`
Я к святой простоте прикоснусь (если это она в самом деле).
Как слепому, на ощупь придётся искать в темноте
эти жаркие бёдра, что так отпускать не хотели
в прошлый раз, когда вдруг я уйти от тебя захотел.
Я агонию их ощущаю, как мелкую дрожь от истомы,
От любви подарованной и возведённой в экстаз.
Так нельзя! Это страшно! И смерти подобно. Ну что мы
в самом деле? Теперь… Эта ночь… Не уйдёт ведь от нас.
В эти рыжие волосы с огненно-красным отливом,
что полынью сухой помрачают мой разум сейчас
зарываясь лицом, я заплачу, без всяких мотивов.
Страсть утихнет и ночь одеяло набросит на нас.
`
Век распаханных лиц, недоношенных слов,
Век трудящихся дам и собачек диванных…
Век дворцов и корыт, молока без коров,
Но ведь что-то осталось ещё без обмана.
Лбом упритесь в закат и идите ва-банк,
Поднимите с земли утомлённое солнце.
Журавлиная песня пусть с неба прольётся
И свой парус распустит алеющий мак.
В этот бройлерный век нелетающих птиц,
Нераскрашенных снов и надломленных женщин…
Разожмите кулак, отпустите синиц
И я знаю, что вам станет чуточку легче.
`
Вы проснулись однажды, счастливые и нагие.
Так рассвет просыпается с мыслью, что ночь — его.
А вокруг было лето, чужая квартира и старый Киев,
Но для вас — кроме вас — в мире не было ничего.
Ток бежал по рукам, время путалось в занавеске.
Ни один лишний образ не проникал извне.
Вы лежали, как боги на древней затёртой фреске.
Утомлённые боги на скомканной простыне.
Больше не было сил ни на что, кроме поцелуя.
Не хватало ни рук, ни ног, чтоб сильней обнять.
Обалдевшие ангелы врали напропалую,
Будто могут, имеют право нажать F5.
Дальше было неинтересно: как вы оделись,
Как разъехались по своим делам, по своим местам…
Эти глупые ангелы могут стрелять, не целясь.
А вот лгать не умеют. И, видимо, неспроста.
© Кранер
`
В набухающих ветках кленов запутался лунный диск —
Не спешат распроститься с Москвою ночь и зима.
И весеннее раннее утро готовит в Гаагу иск,
Через слово вставляя, чтоб было понятней, мат.
Кляксой-тенью восход распластал по кремлёвской брусчатке храм,
Не оставив для бога цветных куполов восторг —
Значит новому жданому миру врываться в Москву пора,
К москвичам пробиваясь сквозь узкие щели штор.
Маргарите давно под сорок, хотя молодит весна
И скрывает морщинки лица контрабандный крем.
Ей игривое солнце в окне, словно тайный масонский знак,
Что пора пробуждаться, что снова она в игре!
Маргарита хватает цветы и врывается в новый мир,
Раздирающий чувства трезвоном трамвайных стай.
И она и шальные трамваи — охотники за людьми,
И у каждого есть прикормленные места.
Маргарита идёт не спеша, — на лице и в душе покой, —
Ведь клиент, как водится, прав и бывает суров.
Маргарита идёт с цветами к гостинице на Тверской,
Где десятки других маргарит ожидают своих мастеров.
А под вечер, придя домой, не согреет для мужа суп
И придумав усталость станет много курить.
Муж её поцелует в висок, и подумав: «Да мало ль сук?!»,
Побредёт на Тверскую в поисках маргарит…
© crkthjrfrnec
`
День прошел, как одолженье,
Стрелкам часовым —
Ни мыслишки, ни движенья —
Сигаретный дым…
Да бутылочка текилы,
На газетке соль…
И, себе я самый милый,
Ну, почти король!
Только мавра с опахалом
Не хватало мне…
Впрочем, лишний черный малый
В этой тишине…
Там, осталась за окошком,
Жизни дребедень…
Из нее я выпал крошкой,
Жаль, что лишь на день…
Но никак, чтобы поболе,
Барствовать котом —
В жизни нужно право воли
Добывать хребтом.
