Ни напиться, ни забыться -
Ничего не помогло…
Угораздило влюбиться
В ЮТубе в барда одного.
Он мне спел - Одна такая,
И что нет меня дороже.
Только так я понимаю,
И другим поёт он тоже.
Ветреный какой попался,
Думал - он крутить мной будет,
Только тут он просчитался -
Много их таких в ЮТубе.
Есть моложе и красивей,
Что-нибудь да подыщу…
Ну… попросит извиненья -
Может быть… тогда прощу.
Ну, а если заревнует,
И, не дай бог, станет груб,
У меня не забалуешь -
Мигом отключу ЮТуб.
Реальней сновидения и бреда,
Чуднее старой сказки для детей -
Красивая восточная легенда
Про озеро на сопке и про омут в сто локтей.
И кто нырнет в холодный этот омут,
Насобирает рАкушек, приклеенных ко дну, -
Ни заговор, ни смерть того не тронут;
А кто потонет - обретет покой и тишину.
Эх, сапоги-то стоптаны, походкой косолапою
Протопаю по тропочке до каменных гольцов,
Со дна кружки блестящие я соскоблю, сцарапаю -
Тебе на серьги, милая, а хошь - и на кольцо!
Я от земного низкого поклона
Не откажусь, хотя спины не гнул.
Родился я в рубашке - из нейлона, -
На шелковую, тоненькую я не потянул.
Спасибо и за ту на добром слове:
Ношу - не берегу ее, не прячу в тайниках, -
Ее легко отстирывать от крови,
Не рвется - хоть от ворота рвани ее - никак!
Я на гольцы вскарабкаюсь, на сопку тихой сапою,
Всмотрюсь во дно озерное при отблеске зарниц:
Мерцающие рАкушки я подкрадусь и сцапаю -
Тебе на ожерелье, какое у цариц!
Пылю посуху, топаю по жиже, -
Я иногда спускаюсь по ножу…
Мне говорят, что я качусь все ниже,
А я - хоть и внизу, а все же уровень держу!
Жизнь впереди - один отрезок прожит,
Я вхож куда угодно - и в терема и в закрома:
Рожден в рубашке - Бог тебе поможет, -
Хоть наш, хоть удэгейский - старый САнгия-мамА!
Дела мои любезные, я вас накрою шляпою -
Я доберусь, долезу до заоблачных границ, -
Не взять волшебных рАкушек - звезду с небес сцарапаю,
Алмазную да крупную - какие у цариц!
Нанес бы звезд я в золоченом блюде,
Чтобы при них вам век прокоротать, -
Да вот беда - заботливые люди
Сказали: «Звезды с неба - не хватать!»
Ныряльщики за рАкушками - тонут.
Но кто в рубашке - что тому тюрьма или сума:
Бросаюсь головою в синий омут -
Бери меня к себе, не мешкай, Сангия-мамА!..
Но до того, душа моя, по странам по Муравиям
Прокатимся, и боги подождут-повременят!
Мы в галечку прибрежную, в дорожки с белым гравием
Вобьем монету звонкую, затопчем - и назад.
А помнишь ли, голубушка, в денечки наши летние
Бросали в море денюжку - просила ты сама?..
А может быть, и в озеро те рАкушки заветные
Забросил Бог для верности - сам Сангия-мамА!..
В Пекине очень мрачная погода,
У нас в Тамбове на заводе перекур, -
Мы пишем вам с тамбовского завода,
Любители опасных авантюр!
Тем, что вы договор не подписали,
Вы причинили всем народам боль
И, извращая факты, доказали,
Что вам дороже генерал де Голль.
Нам каждый день насущный мил и дорог, -
Но если даже вспомнить старину,
То это ж вы изобретали порох
И строили Китайскую стену.
Мы понимаем - вас совсем не мало,
Чтоб триста миллионов погубить, -
Но мы уверены, что сам товарищ Мао,
Ей-богу, очень-очень хочет жить.
Когда вы рис водою запивали -
Мы проявляли интернационализм, -
Небось, когда вы русский хлеб жевали,
Не говорили про оппортунизм!
