дядя Сэм достал мне его сразу после того, как мы с тобой распрощались. Птенец твой, кстати, поправился и сидит сейчас напротив меня, помогая писать тебе эти строки.
Ты улыбаешься, я не мог сейчас этого не почувствовать. Рояль, кстати, совсем запылился, ведь так долго я на нём не играл. Веришь, я не могу коснуться клавиш, зная, что ты далеко, и вряд ли услышишь его волшебные звуки, хоть и обещала их никогда не забывать.
А у нас сегодня дождь. Я смотрю на капли воды, медленно спускающиеся по стеклу, кусаю кончик пера и, думая о тебе, вижу твоё отражение. Знаю, ты считаешь меня наивным простаком, своим легкомысленным приятелем из другого мира, но я другой, и я найду способ доказать тебе это! Ты смеёшься, но этого так мало: просто знать, что тебе хорошо по ту сторону вечности.
Я хочу видеть твою улыбку, слышать твой сладкий голос, вдыхать запах твоих волос тут, в этой комнате, а не в своём воображении, собирая по частям разговоры, воспоминания и, может быть, даже поцелуи.
Да, мой милый друг, я помню, как ты растерянно коснулась моих губ. Я не успел тебе сказать, как много для меня этот поцелуй значит, и что я бережно буду хранить его в сердце до конца своих книжных дней.
Птенец говорит, что пора прощаться, но я никак не могу оторваться от бумаги, что стала для меня единственной нитью, ведущей к той, которую по воле судьбы я встретил слишком поздно, которую увидел на старом мосту, в которую влюбился так, что теперь проклинаю все дни до знакомства с ней.
Надеюсь, ты прочитаешь моё письмо до того, как солнце закатится за горизонт, потому что сказать тебе этих слов, глядя прямо в глаза, я не смогу.

Твой трусливый, но верный друг Джонатан.
Июнь, 1758 год.

Алёша вошёл в телефонную будку и набрал Славкин номер. Занято…
От нечего делать Алёша стал рассматривать номера, небрежно написанные и нацарапанные на внутренней стене будки.
А вот этот, в стороне от всех, написан аккуратненько. Сам не зная зачем, Алёша вдруг набрал этот чужой номер.

- Слушаю, - вдруг тихим хриплым голосом заговорила телефонная трубка. - Слушаю, кто говорит?
Ещё можно было, ни слова не говоря, быстро нажать на рычаг, но Алёша неожиданно для себя произнёс:
- Это я…
Невидимый человек совсем не удивился, даже наоборот. Голос его как-то сразу потеплел, стал звонче.
- Здравствуй, малыш! Я очень рад, что ты позвонил. Я ждал твоего звонка, малыш… Ты как всегда торопишься, да?..
Алёша не знал, что ответить. Тот человек, конечно, принял его за кого-то другого, надо было немедленно сказать ему об этом, извиниться.
- Как дела у тебя в школе?
- В школе… нормально… - пробормотал Алеша.
Собеседник, видимо, что-то почувствовал, голос его снова стал таким же хриплым.
- Ты, наверное, сейчас в бассейн? Или в студию? Бежишь, да? Ну, беги! Спасибо, что позвонил. Я ведь каждый день жду, ты же знаешь.
Весь следующий день Алеша думал о человеке, который очень ждал звонка какого-то «малыша».
И Алёша решил позвонить ещё раз, чтобы извиниться.
Трубку сняли сразу.
- Здравствуй, малыш! Спасибо, что не забываешь деда! Может, зайдёшь как-нибудь? Ты знаешь, я ведь почти не выхожу… Раны мои, будь они неладны!
- Раны?.. - ужаснулся Алеша.
- Я ж тебе рассказывал, малыш. Ты, правда, совсем ещё крохой был, позабыл всё, наверное? Меня ранили, когда я ещё на «Ильюхе-горбатом» летал. Да ты вот позвонил, и мне легче. Мне совсем хорошо.
Алёша вдруг понял, что он просто не может сказать этому старому, израненному в боях человеку, что тот говорит с обманщиком.
Вечером Алёша как бы случайно, вскользь спросил у отца:
- Папа, а что такое «Ильюха-горбатый»?