Правда, тут вопрос огромный:
Хватит ли горба?
Часто, правильным да скромным
И дышать — борьба…
А чтоб раньше не скосило
Острою косой —
Соль, бутылочка текилы,
Пусть хоть день — но мой!
когда-нибудь наступит возраст
когда не станет слова секс
и глеб научится оксану
ценить за ум и доброту
«Авось, небось и как-нибудь»
Вершат, как прежде, русский путь,
Хранят убогую судьбу,
Что миг, и вылетит в трубу.
И дым развеется вокруг,
И нервы вымотает друг
Средь тихо тающей зимы,
Где явлен лик предвечной тьмы.
Где сто дорог закрыты нам.
Где душу рвет напополам
Больная муть чужих страстей,
И время мелких новостей.
Зачем мы живы, для чего?
Куда ни глянешь — все мертво.
Все повторяется в ночи,
И ты спасенья не ищи,
А лучше спрячься и усни,
Забудь теперешние дни.
Помогут враз покой вернуть:
«Авось, небось и как-нибудь.»
`
(отрывок)
Гражданин фининспектор!
.. .. .. .. .. .. . Простите за беспокойство.
Спасибо…
.. .. .. не тревожьтесь…
.. .. .. .. .. .. . .я постою…
У меня к вам
.. .. .. дело
.. .. .. .. деликатного свойства:
о месте
.. .. поэта
.. .. .. в рабочем строю.
В ряду
.. .. . имеющих
.. .. .. .. . лабазы и угодья
и я обложен
.. .. .. .. и должен караться.
Вы требуете
.. .. .. . с меня
.. .. .. .. .. . пятьсот в полугодие
и двадцать пять
.. .. .. .. . за неподачу деклараций.
Труд мой
.. .. любому
.. .. .. .. труду
.. .. .. .. .. . родствен.
Взгляните —
.. .. .. сколько я потерял,
какие
.. . издержки
.. .. .. . в моем производстве
и сколько тратится
.. .. .. .. .. на материал.
Вам,
.. . конечно, известно явление «рифмы».
Скажем,
.. .. строчка
.. .. .. . окончилась словом
.. .. .. .. .. .. .. .. «отца»,
и тогда
.. .. через строчку,
.. .. .. .. .. . слога повторив, мы
.. . ставим
.. .. .. . какое-нибудь:
.. .. .. .. .. .. . ламцадрица-ца.
Говоря по-вашему,
.. .. .. .. . рифма —
.. .. .. .. .. .. . вексель.
Учесть через строчку! —
.. .. .. .. .. .. . вот распоряжение.
И ищешь
.. .. мелочишку суффиксов и флексий
в пустующей кассе
.. .. .. .. . склонений
.. .. .. .. .. . и спряжений.
Начнешь это
.. .. .. . слово
.. .. .. .. .. в строчку всовывать,
а оно не лезет —
.. .. .. .. нажал и сломал.
Гражданин фининспектор,
.. .. .. .. .. .. честное слово,
поэту
.. . в копеечку влетают слова.
Говоря по-нашему,
.. .. .. .. . рифма —
.. .. .. .. .. .. . бочка.
Бочка с динамитом.
.. .. .. .. . Строчка —
.. .. .. .. .. .. .. фитиль.
Строка додымит,
.. .. .. .. взрывается строчка, —
и город
.. .. на воздух
.. .. .. .. . строфой летит.
Где найдешь,
.. .. .. .. .. . на какой тариф,
рифмы,
.. .. . чтоб враз убивали, нацелясь?
Может,
.. .. пяток
.. .. .. . небывалых рифм
только и остался
.. .. .. .. что в Венецуэле.
И тянет
.. .. меня
.. .. .. . в холода и в зной.
Бросаюсь,
.. .. .. опутан в авансы и в займы я.
Гражданин,
.. .. . учтите билет проездной!