Боитесь вы, что - реваншисты в Бонне,
Что - Вашингтон грозится перегнать, -
Но сам Хрущев сказал еще в ООНе,
Что мы покажем кузькину им мать!
Вам не нужны ни бомбы, ни снаряды -
Не раздувайте вы войны пожар, -
Мы нанесем им, если будет надо,
Ответный термоядерный удар.
А если зуд - без дела не страдайте, -
У вас еще достаточно делов:
Давите мух, рождаемость снижайте,
Уничтожайте ваших воробьев!
И не интересуйтесь нашим бытом -
Мы сами знаем, где у нас чего.
Так наш ЦК писал в письме открытом, -
Мы одобряем линию его!
1963
У нее
все свое - и белье, и жилье, -
Ну, а я ангажирую угол у тети.
Для нее -
все свободное время мое,
На нее
я гляжу из окна, что напротив.
У нее
и под утро не гаснет окно,
И вчера
мне лифтер рассказал за полбанки:
У нее
два знакомых артиста кино
И один
популярный артист из «Таганки».
И пока
у меня в ихнем ЖЭКе рука,
Про нее
я узнал очень много нюансов:
У нее
старший брат - футболист «Спартака»,
А отец -
референт в Министерстве финансов.
Я скажу,
что всегда на футболы хожу -
На «Спартак», -
и слова восхищенья о брате.
Я скажу,
что с министром финансов дружу
И что сам
как любитель играю во МХАТе.
У нее,
у нее на окошке - герань,
У нее,
у нее - занавески в разводах, -
У меня,
у меня на окне - ни хрена,
Только пыль,
только толстая пыль на комодах…
1968
Час зачатья я помню неточно, -
Значит, память моя - однобока, -
Но зачат я был ночью, порочно
И явился на свет не до срока.
Я рождался не в муках, не в злобе, -
Девять месяцев - это не лет!
Первый срок отбывал я в утробе, -
Ничего там хорошего нет.
Спасибо вам, святители,
Что плюнули, да дунули,
Что вдруг мои родители
Зачать меня задумали -
В те времена укромные,
Теперь - почти былинные,
Когда срока огромные
Брели в этапы длинные.
Их брали в ночь зачатия,
А многих - даже ранее, -
А вот живет же братия -
Моя честна компания!
Ходу, думушки резвые, ходу!
Слова, строченьки милые, слова!..
В первый раз получил я свободу
По указу от тридцать восьмого.
Знать бы мне, кто так долго мурыжил, -
Отыгрался бы на подлеце!
Но родился, и жил я, и выжил, -
Дом на Первой Мещанской - в конце.
Там за стеной, за стеночкою,
За перегородочкой
Соседушка с соседушкою
Баловались водочкой.
Все жили вровень, скромно так, -
Система коридорная,
На тридцать восемь комнаток -
Всего одна уборная.
Здесь на зуб зуб не попадал,
Не грела телогреечка,
Здесь я доподлинно узнал,
Почем она - копеечка.
…Не боялась сирены соседка
И привыкла к ней мать понемногу,
И плевал я - здоровый трехлетка -
На воздушную эту тревогу!
Да не все то, что сверху, - от бога, -
И народ «зажигалки» тушил;
И, как малая фронту подмога -
Мой песок и дырявый кувшин.
И било солнце в три ручья
Сквозь дыры крыш просеяно,
На Евдоким Кирилыча
И Гисю Моисеевну.
Она ему: «Как сыновья?»
«Да без вести пропавшие!
Эх, Гиська, мы одна семья -
Вы тоже пострадавшие!
Вы тоже - пострадавшие,
А значит - обрусевшие:
Мои - без вести павшие,
Твои - безвинно севшие".
…Я ушел от пеленок и сосок,
Поживал - не забыт, не заброшен,
И дразнили меня: «Недоносок», -
Хоть и был я нормально доношен.
Маскировку пытался срывать я:
Пленных гонят - чего ж мы дрожим?!
