Ведь солдата никогда не предупреждают, что собираются с ним сделать; ему завязывают глаза и повязку снимают лишь в последнюю минуту.
.
Мы ЛЮБОВЬ поднимем из окопов
И в атаку бросим друг на друга,
Словно Одиссей и Пенелопа
После долговременной разлуки.
Флаги наши белые развесим,
А потом друг друга ТАК «полюбим»!
Навсегда отныне будем вместе.
Ну, и поцелуй…
.. .. .. .. .. .. .. . контрольный…
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. .. в губы!
- иz -.
© Ирина Zалетаева
1.03.2007
как больно нам когда друзья уходят в бой
когда не знаем мы вернутся ли домой
но есть в мужчин закон, хранить родимый дом
кто прав, кто виноват не им решать порой
у них задача есть, сберечь свою страну
простите вы солдат, простите их вину.
-Давай присядем, брат, поговорим,
Ведь есть у нас с тобой ещё минуты.
Нальём прозрачной, следом повторим,
Отмоем руки наконец-то от мазуты.
Скажи мне, брат, как вышло, что воюем?
Зачем пришли по-скотски убивать?!
В окопах и земле сырой ночуем,
Могли бы жён мы лучше целовать.
Постой, дай вытру кровь на подбородке,
В бою двоих нас лихо потрепало.
Я слышал, ты работал по наводке,
От ваших рук так много погибало…
А помнишь, брат, мы вас просили сдаться,
Уйти, оставить наш аэропорт.
Чтоб вновь смогли все люди улыбаться,
Вы снова выбирали серый морг.
Взгляни мне, брат, в глаза! Скажи что видишь?
Полгода пролетало в сизой дымке.
Я слышу, бьётся сердце, слышу, дышишь…
А слёзы? Нет, пустяк! Виной соринки…
Дубовый стол, истёрты половицы,
Бревенчатые стены, шифер мхом.
Стоят часы, как будто на границе,
На двух весах меж правдою и злом.
-Прости…- давил с груди молчавший хрипом.
-Да ладно, брат, прощу, и Бог простит…
Давай мы лучше на дорожку выпьем,
Пора домой мне, брат. Тебе ещё гостить…
И горькую до донца опрокинув,
Он встал из-за стола и вдаль побрёл.
Другой смотрел ему так долго в спину,
Сквозь белый свет почувствовал укол.
Глаза открыл от боли задыхаясь,
Он понял вдруг, что дышит, что живой.
И всей душой о прошлом слёзно каясь,
Увидел рядом с ним лежал другой.
С которым водку пили и общались,
Который сердцем всем его простил.
-О, лучше бы я здох, а он остался!
Солдат о пуле в лоб у всех взмолил.
…
Быть может всех ошибок не исправить,
А прошлое другим уже не будет.
И каждый пред судом за всё предстанет.
Не стоит забывать, что все мы люди…
посвящается событиям в Донецком аэропорту.
Солдат на гибель в бой идёт,
когда цари лишь поскандалили…
Потом в учебники войдёт
упоминание баталии.
Стоят два генерала: украинский и американский.
Украинский говорит: наши солдаты получают питание строго по норме, ровно 2000 калорий.
Американский отвечает: наши бойцы по 4000 тысячи калорий в день получают.
Украинский генерал в сердцах бьёт фуражкой об землю: брешешь гад, не может солдат 4 ведра буряка сожрать!!!
Военнослужащий, дух которого не благороден, - это не воин, а обыкновенный вооруженный дебил.
Неожиданно, ниоткуда, как впечатление от поглощения всех политических событий, происходящих в мире, пришла мысль:
Хрен кто объявит войну России. Штатам, этим зажравшимся котам, объявляют войну каждые пять минут, а России нет. Опасно. Терять нашему солдату абсолютно нечего, кроме России, той несчастной Родины, которая, если не вспомнит, то хоть … А что хоть - неизвестно… Так было, и так наверное будет… всегда…
Мама, я звонил тебе сегодня…
И сказал, что все у нас в порядке.
Рос здоровым - к службе срочной годный.
