Кристофер едва волочил ноги. Ноздреватый снег, такой же блестящий и разноцветный от бликов раннего солнца, как мятая фольга, которой бедняки покрывают ёлочные игрушки, хрустел под ногами мальчика, и Кристофер невольно вспомнил страшилки задиристых братьев. Они говорили, что дьявол, насытившись страданиями грешников, возвращал мертвецов на землю в виде снега, и хруст, который мы слышим, наступая в сугроб, не что иное, как хруст их проклятых костей. Съёжившись, он прибавил шаг.
Ревущий ветер заметал цепочку его маленьких косолапых шагов и не терял надежды повалить мальчика в сугроб. Но Кристофер, хоть и шатаясь, упорно продолжал путь, натянув дырявую курточку Тома на красные уши. Том, старший из семи детей, день и ночь проводил в мастерской отца, чиня обувные колодки, и, полируя без того лоснящиеся от воска сапоги достопочтенных господ. Тяжело прокормить большую семью, особенно, когда твоя мать безнадёжно больна и не может заниматься хозяйством, а обнаглевший булочник просит плату за то, что твой неусидчивый двенадцатилетний брат выполняет за него всю грязную работу, но при этом, гордо именуется учеником.
Кристофер торопился. На днях пекарь, у которого он ходил в подмастерьях, напился кислого вина и поведал мальчику удивительную историю. По его словам, на окраине города есть, на первый взгляд, ничем не примечательная лавка, коих можно насчитать с десяток на каждой улице. Но она интересна тем, что ей заправляет не человек, а птица и не просто птица, а чёрный дрозд, готовый исполнить любое твоё желание за чисто символическую плату. Монет, ни золотых, ни медных, хозяин не берёт. За свои услуги дрозд просит всего лишь кусочек души, но разве это много, если взамен ты можешь получить всё, о чём мечтаешь? Сам пекарь в загадочной лавке не бывал, но слышал от порядочных людей, что ещё никто не покидал её разочарованным или обманутым Чёрным Дроздом.
Продрогший от холода Кристофер замер у входа. Деревянная вывеска «Лавка Чёрного Дрозда» с изображением длинного клюва под шляпой покачивалась на ветру и зловеще скрипела. Не решаясь открыть дверь, мальчик топтался на месте. С одной стороны, он, как добрый христианин, не может обменять часть своей души на мирские блага, но с другой, душа же бессмертна, а мать больна, неужели Господь не простит ему этот грех?
Зазвенели рождественские колокольчики, и Кристофер, оставив былые сомнения, погрузился в мир тихой музыки, доносившейся из тёмного угла, и тонких запахов свежеиспечённых кексов. Посетителей в лавке не было, поэтому мальчик с лёгким сердцем, не боясь, что кто-то расскажет Тому, что он убежал из пекарни, разгуливал по крохотному помещению и рассматривал заботливо расставленные товары на полках.
Сколько же здесь игрушек! И повозки из древесины, и керамические лошадки, и тряпичные куклы, которые бы так понравились сёстрам! Даже есть заводной рыцарь! Эх, вот бы иметь такого рыцаря! Все мальчишки бы обзавидовались!
- Я могу тебе чем-то помочь? - Кристофер обернулся.
За прилавком стоял Чёрный Дрозд, только выглядел он совсем не так, как описывал его пекарь. Вместо гигантской говорящей птицы на мальчика смотрела худющая фигура в тёмном плаще, и, судя по её пристальному взгляду, за белой маской с толстыми швами по краям определённо скрывалось человеческое лицо. Хотя клюв у хозяина действительно имелся, но вряд ли птицы носят низкие кожаные шляпы с широкими полями.
- Это лавка, в которой исполняются все желания?
Чёрный Дрозд улыбнулся. Конечно, Кристофер не мог знать это наверняка, но ему показалось, что губы мужчины шевельнулись, не смотря на то, что их скрывала маска. Вне всяких сомнений Чёрный Дрозд был высоким мужчиной со спокойным голосом, хотя говорил он требовательным тоном, какой бывает у учителей, когда они спрашивают, выучил ли ты урок.
- О, мой маленький друг! Я могу воплотить в жизнь твою самую сокровенную мечту! Тебе стоит только попросить. - сказал хозяин лавки и достал из-под прилавка железный стаканчик. - И, разумеется, заплатить… Попробуй мой шоколад. - он протянул стаканчик Кристоферу.
- За него мне тоже придётся платить?.
Чёрный Дрозд рассмеялся. Его смех, подобный карканью тысячи ворон, эхом пронёсся по лавке.
- Не волнуйся, милый мальчик, я не возьму с тебя платы. Забудь, что я хозяин лавки, представь, что я твой друг! Ты же берёшь угощения от друзей?
Кристофер недоверчиво посмотрел в стакан. Бурлящая жидкость, покрытая тонкой плёнкой, не вызывала желания её пробовать.
- Однажды Том приносил нам шоколад. - задумчиво протянул юный посетитель. - Он был горький и невкусный.
- Мой шоколад тебе понравится. Пробуй, не стесняйся!
Кристофер неохотно лизнул край стакана. Чёрный Дрозд не обманул! Шоколад действительно оказался вкусным, но почему-то горячим.
- Люди думают, что правильно его готовят. - мужчина забрал у довольного мальчика пустой стакан. - Но теперь ты знаешь, что они ошибаются. Только никому рассказывай, что пробовал в моей лавке вкусный шоколад. Пусть это останется нашим маленьким секретом. - Чёрный Дрозд наклонился к Кристоферу и вытер ему щёки своим белоснежным платком.
Страх в голубых глазах мальчика сменился благодарностью.
- Я никому об этом не расскажу! Даже Тому!
Чёрный Дрозд кивнул.
- Ты пришёл за сладостями? Или, может быть, за игрушками?
Кристофер восторженно ахнул: над его головой развернулась настоящая баталия! Игрушечные рыцари сражались не на жизнь, а не смерть за внимание прекрасных тряпичных кукол в круговороте из печенья, кексов и сладких пирожков. Мальчик то и дело подпрыгивал, чтобы взять очередную булочку, а Чёрный Дрозд, круживший рядом с Кристофером, незаметно и совсем не больно отщипывал по кусочку его невинной души.
Волшебство исчезло, и игрушки вернулись на полки, когда Кристофер, пожалуй, впервые в жизни, досыта наелся и сел на расшатанную табуретку. Мальчик был так счастлив, что даже не поинтересовался, откуда она взялась.
- Ты получил всё, что хотел? - спросил Чёрный Дрозд, и Кристофер виновато опустил глаза.
- На самом деле я пришёл сюда с другим желанием. Я хотел, чтобы моя мама больше не болела.
- Я могу исполнить и это желание.
Кристофер смущённо и вымученно улыбнулся. Он боялся, что из-за своей беспечности не сможет спасти мать.
- Всего один кусочек твоей души, и твоя мама больше никогда не будет болеть. - Чёрный Дрозд подошёл к мальчику. Кристофер кивнул и закрыл глаза. Но только Чёрный Дрозд знал, что этот кусочек - всё, что осталось от души подмастерья пекаря…
…Зазвенели рождественские колокольчики, и в лавку вошла рыжеволосая девушка. Она была одета по последней моде и, судя по цветочному запаху, посетительница щедро обливалась духами, купленными у флорентийца Рене в Париже. Платья, представленные в лавке, привели молодую особу в восторг, а также броши, перчатки, веера и другие товары. Казалось, это место создано специально для неё!