Возвращались отцы наши, братья
По домам - по своим да чужим…
У тети Зины кофточка
С драконами да змеями,
То у Попова Вовчика
Отец пришел с трофеями.
Трофейная Япония,
Трофейная Германия…
Пришла страна Лимония,
Сплошная Чемодания!
Взял у отца на станции
Погоны, словно цацки, я, -
А из эвакуации
Толпой валили штатские.
Осмотрелись они, оклемались,
Похмелились - потом протрезвели.
И отплакали те, кто дождались,
Недождавшиеся - отревели.
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, -
Мы спросили - зачем? - он в ответ:
«Коридоры кончаются стенкой,
А тоннели - выводят на свет!»
Пророчество папашино
Не слушал Витька с корешом -
Из коридора нашего
В тюремный коридор ушел.
Да он всегда был спорщиком,
Припрут к стене - откажется…
Прошел он коридорчиком -
И кончил «стенкой», кажется.
Но у отцов - свои умы,
А что до нас касательно -
На жизнь засматривались мы Уже самостоятельно.
Все - от нас до почти годовалых -
«Толковищу» вели до кровянки, -
А в подвалах и полуподвалах
Ребятишкам хотелось под танки.
Не досталось им даже по пуле, -
В «ремеслухе» - живи не тужи:
Ни дерзнуть, ни рискнуть, - но рискнули
Из напильников делать ножи.
Они воткнутся в легкие,
От никотина черные,
По рукоятки легкие
Трехцветные наборные…
Вели дела обменные
Сопливые острожники -
На стройке немцы пленные
На хлеб меняли ножики.
Сперва играли в «фантики»
В «пристенок» с крохоборами, -
И вот ушли романтики
Из подворотен ворами.
…Спекулянтка была номер перший -
Ни соседей, ни бога не труся,
Жизнь закончила миллионершей -
Пересветова тетя Маруся.
У Маруси за стенкой говели, -
И она там втихую пила…
А упала она - возле двери, -
Некрасиво так, зло умерла.
Нажива - как наркотика, -
Не выдержала этого
Богатенькая тетенька
Маруся Пересветова.
Но было все обыденно:
Заглянет кто - расстроится.
Особенно обидело
Богатство - метростроевца.
Он дом сломал, а нам сказал:
«У вас носы не вытерты,
А я, за что я воевал?!» -
И разные эпитеты.
…Было время - и были подвалы,
Было дело - и цены снижали,
И текли куда надо каналы,
И в конце куда надо впадали.
Дети бывших старшин да майоров
До ледовых широт поднялись,
Потому что из тех коридоров,
Им казалось, сподручнее - вниз.
1975
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили!
Но однажды, как назло,
Повезло -
И в совсем чужое царство занесло.
Слезы градом - так и надо
Простофиле:
Не усаживайся задом
На кобыле.
Ду-ра-чи-на!
Посреди большого поля - глядь - три стула, -
Дурачину в область печени кольнуло, -
Сверху - надпись: «Для гостей»,
«Для князей»,
А на третьем - «Стул для царских кровей».
Вот на первый стул уселся
Простофиля,
Потому что он у сердца
Обессилел,
Ду-ра-чи-на!
Только к стулу примостился дурачина -
Сразу слуги принесли хмельные вина, -
Дурачина ощутил
Много сил -
Элегантно ел, кутил и шутил.
Погляди-ка, поглазей -
В буйной силе
Влез на стул для князей
Простофиля,
Ду-ра-чи-на!
И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что он - ответственный мужчина, -
Стал советы отдавать,
Кликнул рать
И почти уже решил воевать.
Дальше - больше руки грей,
Ежли в силе! -
Влез на стул для королей
Простофиля,
Ду-ра-чи-на!
Сразу руки потянулися к печати,
Сразу топать стал ногами и кричати:
«Будь ты князь, будь ты хоть
Сам господь -
Вот возьму и прикажу запороть!»
Если б люди в сей момент
Рядом были -
Не сказали б комплимент
Простофиле,
Ду-ра-чи-не!
