Отплясывает при народе
с поклонником голым подруга.
Ликуй, порнография плоти!
Но есть порнография духа.
Докладчик порой на лектории,
в искусстве силён, как стряпуха,
раскроет на аудитории
свою порнографию духа.
В Пикассо ему всё не ясно,
Стравинский - безнравственность слуха.
Такого бы постеснялась
любая парижская шлюха.
Когда танцовщицу раздели,
стыжусь за пославших её.
Когда мой собрат по панели,
стыжусь за него самоё.
Подпольные миллионеры,
когда твоей родине худо,
являют в брильянтах и нерпах
свою порнографию духа.
Напишут чужою рукою
статейку за милого друга,
но подпись его под статьёю
висит порнографией духа.
Когда на собрании в зале
неверного судят супруга,
желая интимных деталей,
ревёт порнография духа.
Как вы вообще это смеете!
Как часто мы с вами пытаемся
взглянуть при общественном свете,
когда и двоим - это таинство…
Конечно, спать вместе не стоило б…
Но в скважине голый глаз
значительно непристойнее
того, что он видит у вас…
Клеймите стриптизы экранные,
венерам закутайте брюхо.
Но всё-таки дух - это главное.
Долой порнографию духа!
Стихи не пишутся - случаются,
Как чувства или же закат.
Душа - слепая соучастница.
Не написал - случилось так.
Тишины хочу, тишины…
Нервы, что ли, обожжены?
Тишины…
чтобы тень от сосны,
щекоча нас, перемещалась,
холодящая словно шалость,
вдоль спины, до мизинца ступни,
тишины…
звуки будто отключены.
Чем назвать твои брови с отливом?
Понимание -
молчаливо.
Тишины.
Звук запаздывает за светом.
Слишком часто мы рты разеваем.
Настоящее - неназываемо.
Надо жить ощущением, цветом.
Кожа тоже ведь человек,
с впечатленьями, голосами.
Для нее музыкально касанье,
как для слуха - поет соловей.
Как живется вам там, болтуны,
чай, опять кулуарный авралец?
горлопаны не наорались?
тишины…
Мы в другое погружены.
В ход природ неисповедимый,
И по едкому запаху дыма
Мы поймем, что идут чабаны.
Значит, вечер. Вскипают приварок.
Они курят, как тени тихи.
И из псов, как из зажигалок,
Светят тихие языки.
Не возвращайтесь к былым возлюбленным!
Былых возлюбленных в мире нет!
Есть дубликаты, как домик убранный,
Где они жили много лет.
Судьба, как ракета, летит по параболе
Обычно - во мраке и реже - по радуге…
Мы летим вперед, а глядим назад -
какой раньше рай, какой раньше ад…
Мой родной народ, оглянись вперед!
Не исчезай
Во мне ты навек,
Не исчезай на какие-то полчаса…
Вернешься ты вновь через тысячу, тысячу лет.
Но все горит
Твоя свеча.
Не исчезай
Из жизни моей,
Не исчезай сгоряча или невзначай.
Исчезнут все.
Только ты не из их числа.
Будь из всех исключением,
Не исчезай.
В нас вовек
Не исчезнет наш звездный час,
Самолет,
Где летим мы с тобой вдвоем,
Мы летим, мы летим…
И мы летим,
Пристегнувшись одним ремнем,
Вне времен, -
Дремлешь ты на плече моем,
И, как огонь,
Чуть просвечивает твоя ладонь…
Не исчезай
Из жизни моей,
Не исчезай невзначай или сгоряча.
Есть тысячи ламп,
И у каждой есть тысячи свеч.
Но мне нужна твоя свеча.
Не исчезай
В нас, Чистота.
Не исчезай,
Даже если наступит край.
Ведь все равно -
Даже если исчезну сам, -
Я исчезнуть тебе не дам.
Не исчезай.
Поглядишь, как несметно
разрастается зло -
слава богу, мы смертны,
не увидим всего.
Поглядишь, как несмелы
табуны васильков -
слава богу, мы смертны,
не испортим всего.
Не возвращайтесь к былым возлюбленным,
былых возлюбленных на свете нет.
Есть дубликаты -
как домик убранный,
где они жили немного лет.
Вас лаем встретит собачка белая,
и расположенные на холме
две рощи - правая, а позже левая -
повторят лай про себя, во мгле.
Два эха в рощах живут раздельные,
как будто в стереоколонках двух,
все, что ты сделала и что я сделаю,
они разносят по свету вслух.
А в доме эхо уронит чашку,
ложное эхо предложит чай,
ложное эхо оставит на ночь,
когда ей надо бы закричать:
«Не возвращайся ко мне, возлюбленный,
былых возлюбленных на свете нет,
две изумительные изюминки,
хоть и расправятся тебе в ответ…»
А завтра вечером, на поезд следуя,
вы в речку выбросите ключи,
и роща правая, и роща левая
вам вашим голосом прокричит:
«Не покидайте своих возлюбленных.
Былых возлюбленных на свете нет…»
Но вы не выслушаете совет.
В чьем ресторане, в чьей стране - не вспомнишь,
но в полночь
есть шесть мужчин, есть стол, есть Новый год,
и женщина разгневанная - бьет!
