Второе дыхание
Во взгляде небесного потока отражалась Надежда. Слабая, трепещущая, но Надежда с большой буквы. Инна не приходила в себя очень долго. Врачи и дарили Павлу ту самую надежду с легким привкусом клубничного мороженого, которое так любила его жена. Авария случилась ровно месяц назад. Скрежет тормозов, отвратительный лязг металла, сдавленные крики и темнота. Он, как в рубашке родился. Инна приняла на себя самые тяжелые удары. Столкнувшийся с ними таксист получил не менее жестокие травмы. Он был жив. Была жива и Инна. Только в бледном худом личике любимой женщины он почти не узнавала СВОЮ Инночку: трепетную, милую, но волевую и яркую.
Крепкий мужчина в темном пиджаке без аппетита пил больничный кофе, что-то читал, без интереса уставившись в нудный детектив. Сегодня суббота. Дочку он отправил домой. Она и так, бедная, натерпелась. Ночевала тут, рядом с пятнадцатой палатой, сменяя отца. Павел ночевал дома лишь пару раз. Нужно было отоспаться. Кошмары начинали преследовать и днем, а Инне он нужен живой и здоровый. Господи, да почему не он вел тогда машину? Она уговорила проехаться до поселка, а он, как и всегда, не смог отказать очаровательному голосу жены.
К палате подошел седовласый мужчина с огромным букетом лилий. Он был крепок и коренаст. Что-то шептал себе под нос и вытирал пот со лба.
— Вы к кому? — Павел тихо спросил незнакомца.
— Добрый день! Я к больной, собственно, из пятнадцатой палаты. Вот недавно узнал о случившимся. Я…- голос незнакомца задрожал.- был в отъезде. Командировка, еще и сын заболел. А тут звоню Инне Петровне и тишина.
— Мы попали в аварию. Я — ее муж, — голос Павла стал твердым, — Инна не приходит в себе. Пока… Но я искренне надеюсь, что она поправится.
— Обязательно!-глаза незнакомца неожиданно сверкнули, — обязательно! Инна Петровна сильная. Я знаю. Я — Виктор.
Незнакомец протянул Павлу руку и крепко пожал.
— Павел.
— Простите, Павел! Я, с Вашего позволения, тоже куплю кофе. Не спал почти трое суток. Подержите, пожалуйста, букет.
Виктор удалился в буфет, а Павел долго не мог понять — откуда этот седовласый крепыш знает ЕГО жену? Почему принес букет? Павел раньше не видел его среди знакомых Инны. Да и жена никогда не упоминала о нем. Неприятное чувство охватило мужчину. Что-то похожее на ревность и страх поселилось в душе. Инна работала переводчицей в одной крошечной фирме. Начальником небольшого коллектива был господин Рябов — навсегда и навечно женатый на очаровательной леди по имени Мила. Робкий стажер Порываев, который вечной ждал внимания секретарши Леночки. Остальные — дамы. Может быть, один из заказчиков? Павел одернул себя за наваждение и прошел в палату. К Инне не пускали надолго. Но он не мог удержаться, чтоб не поцеловать родные пальчики обожаемой женщины.
Инна лежала в прежней позе, аккуратно сложив руки вдоль туловища. Она была похожа на снежную королеву — красивая, с тонкими чертами лица. Павлу показалось на момент, что на нежном лице жены появилась слабая улыбка. Он осторожно поцеловал ее в краешек губ и покинул палату.
На стуле уже сидел вернувшийся из буфета Виктор. В одной руке он держал кофе. В другой букет, который Павел нарочно оставил в коридоре. Виктор ему не нравился. Не нравился и все тут, несмотря на то, что они совсем не знали друг друга. Виктор пил мелкими глотками напиток, задумчиво уставившись в одну точку. Потом, словно очнувшись ото сна, произнес:
— Павел, я очень надеюсь, что Инна Петровна поправится, — он тяжело вздохнул, — иначе какая жизнь без этого светлого пятна в моей серой жизни.
Павел сел рядом. Он, конечно, все понял без лишних слов и намеков. Виктор выглядел совсем измученным.
— Разрешите, уважаемый Павел, передать лилии Инне Петровне, — он тяжело вздохнул, — думаю, есть возможность поставить их в вазу? Любимые ее цветы. Помню…- и Виктор осекся, опустив глаза.
Мужчины еще долго сидели молча. Больничная атмосфера не особо способствовала откровениям. В палате номер пятнадцать лежала женщина по имени Инна, которая так и не пришла в сознание после тяжелейшей аварии. Павел долго вспоминал, когда и как его жена изменила ему? Где? Она ведь все время находилась рядом. Работа, дом, забота о дочке и их великолепном домашнем саде. Она вырастила потрясающий сад лилий. Он даже ругался, что от запаха этих белокурых цветов некуда деваться. Но, видя улыбающееся лицо жены, сдавался и вместе с нею восхищался вновь раскрывшейся красавице в горшке. Это ЕГО часто не было с нею. Инна как-то говорила, что стала посещать музеи и выставки во вновь открывшемся центре искусств. Ей нравилась атмосфера творчества и новые знакомства. А Павел ни разу не поинтересовался — кто эти ее новые знакомые. И вот сейчас он сидит рядом с мужчиной, который принес его больной жене букет лилий. Шикарный, надо признаться. Он называет ее Инна Петровна. А черт возьми! Может он просто сходит с ума? Сколько этот Виктор не спал? Трое суток? А он почти месяц! Месяц. Он уже не мог видеть кофе и не переносил запах больницы. Еще бы. Тут и не такое покажется.
Все же он позволил Виктору навестить жену. Букет он лично поставил в найденную услужливой медсестрой вазу. Мешать посещению не стал тоже. Не до того еще сошел с ума. Закрыв дверь в палату, Павел отправился на балкон. Курить он бросил, когда родилась Ксюша. Но сейчас невыносимо захотелось затянуться крепкой сигаретой и пустить дым в воздух. Душу тянуло неимоверно. Предчувствие свербило сердце жестко.
Когда Павел вернулся, Виктора уже не было. На столе красовался огромный букет. А лицо жены изменилось. Щеки порозовели, и, как показалось Павлу она зашевелила пальцами. Он обрадованно бросился за врачом.
Динамика оказалась положительной. Доктор Светлов счастливо сообщил о том, что к жене вернулось сознание, она открыла глаза и даже что-то произнесла. Невнятно, будто рот ее был забит чем-то. Но она пыталась! Доктор Светлов сказал, что речь полностью вернется нескоро. Но это лишь вопрос времени и терпения. Никакого стресса и отрицательных эмоций. Внимание, забота, витамины.
Павел вышел из палаты. По небритым щекам текли крупные, скупые, горячие мужские слезы. Он снова все понял. После прихода Виктора его жена пришла в себя. Господи! Она пролежала тут почти месяц. Он держал ее за руку, ночуя у кровати. Ксюшка сидела на стуле, читая матери любимого Булгакова. А он только пришел и все? Обида, как змея, сдавливала горло, разъедала нутро, лишала памяти. Павел вспомнил, что мобильный телефон жены остался цел. Мистика. Но так бывает. Телефон находился дома. Дочь забрала его как-то, а Павел и не вспоминал о нем до сегодняшнего дня. Что мужчина хотел найти, не знал и сам.
