`
Я тебя забываю, а это непросто —
Застарелые раны болят по ночам.
Для забвения нет алгоритмов и ГОСТов,
И методикам не поддаётся печаль.
Забываю тебя, как монетку в кармане,
Как своё обещание бросить курить.
Я забуду. Мне легче когда-нибудь станет,
И сумею, как раньше, с тобой говорить:
Улыбаться, уютно устроившись в кресле,
И ногами болтать, и болтать чепуху,
Подбирать на гитаре дурацкие песни
И придумывать рифмы к смешному стиху…
Я забуду. И вместе мы вспомним другое:
Как летел над волнами весёлый наш флаг,
И торговые шхуны сдавались без боя,
И норд-вест залихватски свистел в парусах…
И глушили мы ром в капитанской каюте,
Об ушедших в морскую пучину скорбя…
Знаешь, мне без тебя одиноко до жути,
И поэтому я забываю тебя.
Я стираю из памяти вкус твой и запах,
В клочья рву неотправленных писем тетрадь.
Но, бывает, тоска подступает внезапно,
И опять забываю тебя забывать.
Не кручинься, корсар, это всё наважденья.
Я надеюсь, что ты мне по-прежнему друг.
Через пару недель у меня день рожденья.
Ты пришли мне в подарок пиастров сундук!
`
— Машка, где тебя носило, что за глупая игра?
Позабыла, как всегда, сходить за хлебом?
— Мама, этот странный парень из соседнего двора
Научился строить лестницу на небо.
Принесла ему дощечки, старый папин молоток,
Он в ответ вздохнул и хмыкнул непонятно.
Стали звёзды близко-близко, как в сарае потолок,
Я моргнула — и вернулось всё обратно.
Он на дудочке играет — и дрожит, и тает тьма,
Он такое напевает — не запомнишь…
— Машка, ты не заболела? Ты совсем сошла с ума?
— Мама, светятся в ночи его ладони.
— Жар, поэтому и бредишь, завтра, дочка, к докторам.
Пей таблетки и скорей под одеяло!
…Машке снится странный парень из соседнего двора
В золотом плаще и шлеме без забрала.
Настаёт сырое утро, спит тяжёлая трава,
Потихоньку отступает пневмония.
Затерялся где-то парень из соседнего двора.
Ты сумеешь, ты найдёшь его, Мария.
Будешь плакать, и смеяться, и кормить его волков,
Чай заваривать и подавать патроны.
Будет весело и больно, будет страшно и легко,
Будет музыка звенеть в тайге бессонной.
А когда настанет время шаг за шагом умирать,
Машка так и не поймёт, что умирает,
А услышит: странный парень из соседнего двора
Для неё одной на дудочке играет.
Рисунки мелом. Цветные пятна на серых плитах.
Наивность формы, смешенье красок, неровность линий.
Глаза поднимешь к сырому небу: «Теперь мы квиты»…
До первых ливней, мой брат художник, до первых ливней.
Едва просохнет — на ту же площадь, опять за дело.
Толпы безликой слепая злоба тебе не внове.
Ты безупречен, ты совершенство, ты будешь в белом…
До первой крови, мой брат повстанец, до первой крови.
Когда примеришь одежды цвета эритроцитов,
Пропьёт приятель тридцатый проклятый свой сестерций.
Глаза поднимешь к сырому небу: «Теперь мы квиты?»
До первой смерти, мой брат мессия, до первой смерти.
Мой хрустальный мальчик, мой полубог,
Вероятно, дрыхнет без задних ног,
И дожди стучатся в его чертог,
До крови сбивая костяшки пальцев.
У него в камине одна зола,
За порогом дремлет тугая мгла,
Но прозрачно время и даль светла.
Он не станет долго прощаться.
Мой хрустальный мальчик, мой чародей,
Вероятно, раньше любил людей
И болтал о всяческой лабуде,
И бренчал непонятное на кифаре.
А сейчас молчит и грустит, грустит.
И уходят кошки с его пути.
Не буди, говорю себе, не буди,
Он спросонья может ударить.
Мой хрустальный мальчик, мой давний сон…
Жизнь идет, вращается колесо,
И горит созвездие Гончих Псов,
И за мною тени идут по следу.
За спиною — тоненький серп Земли,
А внутри пульсирует и болит
Вечный зов отчаянных аэлит:
Где ты?
`
Уж завяли цветы и смешались с травой,
Все деревья, кусты отшумели листвой.
Посмотри, снег летит…
Дай же руку скорей!
Пусть зима посидит
На ладони твоей.
Где-то есть — вы слыхали? -
Голубой звездопад…
А снежинки, как жаль,
Уж росою блестят.
Иней звездным ковром облепил все дома,
Лужи стали стеклом, провода, как тесьма.
Посмотри, снег летит…
Дай же руку скорей!