- «Ильюха-горбатый»? Это самолёт такой был в годы войны - штурмовик Ил-2. Немцы его страшно боялись, называли «чёрной смертью».
- А если бы мой дедушка не погиб на войне, мы бы часто ходили к нему?
Отец сжал руку Алёши.
- Если бы только мой отец был жив…
Он ничего больше не сказал, большой и сильный человек. И Алёша подумал, что ведь мог погибнуть и дед этого неизвестного «малыша». Но «малышу» удивительно, просто невероятно в жизни повезло!
И просто необходимо позвонить тому человеку.
Голос старика был почти весёлым.
- Ну теперь каждый день праздник! Как дела, малыш?
- Нормально! - неожиданно для себя ответил Алеша. - А ты-то как, расскажи, пожалуйста.
Старик очень удивился. Видно, не привык, чтобы его делами кто-то интересовался.
- Да у меня всё по-прежнему. Дела-то стариковские.
- А ты видел в войну танки?
- Танки? Я их с воздуха прикрывал. Эх, малыш, было однажды…
Хрипловатый голос старика стал звонким, молодым и весёлым, и стало казаться, что не пожилой человек сидит в пустой стариковской квартире, а боевой лётчик управляет своим грозным самолётом. И бой вокруг, на земле и в небе. И далеко внизу идёт на врага крохотный, как букашка, танк. И только он, пилот грозного «Ильюхи-горбатого», ещё может спасти эту малявку от прямого попадания…
Дядя Володя, сосед Алёшки с девятого этажа, работал в милиции. Придя к нему вечером, Алёша сбивчиво рассказал всё, и на следующий день сосед принёс Алёше маленькую бумажку с адресом и фамилией.
Жил старый летчик не очень далеко, остановок шесть на автобусе. Когда Алёша подошёл к его дому, он задумался. Ведь старый лётчик-то до сих пор думает, что каждый день разговаривает со своим внуком. Может быть, узнав правду, он даже разговаривать не захочет!.. Надо, наверное, сначала хотя бы предупредить…
Алёша зашёл в телефонную будку и набрал номер.
- Это ты?.. - услышал мальчишка в трубке уже знакомый голос. - Я сразу понял, что это ты… Ты звонишь из того автомата, что внизу?.. Поднимайся, я открыл дверь. Будем знакомиться, внук…

Здравствуйте! Я хочу рассказать вам свою историю. Сажусь я как-то после школы в автобус и еду домой. Ну так вот, доехал я до нужной остановки и… Вышел!
Спасибо, просто спасибо! Всё было нормально!

- Сломай мне руку, а?
Я бросил завинчивать эту чертову гайку на этом чертовом дырчатом металлическом листе, которые мы с Борькой Литвиновым один за одним прикручивали к какой-то сложной конструкции. А их, этих конструкций, было множество в этом долбанном подземном и очень секретном бункере связи с вполне обычным для гражданки названием РУС.
- Не понял, - сказал я, еще не зная, как относиться к этой дикой просьбе Литвинова, и отложив в сторону гаечный ключ, полез в карман робы за сигаретами. Курить здесь не разрешалось, но мы с Литвиновым трудились в поте лица в самом дальнем закутке бункера, и нас не было видно ни несущему на входе в РУС вахту вооруженному автоматом ефрейтору-связисту, ни торчащему около него нашему командиру взвода Сарсенгалиеву - они были одного призыва, и с упоением предавались мечтам о недалеком весеннем дембеле. Нам же служить оставалось еще почти год, то есть до ноября.
- Ну, чего тут не понять, - оглянувшись на всякий случай, с раздражением сказал Литвинов. - Я положу руку поперек двух этих труб, ты сверху со всей силы ударишь по ней ногой. Всего делов-то!
Я опешил. От Борьки Литвинова, конечно, всего можно было ожидать - он вырос в Николаевском детдоме, а там свои жизненные законы и правила, от которых воспитывающиеся там сироты уже не могут избавиться всю последующую жизнь. Я не знаю, чего там понахватался Литвинов, но то, что он подлюга, однажды усвоил раз и навсегда.
Мы с ним не дружили, что он, что я относились друг к другу почти равнодушно. Но однажды, где-то в октябре, нас угораздило вместе попасть в увольнение в этом саратовском городишке Петровске, где дислоцировался наш доблестный военно-строительный батальон и где мы строили всякую важную хрень для авиаторов и связистов.
