Не любил никогда города,
Те бездушно-бетонные дебри,
Суета бесконечно чужда,
Там ходить можно только по зебре.
Мою душу зовет тот простор,
Где поля от хлебов золотые,
Где река и крутой косогор,
А в деревне все лица родные.
Я б уехал туда навсегда,
Только где отыскать это место?
Я в деревне не жил никогда,
Заждалась там меня вдруг невеста?..
Здравствуй, Питер!
Снова на Невском
Мир покажется чётким и резким.
Мимо спешащие…
А ты застыла.
И в этом миге радость и сила.
Здравствуй, Питер!
Город туманов
Встречает солнцем. Это по плану!
Где-то магнит
Между нами запрятан.
Любимый, гордый, яркий, парадный…
Город контрастов,
Любви, вдохновения,
Открытий, чудес и просто везения.
Я каждой клеткой
Тебя выбираю.
Жаль, что мало встреч назначаю.
Ну, здравствуй, Питер!
Времени мало.
Веди меня площадями, каналами,
Дворами, соборами…
И пусть в лицо ветер!
Этот город и свят, и светел.
`
Человек второпях переходит улицу, —
Под раскрытым зонтом, мельтешит, сутулится.
Он скользит по воде, и похож на устрицу —
У него есть панцирь.
У него есть мотив, и немного опыта,
Он врывается в самую гущу омута,
И, на ручке зонта, с быстротою робота,
Он сжимает пальцы.
В этом мире накала, движенья вечного,
Диссонанса, распада, фастфуда, кетчупа, —
Человеку с зонтом, безусловно, нечего
Уповать на чудо —
На десницу на божью, в момент отчаянья,
На магнатов из «Форбс», и на завещание
Безутешной вдовы, на «зеро» случайное…
На улыбку чью-то.
Человек под зонтом. Электричка. Станция.
Он заходит в вагон, не снимая панциря,
Он уже не один — их, должно быть — нация
Пресноводных устриц.
И, возможно, устав от дождя и холода,
И, скорее, из праздности — не от голода,
Эта масса теряется в пасти города —
В лабиринтах улиц.
Электричка ушла. На пустынном пандусе —
Ни души. Только время стоит на паузе,
Только капли дождя пребывают в хаосе,
В непристойном танце.
Я один из тех, что не тронут временем —
Ни оглох, ни ослеп под гнетущим бременем.
Я горжусь этим статусом, этим племенем —
У меня есть панцирь.
Как сговорившись, окна гаснут.
И вот уж город погружен
В спокойный, безмятежный, ясный,
Почти что детский, тихий сон.
Забуду о добре и зле,
О пустоте дневного вздора.
Смотрю, как в сумеречной мгле
Мерцают купола собора,
Как над застывшею листвой
Сиянье лунное разлито,
Как конь над сонною Невой
Вознес тяжелые копыта.
Мерцают тускло фонари.
В реке дрожат ночные звезды.
Еще есть время до зари,
И, может быть, еще не поздно
Связать оборванную нить,
Поднять распавшиеся звенья
И начинать, как прежде, жить
Без гордости и сожаленья,
Без суеты и без подсказки
Дрожащих, тающих теней,
При свете совести и сказки,
В сиянье звезд и фонарей…
Уходим мы в угрюмость вод,
среди домов Нева лежит.
жизнь подпирает небосвод,
водой обкатанный гранит.
и город, сказочный как сон,
в тумане призраком скользя,
туманом жмёт со всех сторон,
величьем давит на меня.
не помнит славу пустоты,
когда из окон и дверей
смотрели белые кресты
на камни серых площадей.
когда любовь здесь жизнь спасла,
когда война за смерть карала,
и у последнего квартала
работал зодчий ремесла.
огнем желаний не напиться,
но на фарватере Невы,
я думал, - нужно здесь родиться,
чтоб говорить с Невой- на Ты…
Ночь по улицам гуляет
Сон разлив в бокалы звезд.
Сновидением качает
В парке купола берез.
Задержалась у каштана
Уронила лунный свет.
Из широкого кармана,
Молча, вынула брегет.
Прозвонила все удары,
Над церквушкой вознеслась.
Не жалея шаровары,
Прям, на землю улеглась.
Положила в изголовье
Темень тихих переулков.
Спит вокруг нее сословье
Брам, подъездов, закоулков.