- Поэзия
.. .. — вся! —
.. .. .. .. езда в незнаемое.
Поэзия —
.. .. . та же добыча радия.
В грамм добыча,
.. .. .. .. в год труды.
Изводишь
.. .. единого слова ради
тысячи тонн
.. .. . словесной руды.
Но как
.. .. испепеляюще
.. .. .. .. слов этих жжение
рядом
.. .. с тлением
.. .. .. .. . слова — сырца.
Эти слова
.. .. . приводят в движение
тысячи лет
.. .. .. миллионов сердца.
Конечно,
.. .. . различны поэтов сорта.
У скольких поэтов
.. .. .. .. . легкость руки!
Тянет,
.. .. как фокусник,
.. .. .. .. .. строчку изо рта
и у себя
.. .. .. и у других.
Что говорить
.. .. .. .. о лирических кастратах?!
Строчку
.. .. чужую
.. .. .. .. вставит — и рад.
Это
.. обычное
.. .. . воровство и растрата
среди охвативших страну растрат.
Эти
.. . сегодня
.. .. .. . стихи и оды,
в аплодисментах
.. .. .. .. . ревомые ревмя,
войдут
.. .. в историю
.. .. .. .. как накладные расходы
на сделанное
.. .. .. нами —
.. .. .. .. . двумя или тремя.
Пуд,
.. . как говорится,
.. .. .. .. . соли столовой
съешь
.. .. и сотней папирос клуби,
чтобы
.. .. добыть
.. .. .. .. драгоценное слово
из артезианских
.. .. .. .. . людских глубин.
`
Изрезав ноги об осколки сна,
Швырнув рассвета рваные куски,
Уходит ночь. Но юная луна
Вонзила в небо белые клыки.
Я просыпаюсь, сдерживая стон,
Вновь утро на меня идёт войной.
Ах, лучше б вечно полчищем ворон
Ночная мгла кружила надо мной!
Чешет хвост седая туча
О вершины тополей.
Песней жалобных созвучий
Стонет ветер дуралей.
Неба утренняя хмурость
Негу дня не омрачит.
Солнце меж отар понурых
Льёт несмелые лучи.
В придорожную харчевню
Малый табор тащит гам.
Кочевых просторов древность
В зычном говоре цыган.
Табуны остались в прошлом,
Их загнали под капот.
И теперь стальная лошадь
Племя шумное везёт.
На заволжские просторы
Льётся синью майский день.
Вьёт из воздуха узоры
Над сиренью деревень.
Дух цветенья и полыни —
Сладкой горечи коктейль.
Поле скрипами своими
Не тревожит коростель.
Даль стекает с крыш истомой
В огороды за плетни
Прелесть Мая мне знакома:
Обожаю эти дни.
`
Создавая сложности, как штиблеты рваные
носят люди должности: избранные… званые…
Меряются силами, детородным органом
местного разлива Ротшильды да Морганы.
Но, верите-не верите, все мы приглашённые:
знатные философы и умалишённые,
жертвы невиновные, палачи безликие,
расы чистокровные и народы дикие.
В рабство ли мы проданы, отпрыски ль свободы —
все, как карты, розданы из одной колоды.
Балаган устроили, выражаясь выспренно:
вы б с Христом поспорили, каково быть избранным.
Между прочим, званые суд над ним творили,
награждая ранами, гвозди в кисти били.
С совестью — не парились мыслящие твари:
на Христе пиарились, Господа пиаря.
В правоту-то, главное, веровали искренне:
постепенно званые превращались в избранных.
А теперь склоняются головой к Всевышнему,
да молитвой маются, мол, натворили лишнего.
Только человечество, погляжу, не кается:
всяк в своём Отечестве пророком стать пытается.
Бродят многочисленные до предела странные
однозначно избранные, несомненно званые.
И вещают дикторы в микрофон простуженный
о тусовке избранных лиц за званым ужином.