Быть может, ей не подошла компания,
где взгляды липнут, словно листья банные?
За что - неважно. Значит, им положено -
пошла по рожам, как белье полощут.
Бей, женщина! Бей, милая! Бей, мстящая!
Вмажь майонезом лысому в подтяжках.
Бей, женщина!
Массируй им мордасы!
За все твои грядущие матрасы,
за то, что ты во всем передовая,
что на земле давно матриархат -
отбить,
обуть,
быть умной,
хохотать, -
такая мука - непередаваемо!
Влепи в него салат из солонины.
Мужчины, рыцари,
куда ж девались вы?!
Так хочется к кому-то прислониться -
увы…
Бей, реваншистка! Жизнь - как белый танец.
Не он, а ты его, отбивши, тянешь.
Пол-литра купишь.
Как он скучен, хрыч!
Намучишься, пока расшевелишь.
Ну можно ли в жилет пулять мороженым?!
А можно ли в капронах
ждать в морозы?
Самой восьмого покупать мимозы -
можно?!
Виновные, валитесь на колени,
колонны,
люди,
лунные аллеи,
вы без нее давно бы околели!
Смотрите,
из-под грязного стола -
она, шатаясь, к зеркалу пошла.
«Ах, зеркало, прохладное стекло,
шепчу в тебя бессвязными словами,
сама к себе губами
прислоняюсь
и по тебе
сползаю
тяжело,
и думаю: трусишки, нету сил -
меня бы кто хотя бы отлупил!..»
Бьют женщину. Блестит белок.
В машине темень и жара.
И бьются ноги в потолок,
как белые прожектора!
Бьют женщину. Так бьют рабынь.
Она в заплаканной красе
срывает ручку как рубильник,
выбрасываясь на шоссе!
И взвизгивали тормоза.
К ней подбегали, тормоша.
И волочили и лупили
лицом по лугу и крапиве…
Подонок, как он бил подробно,
стиляга, Чайльд-Гарольд, битюг!
Вонзался в дышащие ребра
ботинок узкий, как утюг.
О, упоенье оккупанта,
изыски деревенщины…
У поворота на Купавну
бьют женщину.
Бьют женщину. Веками бьют,
бьют юность, бьет торжественно
набата свадебного гуд,
бьют женщину.
А от жаровен на щеках
горящие затрещины?
Мещанство, быт - да еще как! -
бьют женщину.
Но чист ее высокий свет,
отважный и божественный.
Религий - нет,
знамений - нет.
Есть
Женщина!..
…Она как озеро лежала,
стояли очи как вода,
и не ему принадлежала
как просека или звезда,
и звезды по небу стучали,
как дождь о черное стекло,
и, скатываясь,
остужали
ее горячее чело.
Я тебя очень… Мы фразу не кончим.
Губы наощупь. Ты меня очень…
Точно замочки, дырочки в мочках.
Сердца комочек чмокает очень.
Время нас мочит. Город нам - отчим.
Но ты меня очень, и я тебя очень…
Лето ли, осень, - всё фразу не кончим:
«Я тебя очень…»
Белый шиповник, дикий шиповник
Краше садовых роз
Белую ветку юный любовник
Графской жене принес.
Белый шиповник, дикий шиповник
Он ей смеясь отдал,
Листья упали на подоконник,
На пол упала шаль.
Белый шиповник, страсти виновник
Разум отнять готов.
Разве не знаешь, графский садовник
Против чужих цветов.
Белый шиповник, страсти виновник,
Выстрел раздался вдруг.
Красный от крови, красный шиповник
Выпал из мертвых рук.
Их хоронили в разных могилах
Там где старинный вал.
Как тебя звали, юноша милый,
Только шиповник знал.
Тот кто убил их, тот кто шпионил
Будет наказан тот.
Белый шиповник, дикий шиповник
В память любви цветет.
Для любви не названа цена,
Лишь только жизнь одна,
жизнь одна,
жизнь одна…
Нас посещает в срок -
уже не отшучусь -
не графоманство строк,
а графоманство чувств.
Когда ваш ум слезлив,
а совесть весела.
Идёт какой-то слив
седьмого киселя.
Царит в душе твоей
любая дребедень -
спешит канкан любвей,
как танец лебедей.
Но не любовь, а страсть
ведёт болтанкой курс.
Не дай вам бог подпасть
под графоманство чувств.
МОЛИТВА
Когда я придаю бумаге
черты твоей поспешной красоты,
я думаю не о рифмовке -
с ума бы не сойти!
Когда ты в шапочке бассейной
ко мне припустишь из воды,
молю не о души спасенье -
с ума бы не сойти!
А за оградой монастырской,
как спирт ударит нашатырный,
послегрозовые сады -
с ума бы не сойти!
Когда отчетливо и грубо
стрекозы посреди полей
стоят, как черные шурупы
стеклянных, замерших дверей,
такое растворится лето,
что только вымолвишь: «Прости,
за что мне, человеку, это!
С ума бы не сойти!»
Куда-то душу уносили -
забыли принести.
«Господь, - скажу, - или Россия,
назад не отпусти!»