- Я могу тебе чем-то помочь? - спросил Чёрный Дрозд.
…Том искал брата почти целый месяц: расспрашивал друзей мальчика, пекаря, проходящих мимо горожан, но никто не видел Кристофера, точно он провалился сквозь землю. Ходил Том и на окраину города, но люди, проживавшие там, лишь посмеялись: вон, посмотри, на лавку, о которой ты спрашиваешь! Разве она похожа на ларец с чудесами? Брось, друг! Чёрный Дрозд - всего лишь легенда! Загулял твой братец, ещё вернётся, не береди зря душу!
Том заглянул в щель между досками, которой был заколочен вход в лавку, но не увидел ничего кроме пыли на пустых полках. Деревянная вывеска натужно скрипела.
… - Я хочу примерить это платье! - рыжеволосая девушка схватила шёлковый наряд.
- Всё, что пожелаешь. - ответил Чёрный Дрозд и, повернувшись к двери, улыбнулся.
Не всем удаётся войти в лавку Чёрного Дрозда. Но тот, кто в неё вошёл, уже никогда из неё не выйдет.
Что до матери Кристофера, так Чёрный Дрозд сдержал своё обещание. Мать мальчика больше никогда не болела. Женщина умерла.
***
От автора:
На этот рассказ меня вдохновило стихотворение моего доброго знакомого Дмитрия.
Оригинал: Кощейъ «Черный дрозд».
Это не переделанное в прозу произведение Дмитрия, а всего лишь мой ассоциативный ряд, который появился в моей голове, когда я читала его стихотворение.
К сожалению, правила сайта не позволяют мне вставить ссылку на его работу. Однако, если вы не сможете найти его сами в Интернете по поиску, вы всегда можете написать мне в личные сообщения, и я с радостью ей с вами поделюсь!
Вы когда-нибудь пили чай в такой приятной компании? Я в последнее время пью постоянно. Слева сидит Любовь, напротив - Одиночество. Они спорят. В принципе, как обычно. Тема спора у них всегда почему-то одна - что лучше: быть сильной женщиной или любимой.
Мне уже просто надоело их слушать, я за ними просто наблюдаю. Одиночество - высокая, красивая девушка. Она не «серая мышка», как представляется многим. Одиночество вполне ухожена, и даже одета со вкусом. Ну и что, что в черное? Ей черный цвет очень к лицу, даже слишком. Сколько бы я за ней не наблюдала, она мне почему-то кажется очень грациозной и совсем не гордой. Она из сильных женщин, но вполне общительная и веселая, другие сильные женщины - не такие. Правда, люди слишком много уделяют внимания её имени - Одиночество. Как по мне, оно красивое и даже звучит, как мелодия. В общем, Одиночество не такая уж плохая подружка.
А Любовь - это моя надёжная опора. Всегда рядом, всегда поддержит. Она переживает сейчас нелёгкие деньки, но выглядит потрясающе. У неё красивые рыжие волосы, завязанные в хвостик, уложенная набок челка. Сейчас она одета в черные брюки, белый свитерок и черную жилетку. Цвета она меняет по настроению: жизнь не удалась - черно-белый, всё прекрасно - все цвета радуги. Что меня в ней привлекает, так это чувство юмора. Оно у неё не исчезает даже в самые трудные моменты. Вот и сейчас - ей плохо, но она шутит и даже пытается развеселить меня.
Судя по тому, в какую сторону зашел спор - у моих подружек выходит ничья. Но они не перестают спорить, правда, это ненадолго - в вазочке скоро закончится печенье. А когда заканчивается печенье, они сразу замолкают и, не сговариваясь, спрашивают у меня, на чьей я стороне. Они знают мою точку зрения, но всегда задают этот вопрос. Приходится отвечать: «Как по мне, настоящая женщина должна быть сильной всегда, так же как и любимой. Но нам это не удается совместить - мужчины не любят сильных женщин, потому что они могут все сделать сами, а тех, кто просто хотят быть любимыми - они отталкивают, мол, они беззащитные и слабые. Вот и приходится нам всю жизнь играть роли, подстраиваясь под мужчин».
Потом я иду за печеньем, ложу его в вазочку - и спор продолжается. Правда, теперь уже о другом: «Кто они, мужчины? Властелины всего мира или просто мелкие букашки под ногами у женщин?»
Этот спор продолжается долго, я даже успеваю сделать все свои дела. Но самое интересное то, что Одиночество и Любовь приходят к одному и тому же выводу: «Даже сильным женщинам нужен мужчина. Чтобы любил, целовал, обожал. А из всего этого выходит, что мы, женщины, все-таки зависим от мужчин, значит, они - властелины. И даже если не мира, то наших сердец, точно».
Презабавная история произошла со мной на транспорте этой осенью.
Конечно, эта история, как бы сказать, не бичует разные темные стороны нашей жизни и не откликается на урожай, на отсутствие тары, и так далее, и тому подобное. А просто в ней говорится, чего со мной этим летом произошло.
Хотя, с другой стороны, прочитавши этот рассказ, можно, безусловно, заклеймить порядочки и вообще железнодорожную администрацию, зачем она допускает такие прискорбные факты. Так что, вообще говоря, эта сатира не совсем беззубая. Она кое-кого кусает и кое-кого призывает к порядку.
Тем более, действительно, нельзя же допускать подобные обстоятельства. Что вы, что вы!
А ехал я, конечно, в Москву. Из Орловской губернии. Я там был в одном совхозе. Поглядел, как и чего там делается.
Действительно верно, очень грандиозные картины наблюдаются. Тракторы ходят взад и вперед. Всюду на сегодняшний день пшеница поспевает. Овес так и растет из-под земли.
Но, конечно, не об этом речь.
А сажусь я в поезд на своей станции Петровская, чтобы, конечно, после незабываемых картин природы следовать в Москву.
И вот, подходит почтово-пассажирский поезд в 6.45 вечера.
Сажусь в этот поезд.
Народу не так чтобы безобразно много. Даже, в крайнем случае, сесть можно.
Прошу потесниться. Сажусь.
И вот гляжу на своих попутчиков.
А дело, я говорю, к вечеру. Не то чтобы темно, но темновато. Вообще сумерки. И огня еще не дают. Провода экономят.
Так вот гляжу на окружающих пассажиров и вижу - компания подобралась довольно славная. Такие все, вижу, симпатичные, ненадутые люди.
Один такой без шапки, длинногривый субъект, но не поп. Такой вообще интеллигент в черной тужурке.
Рядом с ним - в русских сапогах и в форменной фуражке. Такой усатый. Только не инженер. Может быть, он сторож из зоологического сада или агроном. Только - видать - очень отзывчивой души человек. Он держит своими ручками перочинный ножик и этим ножичком нарезает антоновское яблоко на кусочки и кормит своего другого соседа - безрукого. Такой с ним рядом, вижу, безрукий гражданин едет. Такой молодой пролетарский парень. Без обеих рук. Наверное, инвалид труда. Очень жалко глядеть.
Но он с таким аппетитом кушает. И, поскольку у него нету рук, тот ему нарезает на дольки и подает в рот на кончике ножа.
Такая, вижу, гуманная картинка. Сюжет, достойный Рембрандта.
А напротив них сидит немолодой седоватый мужчина в черном картузе. И все он, этот мужчина, усмехается.