Павел вызвал такси и через двадцать минут уже держал в руках белую трубку мобильного жены. Ни царапины! Даже чехол! Он нажал кнопку пуска… В коротких, но многочисленных сообщениях прослеживалось невероятное чувство между двумя взрослыми, но любящими людьми. «Здравствуй, моя любимая Инна Петровна!», «Скучаю по Вам, Виктор!», «Ваши глаза отражают зимнее небо!»… и так далее, так далее. Павел верил и не верил собственным глазам. А почему жена и Виктор обращаются друг к другу на Вы? Уважение. Любовь. Страсть. Было ли между ним и женой все это? Видимо, когда-то. Не в этой жизни. Жена не удалила сообщения. Павел никогда и не смотрел в личные вещи жены, а тем более в сотовый телефон, полностью доверяя любимой. Только когда Инна успела полюбить этого неприятного теперь ему Виктора? Об этом он думать не хотел. Не мог уже думать. Одно он знал точно. Его жена уже не ЕГО. Павел от всего сердца желал Инне скорейшего выздоровления. Но он должен поговорить с Виктором! А что даст разговор? Набить морду и вывалять в грязи? Глупо, по-детски…
Утром Павел пришел в больницу чуть позднее обычного. Ксюша обещала придти после часа дня, так как сильно занята с проектом на службе. Дверь в палату номер пятнадцать была слегка приоткрыта. Рядом на стуле с кроватью жены сидел Виктор. Глаза Инны были открыты. Она с нежностью смотрела на мужчину, который держал ее правую руку. Павел отчетливо увидел, что жена что-то пыталась сказать. Виктор целовал ее запястья, будто пытался уберечь от вселенского зла. Острая боль пронзала и без того изболевшееся сердце. Она жива. Она поправится. Что дальше-не имеет значения. Он справится со всем. Отпустит ее без объяснений и оправданий, так как на НЕГО жена никогда так не смотрела. Даже на свадьбе. Даже в момент первого поцелуя и первой встречи. «Я желаю тебе счастья, любимая! Со вторым тебя дыханием!»
Мужчина в синей куртке медленно вышел из городской больницы. Солнце щипало глаза. Душа рвалась и к облакам, и к ней. Но у жены уже было свое солнце. Пусть счастье возрождает любимую снова и снова. А он все переживет. Он любит.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород.
Света любовалась своим отражением в зеркале. Сегодня важный день, она взрослая, восемнадцать. Ей нравится свое отражение. Высокая стройная, в легком платье из шифона цвета морской волны, туфельки в тон к платью из натурального шелка, каштановые локоны, собранные на макушке художественно подчеркивают ее прямую грациозную осанку. Рядом немолодой мужчина любуется своей дочкой
— Пап, правда чудесное платье и туфли? Спасибо пап.
Она обняла своего отца. Оба, так похожие друг на друга, смотрели в отражение большого зеркала.
— Правда, как быстро летит время, как будто вчера встречал маму с тобой из роддома. Красавица, умница, моя любимая девочка, мои любимые девочки. Хочу подарить тебе кое-что, еще один подарок из прошлого, от твоей бабушки, берег к этому дню. Бабушку ты знать не могла, не дожила бабушка до твоего рождения, не понянчила тебя, но удивительно, она знала, что будешь ты, задолго до твоего рождения, приготовила для тебя заранее подарок, она все любила делать заранее, даже подарок на совершеннолетие будущей внучке, позаботилась.
Света с нескрываемым любопытством смотрела на отца, задумчивую улыбку, ей вдруг показалось, что где-то глубоко, за улыбкой, возможно, прячется маленькая слезинка, ведь мужчины не плачут никогда, тем более ее папа, всегда уверенный в себе, сильный.
— Держи, носи, береги, как я берег для тебя, береги и ты для будущей своей дочки, внучки.
Вложил в ее ладони необыкновенной красоты кулон в виде солнца из золота, украшенный серебром и драгоценными камнями, аквамарин, изумруд, сапфир, россыпь циркония. Солнце почти в половину ладони отца и золотая цепочка.
Света разглядывая солнышко, изумленно спросила?
— Пап, откуда такое богатство от бабушки, платье, туфли, украшение? Ты говорил, что жизнь у вас была тяжелой, экономной, на многое не хватало и такое наследство?
— Доча, действительно так и было, после того, как твой дед оставил нас, нам было нелегко вдвоем с мамой, твоей бабушкой. Бабушка была гордая, рассчитывала только на свои силы, работала, послевоенные годы были тяжелыми, работать приходилось много, зарабатывала мало, я учился, тоже старался подработать лишнюю копейку, что бы у мамы на свои развлечения не просить, но хватало от и до, лишнего не было. Когда бабушка узнала, что тяжело больна, скрыла болезнь от меня, не жаловалась, работала, пока были силы. В последние месяцы ее жизни, мы много общались, она рассказывала мне о своей жизни, завещала мне тогда этот кулон с цепочкой, платье, туфли для моей дочери. Откровенно, не очень серьезно воспринял ее дары. Только сейчас осознаю, как все это ценно сегодня, видя тебя. Особенно просила, как бы не было тяжело, кулон с цепочкой не продавать, сберечь для тебя. Платье и туфли, ее любимые, воспоминание о ее счастливой молодости. Представляешь сколько платью и туфлям лет, выглядят, как новые. Мама была бережливой. Солнце и цепочку она сделала на заказ у одного мастера ювелира. Когда узнала, что тяжело больна, размышляла, что оставить после себя. Твоя бабушка всегда отличалась оригинальностью и творческим подходом. Собрала все украшения, что у нее были, подарки твоего деда, туда же обручальное кольцо и заказала у ювелира, переплавить и создать ее задумку. Она любила тепло, которого ей так не хватало в последние годы, любила море и солнце, нетрудно догадаться, солнце — символично ее мечтам.
…
Много лет назад, пятьдесят или чуть больше, собрали первого андроида, изобретатель звал его (то ли в шутку, то ли всерьёз) Зюпой-1. Такие же, экспериментальные модели давно утилизировали, и в течении лет производственные файлы стёрли. Конечно, нашлись бы и архивные, но время бежит вперёд… У этого пробного экземпляра что-то коротило, мудрили над ним специалисты, казалось, он сломался навсегда.
Лаборатория, где его собрали давно переехала, а последующие поколения знали по книжкам, что существовали и такие пионеры робототехники. То ли в спешке не стали его разбирать, то ли… Найдётся несколько причин (одна из них — сентиментальность разработчика), это не важно, почему он уцелел на свалке, где лежал среди разного хлама. Разумеется, что андроид не нуждался ни в еде, ни в доме. Он никому не принадлежал, а в последствии о нём давно забыли. Следующие за ним, многократно модернизированные помощники, добросовестно служили людям.
Неожиданно Зюпа очнулся, недалеко от города выбрался наружу. Он тихо бродил по осенним улицам, сканируя новые дома, машины, не понимая, где находится. Накрапывал мелкий дождь, но вскоре прошёл. Подобие андроида (не сравнить с современными), Зюпа продолжал двигаться в неизвестном направлении — так не спеша он вышел на берег реки. Не обращая внимания на красоту солнечного вечера и переливы оранжевых бликов, закатывающего солнца, андроид попал на дикий пляж и бесцельно брёл вдоль кромки воды, и дошёл бы до другого города…
Она накатила небольшой волной. Бледный, бело-матовый уголок показался из песка. Андроид среагировал, поднял огромный, неопределённой формы кристалл.
По заданной когда-то программе, андроид направился прямо в отделение полиции и и отдал необработанный алмаз. Законы государства, и вложенные в него программы, отождествлялись с точными действиями Зюпы-1:
1. Любую находку положено сдать в полицию. Она
возвращается нашедшему, если не найдётся в
течение месяца, действительно потерявший её человек.
2. Нашедший клад, получает 30% от его стоимости.
3. Нашедшему большой клад, месторождение или драгоценный, крупный камень, составляющий гордость страны и обладающий большой ценностью, устанавливается табличка в музее с его именем.
Камень взяли, а личность (модель и номер) не установили. И снова он брёл. Неожиданно что-то снова закоротило и он замер. В старом, таком же заброшенном, как он, дворе, присыпанный слоем листьев, пионер инженерии был в коме. Пробежало несколько недель или чуть больше. Мячик, брошенный случайно, отскочил от электронной головы. Затем пнули, балуясь мальчишки, старую человекообразную модель. Они и испугаться не успели. Как и раньше контакты сомкнулись, схемы включились, Зюпа встал и пошёл.