Но был добрый этот самый простофиля -
Захотел издать Указ про изобилье…
Только стул подобных дел
Не терпел:
Как тряхнет - и, ясно, тот не усидел…
И очнулся добрый малый
Простофиля
У себя на сеновале
В чем родили, -
Ду-ра-чи-на!
1968
Мой маленький Гном, поправь колпачок
И брось, не сердись, разожми кулачок.
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.
Где по стенам вместо картин
Гирлянды ненужных слов
Где мозаикой стекол окон
Десятки волшебных снов,
И книги, рожденные сотнею
Сказочно умных голов
От Шарля Перро
И до «Магизма основ».
Мой маленький Гном, поправь колпачок,
Не топай ногой-потерял башмачок.
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.
Где чай не в стаканах,
А в чашечках чайных роз,
Где веточки пихты - духи,
А подарок - ответ на вопрос.
Где много неслышного смеха
И много невидимых слез,
Где песни под звуки гитар,
Мотыльков и стрекоз.
Мой маленький Гном, поправь колпачок
И так не ругайся - получишь щелчок.
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.
Нет-нет, я к тебе не пойду,
Мой маленький Гном,
Я стар, я устал,
Да и двигаться стал я с трудом.
Я знаю, твой год -
Он всего от зари до зари,
Мне тысяча лет,
Потому лишь, что мне тридцать три.
Мой маленький Гном, поправь колпачок
И брось, не сердись, разожми кулачок.
Слезинки утри, надень башмачок
И косу привычно забрось за плечо.
Девиз бардов «с нами стыдно, зато весело» не сработал. В Тарту те же листья, дождь, собачка.
Барвумен Кристина превратила незнание языков в технику совращения. Её частое моргание прошибает как не всякий кордебалет сможет. При ней мужчины втягивают живот в знак особой платёжеспособности. Голозадые феи, поставляемые для парков филологическим факультетом стали ещё голозадее. Но и с ними тоска.
Меня выгнали к микрофону. Витиеватые законы бардовской чести требуют делить этот позор поровну. Солисты уверяли потом, я наяривал какие-то отдельные этюды. Темп, выразительность, подача, всё было хорошо. Но играть надо вместе, а не каждый своё, сказали недовольные солисты.
В ресторане «Мокка» повар по кличке Мюллер исповедует кулинарный неопластицизм с характерным для синтетического кубизма отторжением фигуративных элементов в угоду выразительной энергии жиров и углеводов. Пасту выносят на трёх тарелках, символизирующих ин, ян и хрен. Из макаронной волны, будто морской дракон в небо вздымается лобстер.
Мюллер долго был чудесным поваром, но теперь спятил окончательно. Такие же испуганные глаза я видел в больнице у группы авангардистов, тщившихся сахарным сиропом остановить наползающую тьму шизофрении.
Бард Пётр заказал суп. Меню на эстонском, это вообще не важно. Пётр выбрал номер шестнадцать. Ему вынесли дюжину бокалов, в каждом свой рецепт. Мюллер рекомендовал наслаждаться супами вчетвером, чтобы потом дискутировать. Мне достались креветки в какао, тыква с малиной и свекла в уксусе с вишней. Судя по запаху, креветки не просто сырые, а пару лет уже сырые. Их густой аромат напомнил эвенкийскую традицию закапывать рыбу для приманивания медведя с последующим его расчленением.
Вряд ли Мюллер меня приманивал. Скорей всего, в угаре творчества он бросил гранату в холодильник. После взрыва, в каждом секторе ледяного космоса сформировалось отдельное бюдо. Супы, в частности, стекли в поддон с овощами, откуда были аккуратно собраны и поданы. Жуя мюллеровский авангард я чувствовал -- Тарту меня не хочет.
Фестиваль, меж тем, удался. Счастливые участники роились и клубились, их лица на фото красны от творческих удач. Единственная постная рожа -- моя.