Как раз случилась зарплата, а нам платили не фиксировано по трояку, как это было в других войсках, а определенный процент от заработанного. Так что у меня в кармане было рублей семь, у Литвинова тоже вроде этого.
Ну и вот, а дружка моего, Витюху Тарбазанова, в тот раз лишили увольнения за пререкания со старшиной, и пропивать свою получку в немногочисленных гадюшниках Петровска мне совершенно неожиданно пришлось с этим самым Литвиновым, с которым мы и ушли вдвоем из нашей роты на воскресное «разграбление» города.
Ну, поначалу парень показался вроде как парень, не болтливый, не занудливый. Да вот только чем больше мы с ним выпивали бормотухи в какой-то первой попавшейся нам кафешке, куда занырнули в надежде не только поднять свой жизненный тонус, но, может, и девчонок каких полегкомысленнее подхватить, тем мрачнее он становился, и его квадратный подбородок стал выпячиваться вперед все задиристей и задиристей.
И вот Борька уже начал матюгаться на весь продымленный зал кафешки, на нас враждебно стали посматривать местные пацаны, пьющие бутылочное жигулевское за соседним столиком и зажевывающие его вяленой плотвой.
Пришлось срочно выдергивать Литвинова из-за стола и валить из этой кафешки куда подальше. Можно было еще успеть сходить хотя бы в кино, но Борька уже начал цепляться ко всем прохожим, да меня и самого начало развозить, и мы, посчитав, что культурная программа увольнения на этот раз досрочно исчерпана, потопали в часть. Обычно в город и обратно к себе в ВСО мы всегда ходили вдоль железнодорожных путей или прямо по ним - надо было пройти что-то около километра. А воротами в город для нас служило небольшое здание вокзала.
Дойдя до вокзала, мы с Литвиновым еще перекурили на почти безлюдной привокзальной площади, и затем, собравшись с силами, вошли в помещение, чтобы выйти с обратной стороны и по путям дотопать до части - еще можно было успеть если не на ужин, то хотя бы на вечернюю поверку. И уже на выходе из вокзала, в небольшом прокуренном тамбуре, где толпилась группа гогочущих парней человек в пять-шесть, Литвинов, которого я пропустил вперед, чтобы он не отстал от меня и не ввязался в какую-нибудь фигню, ни слова не говоря, прямо на ходу дает в челюсть одному из этих парней, второму и тут же выскакивает на улицу.
Эти - за ним, я - за этими. А Литвинов нырнул под один из вагонов стоящего на втором пути товарняка, и был таков.
- Ушел, сука! - загомонили парни. - Ну, его счастье, вояка гребаный!
И тут один из них некстати вспомнил про меня.
- Так он же не один был. А, так вот и второй! К-куда, падла? А ну, держи его, пацаны!
Я как раз собирался повторить маневр Литвинова, но не успел - кто-то из оскорбленной Литвиновым петровских парней успел схватить меня в последний момент за полу бушлата. И тут же получил каблуком сапога в живот и отлетел - я лягнул его, даже не оглядываясь. Но цепкие руки уже других жаждущих мести аборигенов вцепились в мое казенное обмундирование и выволокли меня из-под вагона на перрон.
Помню, я еще успел кого-то смазать по шапке, но тут же был сбит с ног и удары и пинки посыпались на меня со всех сторон. Больно не было - парни, торопясь выместить на мне свою злобу, мешали друг другу, и удары были несильными. А вот смешно было, и, прикрывая голову руками и ужом вертясь под ногами сопящих и матерящихся мстителей, я про себя с иронией думал: ну, ни фига себе, сходил в увольнение!
- А вот я вас сейчас всех сдам в милицию! - раздался вдруг над нашей свалкой чей-то зычный голос, а вслед за этим послышалась и трель свистка.
- Атас! - крикнул кто-то из моих палачей, и они бросились врассыпную.
- Ну, вставай, солдатик, вставай! - участливо сказал обладатель зычного голоса. - Где твоя шапка-то? А, вот!
Шапка была нахлобучена на мою безвинно пострадавшую голову, я поднялся с мокрого асфальта - моросил мелкий осенний дождь, и только тут разглядел своего спасителя. Это оказалась сухощавая, невысокого росточка пожилая женщина в железнодорожной форме.
