На войне кровь и слёзы проливаются одновременно.
Идем вперед, порой не зная меры,
Какая ждет нас страшная цена.
А сколько женщин потеряло веру,
Что сыновей им сохранит Страна.
Верните радость встречи с сыновьями,
Улыбки со слезами на глазах.
И первенца, что тянет ручки к маме.
Верните свет надежды матерям.
Дай Бог им избежать горячих точек,
Что болью в сердце матери живут.
И молится она и днем, и ночью,
Чтоб не нашел сын в поле свой приют.
Пусть к поседевшим матерям военнопленных
Вернутся повзрослевшие сыны.
И с внуками прекрасные мгновенья
На склоне лет пусть проведут они.
Верните радость встречи с сыновьями,
Улыбки со слезами на глазах.
И первенца, что тянет ручки к маме.
ВЕРНИТЕ СВЕТ НАДЕЖДЫ МАТЕРЯМ!
27 января - день освобождения Освенцима Советскими войсками
НЕДЕЛЯ ПАМЯТИ ЖЕРТВ ХОЛОКОСТА
ШОА
Это - безумие, ставшее нормой,
Это - геенны недавняя форма,
Это - последние, с хрипом, слова:
Это - Шоа.
Это - скелет чуть живого ребёнка,
Это - с глазами старухи, девчонка,
Смерть, что с улыбкой идёт, не спеша:
Это - Шоа.
Это - ботинок, лежащий без пары,
Это - из досок не струганых нары,
Жизнь под безжалостным взором ножа:
Это - Шоа.
Это - зубов и посуды осколки,
Это костей человечьих обломки,
Ставшая мёртвой живая душа:
Это - Шоа.
Это - убийством людей наслажденье,
Это - насилье, увечье, смятенье,
Это - раввина последнее пенье:
Это - Шоа, Холокост, Всесожженье.
Наверное в апреле, может, в марте
Мы возвращались из эвакуации.
Наш поезд из теплушек с мирным людом
Тащился медленно по городам безлюдным.
А в Сталинграде, где стояли очень долго,
Нам разрешили выйти из вагонов.
Мы шли по бывшему широкому проспекту
Не вдоль домов, вернее их скелетов,
И вдруг на площади - развалины фонтана
И детский хоровод, (что от него осталось)
На ржавой арматуре кое-где
Бетонные останки тех детей,
Что весело водили хоровод:
Остатки пухлых ручек, крепких ног,
Кудрявые смешливые головки
Без тел и шей, повисшие неловко.
Они как-будто улыбались мне
И приглашали к простенькой игре.
В свои пять лет я видела немало
И трупов, и окопов, и завалов,
Но вспоминая Сталинград который год,
Я вспоминаю этот страшный хоровод.
И от картины этой никуда не деться:
Апофеоз войны - растерзанное детство.
Война - это не только выстрелы.
мы судим всё и всех порою…
желая мира и добра…
стреляем жизнь своей любовью
а пули литы из свинца…
война-это трагедия, и когда она закончится, сам черт знает…
Миру мир, а тебе война
Заметка на полях:
(военно-историческая)
* * *
Однажды, какое-то время назад,
Меж двух государей случился разлад.
Чего уж делили - пойди разбери! -
Соседи-монархи Рудольф и Анри.
Но каждый, решив, что победа близка,
Навстречу противнику двинул войска.
Газеты взывают: Дерись и умри!
За принца Рудольфа! За принца Анри!
А следом - потери с обеих сторон.
На поле слетаются стаи ворон.
Солдаты, хрипя, отползают в кусты,
Друг другу штыками вспоров животы…
А их государи Анри и Рудольф,
Тем временем, спорят за партией в гольф.
Я это всё пережила
Совсем малюсенькой девчонкой.
На нитке призрачной и тонкой
Едва висела жизнь моя.
Закутанная в сто одёж,
Я не играла, не ходила,
Лишь тоненько и тихо ныла,
Когда мне было невтерпёж.
Остатки от большой семьи,
Все собрались в одной квартире,
В той комнате, где печь топили,
И выживали, как могли…
Была холодная весна.
Мы наконец-то уезжали,
И до Финляндского вокзала
На санках мать меня везла.