Ни людей, ни злого духа.
В небесах висит одна,
Белоглазой каменюкой
Располневшая Луна.
Ты твердишь: «Я уеду в другую страну, за другие моря.
После этой дыры что угодно покажется раем.
Как ни бьюсь, здесь я вечно судьбой обираем.
Похоронено сердце мое в этом месте пустом.
Сколько можно глушить свой рассудок, откладывать жизнь на
потом!
Здесь куда ни посмотришь - видишь мертвые вещи,
чувств развалины, тлеющих дней головешки.
Сколько сил тут потрачено, пущено по ветру зря».
Не видать тебе новых земель - это бредни и ложь.
За тобой этот город повсюду последует в шлепанцах старых.
И состаришься ты в этих тусклых кварталах,
в этих стенах пожухших виски побелеют твои.
Город вечно пребудет с тобой, как судьбу ни крои.
Нет отсюда железной дороги, не плывут пароходы отсюда.
Протрубив свою жизнь в этом мертвом углу,
не надейся на чудо:
уходя из него, на земле никуда не уйдешь.
Да, город бывает личным
И до боли таким родным.
Мир становится гармоничным,
Когда души, как тела, обнажим.
За окном всё замирает.
Город в предчувствие зимы.
Небо любовь воспевает,
И эту песню слышим мы.
Растаяла в поцелуях помада.
Тела блаженствуют, сплетясь.
Я угощаю тебя шоколадом
Горячим, как наша страсть.
Всю ночь чутким и нежным
Со мною вновь, любимый, ты.
Город просыпается снежным,
Отстранившись от суеты.
Друг друга движеньем ритмичным
До света души ощутим.
Да, город бывает личным,
Когда двое вдруг стали одним.
Copyright: Ирина Гасникова, 2017
Свидетельство о публикации 117 121 803 063
Эта осень хотела высушить,
Злобным утренним снегом выбелить,
Вперемешку с дождем.
Ее битва давно выиграна,
Я сдаю позиции с видом на
Этот модный район.
И мне впору свою в проплешинах,
устаревшую душу - на вешалку.
Вдруг кому подойдет.
Да фасончик не тот, и, в общем-то,
То в плечах мала, то топорщится,
То у горла сожмет.
Нет уюта на улицах, дождь холодный в окно…
В переулках сутулятся фонари, как в кино…
Одинокий прохожий тишину разбудил
Может, к счастью, сегодня, своему он спешил.
Засыпает мой город под шансОны дождя
И в объятиях ночи он замрёт до утра…
И приснятся ему разноцветные сны,
Из далёкого детства, из далёкой страны.
Дождь устанет и в парке на скамейке уснёт…
Одинокий прохожий своё счастье найдёт…
В тёмном небе мелькнёт из-за тучи луна…
До утра охранят будет город она.
Капли хрустальные - грозное войско дождя.
Город-корабль атакован, расстрелян, разбит.
Не пропуская малейшей команды вождя,
К заданной цели бесстрашное войско летит.
Капельки малые силу свою обрели,
Так бесшабашно бросаясь с большой высоты.
Город-корабль затоплен и сел на мели.
Нас не спасают плащи, сапоги и зонты.
Капельки-воины порастеряв свою прыть,
Угомонятся, сбиваясь на медленный шаг.
Вспыхнет над городом-призраком радуги нить,
Как перемирия верный и радостный знак.
Copyright: Наталья Радолина, 2017
Свидетельство о публикации 117 110 904 913
…город холоден и неярок,
потому что осенний смог,
у меня для тебя подарок:
галерея из слез и строк,
но я слезы печально вытру,
а у строк есть своя стезя-
я к любви непростой привыкла,
потому что никак нельзя
оторваться от губ любимых,
что даруют покой, полет,
город тащится пьяно в зиму
и с собою меня зовет…
Ольга Тиманова
Солнце очень медленно и нехотя опускалось за холмы, на которых уже сонным котом дремал уютный небольшой город. По небу растекалась расплавленная платина, наделяя всё вокруг мягким желтоватым свечением.