- Ух, черненький какой! За что они тебя? - также зычно спросила тетка.
- Да так, - ответил я, поправляя бушлат под ремнем, который так и не успел снять. Успел бы - может, расклад тогда был бы совсем другой. - Я и сам толком не понял, за что. Ну, спасибо вам, лично от меня. А командование части выразит вам свою благодарность потом. Может быть.
- Иди уж! - хрипло засмеялась, закашлялась благородная железнодорожница. - Да не ходи тут больше один. Шпаны тут хватает, только и ищут, к кому бы придраться.
И я побрел по скользким шпалам к светящимся вдали редким желтым огонькам своей части, накручивая себе по дороге, что непременно убью Литвинова, как только увижу его.
Рота моя уже спала без задних ног, так что разборки по поводу моего опоздания из увольнения будут завтра. А сейчас главное - найти Литвинова, дать ему по морде, да не раз, и лечь спать. Спать действительно очень хотелось, так меня утомил этот бестолковый день.
Дневальный у тумбочки оторопело уставился на меня, открыв рот.
- Чего ты на меня пялишься, как на диверсанта? - устало спросил я рядового Кольку Петрова.
- А ты в умывалку иди, сам все поймешь, - обрел, наконец, дар речи дневальный.
Из зеркала на меня смотрел какой-то мулат, изумленно сверкая белками глаз. Вот черт! Вся морда у меня бы изгваздана о грязный асфальт. Одна радость - она, эта морда, при этом оказалась совершенно не побита, если не считать пары царапин на скуле и на подбородке!
Умывшись, я поспешил к койке Литвинова, предвкушая, как сейчас скину на пол эту гниду и с хрустом раздавлю сапогом. Борька дрых, счастливо улыбаясь во сне. Кулаки мои при виде этой безмятежной счастливой физиономии разжались сами собой, я сплюнул на пол и дал слово больше с этим козлом не связываться.
Но в армии тебя не спрашивают, с кем ты хочешь или не хочешь водиться, когда определяют кого-то тебе в напарники. Литвинова приставили ко мне, как к сварщику, слесарем, и мы три месяца вкалывали вместе и даже, можно сказать, почти сдружились. Борька повинился передо мной за тот случай, сказав, что такой дурной он бывает только по пьяни, и я его простил.
Когда мы закончили сварные работы на жилой пятиэтажке для личного состава учебной авиационной летной площадки, нас с Литвиновым, как работающих с железом, и еще человек десять из роты, перебросили вот на этот подземный бункер в степи километров за десять от Петровска, и мы крутили гайки здесь уже целый месяц. И практически охренели от этой муторной работы, от постоянной жары в бункере. И вот Литвинов, похоже, захотел устроить себе что-то вроде дезертирского самострела. Вернее, самолома.
- Не понял, - повторил я. - Зачем ты себе руку хочешь сломать, а?
- В госпиталь хочу, - честно сказал Литвинов. - Не могу я больше здесь.
- Да что такого-то? - поразился я. - Ну, скучная работа. Ну, жарко. Не траншеи же копать.
О, траншеи! Я на всю жизнь запомнил, что значит рыть траншеи. Литвинов-то попал в эту нашу часть из другой стройбатовской учебки, Калужской, где его выучили на слесаря. А меня натаскивали на сварщика в Нижнетагильской учебке.
И вот нас, еще даже не принявших присяги, в начале декабря целым батальоном кинули на штурмовое выполнение срывающегося плана сдачи ракетной площадки в пермской тайге где-то под Кунгуром. И мы на тридцатиградусном морозе железными ломами с приваренными к ним топорами выдалбливали в промерзшей земле метровой глубины траншею (она змеилась на километры и соединяла между собой пусковые шахты, командные пункты и еще черт знает что там), затем укладывали на ее дно бронированный, толщиной с кисть руки негнущийся кабель и закапывали это дело. Сущая каторга, доложу я вам!
А вот Литвинову таких траншей копать не довелось, и эта наша сегодняшняя хотя и муторная, но вполне легкая, на мой взгляд, работа, стала казаться ему каторжной.
