Безнадёжны дела у зимы в апреле,
безнадёжны дела у зимы.
И, почувствовав это, она потемнела —
больше снегом лица не умыть.
Убежала с пригорков, притаилась в овраге
и беззвучно заплакала тут —
несолёные слёзы прозрачною влагой
по щекам её старым текут,
текут…
Мне хотелось бы всем, кто невесел в апреле,
подарить по улыбке весны.
Но зиме холода, а не звоны капели
и не крики пернатых нужны.
Ей ручьями пробиться бы к северным рекам
и к нетающим землям уйти
от весёлого солнца, от птичьего смеха,
и заснуть, чтоб никто не будил,
чтоб никто не будил.
Заснуть…
Оно вернулось вкусное,
как сосулька с крыши,
и на губах похрустывало,
таяло в руках.
Оно вернулось грустное,
но ничего не вышло:
Я пробежала мимо впопыхах.
Всё чудилось - морозы
Пройдут и грянут грозы,
И сердце засмеётся,
Забыв про зимари…
И что зимы угрозы
И снежные заносы?
Сосулька разобьётся
Под натиском зари.
Большое государство,
где я живу и царствую,
закованное льдами
январскими лежит.
Но на продрогшей крыше,
что ничего не слышит,
весною сладко пахнет
и капелька дрожит.
Пришла весна в проталинах,
поля мои оттаяли,
но сердце не смеётся,
лишь тяжко-тяжко бьётся.
Ведь сразу за морозом
здесь не грохочут грозы,
не льют мои берёзы
берёзовые слёзы.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море.
Я знаю камни, у которых по ночам много рыбы.
Мы на старую удочку твою фонарь подвесим
Большую рыбу будем у воды острогой бить.
Мы подождем, пока начнется отлив,
И поплывем в далекий пролив.
В проливе мы станем у подводных камней,
Зажжем фонарь и будем рыб ловить.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море.
Я постараюсь в лодке сидеть тихо очень,
Я буду помогать тебе грести, если нужно…
И, может, наконец, мне повезёт этой ночью.
И я увижу большую креветку под водой.
Она, как древняя галера, нам встретится в пути.
Все десять её ног будут весело грести.
Пожалуйста, возьми меня с собой.
Пожалуйста, возьми меня с собой ночью в море,
Ведь ты же сам хотел мне показать своё море.
Но только сам об этом мне скажи и сам вспомни,
Я не хочу упрашивать тебя, с тобой спорить.
А завтра я уезжаю в далёкие края,
Там моря нет, там только два маленьких ручья,
Где ни креветок, ни рыб, ни водорослей нет,
И больше моря не увижу я.
Ну неужели и сегодня не возьмёшь?
Ну неужели ты всё на свете позабыл?
Из снов моих большую креветку украдёшь?
Ведь ты же раньше очень добрым был.
Промокнешь - не высушит этот огонь,
Мал или велик.
Не сможет согреть он и каплю воды -
Мал или велик.
Но птицею в небе он может парить,
А может и лодкою по морю плыть…
Любовью все называют его -
И мал, и велик.
Дождю не залить его, этот огонь,
Ветрам его не задуть;
Но может погаснуть он сам по себе -
Об этом не позабудь.
Скорее не пламя, а отблеск звезды,
Но знай, что наделать он может беды.
Любовью все называют его -
С ним осторожней будь.
Любовь, моя лодочка, не утони -
Море часто штормит…
Любовь, моя птица, крыла не сломай -
Где-то гроза гремит…
Хоть я ничего и не жду от тебя,
Но мне без тебя и земля - не земля…
Смотри, не погасни же, мой огонёк, -
Быстро время летит!
С первым громом вас! Наконец-то
раздались небеса.
Так улыбкой из детства
потеплеют глаза;
потеплеют и станут зелеными,
как иголки сосны.
Поздравляю вас с первыми громами,
с первым криком весны!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и коня тебе подарю -- будь смелым!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и меч тебе подарю -- будь сильным!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и отдам тебе все, чем владею -- будь щедрым!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и убью тебя -- будь навеки со мной!
Если я буду жива, я выращу сад
и цветы везде посажу -- любуйся!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и в дом к себе приведу -- царствуй!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и скажу тебе, что люблю -- смейся!
