Кошка лижет хвост и лапки
На диване у окна,
Я, надел халат и тапки,
Разрываю узы сна.
В ванной тщательно побрился,
Спрятал с пеною баллон.
Ледяной водой умылся,
Распылил одеколон.
Киска съела свою кашу,
Полакала молока.
Я прикончил простоквашу,
Часть творожного сырка.
Опрокинул кружку чая.
Заварил второй стакан.
Книгу бросил не читая.
Замер, словно истукан.
Посидел, вращая ложку.
На дворе мела метель.
Почесал за ухом кошку
И отправился в постель.
Пробежал час благодатно:
Вместе с киской пил и ел,
На погоду адекватно
Среагировать успел.
«Всюду пробки, - объявили, -
Город из-за снега встал».
Мне заторы не вредили.
Я с улыбкой сладко спал.
Туман укутал пелериной
Дворы, проспекты и дома.
Я заворожен был картиной,
Смотрел на город из окна:
Пропали здания-махины,
Лежал на крышах лёгкий снег.
Сияли призрачно витрины.
Притормозило время бег.
Терялись в пелене фасады.
Надели нимбы фонари.
Заборы скрылись и ограды
Исчезли в дымке до зари.
Накинул город покрывало,
Всю гамму звуков приглуша.
Авто катиться стали вяло,
Колёсами едва шурша.
В молочной взвеси всё тонуло,
Стирались чёткие черты…
Меня ж открыть окно тянуло
И прыгнуть в вату с высоты.
Этот город, что режет своими картинами память…
Где нет стрелок часов, повернуть бы которые вспять…
И пустые глазницы домов отчуждением ранят…
Этот город дождей, от которых мне не убежать…
Да и что убегать, от себя, от других и отсюда…
Я оставил тут все, навсегда, не смотря ни на что…
Я оставил себя, в ожидании вечного чуда…
Но оно опоздало, хоть конечно и произошло…
В этом городе сны, так похожи на улицы жизни…
Где в страницах асфальта навеки следы каблуков…
Те, которыми шли от меня мои грустные мысли…
Но всегда возвращались тяжелой цепочкой стихов…
В этом городе лица людей как-то смотрят иначе…
Будто знают все то, что нельзя и боятся сказать…
Тротуары и улицы прошлого тенью незрячей…
Почтальонам из памяти снова пытаются лгать…
Я люблю этот город, так сильно, как и ненавижу…
Свои тридцать монет серебром он спокойно забрал…
Буду жить в нем и дальше, я это конечно предвижу…
В этом городе снов и разбитых наотмашь зеркал…
Ветер
Тряпкой чёрною закрыли клетку города большого.
Топот, скрежет, крики были, А теперь всё тихо, словно
отключили звук у жизни. Да и что за жизнь под тряпкой -
всё на ощупь и не видно кто ест бублики украдкой.
Тихо - тихо, сонный ветер бродит в замкнутом пространстве,
бродит в гуще грузных улиц, в их заплывшем постоянстве.
В арках старых важных зданий. Важных зданий и не очень.
Бродит среди слов бумажных, никому не нужных ночью.
Поднимается по стенам. Вновь плетётся по брусчатке.
Звёзд достать ему бы с неба. То не звёзды - дырки в тряпке.
Стрелки крутят время вертел на часах квадратной башни.
Смертный спит и спит бессмертный. Сон висит позавчерашний.
То ли бродит, то ли воет ветер в городе бумажном,
За компанию повою с ним о глупом и о важном.
На луну или на дырку в заскорузлой этой ночи.
С ветром посидим в обнимку в обстановке нерабочей.
Иногда полезно просто пройтись по обычным улицам города, не по мажорному центру. Остаться наедине со своими мыслями и музыкой.
Сколько слов уже сказали до меня-
Любовь- высший свет, одиночество- беда.
Временное состояние души,
Где сияли чувства, ныне дребезжащие в глуши.
Что же одиночество такое?
Для кого-то может яркий свет.
Для кого-то временное замерзание,
Для других Божеству покаяние.
Там, где прогорали чувства- ныне пустота,
И душа моя не сможет возвратиться вновь туда.
Может из- за тех, кто бросил?
Или бросила кого-то я?
Мне уже не ведомо,
Сколько б не пыталась понять я.
Слишком быстротечна жизнь,
Чтоб разбираться. Всё копаясь в прошлых мелочах,
Потому жить надо-
Видя только «завтра» и «сейчас».
Может одиночество есть состояние лжи?
Где врём душе своей о счастье и бежим.
Туда, откуда больше не вернёмся-
Туда- где навсегда погаснет свет.
Где в тьму уйдём
И больше не вернёмся,
И зрение утратим насовсем.
Пообещай мне, что не уйдёшь от мира,
Ведь жизнь дана одна и так быстро летит.
Пообещай, что будешь помнить-
Где ясный свет горит.
Ведь уходя от одиночества в который раз,
Разочаровываемся мы в тот же час.