Я как свадебный жулик на этих съездах. Люди ждут забавного блогера, а его нет. Есть затравленный психопат, который лечит отчаяние обжорством и постоянно мечтает сбежать. Даже кот, спящий 18 часов и бессловесный, кажется мне обременительно весёлым. Прелесть моих поездок в расставаниях. Там я вру что попало лишь бы вернуться к скрипучему матрасу, не втягивать больше живот, и позвоночник зафиксировать в лучшем из положений -- параллельно полу. Чувство неловкости и эти опусы -- всё что остаётся от путешествий. Ни первое, ни второе ровно ничего не стоит.
И холодно, и ветер,
И сумерки в глазах.
Разорванным конвертом
Закончился азарт.
И новые заботы,
И трудно, и легко.
От дома до работы
Совсем недалеко…
А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!
Время летит - не удержать, дело не в этом.
Среди взволнованных людей
И в блеске мокрых площадей
Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!
Проснулся я от радости,
Ложился спать с печалью.
(Сто восемьдесят градусов
Умножены ночами).
Вчера так хмуро было -
Сегодня день каков!
И снег - всемирной гибелью
Всех белых мотыльков…
А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!
И - не хотят - листья летят, сорваны ветром.
Среди осенней кутерьмы
И жизнерадостной зимы
Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето.
Однажды было лето -
Оно внезапно началось.
Однажды было лето -
Оно так много значило.
Однажды было лето,
Что в памяти теряется,
Однажды было лето -
Оно не повторяется…
А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!
Время летит - не удержать, дело не в этом.
Когда в душе осенний дождь
И ничего уже не ждешь,
Все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето.
Памяти Василия Шукшина
Ещё - ни холодов, ни льдин,
Земля тепла, красна калина,
А в землю лёг ещё один
На Новодевичьем мужчина.
Должно быть, он примет не знал,
Народец праздный суесловит,
Смерть тех из нас всех прежде ловит,
Кто понарошку умирал.
Коль так, Макарыч, - не спеши,
Спусти колки, ослабь зажимы,
Пересними, перепиши,
Переиграй - останься живым.
Но, в слёзы мужиков вгоняя,
Он пулю в животе понёс,
Припал к земле, как верный пёс…
А рядом куст калины рос -
Калина красная такая.
Смерть самых лучших намечает -
И дёргает по одному.
Такой наш брат ушёл во тьму!
Не буйствует и не скучает.
А был бы «Разин» в этот год…
Натура где? Онега? Нарочь?
Всё - печки-лавочки, Макарыч, -
Такой твой парень не живёт!
Вот после временной заминки
Рок процедил через губу:
«Снять со скуластого табу -
За то что он видал в гробу
Все панихиды и поминки.
Того, с большой душою в теле
И с тяжким грузом на горбу,
Чтоб не испытывал судьбу,
Взять утром тёпленьким в постели!"
И после непременной бани,
Чист перед Богом и тверёз,
Взял да и умер он всерьёз -
Решительней, чем на экране.
Гроб в грунт разрытый опуская
Средь новодевичьих берёз,
Мы выли, друга отпуская
В загул без времени и края…
А рядом куст сирени рос -
Сирень осенняя, нагая…
1974
Феи
Потери некогда считать, когда считаются трофеи,
Когда для тех, кто уцелел, приходит время дележа,
А над лежащими в полях летают маленькие феи,
И всё целуют их в глаза, и только им принадлежат.
Потом фанфары загремят, потом опомнятся оркестры,
Потом забудут о живых, чтобы о мертвых не забыть,
И, в ослепительный салют собрав трофейные ракеты,
Вернутся снова к бытию - к вопросу: «Быть, или не быть?»
Прошла нелепая война, и не понять, кто победитель, -
Кто меньше братьев схоронил,
кому вольготней стало жить.
Лишь те, лежавшие в полях, теперь уложены под плиты,
Да тот, кто плиты добывал, в полях заснеженных лежит…
И сколько ж книг еще писать Луке, Иуде и Матфею -
Коль человеку человек есть друг, товарищ и - палач?!.