Если я буду жива, я тебя отыщу
и убью тебя -- будь навеки со мной!
Если я буду жива… А буду ль жива?
Мне страшно об этом молчать и думать.
Страшно ночью заснуть, а если засну --
пробуждением сон испугать -- страшно.
Страшно о счастье мечтать: вдруг не сбудется,
о былом я боюсь вспоминать -- повторится ль?
Если останусь жива -- то забуду тебя.
Пропади навсегда, наважденье!
Хватит плакать, распахни глаза пошире,
посмотри, какая в небе синева!
Солнце сыплет разноцветные смешинки,
и от них у всех кружится голова.
Все на свете пройдет, отболит, отомрет,
отзвенит, как струна где-то оборвется.
Надо много хотеть, все на свете уметь,
надо очень стараться успеть.
Ни о чем не грустить, все забыть, все простить:
мало дней нам дано, чтоб обижаться.
Надо много хотеть, все на свете уметь,
надо очень стараться успеть.
Слышишь, слышишь -- где-то тихий колокольчик?
Слышишь, слышишь, как он весело звенит,
словно где-то громко девушка хохочет?
Птица-радость издалека к нам летит.
Что печалит тебя? Пожалей же себя.
Ты ведь знаешь -- былое не возвратится.
Надо все позабыть, день грядущий любить,
надо азбуку счастья учить.
Спи, покуда солнышко еще не встало.
Спи, покуда на дворе еще темно.
Верь, что сбудется все то, о чем мечтала, --
птица-радость сядет на твое окно.
За окном манИт, хоть минуют годы:
посреди двора подлетают и падают,
снова взлетают качели.
За стеною играет скрипач,
а за окнами девочка в синей матроске
взлетает и падает,
крепко зажмурившись,
снова взлетает, губу закусив.
Всем известно, что надо зажмуриться просто,
когда тебе страшно,
и думать серьезно,
что это поможет,
и это поможет --
любую девчонку об этом спроси.
Я закрываю глаза, но отчаянье
сердце мне стискивает обручами.
Бросилась к окнам, но там, за окошком,
лишь ветер и дождь…
Снова хлынул дождь
по щекам, по стеклам,
бьет листву и лес
и беснуется в лужах
в каком-то неистовом танце…
Девочка ушла,
и качели мокнут.
Стоя у окна я смотрю на дорогу,
на двор и на дождь этот страстный.
А дорога черна и мокра.
На дороге следы размывает безжалостный дождь,
и примятые травы воспрянули снова,
а кто-то прошел здесь недавно,
и вот -- потерялись следы, никого не найдешь…
Я прошла бы по следу хоть тысячу верст,
но на улице что-то такое стряслось:
кто-то плачет, кричит
и на помощь зовет;
мечутся,
мечутся,
мечутся тени
по улице, словно безумные звери,
псы,
потерявшие дом и хозяина…
Все это -- дождь.
Это все пройдет,
словно сон кошмарный.
Вот посмотришь ты --
и в глазах твоих теплых
отчаянье камнем потонет…
Мы, как дети, всю жизнь на качелях качаемся,
плачем, смеемся,
взлетаем и падаем.
Верим, что страх исчезает бесследно,
стоит зажмурить покрепче глаза.
Время проходит,
качели качаются,
дождь все идет и никак не кончается;
впору отчаяться, впору отчаяться.
Кто-то сказал: «Это пройдет…»
Спрячь свое желание
играть со мной в веселие:
ничего хорошего не принесешь ты мне.
Не буди беду, а то закружит каруселью.
Ой, поздно! Голова в огне!
Сердцу не прикажешь,
только я и не пытаюсь.
Не боюсь обиды я, обманов и утрат.
Не смотри в глаза мои -- ведь я могу растаять.
Ой, поздно! Нет пути назад!
Пусть дорожка тянется
по дням, от горя серым,
под ногами вертится печальная земля.
Спрячь свое желание играть со мной в веселье.
Ой, поздно! Не играть -- нельзя!
Не знаю, замечал ли ты, когда идешь
ночным неузнаваемым кварталом,
что город на себя дневного не похож,
что днем ему чего-то не хватало?