На скользкой узенькой тропе
То ль на колдобине, то ль в яме
Перевернулись наши сани,
Я молча вывалилась в снег.
У мамы не хватало сил
Вновь усадить меня на сани,
Мы там бы с нею и пропали,
Когда нам случай подсобил.
Мы выжили. В тот страшный миг,
Когда все силы иссякали,
Нас на дороге подобрали
И до вокзала довезли.
И вот уж много лет подряд
Я приезжаю в город милый
И молча кланяюсь могилам,
Всем, где блокадники лежат.
На тех могилах нет имён,
Лишь только даты общей смерти,
И я не знаю, вы поверьте,
Кто из родных где погребён.
О, эти длинные ряды
Могил, засеянных травою…
Я их считаю всех роднёю,
Всех, кто покой здесь обрели.
Всегда есть деньги для войны. Но никогда нет денег на мир и на людей.
Война кусается гнилыми зубами,
Голодной пастью высасует кровь.
Прячет людей под немыми крестами,
И за новой добычей гонится вновь.
Она рычит моторами танков,
Говорит, когда бьёт автомат.
Её ужас в гниющих останках,
Истерзанных бойней солдат!
Она застыла на их мёртвых лицах,
В тех пустых и холодных глазах!
Она несёт на железных птицах
Разрушение, горе и страх!
Она шагает нестройной пехотой,
По серым улицам моих городов
И тревожит умы ядовитою рвотой
Из жаждущих крови ртов!
Машина смерти запущена Вами,
Продолжается смертельная жатва.
Война скрепит гнилыми зубами,
И тела поглощает жадно!
(18.02.15)
Ночь была обычной. Такой, как и многие десятки ночей на переднем крае. Млечный путь нависал искристым одеялом.
Недосып стал давно каким-то привычным делом. Азербайджанские войска постоянно беспокоили передний край обороны стрельбой.
Снайперы постоянно вели наблюдение за армянскими солдатами и, при возможности, производили выстрел.
Ночью было относительно безопасно. Многие солдаты шутили, что азеры ночью стреляли, скорее всего, из-за страха. Боясь, что наша разведка проникнет к ним. Но, все равно, надо было быть осторожным. Тем более сейчас, когда на востоке уже просыпалось солнце. Плохое время.
- Осталось служить всего 9 месяцев и все… гражданка. Буду спать, сколько захочу, и никаких командиров, - подумал он и улыбнулся.
-Не спишь, солдат? - тихий голос командира прозвучал совсем рядом.
- Никак нет, командир! - прошептал он, продолжая вглядываться в отступающую темноту и прислушиваться к звукам ночи.
Тут, на переднем крае, вытягиваться в струнку перед командиром было как-то не принято. Постоянное напряжение и осторожность наносили свой отпечаток на взаимоотношения. Панибратства не было. Командир - он и есть командир. Все знали, что секундная оплошность могла стоить жизни
- Все спокойно? Ничего не слышно?
- Да, спокойно! Как всегда.
- Ну, я пошел дальше. Тебя скоро сменят.
Командир похлопал по плечу и исчез в темноте окопа.
С командиром ему повезло. Солдаты его уважали. Он никогда не повышал голос и мог долго объяснять и показывать, как надо действовать в тех или иных случаях. Заменял солдат, когда видел, что они не могут продолжать наблюдение.
Никто не знал, когда он спит. Все время на ногах. Ходит, смотрит, подбадривает.
Вот и сейчас, неслышно он двигался дальше по позиции и подбадривал солдат.
Свист… Взрыв…
Его отбросило в глубину окопа.
Скорее на автомате, чем понимая, что он делает, он схватил «калаш», спустил предохранитель и передернул затвор.
Оглянулся.
Справа уже бежал командир… кричал. Но сквозь звуки разрывов его невозможно было услышать.
Снаряды накрывали позицию. Один из них накрыл блиндаж. Слава Богу, солдаты успели выскочить из него.
Командир спокойно, словно на учениях, командовал солдатами.
- Всем занять позиции. Не высовываться. Противник будет атаковать. Огонь одиночными патронами. Доложить командованию о том, что мы под обстрелом.
Взрывы продолжали накрывать позицию. Страшно.
- Господи, спаси и сохрани!
Командир, улучив момент, выглянул из окопа.