Может, до меня у них какой-нибудь слишком забавный разговор был. Только, видать, этот пассажир все еще не может остыть и все хохочет по временам: «Хее и хее!»
А очень меня заинтриговал не этот седоватый, а тот, который безрукий. Такой, вижу, молодой, а уж безрукий.
И гляжу я на него с гражданской скорбью и очень меня подмывает спросить, как это он так опростоволосился и на чем конечности потерял. Но спросить неловко.
Думаю, привыкну к пассажирам, разговорюсь и после спрошу.
Стал посторонние вопросы задавать усатому субъекту, как более отзывчивому, но тот отвечает хмуро и с неохотой.
Только вдруг в разговор со мной ввязывается первый интеллигентный мужчина, который с длинными волосами.
Чего-то он до меня обратился, и у нас с ним завязался разговор на разные легкие темы и за жизнь - куда едете, почем капуста и есть ли у вас жилищный кризис на сегодняшний день.
Он говорит:
- У нас жилищного кризиса не наблюдается. Тем более, мы проживаем у себя в усадьбе, в поместье.
- И что же, говорю, вы комнату имеете или как, угол?
- Нет, говорит, зачем комнату. Берите выше. У меня шестнадцать комнат, не считая, безусловно, людских, сараев и так далее.
Я говорю:
- Что ж, говорю, вас не выселили в революцию, или это есть совхоз?
- Нет, говорит, это есть мое родовое поместье, особняк. Да вы, говорит, приезжайте ко мне. Я еще довольно роскошно живу. Иногда вечера устраиваю. Кругом у меня фонтаны брызжут. Симфонические оркестры поминутно собачьи вальсы играют…
- Что же вы, говорю, я извиняюсь, арендатор будете или вы есть частное лицо?
- Да, говорит, я частное лицо. Я помещик.
- То есть, говорю, как вас, позвольте, понимать? Вы есть бывший помещик? То есть, говорю, пролетарская революция смела же вашу категорию. Я, говорю, извиняюсь, мне чего-то не разобраться в этом деле. Может быть, у вас дарственное имение за особые заслуги перед революцией? Он говорит:
- Ну да, безусловно, за особые заслуги… Да вы приезжайте - увидите. Ну, хотите, - сейчас заедем ко мне? Очень, говорит, роскошную жизнь встретите. Поедем.
Что, думаю, за черт! Поехать, что ли, поглядеть, как это он сохранился сквозь пролетарскую революцию. Или он брешет.
Тем более - вижу - седоватый мужчина смеется. Все хохочет: «Хее и хее!»
Только я хотел сделать ему замечание за неуместный смех, а который усатый, который раньше нарезал яблоко, отложил свой перочинный нож на столик, дожрал остатки и говорит мне довольно громко:
- Да вы с ними перестаньте разговор поддерживать. Это психические.
Тут я поглядел на всю честную компанию и вижу - батюшки мои! Да ведь это, действительно, ненормальные едут со сторожем. И который длинноволосый - ненормальный. И который все время хохочет. И безрукий тоже. На нем просто смирительная рубашка надета - руки скручены. И сразу не разобрать, что он с руками. Одним словом, едут ненормальные. А этот усатый - ихний сторож. Он их перевозит.
Гляжу я на них с беспокойством и нервничаю - еще, думаю, черт их побери, задушат, раз они есть психические и не отвечают за свои поступки!
Только вдруг - вижу - один ненормальный с черной бородой, мой сосед, поглядел своим хитрым глазом на перочинный ножик и вдруг - хватает его в руку.
Тут у меня сердце екнуло, и мороз по коже прошел. В одну секунду я вскочил, навалился на бородатого и начал у него ножик отбирать.
А он отчаянное сопротивление мне оказывает. И прямо меня норовит укусить своими бешеными зубами.
Только вдруг усатый сторож меня назад оттягивает.
- Чего вы, говорит, на них навалились, как вам, право, не совестно! Это ихний ножик. Это не психический пассажир. Вот эти трое - да, мои психические. А этот пассажир просто едет, как и не вы. Мы у них ножик одалживали - попросили. Это ихний ножик. Как вам не совестно!
Которого я подмял, говорит:
- Я же им ножик давай, они же на меня и накидываются! Душат за горло! Благодарю - спасибо! Какие странные поступки с ихней стороны!
Я говорю:
- Я извиняюсь, я думал - вы психический.
- Вы, говорит, думали! Думают индейские петухи!..
Чуть, сволочь, не задушил за горло.
Тут, слегка побранившись, мы вскоре приехали на станцию Игрень, и наши психические со своим проводником вышли. И вышли они довольно в строгом порядке. Только что «безрукого» пришлось слегка подталкивать.
А после кондуктор нам сказал, что на этой станции Игрень как раз имеется дом для душевнобольных, куда довольно часто возят таких психических. И что как же их еще возить? Не в собачьей теплушке же? Обижаться нечего.
Да я, собственно, и не обижаюсь. Глупо, конечно, произошло, что разговорился, как дурак, но ничего! А вот которого я подмял, тот, действительно, обиделся. Он долго глядел на меня хмуро и следил за моими движениями. А после, не ожидая от меня ничего хорошего, перешел с вещами в другое отделение.
Пожалуйста!
- Ну что за день, - сказал Он, глядя как дождь смывает остатки губной помады с окна. - Постой, какой дождь в космосе? Какая помада? Она была не на окне, а на стакане с энергетиком…
Он открыл глаза и зажмурился от яркого, люминисцентного света, струившегося со стен узкой камеры. Девушка с яркой помадой на губах подарила ему потрясающий секс и… исчезла. Потом пришли роботы и задавали вопросы. Оказывается, Она была несовершеннолетней. И роботом. Людям строго запрещено иметь с ними секс. А разве бывают несовершеннолетние роботы? Он не знал. Незнание не освобождает.
Как они узнали про Нее? Нашли ДНК в помаде. И приговорили к высшей мере. Тюрем на земле нет, Его запустили в космос в одиночной ракете. Ни еды, ни воды, ни секса. Как жить? Зачем жить, вон красная кнопка. Можно ждать, когда умрешь медленной смертью. А можно самому выбрать момент…
Но сперва вспомнить. Прокрутить с начала до конца. Для несовершеннолетней Она была слишком умелой, для робота - слишком живой. Неважно. Он один. И обречен. Во сне Он представит все, что можно и нельзя и умрет на пике.
Красные губы коснулись его губ
Красная кнопка.
Взрыв…
Я знаю, что люди подобны яблокам: их первая половина спелая, а вторая - гнилая. Поэтому твоё впечатление о вкусе будет зависеть от того, с какой стороны ты начнёшь кусать.
Как явление, ну, или мем Кириллофисент появился в 2014, совершенно случайно и неожиданно, никто из оддфанов не знает (и никогда не узнает), кто, когда, а главное зачем, его придумал. Это тайна. Но «нашим» он нравится, такой свой фанатский мем, наряду с «телеком Хасанышина на балконе 16 этажа», «кастрлюлями», «мавзолеями» и прочим… Но это «прочее» появилось гораздо позже, всё-таки, Кириллофисент никому не отдаст пальму первенства. В инете, кстати, до сих пор гуляют первые версии - с кривыми рогами и без крыльев. Можно сказать, что именно рогатый дал толчок к созданию Ч.Г.О. вот такая вот история.