- Давай-ка не занимайся херней, а тащи вон новый лист, прикрутим теперь его, - увещевающе сказал я Борьке. - А там и обед должны подвезти.
- Зассал, да? - презрительно сказал Литвинов. - Засса-а-л! Эх, ты!
- Кто, я зассал? - взьерепенился я. - Мне просто тебя, дурака, жалко. А вдруг рука криво зарастет, а? И будешь ты калекой, вот!
- А это уже мое дело, - оживился Борька. - Ну, давай!
И он снова уложил руку поперек труб. Самое удивительное, ни мне тогда, ни этому придурку Литвинову почему-то и в голову не приходило, что один задумал, а другой помогает ему осуществлять уголовно преследуемое злодеяние - членовредительство с целью последующего уклонения от несения воинской службы. Хотя нечто, похожее на службу, мы видели только в учебке, где нас полгода муштровали в перерывах между обучением различным специальностям. необходимым на последующем строительстве военных объектов. А в части после учебки была обычная работа, правда, зачастую очень тяжелая и малооплачиваемая.
Литвинов в этот момент думал только об одном - свалить из этой постылой части в больничку. А я… А я хотел доказать ему, что вовсе не боюсь сломать его руку. Подумаешь - руку сломать! Не шею же.
И я, встав во весь рост над Литвиновым, отвернувшим в сторону свою голову с зажмуренными глазами, высоко занес свою правую ногу и, примерившись, со всей силы опустил ее на его руку.
- Аааааа! - заорал Литвинов и, вскочив с места, затряс рукой. - А, как больно, сука!
- Ну че, сломал? - с любопытством спросил я его.
Литвинов притих и стал осторожно ощупывать пострадавшую правую руку левой.
- Вот блядь, целая! - наконец разочарованно сказал он. - Сильнее надо было! А ну, давай еще!
И он снова положил руку на трубы.
- Не, - сказал я. - Больше не буду. Бесполезно. Если бы я был в сапогах, может, и получилось бы. А так - бесполезно.
И я мягко пристукнул по трубе валенком - нашей зимней штатной обувью.
- А че это вы тут делаете, а? - голосом известного персонажа из популярной кинокомедии спросил незаметно подошедший командир взвода Сарсенгалиев. Литвинов вскочил с места, тут же оскользнулся и упал с помоста, на котором мы работали. Нога же его застряла между труб, и мы с Сарсенгалиевым явственно услышали хруст переломившейся кости. А следом по всему бункеру разнесся дикий рев Литвинова.
Он получил даже больше, чем хотел - мы уже ушли на дембель, а Борька все еще валялся в госпитале с открытым переломом голени…

У Димки с Сашкой на двоих было две бутылки портвейна и ни одной бабы. Когда они уже допивали первую бутылку, Сашка сказал:
- Хочешь бабу?
Он сказал это так, словно баба пряталась в шкафу их общежитской комнаты, в которой они сейчас и бражничали.
Сказать, что Димка не хотел бабы, было бы нечестно. Димке было уже семнадцать, его половая конституция созрела настолько, что бабу к тому времени хотелось всегда. Но если бы он постоянно думал об этом, то сошел бы с ума. Поэтому Димка думал о вещах менее приятных, но достижимых. О работе своей на ЖБИ, например. О предстоящей получке. О том, как он ее честно и быстро пропьет (сегодня они пропивали остатки Сашкиной получки), и будут ждать еще чьей-нибудь получки. Валерки Алтынбаева, например - правда, сегодня его с ними не было, он уехал в ночную смену на свой ремзавод.
Нет, сказать, что к тому солидному возрасту, которого Димка достиг в описываемый день, у него еще по-настоящему не было бабы, было бы, повторюсь, нечестно. Я имею в виду не поцелуйно-обжимайных подружек (их у Димки перебывало уже ого-го сколько, штук с десять, наверное), а тех, которые… ну, давали бы. Таких у Димки случилось уже аж три штуки.
Но все как-то так, что и вспоминать об этом не хотелось. С первой даже «не донес», все выплеснул ей на живот и со стыда оделся и убежал. Вторая, взрослая такая деваха, тетка почти, сама Димку изнасиловала, что ему особого удовольствия не доставило. А про третий случай вообще ничего не запомнил, потому что пьяный был как свинья. Вот Димка и не любил вспоминать об этих «достижениях». А большой и чистой любви - так, чтобы «это» произошло красиво, благородно и страстно, пока не случилось. И Димка перенес это мероприятие на после армии.