- Атака! Мать вашу! Огонь!
Ноги не слушаются. Не хочется подниматься из окопа. Тут безопасней.
Взрывы. Их накрывает волной. Комьями земля. Вокруг пыль.
Сквозь пелену дыма и пыли он увидел лицо командира.
- Давай сынок. Они идут. Бояться будем потом.
- Какой я тебе сынок? Сам старше меня лет на 8. - успел подумать он, как рука командира подтолкнула его в ячейку.
Танки он увидел сразу. В предрассветной мгле они были какими-то чужеродными. Все было как в кино. Но это не кино…
- Огонь! Огонь!
Сквозь раскаты взрывов он слышал выстрелы автоматов и пулеметов.
- Почему мой автомат не стреляет?! - он продолжал нажимать на спусковой крючок, но выстрелов не было. - Черт! Магазин пуст.
За пару секунд он опустошил весь магазин. Забыл на одиночку поставить.
Быстро сменив магазин и передернув затвор, он перешел на одиночные выстрелы.
- Молодец, солдат! Мочи их! - командир перебегал от солдата к солдату и подбадривал их,
Танки выстрелили одновременно. Взрыв накрыл позиции.
Секундная пауза и вновь зазвучали выстрелы.
- Давайте ребята! Помощь идет! Огонь! Огонь!
Уже не страшно. Нет - вру! Страшно! Но им страшнее! Они боятся!
Пехоты противника уже не видно. Они лежат. Вокруг танков поднимаются столбики взрывов.
Ура! Боги войны! Артиллерия стала бить по врагу!
Артиллерия врага не смолкает, бьет по позиции Танки продолжают идти вперед…
Да подбейте хоть бы один!
Словно услышав его мысли, к одному из танков потянулся дымовой след.
- Промах! -успел подумать он и тут же увидел, как башня танка отлетела в сторону.
- УУУУРРРАААААА!!! - пронеслось над окопами. И, словно присоединившись к этому крику, второй танк остановился и задымил.
Враг продолжал бить из всех орудий. Несмотря на потери, двигался вперед.
Автоматы и пулеметы раскалились. Тысячи смертоносных ос летели к врагу. Летали вокруг, впивались в бруствер и фонтанчиками взлетали перед лицом.
- Давай к пулемету, пулеметчик убит! - командир крикнул ему в ухо и занял его место.
Согнувшись, солдат бросился к пулеметной ячейке. Увидев погибшего пулеметчика, он остановился.
- Вай! - страх снова накрыл его с головой. - Я тоже могу погибнуть?! Как тогда мама и папа?
- Солдат, не бойся! Нам надо остановить врага. А то могут погибнуть все! Давай! Цавыт танем! Лох лява иннян! - командир, словно угадав его мысли, оказался рядом, - Давай! Останови их!
Враг, заметив, что пулемет замолк, перенес огонь на другие участки обороны.
Проверив магазин, солдат погладил РПК, посмотрел на погибшего пулеметчика
- Лох лява иннян! Я отомщу за тебя, брат!
Пули понеслись к врагу, который вновь поднялся в атаку.
Снаряд ударил прям перед ним. Взрывная волна отбросила его.
В голове мешанина. Тишина.
Кто-то теребит его за плечо.
К нему наклоняется человек. Взрослый мужчина, небритое лицо. Форма, какая та странная. У них в полку нет таких.
- Неужели азеры прорвались. - подумал он и со страхом посмотрел на мужчину.
Мужчина улыбался. Что-то знакомое было в этой улыбке. Не может быть?!
- Дядь Армен!?- неуверенно подумал он.
- Да, сынок! Это я! - улыбнулся мужчина и прикоснулся к его щеке.
- Но как? Ты ж погиб 24 года назад. Я тоже умер?! - с ужасом подумал он и вновь вспомнил о маме и папе.
- Нет, сынок! Ты жив!
- А как тогда?! Как же ты тут?
- Вставай! - дядя Армен поднял его. - Смотри!
Вокруг поднимались облака разрывов, слышался свист мин и снарядов. Пули, словно сумасшедшие, носились вокруг. Три танка горели перед окопами. Солдаты, без лишней суеты и как-то, спокойно оборонялись. Такое чувство, что это не призывники, а мужчины, которые прошли не одно боестолкновение.