Маленькая балерина на секунду замешкалась, а потом снова быстро и изящно закружилась в фуэте. Из под носочка пуант, как акварельный рисунок из-под кисти, возникали прозрачные образы, которые поднимались к закатному небу, переливаясь и играя тёплыми оттенками. Долетая до мягких перьев золотистых облаков они таяли вместе с мелодией танца. Стройная фигурка снова замерла. Хрупкая танцовщица задумалась, глядя куда-то вдаль и прислушиваясь к предсумеречной тишине .Она сделала несколько па и приблизилась к старинному массивному письменному столу, на котором лежала стопка чистой бумаги, и стояла чернильница с пером. Едва заметный нежный взмах руки, и перо плавно поплыло по первому листу, оставляя за собой тонкий витиеватый след. Оно двигалось всё быстрее и быстрее, слова ажурным кружевом замирали на бумаге. Музыка полилась мелодичным тихим перезвоном. Балерина, подхватив бумагу и перо, грациозно отбежала от стола. Тонкие руки взлетели вверх, листки рассыпались. Вновь лёгкая точёная фигурка закружилась в фуэте. Но теперь вокруг неё кружились листки бумаги, и перо в этом танце продолжало выводить на них своё кружево. Одно вращение, и следующий листок заполнялся буквами сверху донизу.
В приоткрытое окно шаловливо стукнул вечерний ветерок. Ему было скучно в засыпающем городе. Он подлетел к танцовщице, заглянул в кружащиеся листочки .О, да это же стихи! Ветер очень любил стихи. Летая по парку он часто присаживался на скамейки к людям с книгами, читал и даже перелистывал странички. Он подхватил листочки и, распахнув окно, вылетел с ними на улицу, чтобы устроиться поудобнее на ветке огромной скрипучей липы и почитать что-нибудь старому ворону.
Солнце опускалось всё ниже и ниже, мохнатые пушистые тени на улицах становились всё смелее, а мелодия всё кружилась и кружилась, вместе с ней кружилась балерина в своём фуэте, кружились прозрачные акварельные образы, кружились листочки бумаги, кружилось и укладывалось причудливыми завитками буквенное кружево, кружились фразы, кружились слова…
Старый трамвайчик звякнул своим колокольчиком и остановился. Девушка у окна спешно огляделась, захлопнула музыкальную шкатулку, торопливо сунула её в сумку и быстро пошла к выходу. На улице её встретил и обнял тёплый уютный вечер, захвативший с собой на свидание все свои самые яркие цвета, но ей так хотелось скорее оказаться дома, что она не обратила внимания на столь галантного кавалера. Около парадного прямо ей под ноги упал лист бумаги. Она подняла его и стала читать, её лицо засветилось улыбкой."Кра",-раздалось из густой кроны липы. Девушка помахала рукой старому ворону, и, пожелав ему доброй ночи, скрылась за дверью.
Вечерний трамвайчик продолжил свой путь по холмистому городу, позвякивая колокольчиком и развозя по улицам бархат сумерек и нежные фантазии, которые рождались на закате, чтобы ночью превратиться в волшебные сны, а с рассветом прозрачной акварелью раскрасить небо.
Тбилисских улиц вековую вязь
Читаю, как читают книгу жизни,
И все, что было - не было без Вас,
А все, что с Вами -дорого и близко.
И каждый час в прочитанной судьбе
Казался важным, и казался нужным
Но все проходит, как прохожий скучный,
Дней и ночей уже забывший бег.
Мой древний город знал о Вас всегда,
Как, впрочем, знал и обо всем на свете,
И с гор заснеженных суровый ветер
Звенел в платанах, как ушедшие года.
Мощеных улиц тесный лабиринт
С ажурными балконами столетий
К Вам гнал меня безжалостною плетью
И тут же раны целовал сквозь бинт.
(Николай ЛЯТОШИНСКИЙ)
Не знаю, замечал ли ты, когда идешь
ночным неузнаваемым кварталом,
что город на себя дневного не похож,
что днем ему чего-то не хватало?
Он целый день кипел и целый день старел
в заботах, в суматохе ли, в кручине;
но платье тишины он вечером надел,
и скрыло платье все его морщины.
И гладким стал асфальт: ни трещин, ни бугров,
исчезли кирпичи, остались стены.
Объединяет все магический покров --
космический ночной покров вселенной.
Не знаю, замечал ли ты, что город твой
весь день от одиночества страдает;
он плачет и кричит, и ждет поры ночной,
чтоб в темноте спасительной растаять.