За закрытой дверью во вчера, что-то окликнуло меня и утекло сквозь пальцы. Да, такое вот свойство у «вчера». Может быть вьюга или чья-то мертвая, ранее горячо любимая сестра. У времени есть свойство так шутить. Да, кстати, сквозь пальцы просочились остатки вчерашней борьбы. Ох, каким большим значением она была наделена тогда. Казалось, что земля из-под ног уйдет. Смысл жизни, не меньше. В горле черная дыра мокрая, а из рук летят молнии. По пояс в обиде, по горло в досаде я позабыл все имена. Вдруг пошел дождь, снег, вся влага упала с неба, как назло, и остудила всё. Черт, теперь я забыл свое имя, но вспомнил другие. Но уже через эту обледенелую переправу, где температуры опустились ниже абсолютных величин, бесполезно дергаться, да и не за чем. Но я все же зайду туда, разобью колени и свой нос. А вдруг там что-то есть. Так всегда - «а вдруг».
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ, ЯВЛЕНИЕ ОДИНАДЦАТОЕ.
САГА О БЕЗЖАЛОСТНОЙ СУДЬБЕ КИБЕРВОЛКА.
- Отец мой - лабрадор,
Мамаша - волчиха,
А я кришнаит…
Кришнаит-хищник.
- Откуда ты, брат?
- Из лаборатории.
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ, ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ.
ОДИН ДЕНЬ ИЗ ЖИЗНИ СТАРЕЮЩЕГО МАССАЖИСТА.
Всю ночь он лихорадочно ёрзал, не находя успокоения, но пробудившись встретил страдания ещё более тяжкие - «Антрацита истины» поджидала Лулу и от этого на душе становилось особенно мерзко:
- Доброе утро, Антрацитушка! - обычно вслед за этим убаюкивающим приветствием дело по многолетней семейной привычке своим чередом и немедля переходило в драку.
После исполнения последней формальности он был уже наготове, забившись под новое, отсверкивавшее вишнёвой эмалью, корыто.
Молча, прошла томительная минута ожидания и в его убежище деликатно постучали:
- Мне не нужны новые стельки! Я жажду поэзии!
- Ну, вот вам, Лулу, я дарю эти строки.
- Как неожиданно! Какие же строки?
- Текущего года.
Анонсировать не разрешаю:
«Проститутки торгуют лишь телом
А вы отдаёте и время, и труд
И поверьте, я это ценю.
Запримечу, что всё это даром.
Не томитесь, Лулу!
Занимайтесь хозяйством по дому и стельками ортопедическими»…
Извините, не знаю, как лучше закончить.
(С троглодитской принцессою нужно быть очень тактичным - спесива и вспыльчива).
Может партию в шахматы? Так, между делом.
Мой ход неожидан: «е2 - е4».
Препарируйте, выпад!
Застыли в цейтноте, дрожите от ужаса, словно безвольная курица?
- Шалунишка, опять ты ребячишься! Съешь лучше плюшку.
- Я крендель желаю!
Отец звал её Людой, подруги, которых у неё можно было пересчитать по пальцам одной руки, - Люсей. Остальной деревенский люд, включая и нас, по её мнению, друзей, - Вороной.
Она и вправду была похожа на встревоженного вороненка. Неуклюжая девчоночья фигура, вечно растрепанные черные волосы, падающие сосульками на её худенькие плечи. Довершали её портрет огромные зеленые глазищи, смотревшие на окружающий мир с недоверием и ожиданием подвоха, которого с нашей стороны можно было ожидать в любое время. Чисто ворона. Но называть её так, в глаза, мы побаивались.
Мы - это я и закадычный дружок Серега или Серый, как я его звал. Люська не любила свое прозвище, как не любила матерную брань, вино и слезы. В бой наша подруга кидалась молча и яростно, и мы не раз носили на своих физиономиях отметины за свою несдержанность в речах. Ногти Люська отращивала любовно.
Но наши краткие ссоры заканчивались всегда одинаково. Люська вытаскивала из кармана пузырек зеленки, срывала первый попавшийся лопух и по-матерински, заботливо обрабатывала наши ранения - искупала свою вину.
Так счастливо текло наше детство на берегу прекраснейшей из всех рек - Выми, окруженной непроходимыми лесами. Развлечениями в основном были летом - речка, а зимой - тайга. В свободное от наших увлечений время мы учились в школе, которую с трудом надеялись закончить. Оставалась армия и долгожданная свобода выбора.
Я твердо решил не возвращаться в деревню. Меня манил Крайний Север с его сиянием, бесчисленными стадами оленей, которых я буду пасти, а симпатичная северяночка будет готовить мне пищу в чуме или в яранге - по обстоятельствам.
Мечты, мечты…
Разговор завел Серый:
- Слышь, Геныч, - задушевно произнес он. - Что с Вороной-то будем делать?
- А что с ней делать? Ворона - она и есть ворона. Пусть летает, - легкомысленно отозвался я, потому что считал Люську откровенным придатком в нашей практически неразлучной троице.
- Ну ты же видишь, какая она стала! - не унимался он.
Да, я видел. Люська за последний год преобразилась так, что я вынужден прибегнуть к молодежному сленгу, чтобы описать её прелести.
Красивые, стройные ноги, обтянутые в модные тогда микровельветовые джинсы, обутые в национальные, легкие пимы, расшитые затейливым узором, обалденная фигура, потрясающе высокая грудь, не знающая лифчика и прикрытая от посторонних глаз лишь легким батником. Копна роскошных черных волос и сверкающие таинственным зеленоватым светом глаза. Легкий румянец пробивался сквозь естественную смуглоту её щёк. Довершала эту вышеописанную красоту небольшая родинка, примостившаяся легким пятнышком на правой щеке. Она была очень хороша. «За одно родимое пятно на лице красавицы можно отдать два города», - говорили восточные мудрецы. Городов у нас не было, а отдавать Вороне свободу я не собирался и поэтому, немного подумав, ответил:
- Так женись на ней, жалко что ли!
- Значит, решено: она моя девчонка, - обрадовался Серега. Дурак!
Мы ударили по рукам и распили обязательную в таких случаях бутылку дешевого вина. Пацан сказал - пацан сделал. Третьего не дано.
Люську в свои планы мы не посвятили.
Шла последняя зима нашего предармейского гуляния. Мы немного отдалились друг от друга. Люська доучивалась последний год в школе. Серый (на фиг это ему нужно?) углубился в изучение английского, у меня же появилось другое увлечение.
Года три назад меня затащила в постель полупьяная молдаванка-повариха, и хотя я толком ничего не понял, удовлетворение получил и в связи с этим я изыскивал возможность углубить свой опыт в таинстве познания любви. Такой шанс мне скоро представился в лице разбитной Нинки-медички. Зимними вечерами она расширяла мои скудные познания в овладении искусством Камасутры, периодически переходя от теории к практике, и была крайне довольна моими успехами. Разница в двенадцать лет ни меня, ни тем более её не смущала.
Пришла весна, а вместе с ней и долгожданные повестки в армию. Сереге - на 1 мая, мне - на седьмое. Накануне мы договорились с Серегой и Люськой сходить на зорьку - порыбачить в последний раз.
Вечером я решил завернуть к Нинке напоследок, поставить точку, получить путевку в жизнь. Прощание затянулось до утра. Очнувшись от любовных страстей, я выскользнул из знойных Нинкиных объятий, наспех оделся и, как нашкодивший кот, потрусил к условленному месту, где мы договорились встретиться. У церкви, места нашей встречи, я различил две темные фигуры.