К утру он восстановил программы и снова зашёл в тоже отделение полиции. Там на него и внимания не обратили — ходит что-то между снующими людьми — много тут таких никчёмных и пострадавших… Не найдя ответа и не получив положенное, по дополняющей программе он пошёл к начальнику полиции. Дроид не смущаясь, просил всё, что (по его мнению) положено: деньги, алмаз и, в том числе, табличку.
Долго Зюпа-1 не выходил из кабинета, просил и настаивал. Начальник замахнулся на него, а затем попытался вытолкать. В голове дроида профурылала другая программа, и просканировав злобное лицо, можно сказать мгновенно, тот был обезврежен. Не найдя ответа, по дополнительной и последующей программе он должен идти (с человеком и оберегать его) и обращаться выше.
Мэр города, его зам по культуре — тоже были обезврежены в один день. Так дошёл он до губернатора. Хоть кто-то начал разбираться, что «это» к нему явилось и зачем.
Человекоподобный робот ещё долго настаивал у него в кабинете, что надо заплатить, вернуть и установить. Верите или нет, но в тот же вечер они поехали в незнакомое ему здание, в музей, чтобы посмотреть на предположительно установленную табличку, на которой должна быть надпись: «Андроид Зюпа-1 нашёл этот Алмаз Века (или бриллиант его имени) 1 апреля на берегу этого города». Но, никакой таблички там не оказалось и алмаза тоже…
Не скоро нашёлся камень. Просканировав материал во второй раз, андроид снова держал его в руках, но в огранённом виде. Программ следствия и наказать вора не было в его памяти. И, вернув драгоценный камень, он хотел снова просить, получить и увидеть.
Андроид был почищен и отремонтирован, его ещё раз перезагрузили и прикрепили помогать человеку. Долго прадед электроники Зюпа-1 служил по тому, первому списку программ…
Однажды спросили Человека, который делал беззаветно добро ради справедливости
— Зачем ты это делаешь, ведь вокруг так много зла и несправедливости? Ты не сможешь искоренить его!
— Человек ответил, — если я не буду это делать, то кто будет? Если мне удастся помочь хоть кому в этой жизни, я буду счастлив, что помог хоть кому-то
— Но люди не оценят это, — сказали Человеку
— А зачем нужно спасибо людей, если хоть немного несправедливости на Земле будет меньше. Ведь я же Человек
— Так ты, считаешь, что все люди — бараны?, — сказали ему
— Нет, я считаю, что время прозрения приходит не ко всякому и не всякий может то, что могу я. А то, что могу я, могу только я
— Так ты гордец — Человек, — сказали ему
— Гордость — прекрасное качество, — сказал Человек, если есть чем гордиться, кроме глупости, — улыбнулся Человек
— Ты опять смеёшься над людьми?, — Человек
— Разве я могу не страдать за них, если люблю их, — сказал Человек
— О если бы все делали так как ты, Человек, мир был бы намного чище, — сказали ему
— Человек улыбнулся уголками глаз и задумался, — так он думал, что ответа на этот вопрос нет, так как люди изначально нуждались в помощи от бед, несправедливости, горя и бед. Он опустил голову, потом поднял глаза к небу и сказал, — Спасибо Господи, что позволяешься мне делать то, что делаю, что даёшь каждый день прожить в трудностях, что светит солнце, получать его тепло, дышать и вкушать вкусную еду, пить чистую воду, — разве этого мало?! При этом Человек ещё больше задумался, но глаза его заискрились светом Счастья, отраженным от неба
Пуля ударила его в щёку и вылетела в затылок.
«Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня или завтра он скончается».
В 1774 г. в бою у деревни Шума близ Алушты у турок было убито 300 человек, русские потеряли 32 человека. Среди раненых был и подполковник Кутузов:
«Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши его между глазу и виска, вышла напролёт в том же месте на другой стороне лица».
Пуля попала полководцу в левый висок, вышла у правого глаза, но не задела его.
Он был прооперирован. Врачи считали рану смертельной.
Однако Михаил Илларионович выздоровел, хотя процесс выздоровления был долгим.
18 августа 1788 г. во время осады крепости Очаков Кутузов был снова тяжело ранен в голову. Ружейная пуля попала Михаилу Илларионовичу в щёку примерно в то самое место, в которое он был ранен в 1774 г. Окровавленный и забинтованный полководец продолжал отдавать приказы. От большой потери крови он почувствовал слабость и был вынесен с поля боя. В письме австрийскому императору Иосифу принц де Линь писал: «Вчера опять прострелили голову Кутузову. Я полагаю, что сегодня или завтра он скончается».
Вот это: «Опять прострелили голову», — звучит прекрасно.
Умела же Екатерина Великая подбирать людей.
Катерина увидела их не сразу. В большом торговом центре было, как всегда, многолюдно, шумно, суетливо. Почему именно сегодня она решила купить себе маленькое черное платье? И именно сегодня захотела крепкого чая с печеньем «Бриз»? Чай с печеньем. Закат на озере. Катя и Слава любили ночные посиделки у воды. В термосе ждал своего часа ароматный напиток с мелиссой и мятой. В пакете благоухало печенье. Ничего вкуснее они не ели. В воде почти отражались звезды, в глазах любимого человека-любовь и нежность. Слава стал первым мужчиной молоденькой стюардессы Екатерины Агаповой. Познакомились они на борту самолета. Он летел в командировку, а Катя вежливо разносила напитки по салону. И, как это бывает в лучших голливудских фильмах-сказках: их глаза встретились и из искры возгорелось пламя. Слава взял у стройной девушки номер телефона, назвав ее «самым шикарным созданием во Вселенной». Их первое свидание состоялось на озере за чашкой несравненного чая, за разговорами о счастье, небе и путешествиях. Поженились молодые люди спустя полгода знакомства. Жизни друг без друга они уже не представляли. Катя окунулась в чувства с головой. По просьбе мужа оставила любимую работу, родила сыновей-близняшек и стала домохозяйкой. Но очень часто во сне она видела небо в обаянии кучерявых облаков и стальных птиц-самолетов. Катя скучала по коллегам и друзьям, с которыми почти не виделась. Сыновья, муж, дом отнимали немало времени. Слава раздобрел на вкусных супах и котлетах. А Катя оставалась все такой же тростинкой с копной каштановых волос и мягким голосом, который она никогда ни разу в жизни ни на кого не повысила. Единственным ее увлечением осталась фотография. Куча альбомов с чудесными снимками. Нетрудно догадаться, что главной темой фото работ женщины было небо: бирюзово-красное, иссиня-черное, хмурое, ласковое, больное, воздушное, дерзкое.
В полноватом мужчине с легкой сединой на висках и черном пиджаке Катерина сразу узнала мужа. Он что-то увлеченно рассказывал невысокой блондинке в зеленом платье. Девушка явно была увлечена собеседником: смотрела на него во все глаза, легко дотрагивалась до руки и улыбалась, улыбалась. Слава вежливо склонял голову, обнимая спутницу, целовал в щеку, заставляя миловидную даму краснеть.
Катерина почувствовала… Конечно, ревность. Конечно, обиду. ТАК он смотрел и на нее. Восемнадцать лет назад. ТАК он целовал ее, тоже заставляя краснеть от слов восторга и любви. И вот сейчас ее муж, не скрывая желания, ведет куда-то юную блондинку, забыв про всё и вся на свете. Ну что ж. Любовь она такая. Закружилась голова. И, позабыв о цели покупки, Катя прошла все-таки в кафе, заказав крепкого чая и печенья. Увы, «Бриза» не было. Подали шоколадное. Пусть будет шоколадное. В принципе, какая теперь разница. Катя заняла столик в самом дальнем углу небольшого кафе. Оттуда было видно все: приходящих и уходящих людей, нерасторопных официантов, даже картинки на стенах соседнего бутика. Слава со спутницей пришли сюда же. Казалось, они не замечали ничего и никого. И, заняв, столик под раскидистым деревом, продолжили общение.