Пусть зима посидит
На ладони твоей.
Пессимисты твердят:
— Что в пустую мечтать?
Голубой звездопад
Все равно буду ждать.
Так бывает, что враз поседели поля,
Раз в году, только раз в белой пене земля.
Посмотри, снег идет…
Дай же руку скорей!
Пусть зима отдохнет
На ладони твоей.
Звездам хочется сесть —
Вот они и летят…
Может, это и есть
Голубой звездопад?
Если ты зиме рад,
Про себя попроси:
— Голубой звездопад,
Счастье мне принеси.
`
Ну, какая любовь уже к тридцати?
Все намного прозрачней, быстрее, проще.
— Ты в котором свободна?
— Давай к шести. Надо ужин успеть приготовить дочке.
Давят сроки, отчёт не закончен… дождь,
мудаки на дороге, конфликты, пробки.
— Ты сегодня вернёшься? — с порога дочь.
— Да, конечно, проверю потом уроки.
По пути сигарета, письмо и… дрожь,
ночь безумствует, зонтик остался дома.
Полчаса на кафе или… кофе (что ж,
мало времени, хочется сэкономить).
Разговор ни о чём…
— Как дела?
— Идут. Запредельно устала по пробкам за день.
Ну, а после — постель в полумраке, Брют,
роскошь тела, без шлейфа пустых свиданий.
…забытьё на мгновение (или нет?),
вязкость этих минут несказанно кстати…
Только вон багровеет уже рассвет.
…и тоскует дневник на резной
кровати.
`
Он ждал финала. Чтоб ни круговерти,
Ни запаха цветущих диких лип.
Но Прометей не знал, что после смерти
Его возьмут с собою на Олимп.
И спросит Зевс, ничуть не беспокоясь
Реакцией кого-то на земле:
«Так что ты там рассказывал про совесть,
Пока стоял прикованный к скале?»
И Прометей — и дал же бог эпоху! -
Потупится, как в поисках ключа:
«Да я ж не знал… Я думал, я подохну…
Наговорил, наверно, сгоряча…»
«Расслабься. Всё. Закончена страница.
Я не судья, не ментор и не враг.
Но если б ты не знал, как завершится,
Ты повторил бы это — точно так?»
Вопрос такой, что можно «либо — либо».
И ты в ответе — полностью и весь.
«Не сомневайся даже. Повторил бы».
«Вот потому ты, собственно, и здесь.
Богов — полно, я не один всего лишь,
А вот герой нам нужен про запас.
Орёл вернулся… Кстати, не покормишь?»
«Спасибо! Ну и шуточки у вас…»
«Какие шутки! Назревает Троя.
От Минотавра по планете — дрожь.
Короче. Там опять нужны герои.
Проверенные. Стойкие. Пойдёшь?..»
Опять — скала. А где-то воют трубы,
И ложь плодится, как собачий лай.
И Прометей, до боли стиснув зубы,
Шепнул орлу: «Я выдержу. Давай».
`
Август повесил лето на гвоздь,
И разбежались дворовые кошки,
Тихо заплакал застенчивый дождь,
Опять барабанит
Слезами в окошко.
Дверь на замке, на щеколде окно.
Сердце стучит,
Сдаваться не хочет.
Жизнь моя просто на лето одно
Стала короче…
Сколько дорог не успел я пройти?
Сколько чудесных мест не увидел?
Разных людей повстречал на пути,
Одних полюбил,
Других ненавидел.
Где моей жизни дырявое дно?
Где вы, черничные тёмные ночи?
Жизнь моя просто на лето одно
Стала короче…
`
Как мне нравится первых лучей пробужденье!
Вдруг по сонным ресницам — от солнца тепло…
Новый день наступил! Он таит вдохновенье!
И заманчива жизнь за оконным стеклом.
Пусть судачат старушки на старых скамейках,
Обсуждая меня и дворовый бомонд.
Пусть меняется мода, законы, наклейки!
Лишь бы чувства людей были выше всех мод!
Я люблю этот мир, и его недостатки
Со смиреньем приму, как морщинки свои.
Я люблю этот мир, его яркость и хватку,
И тот рай, что предложен для страсти двоих.
Лучик солнца целует веснушки прохожих…
Он готов приласкать, не прося паспортов.
Новый день наступил. Дай, Бог, много похожих
Дней, где каждый, кто дорог, будет жив и здоров.
Джерси-Сити, США
В России отныне есть два государства:
Одно — для народа, другое — для барства.
В одном государстве шалеют от денег.
В другом до зарплаты копеечки делят.
Меж ними навеки закрыты границы.
О, как далеко огородам до Ниццы!
Не ближе, чем отчему дому — до виллы.
Когда-то таких поднимали на вилы.
В России отныне есть два государства.
В одном одурели от бед и от пьянства.
