Акбар Мухаммад Саид
Глава -3 (Песня ценою в жизнь)
Не смотря на то, что я просил держать в тайне наше послесвадебное неприятное событие, весть о моём «ранении» разнеслась по Душанбе довольно быстро. Вот тут - то я начал нервничать очень сильно. Кто - то позвонил Маме и начал выражать сочувствие по поводу случившегося со мной, а она не была в курсе. Началась паника! Да ещё какая! Мои родные думали, что меня как минимум тяжело ранили, и что я нахожусь в коме или в тяжелом состоянии, раз по традиции, как это было принято в нашей семье, не приходил проведать родных утром. Нужно было идти к Маме, успокоить её и Папу…
Мою руку лечил сосед, врач. Его сын Володя примерно год играл у меня в группе барабанщиком, до Рустама. С Володей мы учились в одной школе. Его свадьбу я проводил сам, с моей «бандой» Ох и весёлая же была свадьба! Плясали без устали все! Жених с невестой не были исключением. А потом, по нашей традиции, Володя сел за «кухню», так музыканты называют ударную установку, и поиграл с нами один «замес». То есть 3−5 песен. Отстучал положенное, и снова пустился в пляс. По традиции съезжались музыканты и отдавали дань уважения и «долг». В Душанбе было принято взять хоть один замес в честь коллеги, если женился музыкант. Или если выходила замуж «музыкантша». «Чуваки и чувихи» соблюдали традиции и приезжали на свадьбу, чтобы предложить свои услуги. Очередь была достаточно длинной… Как ни - будь расскажу вам о том, как проходила моя свадьба. Это был хоть и не долгий, но довольно «сильный» марафон Нон стоп. Кульминацией моей свадьбы было моё пение, но, об этом в другой раз…
Мама Володи тоже была врачом. И что самое странное, она однажды лечила меня, когда я сильно поранил безымянный палец левой кисти! Это случилось, когда мне было примерно лет 12−14. Я порезался о разбитый кувшин. Острый осколок скользнул по суставу и глубоко вонзился в плоть. Увидев кровь, старшая сестра побледнела и хотела позвонить Папе на работу, но я попросил Дилором не делать этого. Быстро перевязал рану и побежал к Володе домой. Тётя Нина встретила меня со спокойным видом, провела на веранду, и попросила дочь Лёлю принести аптечку. Обработав рану, наложила повязку и наказала держать руку поднятой. То есть не опускать руку вниз. Так я и ходил весь день. С прижатым к груди локтём, и с перевязанным безымянным пальцем у щеки. Т. Нина ежедневно делала мне перевязки и давала советы по уходу за рукой. Она же и научила меня пользоваться резиновым мячом для разработки пальцев. Ровно через 20 лет история повторилась, но теперь меня лечил уже её муж дядя Мухамаджон…
- Акбарджон, у вас тут не один, а сразу два пореза, сказал мне сосед, сняв временную повязку, которую заменял национальный поясной платок, и осторожно разжал мои пальцы…
- Как два? Где ещё? Я удивлённо опустил взгляд в сторону руки, и увидел приличную рану на мизинце… Признаюсь, ранее мне не приходилось видеть на себе такие глубокие порезы, и это ввергало меня, отчасти, в шок.
-Мизинец повреждён, очень серьёзно. Не буду скрывать. Рана от ногтя и во внутрь, прямо к суставу. Вы можете пошевелить пальцами?
- Да, ответил я, но с большим трудом. Мне очень больно…
-Попробуйте пошевелить пальцами. Медленно, без особых усилий. Очень осторожно.
Я попытался сжать пальцы в кулак, и взвыл от жуткой боли? Чёрт побери! Как терпели Советские разведчики и офицеры в ВОВ адскую боль, когда их пытали фашисты?! Боль отдавала в левую трапециевидную мышцу, рука отнималась, жуткие боли временами перекашивали левую часть лицевых мышц. Я не удержался и начал выть и откидывать голову назад от боли, которую ранее не испытывал, хоть по натуре не был слабаком. Средний палец сгибался скачками, будто у робота, мизинец был холодным, я его не ощущал вообще! Вновь хлынул поток крови из ран, и мне стало дурно…
- Всё понятно, Акбарджон, не делайте больше резких движений. У вас задеты сухожилия и кровеносные сосуды. Но, ничего страшного, руку вылечим, будете как раньше радовать нас игрой на гитаре. Главное выполняйте все мои указания. Хорошо?