Катя продолжала наблюдать, ругая себя за бестактность. Конечно, она молодая. Возможно, красивее ее. А может, умнее. Но ведь и ей было всего сорок. Совсем недавно она и Слава летали в Грецию, отметить годовщину свадьбы в открытом ресторане. Небо в ту ночь было невероятным: синим-синим в обрамлении колких звезд. Любовь в ее душе совсем не угасла. Катя танцевала с любимым мужчиной под покровом лазурной ночи. Они были счастливы. Был ли счастлив сам Слава? Возможно Катя потеряла себя среди кухонных принадлежностей и стирки, уходу за детьми, садом, домом. Но она всегда выглядела так, как будто сошла с обложки самого модного глянцевого журнала. Не позволяла себе поправляться, не улыбаться, обижаться. Даже на кухне она была королевой. Халаты Катя не признавала. Ее короткие маленькие платьица стали символом женственности и уюта дома семьи Веселовых. Слава как-то устроил ей дикую сцену ревности, когда их общий друг Илюха в изрядном подпитии на одном из праздников осмелился поцеловать ни в чем не повинную женщину. Но это в прошлом. И вот сейчас человек, которому она доверяла, любила всей душой, обнимает другую женщину. А может ей это только кажется. Но отчего-то в эту самую минуту Катя отчетливо вспомнила, как Слава задерживался на работе под любимым поводом. Как убирал телефон во внутренний карман куртки и стирал сообщения. Как уезжала на уикенд без нее-якобы к коллегам. Острая боль пронзила сердце. Быть обмануто некогда дорогим человеком-жестко.Жестоко. И вот он сидит, практически в центре города, в центре жизни, даря нежность не ей. Катя решительно встала и направилась к ним.
- Добрый день, Слава!-она собрала всю свою волю в кулак.-Не знаю, как зовут твою спутницу. Я -Катя. Жена Вячеслава Веселова.
-Катя.-я тебе все объясню, это…-Слава густо покраснел.
- Не стоит. Ваше дружеское (и не только) очарование говорит само за себя, -она мягко улыбнулась, и не повышая как всегда тона, добавила:
— Слава, вы чудесно смотритесь вдвоем. В принципе имя дамы мне неинтересно. Но как ты мог променять наше небо на землю?
И женщина в маленьком коричневом платьице с копной каштановых волос удалилась из кафе. С высоко поднятой головой. Красивая. Молодая. Неземная.
Катя вышла на улицу и скорым шагом направилась к набережной. Начинался дождик. Зон, как назло, она забыла дома. Не помеха! На набережной было пустынно. Небо окрасилось в самые разные цвета. Оно переливалось красным, тут же переходило в белый, зеленый и даже оранжевый цвета. Катя подняла голову. Мелкий дождик охладил ее пылающие щеки приятной влагой.
— Девушка, Вам нехорошо?-за спиной она учлышала чей-то мягкий голос.
Обернувшись, Катя увидела крепкого мужчину в военной форме.
— Не стоит подставлять свое прекасрное лицо на растерзание небесных непорядков. Может быть, чаю?
— Небо не может принести беды,-ответила неслышно Катя,-беды приносят люди. А небо-всего лишь тонкая материя наших с Вами мыслей.
— Да Вы философ. И причем очаровательнейший. Может, все-таки чаю? Через сто метров есть отличный ресторан, в котором подают изумительный напиток с нотками Веры, Надежды и Любви. Уверен, именно их Вам и не хватает сейчас. А дальше-только тепло. После чая только так.
Катя подошла к абсолютно незнакомому мужчине и ослепительно улыбнувшись взяла под руку. После чая всегда тепло. Главное, когда есть с кем разделить послевкусие.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород
Из дневника корнета Оболенского: «Третьего дня прибыли в уездный город N. Выпилив местном трактире все шампанское и весь коньяк. Перетрахали всех модисток взаведении мадам Жози. Выбили стекла в земской управе, трактир сожгли.
Вчера выпили весь самогон, земскую управу сожгли, кабаки и заведение мадам Жози лежат в руинах, пользуем светских дам и монашек. Сегодня утром в наш полк прибыл поручик Ржевский и тут такое началось!..»
Об эффекте «плацебо» знают почти все более-менее образованные люди, а необразованные, к счастью, — не все… Мою дальнюю родственницу замучил жалобами на своё здоровье (и здесь болит, и тут ноет, и давление скачет, и пульс повышен, и дыхание перехватывает, и желудок болит, и голова — короче, болит всё, включая протез на правой ноге) семидесятилетний родственник. Бесконечные жалобы по телефону каждый вечер. Мужу моей знакомой так надоело слушать эти жалобы вполне здорового на вид не выглядевшего на семьдесят родственника жены, что он пошёл в аптеку, купил обыкновенный глюканат кальция, положил его во флакон с надписью на не нашем языке, скачал в Интернете инструкцию к слабительному препарату на том же языке, положил флакон и эту инструкцию в красочную коробку с надписью на том же заморском языке, упаковку сфотографировал, и показал фотографию тестю, рассказав, что это новое экспериментальное чудо-лекарство, стоит бешеные деньги (731 доллар, что в переводе — 28 тысяч 509 рублей за упаковку — а это четыре пенсии тестя), и что лекарство это можно найти пока только в Европе, в Германии, где сейчас находится в командировке коллега по работе, и он его купит и привезёт через десять дней, деньги уже переведены ему на карту, деньги тестю возвращать не надо — это подарок.
Все эти десять дней тесть спрашивал, когда же, наконец, привезут эти чудо-таблетки, без которых он умирает. Короче, выпил тесть 20 таблеток безвредного глюканата кальция и стал, как младой юноша: ничего не болит, сердце не ноет, пульс не скачет, дыхание не перехватывает. На своём дачном участке работает, как трактор, — не угнаться. К слову сказать, образования у него, четыре класса и коридор со средней оценкой в аттестате два с плюсом.
И тут у моей жены занемогла подруга лет сорока пяти — симптомы те же — болит всё и всегда. И такие же бесконечные жалобы каждый вечер по телефону. Я возьми и посоветуй провести ту же самую операцию «плацебо» для срочного излечения подруги.
А-ха! не на ту напали! Подруга эта — она же с высшим образованием — не лыком шита и не пальцем делана — засела за словарь и инструкцию перевела! Что с ней было! Короче, весь эффект «плацебо» — псу под хвост. А жене — неоднократно высказанные обиды за странную шутку.
Мораль — хочешь вылечиться, не выпендривайся своим высшим образованием, а верь — и выздоравливай. Двоечник семидесятилетный вылечился же!
Кстати, в американских аптеках несколько лет назад появился препарат Obecalp (Placebo наоборот). Видимо, и на буржуев «плацебо» действует… Тоже, видимо, плохо в школе учились…
Я хорошо помню, как я родился. Было тихое летнее утро, я лежал в капустной грядке и размышлял над тем, кто меня найдёт. Солнце поднималось всё выше, утренняя прохлада постепенно сменялась дневной жарой, но ко мне никто не подходил. Капуста в тот год уродилась плохо, листья у неё были хилые и тени почти не давали. Лежать становилось неудобно, но повернуться на бок я не мог, поскольку ещё не умел.