«Дождались, - облегченно вздохнул я. Меня встретил равнодушный огонек Серегиной папиросы и злобное шипение Люськи.
- Кобелина блудливый, - процедила она сквозь зубы. Я сделал попытку дружески хлопнуть её по плечу, свести всё в шутку. Щас…
- Убери свои лапы, ловелас проклятый! - отчетливо выталкивала она ядрышки уничтожающих слов. Я предполагал, что Ворона догадывается о моих невинных, с моей точки зрения, шалостях, но она вылила на меня такой ушат информации… Такого я ещё не слышал.
- Откуда ты набралась таких похабных слов, ведьма? - бормотал я, отступая в угол и опасливо втягивая голову в плечи. Она металась, как разъяренная пантера, глаза светились гневным, зеленоватым блеском. Люська в довершение выставила вперед руки, готовая вцепиться в меня, и, злобно оскалив зубы, продолжала поносить меня словами, из которых я уяснил, что кобелина - это самое ласковое из всего сказанного. Нинке в этот момент я не завидовал!
- Заткнись! - резко оборвал я истерику своей не в меру разбушевавшейся подруги и влепил ей пощечину. Допустить покушения на свой суверенитет я не позволял никому, а тут Ворона. Она вмиг очнулась, подавленно затихла.
Наступило неловкое молчание. Наконец Люська бросила несколько отрывистых фраз Сереге, резко развернулась и исчезла за углом церкви. Порыбачили…
- Ну, ты вечером на проводы приходи, - напутствовал меня Серега на прощание.
- Ладно, - пообещал я и отправился спать.
Вечером были проводы. Ничем особо не примечательное событие, происходившее два раза в году по всей России. Отличился разве что я, нажравшись сверх нормы горячительных напитков. Расходились далеко за полночь. Мать, осторожно вытаскивая меня из-за стола, как бы невзначай попросила моих друзей помочь довести меня до дома. Люська, весь вечер не бросившая в мою сторону ни одного взгляда, нехотя кивнула. Я вышел на крыльцо, пошатываясь, ухватился одной рукой за перильца, другой отыскивая в кармане сигареты.
Сзади, в сенях, послышались шорох, возня и в полночной тишине раздался звонкий щелчок пощёчины. Растрепанная, гневная выскочила Люська, пронеслась мимо меня разъяренной фурией, за ней, держась рукой за щеку, вышел смущенный Серега, бросился было следом за ней, но остановился и, махнув рукой, помог матушке проводить меня. Утром он уехал.
Через неделю аналогичная церемония состоялась и у меня. К моему удивлению, первой пришла Ворона, деловито помогала готовить закуски, накрывала на стол, о чем-то долго и таинственно шепталась с матушкой на кухне.
«Хозяйка нашлась! Без неё будто бы некому», - с чувством досады и обиды за свою бесполезность думал я, но молчал. Наконец собрались все, почти вся деревня. Всё разворачивалось по неписанному, но давно заведенному сценарию. Робкие первые стаканы, пожелания хорошей службы и скорого возвращения домой. Во время застолья я почти постоянно ощущал на себе взгляд Люськиных тоскливых глаз, ждущих чего-то и куда-то зовущих. «У беды глаза зеленые…», - вспомнились слова популярной тогда песни. Люська частенько переглядывалась с матерью, отчего я чувствовал всё сильнее возрастающую неловкость.
Разгорячившиеся гости требовали вина, песен и драки - обязательного атрибута подобных мероприятий. Всё было как положено. Дурацкие пьяные песни, классная драка где-то на задах, много водки. Но в этот раз моя душа не принимала спиртное. Наконец я вышел во двор. Светало. Следом послышались шелестящие шаги.
- Устал, сынок? - мать ласково обняла меня. - Иди отдохни, а то скоро на автобус собираться. - Она встала на цыпочки, коснувшись моей щеки сухими, обветренными губами и подтолкнула к скрипучей лестнице, ведущей на сеновал.
Забравшись, я рухнул на ранее приготовленную лежанку. Неожиданно лестница опять заскрипела, и в проеме дверцы показалась стройная Люськина фигура.
- Привет, Геныч! Можно я с тобой полежу? Помнишь, как раньше? - с придыханием, еле слышно, шептала она. Господи, помнил ли я? Да разве забудешь эти прекрасные предутренние часы на рыбалке, когда предрассветный туман ровной пеленой расстилался над просыпающейся рекой, а яркое солнце начинало робко обогревать первыми, еще холодными лучами наши сонные лица. Начинался самый клев, а мы, утомившись за день, заваливались спать. Люську клали посередине, накрывали единственной почему-то фуфайкой, а сами плотно прижимались к ней и согревали её молодыми, горячими телами. Пробуждение всегда было одинаково. Под телогрейкой обычно оказывался Серега, а Люська доверчиво, как котенок, сворачивалась у меня под боком, и нам было так хорошо!.. Помнил ли я?
Я закинул руку за голову, а вторую откинул в сторону, как бы давая Люське сигнал, ложись, мол. Ворона покорно улеглась рядом, немного повозилась и затихла, дыша спокойно и ровно. Неожиданно она вздрогнула и прижалась ко мне своим упругим телом. Я немного отодвинулся.
- Геночка, а если в Афганистан? - зашептала она, обдавая моё ухо жарким дыханием. Так она меня никогда не называла. Дальше двигаться было некуда.
«Ну, попал!» - мелькнуло в голове.
Люська бросилась мне на грудь, обхватила шею руками и принялась покрывать моё лицо обжигающими поцелуями.
- Слепец! Неужели ты не видишь, что я давно люблю тебя! - она возбуждалась всё сильнее, не давая мне вымолвить ни слова.
Я вырывался молча и безнадежно. Её волосы рассыпались по моему лицу, щекотали глаза, набились в рот.
- А как же Серый? - попытался я её утихомирить.
- Мне нужен только ты! - категорически отрезала она и снова попыталась поцеловать меня в губы.
С трудом разорвав объятья, я оттолкнул её. Она уселась, нервными движениями поправляя водопад искрящихся волос, победоносно поглядывая на меня торжествующими зелеными глазищами, готовясь к решающему броску. В своей победе она не сомневалась.
«Боже, утихомирь, усмири эту змею. Собери в её голове все табу и вето. Пацан сказал - пацан должен сделать», - выплеснулась облегченной волной спасительная мысль.
Сбиваясь и путаясь в словах, я рассказал Люське всю правду о разговоре годичной давности, о клятве, о бутылке бормотухи. Я замечал, что с каждым словом огонь в её глазах утухает, уступая место тоскливой неизбежности.
- Продал ты меня, Геныч. Продал и пропил, - хрипло выдохнула она и замолчала. Молчал и я. Долго. Томительно. Казалось, вечно…
- Уходи! - эхом отдалось в моей голове. Я молча пожал плечами, спустился вниз и пошел в дом, собираться.
Когда в окружении провожающих я пришел на остановку, Люська была там. Не отрываясь, она следила за каждым моим движением, откладывая в памяти отпечатки расставания.
Подошел дребезжащий автобус. Люська встрепенулась. Плевать она хотела на все деревенские пересуды и наши мальчишечьи клятвы! Ворона подошла ко мне вплотную, оттолкнув полупьяного деда Степана, обняла меня и крепко поцеловала в губы. Она сделала, что хотела.