Так что, когда Сашка сказал про бабу, он честно ответил, что в данный момент не хочет. Даже если бы она и сидела у них в шкафу.
Тогда Сашка разлил остатки бормотухи. Они выпили еще, закусили килькой в томате, покурили, у Димки в голове все закружилось, как в карусели, и когда Сашка снова спросил, хочу ли он бабу, Димка вдруг почему-то сказал:
- Давай!
И посмотрел на облупившийся шкаф - вдруг оттуда и в самом деле вылезет припрятанная Сашкой баба. Голая!
- К ней ехать надо, - остудил его раскочегаренный портвейном пыл Сашка. - Она сегодня за свою мать сторожит на промскладе.
- А кто она?
- Альма, - назвал ее имя Сашка. - Нормальная деваха! Я ее уже раз пять оттрахал.
- Какое-то имя собачье, - пробормотал Димка. У его бригадира на ЖБИ Васи Тучкова была овчарка, сучка Альма, вечно брюхатая, с отвисшими сосцами. А тут женщина, девушка, можно сказать. И тоже Альма. Почему-то представилось, что и у нее сиськи отвисшие, как у ее тезки овчарки Альмы. Но эти «пять раз» вдруг раззадорили Димку неимоверно. Хотя сомнения некоторые оставались.
- А как это мы вдвоем… Она что, обоим даст? - несколько стыдливо спросил он.
- Даст! - уверенно заявил Сашка. - Бормотухи выпьет и даст.
А Димка и забыл, что у них оставалась еще бутылка портвейна. Большая, 0,7 литра. И еще с тремя 7 на этикетке. А три семерки - это вам не хрен собачий! Должны же они сыграть свою магическую роль.
- А кто будет первый? - ревниво спросил Димка.
- Хочешь - ты будешь! - великодушно предложил Сашка. Димка полез обниматься, потрясенный его благородством. Сашка был на голову выше Димки и раза в полтора шире (хотя ему было всего девятнадцать), и после него Димке от Альмы вряд ли бы что осталось.
Они забрали с собой вино, нераспечатаную еще запасную банку кильки в томате, полбулки хлеба, рассовали все это по карманам курток (был уже дождливый и холодный в тот год сентябрь), и пошли на трамвайную остановку.
Пока ехали, Сашка инструктировал Димк, как они будут раскручивать Альму на «это дело».
- Когда мы пару-тройку раз выпьем, ты притворишься, что хочешь спать, - деловито гудел он Димке в ухо, обняв за плечо и покачиваясь рядом на трамвайном сидении. - Там есть широкая лавка, так на ней мы будем сидеть с Альмой, а ты сядешь, а потом ляжешь на другую, поуже которая, она рядом, сам увидишь. И храпи себе. Не вздумай вставать, пока я тебя не позову, понял?
Димка хотел было заикнуться насчет того, что вот же, всего с полчаса назад, Сашка обещал, что он, то есть Димка, будет первым. Но потом трезво (насколько это возможно после 350 граммов крепленого вина) рассудил, что вряд ли это у него получилось бы. Во-первых, Альма совсем его не знает, во-вторых, она хоть и носит собачье имя, но не настолько же сучка, чтобы первым отдаться чужому парню, хоть и красивому, при наличии рядом своего. И потому внимательно вслушивался в Сашкину инструкцию и старался ее запомнить.
Сторожка промзоны какого-то неизвестного Димке предприятия гостеприимно светилась в темноте североуральской ночи двумя ярко горящими окнами. У закрытых ворот предприятия, за которые и надо было пройти, чтобы попасть в заветную сторожку, на столбе горел желтый фонарь, зыбкий свет которого пронизывали тоненькие пунктиры мелкого нудного дождя.
Чавкая грязью, парни пробрались от остановки к сторожке, и Сашка трижды постучал согнутым указательным пальцем в мокрое стекло. Спустя несколько секунд белая цветастая занавеска дрогнула и отъехала вправо. За стеклом Димка увидел носатую девицу с близко посаженными маленькими глазами и узкогубым, медленно и широко разъехавшимся в радостной улыбке, большим ртом.