Внезапно на моё лицо упала тень. Я зажмурился и почувствовал, что кто-то поднимает меня за узел голубой ленты, которой была перевязана пелёнка. Я открыл глаза в надежде увидеть мою маму, но в этот момент солнце брызнуло мне в лицо своими лучами, и я снова зажмурился. Но и с закрытыми глазами я чувствовал, что кто-то несёт меня по воздуху. Мало того, меня начало мутить, потому что несли меня, постоянно раскачивая из стороны в сторону.
Наконец мне удалось, прищурившись, взглянуть вверх. Но маму я не увидел. Узел ленты был крепко зажат в клюве большой птицы. Аист — понял я! Его широкие крылья мерно вздымались, и я раскачивался в такт этим взмахам. Перед глазами мелькали небо, солнце, иногда крыло заслоняло их, но куда летит эта огромная белая птица, я не знал, впереди была неизвестность.
Постепенно мерное раскачивание убаюкало меня. Но окончательно заснуть не давал какой-то шум снизу. Повернуться я по-прежнему не мог, земли не видел, но слышал, что шум усиливается. Видно, аист стал уставать и опускался всё ниже и ниже. Шум стал разборчивее и оказался человеческими криками:
— Стой, куда!
— Отдай!
— Цыпа-цыпа!
— А ну, дай-ка камень!
— Ты что, с ума сошёл, ребёнка заденешь!
Мимо меня просвистела грязная палка. Крики снизу усилились, послышался шум борьбы. Аист, видимо, совсем выбился из сил, он летел так низко, что я стал замечать верхние этажи домов. Наконец, он приземлился и тяжело побежал, по-прежнему хлопая крыльями. Меня так подбрасывало, что стало совсем худо, и я уже собрался заплакать.
Но тут качка прекратилась. Аист остановился и положил меня на порог какого-то дома. Потом щёлкнул клювом, разбежался и тяжело полетел прочь. Я скосил глаза. Справа от двери, рядом с которой я лежал, висела чёрная стеклянная пластина, на которой большими золотыми буквами было написано «Магазин».
Шум на улице стих, слышались только шаги. Внезапно скрипнула открывшаяся дверь. На порог вышла полная женщина в белом халате, подняла меня и внесла внутрь.
За дверью оказался прохладный зал, в котором длинными рядами стояли маленькие детские кроватки. Некоторые были пусты, но большинство кроваток были заняты, — в них лежали спелёнутые младенцы, такие же, как я. Все они тоже были перевязаны цветными ленточками, только у половины младенцев ленточки были розовые.
Прозвенел звонок. Входная дверь снова распахнулась, и в неё буквально вломился поток людей. Стало шумно.
— Спокойно, граждане! — сказала женщина в халате, — Всем хватит! А вы, дамы, лучше готовьте деньги заранее!
Женщины встали в очередь, мужчины отошли к окнам, стало относительно тихо.
Не прошло и десяти минут, как меня купила моя мама. Вот и всё!
Дело было в Сальских степях. Снимался фильм о гражданской войне. Лето, жара под сорок, сухая степь, убийственное солнце. Сложная батальная сцена — белые атакуют, их косят из пулемета.
Директор фильма, как было заведено в те времена, договорился с ближайшей военной частью, и еще на рассвете на площадку привезли роту солдат.
Часа три их одевали, гримировали, вооружали. Потом ассистенты расставляли «беляков» в цепь, объясняли, как правильно падать, и что ни в коем случае нельзя смотреть в камеру.
Когда солнце начало припекать, прибыл режиссер. С удовольствием оглядел готовую к бою массовку и задал ритуальный вопрос бригадиру пиротехников:
— Ну что, Коля, можно начинать?
— Нет, конечно! — охладил его творческий пыл пиротехник. — Презервативов же нет!
Оказывается, главный «боеприпас» кинематографической войны состоит из резинового «изделия N2», в которое заливается красная краска и опускается маленький пластиковый электродетонатор с тонкими проводками.
Затем презерватив завязывается узлом и приклеивается пластырем к фанерке, которая, в свою очередь, приклеивается еще более широким пластырем на тело «белогвардейца» под гимнастерку.
В нужный момент нажимается кнопка, грамм пороха в пластиковом детонаторе взрывается, и сквозь свежую дыру в обмундировании красиво летят кровавые ошметки, а иногда даже дым и пламя.
— Я сколь раз говорил дирекции, чтоб купили презервативы, а они не чешутся! У меня же все готово, — завершил просветительскую речь пиротехник, указав на штабель фанерок, мотки проводов и бадью алой «крови».
Режиссер мгновенно вскипел и покрыл директора картины вместе с его администраторами массой слов, которые в те времена считались непечатными. Завершив все это обещанием немыслимых кар, он дал срок на доставку презервативов — десять минут.
Администраторша Марина, девица двух метров ростом и весом за восемь пудов, которая отвечала за подобный реквизит, мгновенно оказалась в студийном «уазике». «Уазик» сорвался с места и помчался в облаке белесой пыли к ближайшему городку.
Не успел притормозить возле единственной аптеки, как Марина уже взлетела на крыльцо. Очередь старушек оторопела, когда в торговое помещение ворвалась гренадерского роста массивная девушка — распаренная, красная, запыхавшаяся, словно бегом бежала эти несколько километров, на потном лице разводы серой пыли.
— Вопрос жизни и смерти!.. — воскликнула девушка, задыхаясь. — Я вас умоляю!.. Срочно… Пропустите, без очереди…
Бабушки испуганно расступились. Марина просунула голову в окошечко:
— Я вас умоляю… Вопрос жизни и смерти… Срочно… Сто штук презервативов!
Пожилая аптекарша, напуганная криками о жизни и смерти больше других, впала в ступор. Механически, как робот, она извлекла из нижнего отделения шкафа картонную коробку и принялась заторможенно выкладывать на прилавок пакетики, считая их по одному.
— Женщина! — возопила в отчаянии Марина. — Я вас умоляю! Считайте быстрее! Меня там рота солдат ждет!
Автор: Виктор Мясников
Милена всегда была необычным человеком, начиная от внешности и заканчивая характером. Непростой нрав, упрямство и огромная внутренняя сила, желание нравится всем и не нравится никому, умение создавать проблему из ничего-вот ее скромные девизы по жизни. Ни с чьим мнение она не считалась, даже если была неправа категорически. Первой любовью Милены стал старшеклассник Миша-ничем непримечательный гений с кучей комплексов и отсутствием волос. Он много ругался матом и совсем не умел ухаживать. Ненавидел писателя Гоголя и учительницу иностранного языка Яну Ильиничну. Яна Ильинична, хотя сама ненавидела Гоголя, требовала от Миши выполнения заданий по своему предмету и частенько вызывала родителей. Милена любила Гоголя. Мечтала увидеть его в живую и задать пару вопросов- о жизни, любви, вурдалаках, и, конечно, смерти. Милена хорошо изучила Фрейда и свои странные желания оправдывала любовью к темным личностям, долгим поцелуям, черно-белым снам и песням Робби Уильямса. Миша часто убегал с их свиданий пораньше, оправдывая собственную трусость футболом и мытьем полов в ванной. А когда Милена заявила, что хочет заснуть с Гоголем, сменил номер и мечтал переехать на улице Свободную, что в десять километрах от их района. Милена сказала, что он глубоко пожалеет, когда ее мечта исполнится, плюнула через плечо три раза и уехала на выставку импрессионистов в ближайший музей.
Там среди подвыпивший публике девушка познакомилась со скромным писателем. Егор писал о пожарах, виселицах, любви к высоким и старомодным дамам из тридцать первого века, смачно целовал дамам руку и звучно отхлебывал дешевое шампанское. Закатывая синие глаза, обещал в ближайшую же неделю прочитать необычной знакомой отрывок из своего нового романа «Заснуть рядом с трупом осени».Милена, широко раскрыв рот и глаза, слушала гениального автора, лихорадочно соображая куда же им поехать отужинать в дождливую и холодную ночь.
