Над Средиземным морем — марево,
мираж, обманчивая гладь,
и далеко родное Марьино,
а до беды — рукой подать.
Но верят все, что доведется нам
пройти с баяном на ремне
проулком, по мосточкам тёсаным,
в лесной озерной стороне.
Уже сто дней с волной качаемся,
давно не видя берегов,
авралим,
учимся,
печалимся
и поминаем всех богов,
ночами паримся бессонными
на затаившихся постах
и разговариваем с жёнами
на двадцати пяти листах…
А под ногами только палуба —
поката, влажна и крепка,
на ней уснул закат опаловый,
но тишина не спит пока.
Не спим и мы, хоть вахта кончена,
и сигареты мнем во рту.
Ракетоносец, словно гончая,
к рассвету гонит темноту.
А под ногами только палуба —
частица Родины большой.
Не будет в нашей песне жалобы,
хотя и думаем порой
о той березе со слезинками
на бледно-розовой коре,
о речке с желтыми кувшинками
и белой хате на бугре.
Когда мир твой стал другой,
Когда рухнул тот покой
И в столкновенье разных сил —
Никто желанья не спросил.
А ты сидел за кружкой чая,
Будто кровь не замечая.
Глядел на бойню из окна
Пока не рухнула стена.
Тогда, услышал автомат,
Взрыв осколочных гранат.
К тебе пришли чужие гости,
Ты оказался в вихре злости.
Не сдавайся, стой, держись!
Если ценишь свою жизнь!
Отведено место в гробу —
Либо тебе, либо врагу!
Один момент и втянут в драку,
Готов ли ты пойти в атаку?
Забудь беспечность милых снов.
Война не спросит, будь готов!
(19.12.17)
Барс: — На задание, как на праздник?
Багира (раздражённо): — Всё никак не можешь успокоиться?
Барс: — Представляю себе физиономию Петровича. Капитан-лейтенант Кошкина, неуставные трусы. Три наряда вне очереди.
Багира (смеётся): — Идиот!
Люблю военных мужиков
За дерзость, выправку и стать!
За доблесть дел без лишних слов-
Закуска, выпивка, кровать!
Я стоял ни мертвец, ни живой.
Был темнее, чем тёмная ночь.
Она куклу зажала холодной рукой -
Она была моя любимая дочь.
Рядом с нею лежала жена…
Вскипев, ярость стремилась наружу.
Я клялся себе, быть свирепей врага -
Убив их, он убил мою душу!
Нет, пощады ему не видать,
Не молить и не ждать сострадания.
Убивать, убивать, убивать!
Он объект, он лишь цель попадания.
Моя дочь, моя милая дочь,
Ты так хотела стать медсестрою.
Ты прости, что не смог помочь -
Теперь гроб засыпаю землёю.
Прости и ты, голубка родная!
Обещал, но не смог защитить.
О Боже, не надо мне светлого рая -
Отомстить, только дай отомстить!
Я стоял у двух новых могил
В тени листьев унылой берёзы.
На «до» и «после» жизнь поделил
И там выплакал все свои слёзы.
И я думал, что я пропаду.
На части грудь изнутри разрывало.
Но пламя мести пылало, словно в аду,
Оно сердцу остыть не давало.
И я шёл ни мертвец, ни живой,
И я шёл подгоняемый злостью.
Моё тело всегда рвалось в бой -
Жизнь врага, для меня была тростью.
Я ломал её множество раз,
И глядел на смерть, упиваясь -
Эти сотни испуганных глаз
Застывали, навсегда закрываясь.
Я и сам был готов умереть -
Жаркий бой - вот всё что мне надо!
Но огонь моей мести хотел догореть
На могиле последнего гада!
И теперь у неё вот стою,
А что дальше? Не понимаю.
Мне нет места в мирном строю,
Я устал, и я вас покидаю…
Моё тело истлеет в земле,
Но огню суждено возрождаться -
Он полыхнёт уже в новой войне,
В сердцах тех, кто будет сражаться.
(29.07.17)
ПОСТ N 1
Пару лет назад, делал документальное кино про войну и три дня снимал в Кремле роту почетного караула.
Как она живет, как тренируется и охраняет пост номер один.
Каждый час писали смену караула у Вечного Огня: сначала крупно ноги, через час - общий план, еще через час - крупно лица, еще через час - другой ракурс, еще через час… и так далее, ведь их же нельзя остановить и попросить пройтись для второго дубля.
Одним словом обычная съемочная суета.
Замполит роты Олег - хороший мужик, в очередную смену караула, посмотрел на часы и вдруг говорит:
- Ты сейчас снимай не солдат, а публику, которая будет на них смотреть.
Сними не пожалеешь.
Я удивился, но послушался и не пожалел - это оказался мудрый совет.
Мы с оператором перелезли через ограждение, зашли за Вечный Огонь и начали снимать публику сквозь пламя по переднему плану.
Примаршировала новая смена, вдруг люди пооткрывали рты, как будто они увидели не солдат, а инопланетян…
Я присмотрелся и правда караульные с разводящим шли не то что синхронно, а просто как роботы… и все какие-то неправдоподобно одинаковые.
Пораженные зрители от удивления даже забывали их фотографировать. Только потом я понял, что разводящий и двое караульных были тремя братьями близнецами.
Внутри, за кремлевским забором все эти «киборги» превращались в обычных жизнерадостных мальчишек, даже не верилось, что это те же сверхлюди, которые стоят там, у Вечного Огня…
Рядом крутился мой четырехлетний сынок, он мерил фуражки и хватал всех за карабины, пытаясь примкнуть штык.
Мы брали у солдат маленькие интервью: «Тяжело ли без движения стоять целый час?», «Что ты чувствуешь у вечного огня?», «Какие забавные или не очень случаи происходили на посту?»