Нынешние избранные, ведь не будет новостью,
лжи друзья старинные и не дружат с совестью…
боги воплощённые, ложью не гнушаются,
наперёд прощённые, потому не каются…
А мы возводим храмы… а мы к терпенью призваны…
Но, только, Богом званые Смертью будем избраны.
Смотришь на распятие: ни за какие пряники
не согласен, братья, божьим стать избранником!
И твержу упрямо я, оставаясь искренним:
«Огради от званых… не позволь стать избранным…»
`
Не хватало кавалера —
чуть не плакала, скорбя.
Подвалил один:
.. .. .. .. .. .. — Валера, —
и шепнул, — Хочу тебя!
Я упала на солому —
сердцем слабая, видать.
Парню страстному такому
разве можно отказать?
Приготовилась и слышу,
как зовёт «моя душа»:
— Вася, Петя, Вова, Миша, …
налетайте, …только ша!
— Это что за групповуха!!!
Что за наглая фигня?!
А не хочешь, милый в ухо
заработать от меня?
Тут на крик слетелись ОРДЫ!
Как насели! …Та-ра-рам!!!
Всем им в кровь разбила морды!
Так и надо комарам!
..
А в лугах — по колено травы,
а в бору медуница — звонче, —
то ли слева, а то ли — справа
разливается колокольчик:
утром — розов, сиренев — к ночи;
.
по оврагам кукушки хнычут —
коль расщедрятся — напророчат
лет побольше, чем — земляничин,
что разбросаны часто-часто
по глубоким канавам просек, —
но не скажут, где нынче счастье
деревень непутёвых носит;
а в полях — зелены колосья,
по обочинам — вьюн лепечет;
.
тает небо на дне колодца,
он так стар, не иначе, — вечен,
и — ведром по воде ударив —
слышишь эха студёный отклик;
.
далеко-далеко, где дали
от свинцовой воды намокли, —
просветлеет, и гром-бродяга
растрясёт напоследок выси,
и двойные перила радуг
высоко-высоко повиснут;
.
в перелесках — шиповник дикий,
и пчела в нём души не чает;
по реке — то круги, то блики —
красноталовые печали;
.
ах, июнь — голубое блюдце
с золотой полосой по краю:
то дождями исхлёстан люто,
то купавками отгораешь,
словно яркий цветастый ситец, —
не полвека носить — пол-лета, —
ясный взгляд горечавки синей
в дымке пепельной бересклета.
`
Май — стремительный и светлый —
прошвырнулся по садам,
пошептался с каждой веткой —
слив и яблок нагадал;
точно с ветром сговорившись,
шелестел и выдыхал
так, что вспыхивали вишни,
словно девушки.
У хат,
подбоченившихся гордо,
взгляд лукав и говорлив:
— ставни крашу раз в три года,
банки с краской сберегли
аж с советчины! —
Сосед так
похвалился. Крякнул:
— Да-а…
Нянчит выводок наседка,
утки в сторону пруда
бодро шлёпают.
Просторно
мысли, взгляду и строке;
ощущаю жизнь, которой
не висеть на волоске —
быть и быть,
сбываясь,
будто
самый светлый детский сон
про наседку, солнце, уток,
речку, сад.
и колесом
всех и вся вертеть,
кружиться,
с каждым маем закипать.
В этой жизни — столько жизни:
вникнуть, слиться и пропасть!
Очерёмуховел вечер,
воздух — розовый насквозь.
У реки неспешны речи —
деревенские авось,
кабы, если бы, нехай с ним,
будь, бывай, не куксись, дочь.
Ветер ласковый, нахальный.
Май. Отец. Деревня. Ночь.
`
…А всё-таки, вороной быть честней!
Прокаркала и никаких иллюзий.
Что не по нраву, так и клювом долбанёт.
Нахальная. Таких никто не любит!
А вот голубка… очень ласково воркует,
Нежна и трепетна. И клювиком погладит.
До крохи все объедки подберёт
И в «благодарность» всё и всех обгадит.
Не понимаю, что же носятся все с ней?
По-моему, вороной быть честней!