- Хорошо Мухаммаджон - ака, я сделаю всё, как вы скажите. Прошу вас, спасите мне руку. Я ещё не «наигрался»
-Ну, тогда начали… И да, перестаньте паниковать, иначе перестану вас уважать. Ясно вам?
- Ясно, только это не паника. Мне левая рука нужна не для того, чтобы в носу ковырять…
- Да знаю я, улыбнулся он. Мой Валиджон, так он по Таджикски называл сына Володю, а дочь Лёлю - Лолой, тоже музыкант. Я сделаю всё, что в моих силах.
- И то, что не в ваших, тоже сделайте, промямлил я и понурил голову…
- Кожа на этом участке очень толстая. Вам придётся нелегко. Духу хватит?
- Хватит! Делайте что нужно! Слово даю, ни звука!
Шил он меня вживую. Проклятая слабость! Слёзы от каждого шва брызгали непроизвольно. От каждого стежка струя слезы выстреливала и текла по щекам. Я побледнел, и будто осязал это. Щёки стали холодными, конечности я не ощущал. Наверное, это и к лучшему, подумал я и забылся…
Пол года лечил сосед мою руку. Более 2 - ух лет я разрабатывал левую кисть, сжимал мяч, разогревал, делал специальные упражнения, но былой лёгкости уже не было. При сжимании кисти в кулак, внутри что - то щелкало, и средний палец только потом сгибался. Боли было меньше, но ощущения были довольно неприятными. Ощущение холода в мизинце не прошло. Он стал будто чужеродным органом. Я не осязал верхнюю фалангу на месте раны. О карьере гитариста пришлось забыть навсегда…
Времена настали очень тяжелые. Свадеб, а тем более концертов становилось всё меньше и меньше. Живых музыкантов стали заменять синтезаторы - самоиграйки. Купит такую игрушку самоучка, запомнит пару - тройку кнопок, и будет нажимать до умопомрачения в угоду обкуренной кучке недоумков с автоматами. Такие горе «музыканты» успевали «отлабать» за день на 2−3 свадьбах. Профессиональные музыканты приуныли и стали искать работу. Любую, хоть на стройке, лишь бы прокормиться и не пропасть в этом омуте беспредела и недоразвитости. Были и те, кто не выдерживал. Таких музыкантов, таскали и затаскивали по своим «крутым» посиделкам боевики. Очень многие наиталантливейшие музыканты пропали в то жуткое время. Платили им… наркотиками…
Мне нужно было, во что бы то ни стало поднять сыновей, и потому я решил вспомнить свою профессию юности - столярное дело. Работы было очень много. Так много, что мне приходилось «пахать» по 18 часов в сутки. Я не жаловался. Семья не голодала. Все были сыты, обуты, одеты и не особо в чём - то и нуждались. Мы все ждали… Чего? Лучших времён, мира, покоя, счастья… Окончания войны…
Как - то раз, по старой доброй традиции, у меня дома собрались мои коллеги. Гостили они у меня до вечера, а потом пригласили нас с супругой к себе в гости. Супруга отказалась, но не была против, чтобы я отвлёкся от всего того, что меня окружало в последнее время. Мне хоть временами нужно было отдыхать от вечной гонки за хлебом насущным, чтобы не свалиться. Болеть или хандрить было нельзя, ибо на мне была обязанность главы семейства…
Нас приняла хозяйка квартиры, девушка моего возраста. Я не был с ней знаком, а она обо мне и моём творчестве, наверное, знала больше меня самого. Слухи и местные байки давали о себе знать. В полумраке комнаты ощущался былой покой и уют. Я расслабился. Принесли гитару… Меня прорвало! Такое было лишь единожды, после выступления на конкурсе Юрмала - 90, в моём номере в гостинице Останкино, когда в феврале месяце мне довелось представлять нашу Республику