На колени бы мне перед ней! На колени…
Вот он. Мрачный Итог. Я стоял и два демона стояли напротив. Словно в вестерне. Я вернул все свои силы и Доспех Первозданной Тьмы снова надежно закрывал меня. Страх притуплялся под воздействием темной мощи переливающийся по венам и артериям. Но нет такой силы которая смогла бы одолеть демона. Винтовка больше небоеспособна. Я не Свят. Больше нет никаких шансов. Все дела сделаны. Осталось лишь достойно встретить смерть.
Внезапно печать треснула и сломалась. Сквозь нее вошел Крегецке. Шаман вел волка на цепи. Я взглянул на него и сразу все понял. Вся грудь его была залита кровью, а на шее зиял жуткий разрез. Самый чудовищный ритуал шамана. Осквернение духов и насмешка над смертью. Мертвенная бледность заливала его лицо. Там, в Реальности он наверняка уже мертв.
- Взять. Крик пронзил темноту, а волк рванулся и разорвав цепь бросился на демона. Тем временем шаман торопливо достал из одежд деревянные фигурки-тотемы. Сложил в кучку и что-то шепнул. Еще один ритуал осквернения. Вовсе не шаманский. Человек отрекался от всего, чему посвятил всю жизнь. Фигурки занялись веселым пламенем.
Я перевел взгляд на демона. Тот держал волка одной рукой. Кажется мертвого. Отшвырнул его прочь и расправил костяные крылья. И ринулся было на шамана, но тут раздался странный вздох. Настолько сильный и гулкий что дрогнула земля.
-Кому суждено лечь в гроб, тот в него и ляжет. - Огромный великан шел к нам и Мироздание содрогалось от его шагов.
- Святогор - ненавистливо прошептал Хашмедай.
- Я разберусь - коротко бросил Айнастрот. Он не был настолько древним демоном и не подозревал что Святогор намного старше его. Древний колосс-исполин обладал дикой дохристианской мощью. Он был налит силой настолько что в нем не было места ни ярости, ни бешенству берсерка. Из глаз Святогора смотрела Вечность и Покой. Великан был слеп. Признак существа из иного мира. Айнастрот налетел на гиганта ураганом, но тут же был схвачен могучей рукой. Дьявольская магия позволяла демону наращивать мышцы, но тщетно. Огромные толщи плоти рвались и падали кровавыми ошметками. Святогор настолько сильно схватил его, что держал не только физический облик, но и саму сущность демона. Глаза великана слепо сузились.
- Я и сам иной, но такого не творил - гневно загудел Святогор. От его голоса у меня заложило уши. Доспех Первозданной Тьмы мерцал, показывая что гасит часть инфразвука.
- Зачем ты делал так много зла? - Святогор сжал руку сильнее и сущность демона начала таять. Умирать. Хашмедай ринулся было помочь, но тут Святогор заметил и его. Вытянув руки вперед Святогор разорвал сущность демона в клочья и и было протянул руку за Хашмедаем, но внезапно упал. Мир Снов содрогнулся в землетрясении. Весь чудовищный выброс энергии, зла и магии оставшийся после смерти Айнастрота великан впитал в себя. Сколь не был силен Святогор, но даже он не выдержал. И вот лежа на земле и умирая он басовито прошептал
- Батюшка прости и прими меня. Тяжко мне на землице. И ей тяжко от меня. Я не со зла…
Колокол на вершине монастыря печально загудел принимая душу павшего богатыря-великана.
С неба медленно опускался снег. Где-то светила полная луна, фонари освещали дорогу, усыпанную снегом. Все походило на сказку. На добрую и волшебную сказку, где в конце всегда побеждает добро. Но, в данной сказки нет ни добра, ни зла. Это обычный день. Нет, это даже не день, это холодный и зимний вечер.
Гуляя по заснеженным улицам, мне хочется выпить кофе. Это немного странно, но хочется вдохнуть аромат крепкого кофе. Погреть руки об белую чашку, ложечкой помешать сахар.
Хочется бежать и улыбаться миру, мелькающему перед глазами. При этом пусть остановится время. Снег замрет в полете, шаги станут бесшумными и все люди исчезнут вокруг.
Хочется завернуться в теплое одеяло, и, слушая джазовую мелодию, уснуть. И главное, пусть одеяло будет в желтый цветочек, а мелодия будет играть громко, но медленно.
Хочется, что бы в руках была коробочка. И если её открыть, из неё вылетят миллионы разноцветных бабочек. Что бы они разлетелись и добавили красок этому зимнему вечеру.
Хочется идти по набережной с зонтиком в руках. Что бы он скрывал тебя от хлопьев снега. Увидеть музыканта, играющего на гитаре, наклониться, и протянуть ему зонтик. Увидеть непонимание в его глазах, улыбнуться и уйти.
Хочется быть одной на этой улице и при этом держаться за руки с другом. Чувствовать тепло пальцев, слышать его дыхание. Говорить о бабочках в теплых странах или молча думать о том, что будешь делать дома.
Хочется бесконечно идти по старым заснеженным улочкам, думать о том, чего хочется. Представлять, что попал в сказку. Но, даже если все эти «хочу» исполнятся, то я не буду считать этот вечер сказкой. Просто, это будет один из самых волшебных вечеров в моей жизни.
Зачем я купил эту тварь - хрен его знает. Наверно потому что жена сказала что-то в духе: «Ути-пути какой миленький. Давай купим. Совсем ведь не дорого.» Хомяк действительно был не дорогой - всего 70 рублей. Но к хомяку в нагрузку продавалась клетка, кормушка, поилка, домик, колесико, опилки, орешки… Стартовый набор всего на 800 рублей. Плюс регулярная покупка расходников - опилок и жрачки.
Тварь оказалась крайне недружелюбной. Все попытки наладить какой-то контакт на уровне человек-хомяк, я тебя кормлю, ты меня любишь - провалились. Хомяки действительно никого не любят.
Тварь оказалась на редкость тупой и бесстрашной. По началу, не зная этих его свойств, мы пытались выпускать его из клетки «погулять». Хомяк забирался как можно выше, например мне на плечо. И от туда отважно прыгал в пропасть, например на кафельный пол.
Тварь оказалась на редкость живучей. Он не только не разбился, но прожил почти три года, хотя продавец в зоомагазине клялся, что больше двух лет эти хомяки не живут.
Тварь оказалась на редкость упорным спортсменом-любителем. Первые года полтора его жизни каждую ночь повторялась одна и та же спортивная программа: хомяк по стенке клетки залезал на самый верх, по потолку на одних передних лапах перебирался спиной вперед к противоположной стенке, пытался перехватиться, но у него это ни разу не получилось, и он падал. Падал громко. С басистым звуком «бу-бум». А мы были вынуждены засыпать под бесконечный повтор: «Топ-топ-топ-топ-топ, бу-бум! Топ-топ-топ-топ-топ, бу-бум!..»
Тварь была на редкость запасливой. Не смотря на то, что орешки-семечки у него в кормушке никогда не заканчивались, каждый раз при генеральной уборке его жилища, мы обнаруживали, что его домик чуть более чем на половину забит запасами орехов. Мы шутили, что в голодный год эти запасы не дадут нам умереть.
Тварь была на редкость жадной. Во время уборки в клетке он истерически визжал и пытался нас прогнать. В его гневном писке так и слышалось: «Куда, суки, все непосильным трудом нажитое потащили?! Это мои орехи!»
Умер хомяк, как настоящий хомяк - лежа мордой в своей миске. Ночью, тихо, спокойно, никого не потревожив.