— А как твоя фамилия, о великий гуру слова?-Милена склонила голову перед мастером.
— Моя фамилия ни о чем тебе не скажет, превосходная нимфетка. Гоголь я!-и писатель Егор трижды сплюнул через плечо.
Милена, почти упав в обморок, твердо заявила, что влюбилась с первого взгляда, что дома у нее только два хомяка и рыбка, зато есть портвейн и сыр. Они смогут почитать друг другу вслух. А потом, как лягут карты или простыни. Решит сам Гоголь.
Все-таки мечты сбываются, подумала Милена, вызывая такси до ближайшего будущего.
Ольга Тиманова
Если бы любовь можно было сравнить с вещью, стало бы проще и понятнее. Но, черт побери! Вещь-это рамка на комоде, кусок торта, игрушка из детства, чашка. Любовью занимаются и дышат. И как противно бывает ото того, что ты не можешь прикоснуться к объекту желания и чувств, которые, как океан: бушуют и клокочут. Скорее всего, любовь-это неизлечимая болезнь. А если она лечится, тогда это просто легкое заболевание. Совсем незаметное. Потому что, если по-настоящему: от невозможности быть рядом сводит скулы, руки, уста, которые не могут испить желанного нектара, пьянящего, наркотического. И кажется мир тусклым и паршивым, даже если по глазам бьет июньское солнце, а за окном не одна, а три радуги. Ты ждешь звонка и послания, потому что без звонком и посланий ты простой овощ, передвигающийся по Планете. Ты манекен среди других таких манекенов. Любовь — она одна. Она успевает за один день превратить тебя из королевы в слугу и наоборот. И от зашкаливающих эмоций ты начинаешь по-другому мыслить. Да и мыслить тут нечем: в голове сидит Некто, ради которого ты продолжаешь заваривать кофе и вспоминать запах желанных губ, которые так и норовят татуировкой вонзиться тебе под кожу…
Ольга Тиманова «Лекарство от тебя»
Анна Валерьевна умерла достаточно спокойно. Инсульт произошел во сне, и потому проснулась она уже не у себя в кровати, а в просторной комнате с множеством других людей, как и она, ожидавших увидеть нечто иное. Потолкавшись среди народу и выяснив что к чему и где, Анна Валерьевна протиснулась к большому справочному бюро, которое сначала направило ее обратно в очередь, потом на выход и только с третьего подхода (к вящему удовлетворению Анны Валерьевны, ибо и не таких бюрократов штурмом брали) операционист удосужился пробить ее по базе данных и сообщил:
— Вот распечатка кармы, третий кабинет направо за левым углом — получите комплектацию. Потом подойдете. Следующий.
Анна Валерьевна послушно взяла распечатку, ничего в ней не поняла и проследовала в указанном направлении.
— Карму давайте! — Анна Валерьевна подпрыгнула от неожиданности.
— К-карму?
— А вы можете дать что-то еще? — цинично поинтересовались за стойкой и буквально вырвали из рук Анны Валерьевны распечатку. — Так, карма у вас, скажем прямо, не ахти. Много с такой не навоюешь.
— Я не хочу воевать — испуганно пролепетала Анна.
— Все вы так говорите, — отмахнулись от нее и продолжили, — на ваше количество набранных баллов вы можете купить 138 земных лет человеческой жизни, 200 лет птичьей или лет 300 в виде дерева или камня. Советую камнем. Деревья, бывает, рубят.
— Сто тридцать восемь… — начала было Анна Валерьевна, но ее опять перебили.
— Именно сто тридцать восемь лет стандартной и ничем не примечательной жизни, заурядной внешности и без каких-либо необычностей.
— А если с необычностями… Это я так, на всякий случай… уточняю…
— Ну, выбирайте сами. Необычностей много. Талант — 40 лет жизни, богатство — в зависимости от размера, брак, честно вам скажу, полжизни гробит. Дети лет по 15 отнимают… Вот вы детей хотите?
— Нет… то есть да… двоих… нет, троих…
— Вы уж определитесь.
— Брак, троих детей, талант, богатство и чтобы по миру путешествовать! — на едином дыхании выпалила Анна Валерьевна, лихорадочно вспоминая чего ей еще не хватало в той жизни, — и красоту!
— Губа не дура! — хмыкнули из-за прилавка, — а теперь, уважаемая Анна Валерьевна, давайте посчитаем. Брак — это 64 года, остается 64. Трое детей — еще минус 45. Остается 19. Талант, допустим, не мирового масштаба, так, регионального, ну лет 20. А богатство лет 20 минимум. Лучше надо было предыдущую жизнь жить, недонабрали лет.
— А вот… — прикусила губу Анна Валерьевна, — если ничего…
— А если ничего, то 138 лет проживете одна в тесной квартирке, достаточной для одного человека и при здоровом образе жизни в следующий раз хватит на побольше лет — отбрили Анну Валерьевну.
— И ничего нельзя сделать?
— Ну почему же? — смягчились за прилавком, — можем организовать вам трудное детство — тогда высвободится лет 10. Можно брак сделать поздним — тогда он не полжизни отхватит. Если развод — еще кредит появится, а если муж сатрап, то авось и талант мирового масштаба сможем укомплетовать.
— Да это же грабеж…
— Свекровь-самодурка карму неплохо очищает, — проигнорировали ее возмущение и продолжили, — можно вам добавить пьяного акушера и инвалидность с детства. А если пожелаете…
— Не пожелаю! — Анна Валерьевна попыталась взять в свои руки контроль над ситуацией, — Мне, пожалуйста, двоих детей, брак лет этак на 40 по текущему курсу, талант пусть региональный будет, ну и богатство чтобы путешествовать, не больше.
— Все? Красоты вам не отсыпать? У вас еще 50 лет осталось… нет? Тогда комплектую… — девушка за прилавком достала кружку и стала высыпать в нее порошки разных цветов, приговаривая себе под нос: «брак сорокалетний, есть, дети — две штуки есть, талант… талант… вот пожалуй так, деньги… сюда, а остальное от мужа еще… Все!»
Анна Валерьевна недоверчиво покосилась на полулитровую кружку, заполненную цветным песком, которую ей протянули из-за прилавка.
— А если, скажем, я талант не использую, я дольше проживу?
— Как вы проживете — это ваши проблемы. Заказ я вам упаковала, разбавите с водой и выпьете. Товары упакованы, возврату и обмену не подлежат! Если вы пальто купите и носить не будете — это уже ваши проблемы.
— А…
— Счет-фактура вам, уверяю, не пригодится.
— А…
— Да что вы все «А» да «А»! судьбу вы себе выбрали, предпосылки мы вам намешали, все остальное в ваших руках. Кулер за углом. Следующий!
Последнее, что успела подумать Анна Валерьевна перед собственными родами, было: «Вот вроде все с моего ведома и разрешения, а такое ощущение, что меня все-таки обдурили». Хотя нет, мимолетной искрой у нее в мозгу успела пронестись мысль о том, что ей интересно, как ее назовут.
Автор — Алиса Пермякова
Юля опять где-то задерживалась. За последние месяцы она сильно изменилась: новая прическа, духи (более терпкие-не свойственный ей аромат), сделала татуировку на запястье, почти не готовила. Конечно, они могли себе позволить заказывать еду на дом. Не в этом дело. Но и он, и дети все чаще скучали по Юлькиным оладушкам с джемом и салатику из кальмаров. Она словно не замечала ни мужа, ни детей. Да ладно его. А Ксюха с Дениской при чем? Денис занял второе место на соревнованиях по каратэ. Юля в тот день опоздала на сорок минут. Денис может потому и занял второе место-то? Ох, ладно. Дима отгонял от себя дурные мысли. Что не говори, а детей жена обожает. Ну, работа. Пробки. Встречи. Хотя, кого он обманывает. Тряпка он. Только слепой не увидит. Жена изменяет некогда любимому мужу. Об этом говорит всё. И новомодный имидж, и полной отсутствие интереса к семье. Жена забросила дом и любимых лошадей. А он, словно обиженная школьница, надув губы, предъявлял ей лишь одно: «Ну могла бы позвонить, Ксюшка не засыпает без мамы!». Смех. И правильно его не любила теща. Слабак. Жена гуляет с кем-то, а он варит борщ и подтирает пол после кошки.