А теперь… пишу тебе в тетрадке…
Если ты сейчас ее читаешь,
Это значит, мама, что я умер.
А пока, конечно, ты не знаешь,
Как мы этой ночью не уснули…
Как мы всем отрядом сговорились,
Тайно, несмотря на все приказы,
Что бы с нами дальше ни случилось,
Не стрелять в своих! Часы остались…
Полчаса. Пятнадцать. Три минуты.
Ночь до наступления жестока.
Вязкие, как кровь, рассветы утро
Разливает розовым потоком.
Первый лучик!.. Мама, я не знаю,
Как могло случиться, что рассказы,
О которых в книжках мы читали
Про войну не вспомнились ни разу
Тем, кто нам приказы отдавали.
«Вы стрелять готовы? А по детям?»
Спрашивали строки, «убивая».
Что я мог ответить в той анкете…
Луч второй!.. Тревожная дорога.
Как же широки просторы наши!
Вспомнилась девчонка недотрога…
Босиком бежит в одной рубашке.
Школа. И мопед на день рождения.
Долго на подарок мне копили.
Свадьба. Мой малыш. И новоселье…
Но меня убили, мам, убили!..
Третий лучик!.. Мама, дядя Витя,
Помнишь приезжал он к нам за медом из Ольгинки?
Я его сегодня просто видел…
Я на БТРе - он - дорога…
И всего то! Чертова дорога!
Время сокращает расстояния.
«Все свои!» Кричу:"Своих не трогать!
Дядька безоружный мой в «гражданке»!
Луч четвертый!.. Проблески надежды.
Возгласы толпы,(как нас встречают!)
Колокольным звоном где-то между
Тем и этим облаком взлетают.
Пятый луч!.. Осталось нас немного.
Сколько ж еще было вслед за нами
Пущено несчастного народа,
Чтоб «неверных» (нас же) покарали!
Луч шестой!.. Я, мама, рядом с вами!
Поцелуй малышку, а Наташе
Передай, что «лучики восстанут»,
Чтобы честь и совесть были в каждом!
Лучики… Седьмые и восьмые…
Счет пошел на сотни и десятки…
Понесут в церквях в стране и мире.
Мама, не роняй, прошу, тетрадки!
Мама, мы сегодня сговорились…
Пусть не гаснут свечи в ваших храмах!..
Чтобы никогда не повторились
Дни, когда по нам заплачут мамы!
Ты храни, храни мою тетрадку.
Пусть же знают правду наши дети!
Все теперь, поверь, у нас в порядке…
Мир вам всем! Люблю!
Твой сын Шостак Дима. Лисичанск
Затихнув, отдалась ночи природа,
лишь шепотом листвы тревожа сны
и птицы песнь свою, что год от года -
оставили до будущей Весны.
Солдат уснул в обнимку с автоматом, щекой прильнув к своей родной земле.
Он наш герой - врагам несёт расплату, с любимой встретился в тревожном сне:
«Фашистам зАдали сегодня трёпку! Поверь родная, был тяжёлый бой…
душа в крови, в плену у гимнастёрки… ох, как же хочется скорей домой!
Прости любимая за всё, так вышло, что не могу обнять - не забывай:
за нами Родина, в лицо смерть дышит… Но я вернусь! - ты сыну передай».
Солдаты после боя спят повалом.
Ползёт туман, скрывая боль земли,
и укрывает, словно одеялом
всех выживших и тех, что полегли…
Война… Сестра несёт часть женской доли: «Мой миленький, ты будешь долго жить…»
Навзрыд душа, но на остатках воли: «И петь, и танцевать, и нас любить…»
И нет уж сил, и с поля он двадцатый… «Ты потерпи, я вытащу тебя…»
И на себе, ползком, до медсанбата… «Не для себя прошу, любимой для…»
Глаза закрыл… Старуха смерть, доколе? «Ещё чуть-чуть и рану будем шить…»
А губы шепчут ангелу от боли: «Дай мне воды… сестра… воды… попить…»
Изранены поля, холмы, в руины
бомбит фашист красоты городов…
Но в битве с ним все нации едины,
мы выстоим под натиском врагов!