Димка приуныл. Стало понятно, что Сашка уже пресытился этой «красотой», вот и решил поделиться ею с приятелем. То есть с Димой. Какой цинизм! Но дело почти сделано, они уже на месте, и эти «пять раз» еще не утратили своей вдохновляющей роли.
Когда Альма впустила их в сторожку и увидела, что Сашка не один, улыбка так же медленно сползла с ее «прелестного» личика, а маленькие глазки вдруг стали злыми.
- Ты не один? - прокаркала она. Господи, да у нее и голос был под стать внешности. Ну, Сашка! Нашел же себе… Хотя если дело только в «разах», то конечно.
- Да вот, шли мимо, дай, думаю, зайдем, проведаем мою боевую подругу, - оживленно говорил Сашка, опрастывая свои карманы и незаметно подмигивая Димке. - Это мой приятель. Ты его не бойся, он хороший парень!
- А чего мне его бояться, - проскрипела Альма уже более приветливо, увидев на столе нераспечатанный «огнетушитель».
При ярком свете висящей под потолком головой лампочки Димка разглядел, что Альме на вид можно было дать и двадцать пять, и тридцать пять лет. И хотя мордашкой она не вышла, но фигурка у нее была отменная, «восьмерочкой», и ножки, обтянутые шерстяными гамашами, были довольно стройные. «Хм, а Сашка-то не дурак на самом деле, знал, кому „присунуть“, - возбужденно подумал Димка. - Так что, может, не зря мы сюда приехали, а?»
Выпитая накануне бормотуха постепенно развозила Димку, и он делался все оживленнее, все восторженнее, и Альма казалась ему уже наделенной особой, неповторимой красотой. А она еще вдобавок порозовела после выпитого портвейна, глазки у нее заблестели, и девушка стала вовсю кокетничать с парнями.
И тут Сашка усиленно замигал Димке. «А, я же совсем забыл - мне надо срочно уснуть, чтобы успешно развилась вторая, интимная часть нашего коварного замысла!» - вспомнил Димка. И хотя он с трудом представлял, как будет присутствовать, буквально на расстоянии вытянутой руки, при реализации Сашкой этой части плана, и затем сам должен будут вступить в активную фазу, и как отнесется к этому Альма, которая так заливисто сейчас смеется, откинув назад голову и тряся выпирающими из-под свитерка круглыми грудями, тем не менее, обреченно включился в игру. То есть, начал усиленно зевать, тереть глаза, клевать носом и, в конце концов, уронил голову на руки и захрапел прямо на столе.
- Чего это он? - удивилась Альма.
- Да чего, молодой еще, незакаленный, вот и вырубился, - солидно сказал Сашка. - Ладно, пусть спит, нам он не помешает.
И тут же начал с причмокиваньем целовать Альму. Димка одобрительно захрапел еще сильнее.
За столом завозились - Сашка явно стал заваливать Альму на широкую лавку, на которой они и сидели.
- Отпусти, так нельзя. - сопротивлялась Альма. - Вдруг твой друг проснется?
- Не проснется! - пыхтел Сашка, шурша Альминой одеждой и хлопая какими-то резинками, то ли на ее гамашах, то ли уже на трусах.
- Да пусти ты, бессовестный! - сердито зашипела Альма. - Свет же горит! Да и пацанчик этот твой головой к нам на столе лежит. Проснется и все тут же увидит!
За пацанчика Димка, конечно, обиделся. Но мстительно подумал: «Погоди, вот доберусь до тебя, увидишь, какой я пацанчик!».
- Это мы мигом! - соскочил с лавки Сашка, подошел к Димке, стащил со стола и стал укладывать на лавке. И уже в который раз за сегодня залихватски подмигнул Димке: дескать, все нормально, щас оторвемся!
Димка тоже подмигнул Сашке, сложил руки на груди и отчаянно захрапел. Сашка щелкнул выключателем, и сторожка погрузилась в темноту. Впрочем, она не была кромешной: с улицы через зашторенное окно пробивался свет от фонаря, слабо высвечивающий скудное убранство стола и полулежащую на лавке Альму.