Он словно видел врагов совсем рядом. Он их чувствовал. Им было страшно!
- Смотри!
Он оглянулся.
Сквозь пелену взрывов…
Сквозь дым и пламя…
Десятки мужчин в непонятной форме, в гражданке, обросшие, с уставшими глазами занимали позиции рядом с призывниками.
Ух ты! Когда это успела помощь подойти?!
- Дядя Армен, это же… это же - наш сосед?! Он погиб, когда освобождали Шуши.
- Да, сынок! Это он! Все тут! Все пришли! Все кто погиб тогда, все тут! Рядом со своими сыновьями, внуками. Рядом с теми, ради кого они погибали тогда! Пока о нас помнят, Мы с вами! Пока наши сыновья и дочери живут и сражаются за Родину, Мы с вами, Мы не умрем! Помнишь, что сказал Монте? - «Если мы потеряем Арцах, то перевернем последнюю страницу нашей истории». Там, на небесах, я хочу гордиться тобой и всеми вами. Как вы гордитесь нами! Так что, в бой! Ничего не бойся. Я рядом, сынок!
Еще взрыв…
Солдат бросился к пулемету. Пули, как заколдованные, косили врага. Рядом с ним, ведя прицельный огонь, лежал его дядя.
Враг, побросав убитых и раненых, стал отступать. А в окопы уже спрыгивали солдаты и добровольцы, прибывшие по тревоге.
Тишина. Все, кто был на войне, знают, как дорога эта тишина. Даже жужжание мух, или стрекот кузнечиков воспринимается как что-то непонятное. Радостно-тревожное…
Тишина.
Он отложил пулемет и прислонился к брустверу. Руки дрожали. Под ногами перекатывались, еще не остывшие, гильзы.
Никого рядом не было. У соседней ячейке сидел командир.
Солдат подошел к нему.
Командир словно постарел лет на 20. Смотрел в никуда и курил сигарету.
Устало присел рядом.
- Молодец, солдат… Вы все молодцы. Горжусь Вами всеми.
- Товарищ командир… хочу сказать… я видел… видел!
Командир, как-то странно, посмотрел на него. Обнял его.
- Я знаю! Все мы видели… и Мой Погибший Отец сражался рядом со мной!
Мы ничего не помним о войне
Просто, не успели еще родиться.
Но живы были еще те,
Кто в бой шел под смертельный шквал огня.
И просто, без пафоса, но с мокрыми глазами
Говорили о войне, которую помнили.
Не о подвигах и медалях говорили,
А о том, что выжили, когда другие умирали.
Как на поле боя раненного бойца на себе тащили,
А кругом все рвало и метало и падали тела.
И отовсюду тянулись руки и со стоном молили
О помощи, ведь мимо них ползла надежда.
Но невозможно было всем помочь,
Тут одного бы живого донести
И самому навечно здесь не остаться.
Арифметика простая, ответ уже готов.
И разжимая чью-то сжатую ладонь,
Что намертво за ватник ухватился.
Полз он дальше, и с ним - только один.
А руки продолжали тянутся.
С дрожащим голосом, еле слышном,
Прерываемым выстрелами, очередями и взрывами.
Беспрестанно, как молитву произносил:
-Простите, товарищи, простите.
Должны ли дети видеть войну,
Глазами, полными слез соленых.
Должны ли дети видеть войну,
Убитых родителей, лужи крови.
Должны ли дети страдать от того,
Что стали игрушкой в руках подлой воли.
Должны ли дети гореть в «аду»,
Должны ли гибнуть от бомб и боли.
Что детям до власти, что детям до денег,
Религия тоже детей не волнует.
Им дай лист бумаги и карандаш,
Они целый мир на нем нарисуют.
Они нарисуют папу и маму,
Бревенчатый дом, окруженный забором.
Никак, и не при каких обстоятельствах,
Рисунок не должен быть создан кровью.
Лежит на дороге, с разорванной грудью,
Ручонками держит в руках автомат.
Как вы посмели, взрослые люди!
Нежели был перед вами солдат?
Летит ангелочек, и машет руками,
Хохочет, резвится- теперь он в раю!
Никак, и не при каких обстоятельствах,
Не нужно, что б видели дети войну.