Я, на тот момент 35-летний мужик, плакал, как маленький ребенок.
Знаешь, ты неожиданно для себя самой дала мне понять, что же такое ностальгия.
Оказалось, что для меня это тоска по детству, которое не уходит, а прячется где-то до поры до времени…
На твоей фотографии девушка развешивает на заднем дворе выстиранное белье. Скорее всего, это дача. Здесь и небрежно выложенная дорожка из керамических плит, и шанцевый инструмент, и ящик с песком, задекорированный гладиолусами, и поливочный шланг. Вдали сквозь заросли бурьяна просвечивает забор. Там и беседка, увитая диким виноградом, фруктовые деревья.
Но самое главное это молоденькая стройная, крепко сбитая девушка. Она только что закрепила прищепку и, видимо, окликнутая фотографом, повернула голову на зов в простодушной естественности. И в этой естественности была очень красива. Словно позирующая скульптору.
Глядя на нее, я перенесся в далекое детство…
…Возница остановил лошадь у ворот палисада. Мы сняли с телеги поклажу и постучались в калитку. На наш стук отозвался Пустобрех - лохматая дворняга - и бросился навстречу, энергично виляя хвостом. Из дома вышла тетя Аня. Она всплеснула руками, приветливо заголосила и побежала распахивать ворота. Пошли объятия, потекли слезы радости, возгласы.
Тетя Аня стала звать домочадцев. Я же был прикован взглядом к девушке, развешивающей белье на веревке. Она глядела в нашу сторону в изумительной позе застывшего движения. Потом подошла поздороваться. Оказалось, что это моя кузина, которую я видел последний раз совсем маленьким. За эти годы она стала настоящей красавицей. Поздоровавшись Тамара вернулась к белью. Нас же завели в хату, затащили мои вещи в комнату, где мне предстояло жить все лето. Потом выдали полотенца, показали, где у летней кухни рукомойник, а за сараем туалет. Умывшись с дороги, мы пошли к столу, где тетя Аня уже вовсю хлопотала.
На следующий день взрослые ушли к автобусу, чтобы проводить моих на станцию, а меня оставили под присмотром двоюродных брата и сестры. Они-то и будут моими наставниками все лето в деревне, где хилый городской мальчишка должен набраться сил и поздороветь.
Я вошел в избу. Огляделся. Все здесь было по-другому. Хорошо помню, что тогда не было деревянного пола. Была доливка - земляное покрытие, густо намазанное глиной, укрытое для тепла слоем тростника - очеретом. Отсутствовали и полати у лежанки. Не было лавок вдоль большого стола в горнице. Их заменяли красивые стулья. Только печь была та же самая.
Снаружи тоже многое изменилось. Крыша, когда-то крытая соломой, была железная. Крашеная суриком она светилась на солнце. Не было и жердей от земли до кровли, за которые укладывались стебли подсолнечника, картофельная ботва, тростник и прочий утеплитель, чтобы мороз не забирался в дом в зимнее время. Новый хлев, где хрюкали свиньи и гомонила разная живность. Из коровника рядом тянуло теплом и запахом молока. Вспомнилось, как строили тогда этот коровник. Взрослые натаскали глины, накидали туда резаной соломы и зачем-то навоза, а мальчишки и девчонки с удовольствием месили босыми ногами эту смесь. Потом из нее делали блоки, которые сушились на солнце. Из этих блоков выкладывали стены, на которые громоздили стропила, поверх вязались жерди, затем укрывали соломенными снопами. Внутри такого хлева было тепло даже в сильные морозы.
-Санька, ты где шляешься? - раздался Володин голос. - Иди сюда, помогать будешь.
Так вот куда все подевались! Володя повел меня на огород, где они пололи сорняки, и вручил мне тяпку. Он указал грядки, которые мне нужно было пропалывать, и показал, как это делается. Я тут же, чтобы не ударить в грязь лицом перед деревенскими ребятами, со рвением стал орудовать тяпкой. Иди знай, что она может быть такой острой, что прорезав землю с сорняками, достать до моей ноги. Меня тут же прогнали с огорода. Мы все вместе побежали к дому. Там Тамара стала мыть мне ногу ледяной водой, которой Володька щедро поливал из ведра. Грязь сошла, и стало видно, что рана совсем не глубокая. Это была скорее всего лишь царапина. Тамара принесла горячей воды, мыло и снова стала обмывать мою рану, которой я был благодарен за те ощущения, которые получал от таких уверенных и ласковых рук. Потом Тамара сорвала подорожник, сполоснула его, побила лист деревянной колотушкой, так, что из него пошел сок, приложила к ране и забинтовала мне ногу. Как хотелось, чтобы эта процедура длилась бесконечно! Впервые внимание девушки было столь обворожительным. Это не то, что приставучие, противные школьные девчонки.
Вернулась тетя Аня с автовокзала. Увидев меня забинтованным, позвала детей и устроила им головомойку. Мне было запрещено прикасаться к любому режущему предмету. Тут уж за меня вступился Володя: «Как мы из этого задохлика мужика сделаем, если ему ничего делать нельзя?» Тетя Аня махнула на нас рукой, пошла в хату, а вскоре позвала обедать.
-На тебе заживает как на собаке, - сказала Тамара, разбинтовав мою ногу через пару дней, - даже шрама не осталось. Иди принеси воды из колодца.
Я побежал выполнять поручение, не зная, какое предстоит испытание. В колодец ведро ушло резво, а вот обратно никак не хотело. Наполнившись водой оно стало таким тяжелым, что вытащить его не было сил. К тому же своей тяжестью оно потянуло вниз, и рукоятка ворота, вырвавшись из рук, больно стукнула меня по предплечью. Тут же вздулась шишка. Я уже было совсем отчаялся, но тут подошла какая-то тетка, отодвинула меня в сторону, молча вытащила ведро, перелила воду в мое, поставила пустое на сруб и ушла. Я поднял тяжеленное ведро с водой и направился к дому. Шел с остановками, расплескивая воду, радуясь, что моя ноша с каждым шагом становится легче.
-Ну, и что ты принес? - спросила Тамара.
Я заглянул в ведро. Там воды было чуть больше половины.
-Эх, ты, малявка, - сказала Тамара. Вылила мою драгоценную воду в умывальник и, взяв уже две посудины, пошла к колодцу. Я не знал, куда деваться от стыда. Она была старше меня всего на два года, но уже такая - взрослая.
С этого дня я старался не отставать от деревенских мальчишек и девчонок. Я забросил сандали под кровать и в любую погоду ходил босиком. И заметил, что насморк и больное горло больше меня не беспокоят. Скоро уже не только вытаскивал воду из колодца, но и поднимал на вилах сена больше, чем Володька. А к концу лета обогнал его в росте на целую голову. Тетя Аня не могла нарадоваться. Будет чем похвастаться перед городскими родственниками, которые чуть не сгноили такого парня.
Но это все уже было в конце моих летних каникул.
Больше всего моим воспитанием занимался Володя. Мы были ровесниками, что облегчало наше общение. Он вместе с другими деревенскими ребятами учил, как ходить босиком по стерне, как рвать голыми руками молодую крапиву для щей. (Кстати, щи из свежей крапивы с лебедой были очень вкусными). Ездить на лошадях и гонять их в ночное, пасти коров и гусей. Косить косой и жать серпом, молотить цепом на току. Да разве припомнишь все то, что приносило столько удовольствия и неподдельной радости от достижения успехов в сельской жизни, которая была обычной для них и столь непривычной для меня.