А командир не спит, взглянув на карту, висевшую на стенке блиндажа:
«Мне тяжело, мне больно, но солдаты… дай Бог им отдохнуть хоть полчаса.
Сегодня нас убавилось на роту красивых наших сыновей, отцов,
но есть приказ: „Стоять, бесповоротно!“ Потом вперёд, погоним прочь врагов.
Погибшие в бою спокойно спите, сегодня долг отдав за всех живых…
Мы будем помнить вас, а нас простите, что не смогли сберечь от пуль шальных».
Земля наполнит силами от Бога
измученных солдат - поспать должны.
Затихнув, отдалась ночи природа,
лишь шепотом листвы тревожа сны…
Есть слово, произносить которое надо стоя. Это слово - СОЛДАТ!
Во время артобстрела женщин не надувают! - учил замполит молодых солдат обращаться с трофейными надувными куклами.
Метель из ядовитых лепестков белены
Кружила у плиты без имени и даты,
Вокруг: лишь шепот бледной тишины,
Зовущей помянуть погибшего солдата.
Склонились над заброшенной могилой
Тела воспоминаний постаревших,
А рядом - Ангел, юный и бескрылый,
Молитву возносил Творцу за грешных.
Переплелись скелеты ратоборцев неизвестных
Наскальным рисунком забытой войны:
Победу на костях героев неуместных,
Сыграть решили недалекие умы:
На кладбище истории, на зло России,
Пытаются развеять пепел тех сражений:
Учебники всей правды не вместили,
Им места нет на полке достижений…
«Никогда бы я не хотел, чтобы русские всерьез стали воевать с нами. Пусть это не патриотично, но я чувствую, что задницу они нам обязательно надерут», - задумчиво сказал морской пехотинец США, вспоминая события одной из африканских войн, в которой довелось принимать участие более 40 лет назад.
Капитан Корпуса Морской пехоты США Майкл Фогетти (теперь уже в отставке) никогда не забудет того русского танкиста, спасшего ему жизнь дважды…
…Мы выполнили задание и теперь колонной из пяти джипов, ощетинившихся стволами М-16 и М-60, спешили в порт, к катеру для эвакуации. Неожиданно из узкого переулка выбежала белая женщина с девочкой на руках, за ней с хохотом следовало трое местных африканцев. Нам стало не до политкорректности. Женщину с ребенком мгновенно втянули в джип, а ее преследователям недвусмысленно погрозили стволом пулемета. Но один из мерзавцев поднял свою G-3 и явно приготовился в нас стрелять. Морпех Колоун автоматически нажал на гашетку пулемета. Дальше мы мчались под все усиливающуюся стрельбу… С холма, на котором расположился город, мы увидели порт - у причала пылал пароход, на котором должны были эвакуировать беженцев: больше тысячи европейских гражданских специалистов и членов их семей. Мы не имели права оставить их одних на растерзание толпы инсургентов. Я подсчитал наличные силы: 29 марин, включая меня, 7 демобилизованных французских легионеров и 11 матросов с затонувшего парохода, две дюжины добровольцев из гражданского контингента - против 3-тысячной армии инсургентов. И мы заняли оборону, надеясь, что они не додумаются атаковать нас одновременно и с юга, и с запада, и с севера… После первой же атаки - первые потери… За ней следующая атака. Внезапно на мою рацию поступил вызов от Смити:
- Сэр. У меня какой-то непонятный вызов. Они сказали, что нас вызывает солнечная Сибирь, а Сибирь, она вроде бы в России…
- Могу я узнать, что делает United States Marine Corps на вверенной мне территории? - услышал я в наушнике английскую речь с легким, но явно русским акцентом.
Я представился и спросил, с кем имею честь беседовать.
- Ты имеешь честь общаться, лейтенант, с тем, у кого, единственного в этой части Африки, есть танки, которые могут радикально изменить обстановку. А зовут меня «Tankist».
Терять мне было нечего. Я обрисовал всю ситуацию.