А над лежащими без сна летают маленькие феи,
И всё целуют их в глаза, и пьют отчаянье и плач…
Авто
Увы, мои друзья, уж поздно стать пилотом,
Балетною звездой, художником Дали,
Но можно сесть в авто с разбитым катафотом,
Чтоб повидать все то, что видится вдали.
Итак, мы просто так летим по поворотам,
Наивные гонцы высоких скоростей.
На миг сверкнет авто с разбитым катафотом
В серебряном шару росинки на листе.
А может, приступить к невиданным полетам?
И руль легко идет к коленям, как штурвал,
И вот летит авто с разбитым катафотом
Там, где еще никто ни разу не летал!
Как просто, черт возьми, с себя стряхнуть болото,
До солнца долететь и возродиться вновь -
Вот дом мой, вот авто с разбитым катафотом,
Вот старые друзья, а вот моя любовь!
Но я спускаюсь вниз. Пардон - сигналит кто-то.
Мне - левый поворот на стрелку и домой.
Вплетается Пегас с разбитым катафотом
В табун чужих коней, как в старое ярмо.
Май - 6 июня 1983
Говоришь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далекие
И маршруты нелегкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна.
Чтобы жить километрами,
А не квадратными метрами,
Холод, дождь, мошкара, жара -
Не такой уж пустяк!
И чтоб устать от усталости,
А не от собственной старости,
И грустить об оставшшихся,
О себе не грустя.
Пусть лесною Венерою
Пихта лапкой по нервам бьет,
Не на выставках - на небе
Наблюдать колера.
И чтоб таежные запахи,
А не комнаты затхлые…
И не жизнь в кабаках - рукав
Прожигать у костра.
А ты твердишь, чтоб остался я,
Чтоб опять не скитался я,
Чтоб восходы с закатами
Наблюдал из окна,
А мне б дороги далекие,
И маршруты нелегкие,
Да и песня в дороге мне,
Словно воздух, нужна
Мой маленький Гном, поправь колпачок
И брось, не сердись, разожми кулачок.
Беги от людей, Мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.
Где по стенам вместо картин -
Гирлянды ненужных слов,
Где мозаикой стекол окон -
Десятки волшебных снов,
И книги, рожденные сотнею
Сказочно умных голов:
От Шарля Перро
И до «Магизма основ»…
Мой маленький Гном, поправь колпачок,
Не топай ногой - потерял башмачок.
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.
Где чай не в стаканах,
А в чашечках чайных роз,
Где веточки пихты - духи,
А подарок - ответ на вопрос.
Где много неслышного смеха
И много невидимых слез…
Где песни под звуки гитар
Мотыльков и стрекоз…
Мой маленький Гном, поправь колпачок
И так не ругайся - получишь щелчок!
Беги от людей, мой маленький Гном,
Беги поскорей в свой старенький дом.
Нет-нет, я к тебе не пойду,
Мой маленький Гном!
Я стар, я устал,
Да и двигаться стал я с трудом.
Я знаю, твой год -
Он всего от зари до зари…
Мне тысяча лет,
Потому лишь, что мне тридцать три.
Мой маленький Гном, поправь колпачок
И брось, не сердись, разожми кулачок.
Слезинки утри, надень башмачок
И косу привычно забрось за плечо.
Нас везут в медсанбат
Нас везут в медсанбат,
Двух почти что калек,
Выполнявших приказ не совсем осторожно,
Я намерен еще протянуть пару лет,
Если это, конечно, в природе возможно.
Мой товарищ лежит,
И клянет шепотком,
Агрессивные страны, нейтральные тоже,
Я ж на чутких врачей уповаю тайком,
Если это, конечно, в природе возможно.
Перед нами в снегах
Лесотундра лежит,
Медицинская лошадь бредет осторожно,
Я надеюсь еще на счастливую жизнь,
Если это, конечно, в природе возможно.
Так и еду я к вам,
В этих грустных санях,
Что же вас попросить, чтоб вам было не сложно?
Я хочу, чтобы вы не забыли меня,
Если это, конечно, в природе возможно.