Юля пришла в одиннадцать двадцать. Дети давно спали. Ксюшка покапризничала, но заснула почти сразу. Денис на час раньше. Намотался за день: тренировки, задания. Дима сидел на кухне, читая старый журнал. Конечно, его увлекательное чтение журнала о лошадях было полнейшим притворством. Скакуны, поло, Англия! Он изо всех сил хотел швырнуть в стену вазу! Он хотел разлить по полу приготовленный борщ! Он искренне мечтал залепить жене пощечину и заорать на весь дом благим матом! Но дети спали. Хотя, Гошку, его приятеля, это не останавливало. Он орал на жену по поводу и без: яичница холодная, штаны не поглажены, медленно причесываешься и так далее, и тому подобное. Возможно, Гошкина жена и молчит, как рыба. Хотя… Развелись бы они что ль.
— Не спишь?- Юля вошла на кухню, принеся с собою незнакомый аромат жасмина и грусти.
— Не спится,-Дима смотрел на нее во все глаза.
Чужая и родная. Она была похожа на глупую студентку. Нет. Он врет снова сам себе. Юля была похожа на уставшую путешественницу, случайно зашедшую на огонек в забытый Богом отель. Она была ярко накрашена. Новое платье. Красивое. Сиреневое с глубоким вырезом. Жена ненавидела сиреневый цвет. Он знал об этом прекрасно. В их некогда уютном доме не было и намека на сиреневые тона. Ни полотенец, ни простыней. Новая любовь жены сиреневолюбитель? Дмитрий поразился сам себе. Он начал язвить? Уважение, брат! Он сам себе пожал руку.
— Дети, конечно, спят? — Юля села на стул, — устала смертельно.
Никто не сомневался, черт тебя дери! Внутри у Димы все клокотало. Огонь сжигал нутро. Пламя больно полоскало сердце и душу. Слабак!
— Спят, Юль. Работы много? — Дима снова и снова ненавидел себя за малодушие, но ничего поделать не мог.
— Да. Заказы подвернулись из Токио. Начальник, как с цепи сорвался. Еще и приставили курировать новичков…- Юля осеклась и закусила губу.
Они оба все прекрасно поняли. Без лишних слов. Жена спокойно встала и удалилась в спальню. Ночь продолжала свой путь по планете. В высотной многоэтажке свет горел только в одном окне, где на кухне, за круглым столом сидел усталый мужчина. Дима выключил ночник и вышел на балкон. Самые ужасные мысли он отогнал. Ни к чему это. В бездну всегда успею. Дети. А Юля? Когда он упустил всё и вся? Ведь любви четы Гузеевых завидовали все. Да тот же Гошка. Красивые, здоровые, талантливые, сильные. Юля, безусловно, сильнее. Но ведь он принял ее. И она. Или так ему казалось в пылу страсти и буйства чувств? Не казалось. Безусловно, теща подливала масла в огонь, называя Димку при всех «рохлей и тютей». Мол, Юльке не такого мужика нужно. А смелого и хваткого. Ну не хваткий он. Юлька в этом плане мудрее. Да и сама жена не раз ссорилась с мамашей из-за него. Дима посмотрел с балкона вниз. Страшно не было. Если бы все всегда решалось так просто. Раз. И силой мысли перенести себя в другой мир, где нет боли и мучений. Он неистово хотел к жене. Но к прежней — милой и ласковой, немного сумасбродной, но бесконечно родной и обаятельной. Его Юля была иной. Он готов был согласиться со всем. Что часто вел себя по-дурацки, потакая семье в мелочах и не только. Не проявил твердости тогда, когда жена хотела бросить работу и пойти учиться на дизайнера. А стабильность? Юлечка, ведь близко к дому! Идиот! Захотелось курить. Димка не курил лет двенадцать. Настояла теща. Снова теща! Ирина Юрьевна. Да чтоб Вас! Порывшись в кухонном ящике, Дима извлек помятую пачку сигарет. Гошка тогда забыл вроде на одной из посиделок. Любил он Гошку. Несмотря на его демонический характер и желание поработить мир. Гошка был собой. А он — нет. А Юлька была собой? В начале их совместной жизни — да. Жена была и остается яркой женщиной. Царицей! Димка сам так её и звал. Но, видно, любой женщине, хочется быть прежде всего женщиной. А может быть потом и царицей, и кухаркой, и матерью двоих чудесных детей. Часы показывали двенадцать сорок три. Где-то в глубине квартиры пиликнул телефон. Не его. Свой он поставил на беззвучный режим, дабы не тревожить детей. Жены наверняка. Дмитрий прошел в прихожую. Из Юлиной сумочки снова донеслось слабое пиликанье. Он достал мобильный, проклиная себя за дерзость. Но не мог он иначе! С экрана на мужчину смотрело тринадцатое сообщение от Виктора. «Ты прекрасна, Юлечка! Я люблю тебя! Давай же увидимся снова? Ответь, прошу!»
Виктор, значит. Нет. Не начальник. Видно, навязанный стажёр. Или как его там. Виктор, дьявол! Ревность облила холодным душем с ног до головы! И долго они? Ах, да! С того момента, когда ненаглядная жена сменила имидж! Вся такая неестественная и лживая! Пусть катится тогда к стажёру. Дети будут с ним! Новая любовь, новая жизнь! Это что ж за Виктор такой, ради которого жена даже детей забывает поцеловать? Он интересуется лошадьми и дизайном? Он тоже набивает тату и жить не может без моря?
Дмитрий достал из холодильника початую бутылку вина. Гоша, дери тебя за ногу! Ну ничего! Сейчас как раз-случай! Он налил полный стакан и залпом его осушил. Алкоголь змеёй проник внутрь. Его охватил страх. Но не страх за семью или себя. За нее. Он понял одно. Пусть. Что-то и было с этим стажером-лошадником может быть. Пусть она и спала с ним, называя ласково и нежно, как и его когда-то. Не отдаст даже под страхом смерти никому. Заберет силой. отравит ядом, ударит словом, изувечит проклятьями, в конце концов! Юля только его. Вино разлилось буйной рекою, навязывая самые некрасивые мысли. Захотелось подойти к жене, обвить руками горло, и.поцеловать. Сильно, страстно. Как когда-то давно. Недавно. Почти вчера.
Ужасно болела голова и горло. Часы на столике в зале показывали восемь утра. Суббота. Дмитрий осмотрелся по сторонам. Как-то он добрался до дивана. Не раздетый, укрытый коричневым пледом. Кошка спала рядом, мурлыча как ни в чем не бывало. На столике стоял стакан воды. Значит, жена уже встала. Дима выпил воду и прошел в ванную. Дверь была заперта. Он услышал приглушенный голос жены. Она что-то быстро объясняла, почти срываясь на хрип.
Дима прошел на кухню, поставил чайник. Юля вошла, завернутая в махровое полотенце. Родная, с мокрыми волосами, которые тонкими линиями спадали на ее плечи. Жена была невероятно бледная, но все равно прекрасная и неземная. Любовь не выбирает внешность. Она выбирает душу.
— Ты вчера был пьян, Дим,-Юля подошла к нему близко,-я не стала тебя будить, укрыла только, чтоб не замер.
— Спасибо,-в горле пересохло, — Юль, я все прочел, прости.
Дима опустил глаза. Жена взяла его за руку и поцеловала.