- Отметьте позиции противника красными ракетами и ждите, - продолжил «Tankist». - Когда в зоне вашей видимости появятся танки, это и будем мы. Но предупреждаю: если последует хотя бы один выстрел по моим танкам, все то, что с вами хотят сделать местные пейзане, покажется вам нирваной по сравнению с тем, что сделаю с вами я.
…И тут грянуло. В просветах между домами, на всех улицах одновременно появились силуэты танков Т-54, облепленных десантом. Боевые машины неслись как огненные колесницы. Совсем недавно казавшееся грозным, воинство осаждающих рассеялось как дым. Десантники спрыгнули с брони, и, рассыпавшись вокруг танков, стали зачищать близлежащие дома. С крыши одного из домов внезапно ударила очередь. Три танка немедленно довернули башни в сторону последнего прибежища полоумного героя джихада и строенный залп, немедленно перешедший в строенный взрыв, лишил город одного из архитектурных излишеств…
Я поймал себя на мысли, что не хотел бы быть мишенью русской танковой атаки. И будь даже со мной весь батальон с подразделениями поддержки, для этих стремительных бронированных монстров с красными звездами, мы не были бы серьезной преградой. И дело вовсе не в огневой мощи русских боевых машин… Я видел в бинокль лица русских танкистов на башнях своих танков: в этих лицах была абсолютная уверенность в победе над любым врагом. А это сильнее любого калибра…
Командир русских, мой ровесник, слишком высокий для танкиста, загорелый и бородатый капитан, представился неразборчивой для моего бедного слуха русской фамилией, пожал мне руку и жестом пригласил на свой танк. Мы комфортно расположились на башне. Вдруг русский офицер резко толкнул меня в сторону и вскочил, срывая с плеча автомат. Что-то чиркнуло с шелестящим свистом, еще и еще раз. Русский дернулся, по лбу у него поползла струйка крови, но он поднял автомат и дал куда-то две коротких очереди, подхваченные очередью турельного пулемета с соседнего танка… Я понял, что мне только что спасли жизнь.
Черноволосая девушка (кубинка, как и часть танкистов и десантников) в камуфляже перевязала моему спасителю голову, приговаривая по-испански, что вечно синьор капитан лезет под пули. Я в неожиданном порыве души достал из внутреннего кармана копию-дубликат своего «Purple Heart» («Пурпурное Сердце»), с которым никогда не расставался, как с талисманом удачи, и протянул его русскому танкисту. Он в некотором замешательстве принял неожиданный подарок, потом крикнул что-то по-русски в открытый люк своего танка.
Через минуту оттуда высунулась рука, держащая огромную пластиковую кобуру с большущим пистолетом. Русский офицер улыбнулся и протянул это мне…
Три русских танка въезжали на территорию порта. На броне переднего пребывал и я. Из пакгаузов высыпали беженцы, женщины плакали и смеялись, дети прыгали и визжали, мужчины в форме и без орали и свистели. Русский капитан наклонился ко мне и, перекрикивая шум, сказал: «Вот так, морпех. Кто ни разу не входил на танке в освобожденный город, тот не испытывал настоящего праздника души! Это тебе не с моря высаживаться». И хлопнул меня по плечу.
Танкистов и десантников обнимали, протягивали им какие-то презенты и бутылки, а к русскому капитану подошла девочка лет шести и, застенчиво улыбаясь, протянула ему шоколадку из гуманитарной помощи. Русский танкист подхватил ее и осторожно поднял. Она обняла его рукой за шею. И тут меня посетило чувство дежавю. Я вспомнил, как несколько лет назад в туристической поездке по Западному и Восточному Берлину нам показывали русский памятник в Трептов-парке. Наша экскурсовод, пожилая немка, показывала на огромную фигуру Русского солдата со спасенным ребенком на руках, и недвусмысленно намекала на то, что кроме зла и насилия русские на землю Германии ничего не принесли.
Будто пелена упала с моих глаз. Передо мною стоял русский офицер со спасенным ребенком на руках. И это было реальностью! И, значит, та немка в Берлине врала, а тот русский солдат с постамента в той реальности тоже спасал ребенка…