За годы гражданской войны я написал десятки музыкальных и песенных произведений, которыми я горжусь и по сей день, ибо в них есть часть меня, моего сердца, души, боль, утери, предательство, разочарования и осознание сущности бытия. Я стал учиться углубляться в себя и слышать тишину…
Тихо и незаметно подкралось время комендантского часа. Не смотря на то, что мои друзья «отмазали» меня позвонив супруге, моя душа не знала покоя. Мне НУЖНО было вернуться домой! Не слушая уговоры, я попрощался, и вышел в неизвестность грядущей ночи. Эти 8 часов до рассвета, будут одними из самых долгих и трудных в моей жизни…
Беспредельщики ни раз допекали мне. Однажды меня спас от массового расстрела обычный парень, которого боевики силой и угрозами принудили прильнуть в их состав. Видно мои длинные волосы, или мой дерзкий взгляд не понравился одному из боевиков. Он молча подошел, со всего маху ударил меня по рёбрам прикладом автомата и поволок к группе гражданских лиц, которые ожидали в растерянности и страхе своей участи…
- Командир, этого волосатого убивать нельзя, шепнул мой спаситель предводителю боевиков.
- Почему, загоготал нелюдь, он что, особый?
-Да, ака, он особый, это артист, Акбар. Группа Парвин. Помните? Песня у него есть Зиндаги бувад хато, ману ту шавем гадо. Ту гунохе надори, ман гунахкора. (Наша Любовь и совместная жизнь были ошибкой. Ты и я «обнищали» по этой жизни. Но в этом не твоя вина, а лишь моя) А ещё у него есть песня про футбольную команду Памир. Помир - Помир, ному ту воло, Помир - Помир, боши ту боло.
- Да ладно?! Не шутишь? Ты что, знаешь его?
-Да командир, он пел на моей свадьбе, бесплатно. Даже халат не взял. Этот халат он надел на меня, жениха. А деньги, что ему «налепили», он положил передо мной. Ака, не трогай его, не бери грех на душу. Если хочешь, я встану за него.
-Ты дурак что ли? Тебя за что убивать? А вдруг он не тот артист? Вдруг это очередной лох?
- Он это, я его знаю командир. Я могу попросить его спеть. Его голос ты не спутаешь ака, отвечаю.
-Майли, хорошо, приведи его ко мне…
Меня подвели к нему. Боль в рёбрах была сильной. Мне было трудно глубоко дышать. Видно были поломаны рёбра.
-Ты артист? Спросил он меня, и улыбнулся.
-А ты сомневаешься, ответил я…
-Борзый и дерзкий, сказал он и в голос заржал. Если ты тот, про кого говорит братуха, докажи.
- Как?
-Спой.
- Ещё и сплясать!!!
-Сушай ты, чмо волосатое, я щас тя на ремни порежу! Посмотрим, из чего вы столичные сделаны!
- Меня может ты и завалишь, но когда мои сыновья вырастут, найдут тебя, если доживёшь, и вот прям тут же и порвут, но руками! Без ножа или автомата! Я не чмо! Я Горец!!!
-Ты что, смерти не боишься?!
-Нет, не боюсь. Я Мусульманин! Готов к смерти с первого мгновенья рождения! Свой след на земле я уже оставил. А ты? Что ты оставишь после себя?!
-Философ! Пой, или убью!
-Отпусти людей, спою. Слово даю. Они мирные жители. Добрые они, простые граждане, я многих из них знаю! (Я не знал ни одного человека из тех, которых они готовились пустить в расход)
-Гап нест - базару нет. Пой. Если ты тот самый артист, мы тебя не тронем.
Пришлось петь… Наверное, это был самый трудный мой «концерт» за всю мою карьеру с 1984 года. Про судьбу тех несчастных людей мне ничего не известно. Я вышел «достать» молока сыновьям, а вернулся домой чудом живым, и с несколькими поломанными рёбрами. Дышать стало легче, когда по совету приятеля я обмотал рёбра обычным широким скотчем…