Сашка уже шел к ней, растопырив жадные руки и отбрасывая чудовищную тень какого-то вурдалака на стену. Димка уже мог себе позволить лежать с открытыми глазами и чуть не прыснул со смеху при виде этой картины. Пришлось замаскировать этот смешок очередной носовой руладой.
- Во дает! - восхищенно сказал Сашка, садясь рядом с Альмой и снова загребая ее своими длинными руками. - Да его сейчас и из ружья не разбудишь. Ну че, Альма, давай?
- Нет, Сашенька, я не могу так, - замотала головой Альма. - Мне все кажется, что он не спит…
«Да сплю я, сплю, черт возьми!» - с досадой подумал Димка. И захрапел так, что ему самому показалось, будто в окнах этой вонючей сторожки даже стекла задрожали.
- Вот, я же говорю, что это он понарошку! - обрадовалась Альма, отводя похотливые Сашкины руки в сторону и вглядываясь в Димку, распростертого на узкой лавке по ту сторону стола. - Эй, ты же понарошку так храпишь, да? Вы чего-то задумали, да?
- Да ничё я не понарошку! - не выдержав, взорвался Димка. - Я всегда так храплю…
И прикусил язык. Но было уже поздно.
- Ах вы, гады! - взвизгнула Альма.
В Димку тут же полетела недоеденная буханка, и он от неожиданности с грохотом свалился с лавки на пол. Сашку Альма огрела подхваченной со стола все еще недопитой до конца бутылкой. Хотела по голове, да он успел увернуться, но все равно получил увесистый удар по плечу и болезненно охнул.
- А ну, выкатывайтесь отсюда, сволочи! - бушевала Альма. Она метнулась к стене и щелкнула выключателем. - И чтобы я тебя, Сашка, больше не видела! Ишь, чего надумали, сопляки! А я еще замуж за него хотела! Да я тебе в жизнь этого не прощу!
- Ты? Замуж? За меня?! - тут уже взвился Сашка, все еще держась за ушибленное плечо. - Да кто тебя звал-то?
- Все, уходите! - распахнула дверь сторожки настежь оскорбленная Альма. - А то милицию вызову…
-Ну и ладно, - пробурчал Сашка, бочком пробираясь в дверь (Альма все еще сжимала в руке бутылку за горлышко). - Прощай!
- До свидания, - стыдливо пробормотал Димка, топая следом - ему и в самом деле стало совестно перед этой Альмой. Которую они только что собирались вдвоем с Сашкой трахнуть, и которая вовсе оказалась не сучкой, как думал про нее этот балбес Сашка, а с ним и Димка.
- Слушай, а она вообще-то ничего, - сообщил он Сашке, когда они пешком потопали между тускло блестящих в ночи трамвайных рельсов в светящийся желтыми огнями, в паре километров от этой злосчастной сторожки, город.
- А, - беспечно махнул рукой Сашка. - У меня еще есть. Но к ней мы вдвоем не пойдем.
- Очень надо, - пробормотал Димка. - У меня самого есть…
Хотя никого - хорошей, такой, чтобы даже и в мыслях прийти к ней с кем-то вдвоем, - у Сашки еще не было. Вот после армии разве что…

И вот, возникает перед человеком выбор. Пока есть деньги, слетаю-ка и посмотрю Бразилию: Рио-де-Жанейро … карнавал… самба-сальса… кайпиринья. Эх, а там - найму лодку и «здравствуйте», таки, мангровая сельва Амазонки и полуголые индейцы племени Явалапити. Да уже немало, если просто, как у классиков:
«…мулаты, бухта, экспорт кофе, … чарльстон под названием „У моей девочки есть одна маленькая штучка“…».
Да, решено, лечу!

Или сделать, всё же, ремонт в квартире, ну как можно пять лет смотреть на одни и те же обои? И ламинат скрипит… И в ванной ручка двери заедает… Звучит почти стихами…
А, соседи, вон, Хургадой обошлись: песок, вода и солнце там ничем не хуже…

И подзуживает из височных долей мозга банальная, неясная, «как звук назойливого патефона», мысль, что все поступки, которые мы совершаем в жизни, пролегают в отрезке между двумя этими выборами.

Поэтому, хватит сидеть и философствовать - езжай покупать обои и плиточный клей, по телевизору сказали: «Распродажа».
Так что денег, может, и на Египет останется.