Он целый день кипел и целый день старел
в заботах, в суматохе ли, в кручине;
но платье тишины он вечером надел,
и скрыло платье все его морщины.
И гладким стал асфальт: ни трещин, ни бугров,
исчезли кирпичи, остались стены.
Объединяет все магический покров --
космический ночной покров вселенной.
Не знаю, замечал ли ты, что город твой
весь день от одиночества страдает;
он плачет и кричит, и ждет поры ночной,
чтоб в темноте спасительной растаять.
Лето, видно, про нас забыло совсем,
где-то дремлет трава в хрустальной росе,
а нам -- только холод, зимы осколок.
Все же, давай не будем больше грустить!
может, стоит окошко в ночь отворить,
и синяя птица к нам возвратится.
Вдруг семицветный мост тонкой дугой прорежет небо,
вспыхнет и ослепит, соединит зиму и лето.
Станет тепло, лед утечет, все зацветет.
Так наконец и к нам с тобой сказка придет.
Только печально ты отводишь глаза.
В то, что на свете могут быть чудеса,
зная лишь потери, трудно поверить.
Все же, давай не будем больше тужить!
Может, стоит про это песню сложить?
Пусть тот, кто устанет, добром нас помянет.
Пусть в пасмурный день солнце блеснет над головою
иль туча прольется живой водой, живой водою.
Песня зернышком хлеба пусть прорастет,
ветер колос качнет, и он запоет;
звонко в небо рванется, и мир улыбнется.
Значит, все не напрасно.
(зимние дни…)
Значит, ясно ль, ненастно ль,
(мы не одни…)
жизнь жилкою бьется,
не оборвется.
Видишь, тень облаков по летней земле скользит и скачет?
Ночь тени сотрет, но солнечный день
их вновь обозначит…
Солнце и тень,
радость и боль
вместе живут.
Солнце и тень,
радость и боль
жизнью зовут.
На траве зеленой лета
стану петь тебе я песни,
и ромашек тихий лепет
мне поможет рассказать,
как трудна была дорога
через годы, через беды,
как мерещилась повсюду
глаз печальных бирюза.
Неужели не заметишь,
не услышишь, не поймешь;
иль подумаешь, что ветер
все это шепчет?
Я могла бы петь и громче,
да боюсь -- услышат птицы,
разнесут молву по свету,
наболтают, оболгут.
Лучше пусть тебе приснится
эта песня летней ночью,
как пою ее тихонько
на ромашковом лугу.
Неужели не очнешься,
не поверишь, не вздохнешь;
иль подумаешь, что просто
всякое снится?
Пусть тогда и я увижу
летней ночью сон чудесный,
будто ты поешь мне тихо,
как ты без меня устал…
Пусть звенит, как ключик, песня,
и не громче, и не тише,
только я б тогда хотела
спать всегда…
Вот последний раскроется лист
и последняя льдинка растает,
отструится последний кристаллик,
а потом тишина нарастает.
Нарастет этот летошний снег,
дом в сугробах увязнет по трубы;
так пойдет многозвучье на убыль,
будто в мире ни весен, ни лет.
Но и это пройдет, ты не бойся:
в гости к звукам пришла тишина,
и прогнать эту грустную гостью
только новая сможет весна.
А потом будет звонкое лето,
нас однажды оно удивит
тем, что за ночь на землю прогретую
одуванчиков стая слетит.
На траве они замрут,
а трава, как изумруд --
ледяная тайна
в золотых проталинах.
А потом вздохнет июнь,
скажет ветру: «Ну-ка, дунь!» --
и взметнется стая,
белый пух роняя.
Это будет, и ты не печалься,
и хоть звуки совсем не слышны,
перебьемся до новой весны
и дождемся короткого счастья.
Пусть его не удержишь, как пух
одуванчиков, прочь улетевших, --
нас с тобой оно все же утешит:
долго помнит мелодию слух.
Посоветуй, скажи, что мне делать, приятель?
Никуда мне не деться от крепких объятий
одиночества…
Даже эхо в товарищи взять я согласна --
без меня оно так безгранично несчастно,
что не хочет жить --
умирает.
Но ответил приятель одно лишь: «Я знаю --
от дождя за окошком лекарств не бывает.
Понимаешь?» --
Понимаю…