Девчонки же учили распознавать травы, цветы, дикие ягоды. (Ах, какая вкусная белая акация и луговая кашка!)
Я старался изо всех сил запомнить все, чему меня учила Тамара. Меня больше занимало то, как меняется ко мне ее отношение. От чуть ли не презрительного в первое время, до безразличного, а потом я стал замечать, что она ко мне немного потеплела и прежней неприязни уже не выказывает.
С вечера меня предупредили, что чуть свет пойдем в дальний лес за черникой. Во время ее цветения уже набрали листьев и даже насушили, а теперь самое время собирать ягоду.
Будить меня не пришлось. К тому времени, когда девчонки встали, я успел умыться и был готов в путь. Это оказалась небольшая прогулка в три километра. Но какое же удовольствие шлепать босиком по росистой траве, потом погружать ступни в прохладную пыль, которая ласкала их и покрывала пальцы как пудра. Ноги сами собой обувались в башмаки из затвердевшей пыли. Тогда снова возвращался на мягкую росистую траву и смывал эту пылевую обувку.
Наконец мы вышли на черничную поляну. Разобрали лукошки и, так называемые комбайны, для сборки черники, и Тамара показала мне, как пользоваться скребком. Разбрелись по поляне. Вначале работа пошла споро, но довольно скоро стало ломить поясницу, потом от сидения на корточках дали знать себя и колени. Но разве можно было показать свою слабость? Превозмогая боль, я продолжал работать и был несказанно рад, когда откуда ни возьмись налетела туча, закрыла солнце, и ливанул дождь. Мы бросились под ближайшие деревья, чтобы укрыться от неожиданного подарка небес. Я добежал до раскидистого клена быстрее Тамары. Она влетела следом за мной. Но как быстро мы ни бежали, успели намокнуть. Тонкое ситцевое платье на Тамаре промокло враз. Оно обрисовало ее тело со всеми подробностями. Ее упругая попка стала похожа на два крупных зубчика чеснока. Так и захотелось ее потрогать. Моя рука сама собой коснулась этих выпуклостей. В следующую секунду я получил оплеуху и довольно сильный пинок выкинул меня под дождь.
-Охолонь! - услышал я вдогонку по пути к другому дереву.
Дождь скоро закончился. Мы подхватили лукошки с черникой и пошли восвояси. Тамара обогнала меня, не говоря ни слова. Да ей и говорить ничего не нужно было. Достаточно было того, что проходя мимо она обдала меня запахом своего тела, от которого стала кружиться голова.
Было стыдно смотреть в глаза Тамары. Она же как ни в чем не бывало обращалась ко мне и даже давала разные поручения, которые я выполнял с особым рвением.
Но все когда-нибудь кончается.
Тетя Аня получила письмо, в котором говорилось, что за мной некому приехать. А раз по ее описанию я уже так возмужал, то посадить меня на поезд, чтобы я добирался сам. Вот это да!
Мне доверили одному совершить путешествие!
Провожать меня поехал Володя.
На прощание Тамара крепко меня обняла и шепнула в ухо: «Эх, если бы ты не был моим братом!» И поцеловала меня в самые губы. Да так, что у меня подкосились коленки.
…Вот, что напомнила мне, твоя фотография.
САТИРИЧЕСКАЯ ДРАМА В ШЕСТИ ДЕЙСТВИЯХ, С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Хельга Шипокляк-Волюа (в девичестве Дракулова) - Вампирша. Воздействие её вялых потуг ворожбы имеет такое же отношение к магии и силам тьмы, в каком граф Дракула соотносится с проказливой старушкой Шапокляк. Главным успехом её жизни можно назвать соблазнение и похороны аббата де Ниссюка.
Непобедимый Ёжик, 38 лет, вечный студент - благородный поборник справедливости, бескорыстно навязывает свою помощь всем, кто в ней нуждается и не нуждается, за что не вылезает из драк и реанимации.
Старый Филин Юлий Штар, медиамагнат - умён, богат и развратен (скрытный… очень скрытный содомит - боготворит свой собственный пол, но иногда уступает домогательствам противоположного). Недавно приобрёл ценою целого состояния титул лесного баронета, вследствие чего настаивает, чтобы теперь его называли не иначе, как Гай Юлий Штар фон Ротвейлер-Блох, но никто из лесной братии не утруждает себя таким надругательством над языком и зовут по-прежнему Старый Филин, а «особо приближённые», так и вовсе Юленька.
Реликтовый Гоминид 25 лет, рыбак - пьяница и шарлатан, но в целом человек порядочный.
ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ, ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ.
ПРЕДСКАЗАНИЕ СБУДЕТСЯ!
Старец, строчащий памфлеты,
Да две пожилых… миль пардон, лесбиянки -
Итог, что вас ждёт!
Я бываю здесь реже и реже,
Теснимый описанной выше компанией.
Грозит неминуемый крах для всего,
Что останется Штару причастным.
Я слишком увлёкся.
Уходит видение, в зыбкий туман, растворяясь.
Вино откровения вскружит вам голову.
Главное сказано мною.
Спасайтесь, кто в силах ещё
С обречённого гибели судна!
Прощайте!
Не падайте духом, собратья-зверушки!
Сочувствием полный к несчастным,
Благой пилигрим - добродетельный Ёжик.
Пусть будут в доме дети!
Пусть их будет много!
Дом живёт, когда в нём слышны детские голоса, смех, радость.
Дом дышит, когда в доме много звуков.
Дом вкусно пахнет, когда в нём часто готовят.
Хорошо, когда есть кому приготовить и для кого готовить.
Слышны шаги, бег, крик и это всё жизнь, а дом живёт вместе со своими хозяевами.
Взрослеют дети, стареют родители, появляются внуки…
Вместе с домом живут и животные, которых заводят хозяева. Они охраняют, берегут дом.
В каждом доме существует своя аура, свой быт, уклад жизни, свой ритм.
Дом живёт вместе с хозяевами.
Но стоит кому-то покинуть дом - он начинает пустеть. Привычный ритм жизни нарушается, распадается уклад жизни, исчезают определённые запахи, шумы. И что уж говорить, если дом пустой. Дом разрушается, дух дома умирает, ему некому дарить тепло. Он перестаёт существовать, звучать, дышать. У дома появляется зловонный запах, запах старых вещей, находящихся в нём, неподвижных, бесшумных. Тишина в доме… Нет шарканья тапочек, крика, смеха… Тишина съедает дом, разрушая его по частям. Он становится холодным, его не кормят вкусными запахами. Люди не дарят ему тепло. Он становится безжизненным, впрочем, как и люди. У каждого свой срок.
Поэтому продлевайте себе и своему жилищу жизнь. Смейтесь, плачьте, пойте, радуйтесь, танцуйте, живите!
Заводите живность, растения, животных - они несут дыхание, жизнь в дом, живую энергетику.
Пусть будут в доме дети!
Пусть их будет много!
Продолжайте свой род, продолжайте дарить жизнь, энергию не только всему сущему живому, но и вдыхать жизнь в безжизненное - в дом, мебель, землю, цветы.
Пусть в вашем доме будет много живых цветов, а не только пластиковые и капроновые.
Всё для Души. Всё для жизни. Живите и дарите жизнь другим!
Пусть будет Дом!
Пусть будут в доме дети!
Вера Заварнова /НежнаЯ/