Каждый очень искренно говорил о себе. Рассказали, как однажды к огню поперлось пьяное мурло, не обращая внимания на окрики. В результате
«мурло» получило от часового - отверстие штыком в области ягодицы, а часовой получил отпуск на родину, так что если кто не в курсе: эти ребята далеко не манекены в военной форме…
Я спросил пацанов:
- А не трудно ли сдерживаться, когда публика пытается вас рассмешить?
Смеяться-то нельзя…
Они наперебой стали рассказывать, какие иезуитские способы бывают у зрителей, лишь бы «расколоть» часового: и рожи корчат, и разные звуки издают, часто травят анекдоты, но стоишь, не подаешь виду, зато в караулке все ржут потом как подорванные. А на посту нет, такого быть не может… Как будто выключателем отключается способность смеяться.
Один парень рассказал, как однажды стоял на посту и тут его из толпы случайно увидела одноклассница, она была в Москве проездом.
Кричит: «Ваня! Ваня! Это ты, или не ты!?»
Часовой конечно и бровью не повел…
Хорошо, что одноклассница догадалась дождаться до конца часа и пойти за караульными до дверей в стене.
Парень отпросился, вышел и минут двадцать поболтал с девчонкой у ворот.
Мне понравилась эта история, и я попросил пересказать ее еще раз на камеру.
Солдат согласился.
Включилась камера, но парень впал в ступор (такое бывает).
Единственное, что он смог заикаясь из себя выдавить:
- Меня зовут Иван Иванович… эээ…
Все вокруг просто таки упали от смеха, думаю что товарищи его с тех пор только так и называют: Иван Иваныч.
Съемка закончилась, мы попрощались с ребятами и пошли с сыном прогуляться по Александровскому саду: поели мороженого, полюбовались на фонтаны.
Напоследок сынок захотел еще разик посмотреть на смену караула и тогда уже поехать домой.
Я посадил хлопца себе на шею и протиснулся сквозь публику поближе к самому ограждению. Еще семь минут и будет смена.
Ждем.
Вдруг Сынок, сидя на моем загривке, показывает на часового рукой и громко говорит:
- Папа! Папа! Смотри! А вот с ружьем Иван Иваныч!!!
Через секунду часовые синхронно (а они все делают синхронно…) покраснели и стали медленно опускать головы на грудь пряча лица под фуражками, потом мелко затряслись…
Видимо они переживали, что-то среднее между оргазмом и микро-инсультом…
Я быстро унес своего подстрекателя подальше.
Хорошие они все-таки ребята, с юмором. Не зря каждого из них отбирают одного из двух тысяч.
Любимая пилотка военного - это не всегда головной убор
Вокруг боевой зоны наших мобильных комплексов, помимо всякого разного, была неприметная сеточка. Это была та самая Сетка 100. Чтобы враги не проползли. Было на ней вовсе не 100 Киловольт, а гораздо меньше, но вполне достаточно. Но враги все не ползли, а свои случались регулярно - от разгильдяйства или бестолковости. Поэтому всем молодым солдатам ещё в карантине показывали фотографии - что остаётся от солдата, после срабатывания Сетки 100. Зрелище малоаппетитное - на фотке пол головы не было и, говорят, гвозди в сапогах плавятся. А кроме показа фоток, рассказывалась и много историй «из жизни» разной степени достоверности. И про попытку просунуть кабель под сеткой и про проверку функционирования Сетки ломом и масса других. Но самая забавная байка была, как водится, про прапорщика.
Дело в том, что нравы смягчаются, и нам показывали фотки. А до нас были люди попроще и им показывали вживую. Ну не на людях, конечно. На кошечках.
«Командующего Черноморским флотом России вызвали на допрос в Киев».
- Вызывали. Нужно прибыть, - подумал командующий и велел подготовить ему ракетный крейсер «Москва».
- Бабушка, пусти переночевать.
- Заходи, солдатик.
- Но я не один, я с ефрейтором.
- Ничего, привяжи его к забору.
Поезд. Едут генерал, курсант и мать с дочерью. Заезжают в тоннель и слышен звук пощечины. Мысли матери:
- Молодец дочка, умеет за себя постоять.
Мысли дочки:
- Странно! Я моложе, а он пристает к маме!
Мысли генерала:
- Странно, курсант пристает, а досталось мне!
Мысли курсанта:
- Сейчас еще один туннель будет, я опять себя в руку чмокну и еще раз генералу втащу.
Военнослужащий, дух которого не благороден, - это не воин, а обыкновенный вооруженный дебил.
Под белым халатом не спрячешь погоны,
Эмблем медицинских не скроешь от глаз.
Врачи в медсанбатах в тылу обороны
Умело спасают от гибели нас
Они надевают халат и перчатки,
И скальпели острые в руки берут.
Своё мастерство отдают без остатка,
А, значит, бойцы ни за что не умрут
.
Ведь «бывших» военных врачей не бывает!
В них сразу заметен характер бойца.
Они нас у смерти из рук вырывают,
И будут бороться за жизнь до конца.
Ко многому их обязали погоны,
В них долг офицера, отвага и честь.
Им званье присвоил Министр обороны,
Страна приказала, ответили: «Есть!»
И вновь надевают халат и перчатки,
И скальпели острые в руки берут.
Своё мастерство отдают без остатка,
А, значит, солдаты от ран не умрут.
Военврач - это человек, присягнувший убивать людей и поклявшийся не делать этого.
Они опалились войной,
А были почти что мальчишки.
И мир защищая земной,
Познали Завет не из книжки.
Порой не носили креста
И древних молитв не учили,
Но вечную жизнь от Христа,
Как орден они получили.