— ТАМ больше ничего не будет,-из ее красивых и больших глаз потекли слезы, — Я не знаю, что это было, Дим. Но когда вчера я увидела тебя, лежащим на диване… Ты никогда не казался мне таким.
— Еще более жалким?-муж не дал ей договорить.
— Нет!-она почти крикнула,-близким и измученным. Ты держал в руке мой телефон. Дышал тяжело и часто. Я испугалась за тебя, Дим, — и Юля снова расплакалась от обилия эмоций.
Дима обнял жену и зарылся в мокрую шевелюру. От нее не пахло ни жасмином, ни сиренью. От длинных и сырых волос шел невероятный аромат свежести. Она прижалась к нему, как тогда, на третьем свидании в деревне, когда они попали под ливень. Под навесом заброшенного сарая они впервые поцеловались. И от Юльки пахло также! Свежестью, лаской. Наверное, именно в ту весну Дима и влюбился в будущую жену.
— Я не хочу ни о чем тебя спрашивать, Юль,-Дима разлил по чашкам ароматный, сваренный кофе, — Захочешь-расскажешь. Сейчас я не готов к откровенному разговору. Прости меня, если сможешь за то, что не стал тем, кто тебе нужен…
— Дим…
— Не перебивай, Господи!-он стукнул кулаком по столу,-Прости!Мне нужно время, как бы не банально не звучало сие.
— Я понимаю, прости и ты,-Юля снова заплакала, закрыв лицо руками.
Он смотрел на нее, пытаясь увидеть что-то новое в жене. Перед Димкой на стуле сидела маленькая девочка, натворившая глупостей, видно сама не желая того. Плакала, закрывая личико руками, вымаливая прощения и ненавидя себя наверняка. Сам не желая того, он заплакал тоже. Пусть слабак. Как хотите, теща, Гоша… И весь мир сразу! Он подхватил любимую женщину на руки и крепко прижал к груди. Жена тяжело вздохнула и обвила его шею руками. Их сердца бились в унисон. Так было всегда. А что было раньше-сгорело в пучине терзаний. А с них итак достаточно.
Прощаю тебя сегодня.
Вчера.Послезавтра. Снова.
Разверзнется преисподняя,
и станет так мало слова.
Люблю тебя! Обещаю!
Менять не хочу в нас много.
…за чашкой любви и чая
нас новая ждет дорога.
Ольга Тиманова, Нижний Новгород
В качестве эпиграфа: «Свет праведных весело горит» (Притчи 13:9).
У каждого из нас есть воспоминания детства, которые прочно врезались в память и оставили след в душе. То, чем я хочу поделиться, не просто запомнилось, но и оказало определённое влияние на дальнейшую жизнь.
Моё детство и отрочество прошли в сибирском селе, куда родители привезли меня из солнечного Сочи. Добрую часть сельчан составляли так называемые гонцы за длинным рублём. Но были и такие, которые оказались в северной глуши волею судьбы, а точнее — бывшего руководства страны. Их называли ссыльными немцами. Многие из них были христианами-лютеранами. Вот об этих людях я и хочу рассказать.
Впервые слово «лютеране» я услышала от мамы. Не зная, что оно означает, я лишь поняла, что это — какие-то странные люди, которые верят в Бога. Также знала, что по воскресеньям они собираются семьями, читают Библию и поют псалмы. А ещё — не употребляют алкоголь, не курят, не сквернословят и ни на что не жалуются. В общем, не такие как все.
Молоко, творог и сметану мы брали у так называемых «частников». В качестве таких людей моя мама, коммунистка-активистка, предпочитала немцев-христиан, объясняя свой выбор просто: они порядочные, не обманут. По этой же причине заказывала им к праздникам фаршированную щуку, особый домашний хворост или ещё какую-нибудь вкуснятину.
Нередко за молоком отправляли и меня. Мне предписывалось здороваться с хозяевами, забирать молоко и уходить. Общение с детьми верующих не приветствовалось, как и принятие приглашения зайти в дом. Видимо, мои родители опасались, что эти люди научат меня чему-нибудь неправильному. Знали бы они, что таковое было проще подхватить в «дочках» КПСС — пионерской и комсомольской организациях, а не в протестантской общине. Скольких бы ошибок избежала я в жизни, если бы тогда сблизилась с этими благочестивыми людьми! Но, увы, в советской стране Бога считали пережитком прошлого.
Тем не менее, я иногда бывала в домах лютеран, и даже поверхностное общение с этими людьми оставило в моей душе определённый след. Запомнилось их неподдельное радушие и доброта, оптимизм и миролюбие. Но главное — в этих людях было что-то такое, чего я в те годы объяснить не могла. Уже гораздо позже я поняла: это был свет. Он шёл изнутри наружу и был виден во всём: словах, поступках, взглядах. Этот свет ощущался и в доме. Я бы сказала, он был осязаем на физическом уровне, когда ты понимаешь, что тебе здесь хорошо и уходить совсем не хочется.
В детстве, как говорили, из-за смены климата, меня одолевали фурункулы и ячмени. И моя мама, партработник, отправляла меня… заговаривать их к пожилой христианке, потому что врачи только и могли, что прописывать антибиотики и обрабатывать уже вскрывшийся нарыв. А эта женщина прикладывала к моему глазу чистую материю, шептала молитву и говорила мне: «Этот ячмень засохнет, только верь». И буквально через день-два он действительно исчезал, даже не созрев. Только став христианкой, я поняла, что женщина ничего не заговаривала, а использовала веру и молитву. Да-да! Помните, как это описано в Библии? «Бог же творил немало чудес руками Павла, так что на больных возлагали платки и опоясания с тела его, и у них прекращались болезни…» (Деяния19: 11−12). Жаль, что к этой милой женщине меня отправляли только с фурункулами и ячменями. Глядишь, я избежала бы набора хронических недугов.
Ещё запомнилось, что в доме этой женщины, как и в домах других лютеран, не было никаких икон, с которыми в нашей стране всегда ассоциировалась вера в Бога. И однажды, когда мне было лет тринадцать, я спросила об этом. И получила ответ, что Господь — не на иконе, а в нашем сердце, если мы верим в Него. Что? В нашем сердце? Конечно, мне это было непонятно. И хотелось поспрашивать об этом ещё, но женщина мягко свернула разговор и поспешила со мной попрощаться. Что ж, это и понятно: говорить о Христе с дочкой членов КПСС было делом рискованным. Весь тот вечер я донимала родителей вопросом, уверены ли они в том, что Бога нет и многочисленными «почему?» Но чего я могла ожидать от ослеплённого коммунистической идеологией разума?
Остались в прошлом сибирское село и лютеране. Жизнь шла своим чередом: учёба-работа-замужество. Всё как у всех. Прошли годы, прежде чем я нашла ответ на свой главный вопрос.
Сыграло ли знакомство с лютеранами какую-то роль в моём духовном становлении? Полагаю, да. В своих поисках смысла жизни, пройдя через философские труды и другую литературу, я стала жаждать встречи с Богом. Пару раз заходила в православный храм, но… не увидела там и лучика того света, что наполнял дома лютеран. Не увидела его и в жизни людей, называющих себя православными. По сути, они ничем не отличались от людей неверующих. Нет, религия меня не интересовала. Мне нужен был Бог! И эта судьбоносное знакомство состоялось.
Друзья, как мы можем свидетельствовать этому миру о Христе? Конечно, словами. Но христиане 70-х не могли благовествовать. Они даже не имели возможности прилюдно открывать свои Библии. Тем не менее, они свидетельствовали о Господе куда сильнее, чем многие из нас. Чем? Своей собственной жизнью. Они были светом, который видели и коммунисты, и просто атеисты, и такие как я, взращенные на советской идеологии подростки.
«Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы» (Матфея 5:14).