В другом одурели совсем от другого…
Но мне не к лицу неприличное слово.
Элитные жены — принцессы тусовок.
Российские бабы — Российская Совесть.
Однажды мое государство взъярится.
Пойдет напролом и откроет границы.
И будет в России одно Государство.
А все остальное — сплошное лукавство.
2009
`
Жизнь быстротечна, как звонкая речка.
Годы промчались, как буйные воды.
Всех обгонял по своей и по «встречке».
Вот и шлагбаум. Домчал, доброхоты.
Тут и стоянка. Привал. Скособочен
сторож хромает, Харон, не иначе.
Выдал квитанцию и, между прочим,
лыбясь приветливо не дал мне сдачи.
Мелочь? Зачем мне полтинник с алтыном?
Разве что нищим раздал бы на входе
в мир, где покажется всё мне пустынным,
серым и скучным. Как мох на болоте.
Флора и фауна — всё необычно.
Птицы эдемские — грифы да выпи.
Целую вечность галдеть будут зычно.
А! Всё давно решено… надо выпить.
`
Веселый день горит… Среди сомлевших трав
Все маки пятнами — как жадное бессилье,
Как губы, полные соблазна и отрав,
Как алых бабочек развернутые крылья.
Веселый день горит… Но сад и пуст и глух.
Давно покончил он с соблазнами и пиром, —
И маки сохлые, как головы старух,
Осенены с небес сияющим потиром.
`
МАКИ В ПОЛДЕНЬ
Безуханно и цветисто
Чей-то нежный сгиб разогнут, —
Крылья алого батиста
Развернулись и не дрогнут.
Всё, что нежит — даль да близь,
Оскорбив пятном кровавым,
Жадно маки разрослись
По сомлевшим тучным травам.
Но не в радость даже день им,
Темны пятна маков в небе,
И тяжелым сном осенним
Истомлен их яркий жребий.
Сном о том, что пуст и глух
Будет сад, а в нем, как в храме,
Тяжки головы старух…
Осененные Дарами.
`
Огромные глаза, как у нарядной куклы,
Раскрыты широко. Под стрелами ресниц,
Доверчиво-ясны и правильно округлы,
Мерцают ободки младенческих зениц.
На что она глядит? И чем необычаен
И сельский этот дом, и сад, и огород,
Где, наклонясь к кустам, хлопочет их хозяин,
И что-то, вяжет там, и режет, и поет?
Два тощих петуха дерутся на заборе,
Шершавый хмель ползет по столбику крыльца.
А девочка глядит. И в этом чистом взоре
Отображен весь мир до самого конца.
Он, этот дивный мир, поистине впервые
Очаровал ее, как чудо из чудес,
И в глубь души ее, как спутники живые,
Вошли и этот дом, и этот сад, и лес.
И много минет дней. И боль сердечной смуты
И счастье к ней придет. Но и жена, и мать,
Она блаженный смысл короткой той минуты
Вплоть до седых волос всё будет вспоминать.
`
Поэзия — великий бред
Вне всяких логик и законов.
Висит в хлеву ее икона
И источает яркий свет…
Но тьма незыблема пока.
Напрасна утонченность речи,
Напрасно щедрая рука
Жемчужный бисер свиньям мечет.
И успокоенные души
Покойной мутью сонных глаз,
Не отрываясь от кормушек,
Блаженно щурятся на Вас.
Жуют, прицениваясь к слову,
И светлый миг в своей судьбе
Лениво променять готовы
На миску свежих отрубей.
Вы — лучезарное виденье,
Великий бред, святая чушь.
Одно лишь к Вам прикосновенье
Приносит очищенье душ.
И очищенья совершались —
Со всех сторон из тьмы легки
И очарованны слетались
На Ваше пламя мотыльки.
И за мгновенье вдохновенья
Вам отдавая сон и хлеб,
Сгорали в радостном хорале,
Собою освещая хлев —
Где успокоенные души
На завтрак, ужин и обед,
Не отрываясь от кормушек,
Блаженно щурятся на свет…
`
Июльский день поёт в бескрайнем разноцветье
Кокетливых полян и таинства озер,
Гоняя облака воздушной гибкой плетью,
Отчаянно дразня большой вороний хор.
Пророческий напев, напутствие из детства:
«…Любить. без фальши слов о горести разлук.
Под слоем пепла дней и лет бежать от бегства.
Неспешно выбирать, кто друг, а кто не друг.
…И, словно босиком по тёплой пляжной кромке,
Пройти по жизни так, чтоб был не скучен путь.
И чувствовать, когда пора стелить соломку,
И точно знать, когда обратно повернуть.
И лёгкою рукой бросать в фонтан монеты,
Прощать и отправлять мечту в лихой полет.
Хранить зимой в себе простую песню лета,
А летом слышать, как июльский день поёт.»
© Сано-сама