И начиная с чувства этого видны-
Уже готовые для смерти алтари.
И начиная с чувства этого сейчас,
Мы возвращаемся к нему в которых раз…
В ночном городе. неоновые огни.потеряны следы… одни иллюзии…
Старый город у моря. И чайки летают над баржей
В вечном поиске рыбы. Салат поглощая со спаржей
Одинокий седой господин из кафе «Биатриччи»
Наслаждается тем, что его лично поиски пищи
Завершились сегодня не в серых московских покоях,
А в уютном местечке, у столика с видом на море
И не летом, как прежде, в Крыму, а сейчас, ближе к марту
В городке, занесённом ещё не на каждую карту
От того, что весь город и есть - чайки, баржа, да берег
…И куда не заносит тоска при наличии денег…
Старый маленький город у моря. Прибрежные глыбы
Пахнут ссохшимся птичьим пометом и вяленой рыбой,
Ей же пахнет асфальт и крутых волнорезов гребёнка
Неспособная пряди волос расчесать у ребенка,
Но способная как-то сдержать буйство водной стихии…
На единственной площади часто читают стихи и Вечерами танцуют у статуи древнего старца
Содержащего в равных пропорциях ржавчину с кварцем
Впрочем, это же можно сказать и про местные лица
Редкий гость, завозимый сюда из далекой столицы,
Оставляет таксисту на чай, но в глазах у таксиста
Вместо слов благодарности светится «Asta la vista»
Мол, при всем уважении, сударь, дорога обратно
За отсутствием прочих машин выйдет вам троекратно…
Одинокий седой господин гонит грустные мысли
В этом маленьком городе с ним как-то быстро все свыклись
[И собака у входа сегодня уже не рычала]
Равномерный стук лодок о грузное тело причала
Не сродни, слава Богу, привычному стуку вагонов.
Если б кто-нибудь знал, сколько он перешел Рубиконов
Сколько раз он ни слезным мольбам, ни советам не внемля
Зарывал свой истершийся жребий в соленую землю,
Чтобы жрать здесь салат и не слышать ни мата, ни фени…
Мир вокруг продолжает к закату наращивать тени
И уставшие чайки сбиваются в мелкие стаи.
Господин достает портсигар и тихонько зевает.
Старый маленький город у моря. Такая картина,
Что посмотришь, и кажется - верно, не хлебом единым
Должен жить человек. Правда, тот, кто лишился обеда,
С этим будет согласен едва ли.
Сочтёт это бредом
И хозяин пекарни, укрывшейся за поворотом,
Вот уже сорок лет только хлебом одним и живет он Им же кормит жену и детей, им варганит заначки,
И бывая в столице, играет. Играет на скачках.
Ветер гонит горячий песок по забрызганным бунам,
Эта ночь будет лунной. Да, да, обязательно лунной.
Шум воды нарастает, и море становится ближе,
И за шумом не слышно уже ни вороньих интрижек,
Ни народных гуляний, ни шелеста старой тетради
Ни намеков судьбы, ни шагов подходящего сзади.
Редкий гость изучает часы. На часах ровно девять.
Самолет будет в полночь. Успеет. Конечно, успеет.
В крайнем случае - чуть переплатит за скорость таксисту.
Старый город не спит. Да оно и понятно - убийства,
Здесь бывают не часто. Тем более так - без мотива…
Престарелый фотограф наметил уже перспективу
Зарядил аппарат и пытается выцелить бритву…
Рядом воет собака.
И кто-то читает молитву.
а над городом - ночь, и какой-то неопытный бог
разложил свои карты и ждет, кто же станет молиться.
карты врут [карты врут сорок тысяч веков]
город спит, и у спящих такие красивые лица.
а над городом - мы [на каком-то своем этаже]
мы на уровне бога, но мы не раскрыты как карты.
город стар, как любое земное клише,
город монументально нанизан на оси Декарта.
а над городом - ночь…
а над городом - бог, он не верит в каноны наук,
у него короли между пальцами крутятся вёртко!
город стар, он - всего лишь творенье земли,
а любое земное однажды становится мёртвым.
а над городом мы занимаем свои этажи,
и нам хочется верить во что-то, что просто не лживо
мы вдвоем, будем верить друг другу и жить,
потому что у города с богом пока не сложилось…
а над городом - ночь…
В серый город пришел дождь,
Он бродил по полянам крыш,
Он к окну прижимал ладонь,
Синеглаз был, вихраст и рыж.
Любовался цветами зонтов,
В водостоки кричал в стиле рок,
Гладил мокрые спины мостов,
Он шептал мне тихо: «Открой».
Серый город оделся в клеш,
И утюжил темный асфальт.
Дождь спросил: «Ну, чего ты ждешь?
Ты же знаешь, что это - фальшь.
Глупо радугу ждать в ночи,
И кормить надежду из рук,
Побродяжку-любовь лечить.
Ты же знаешь, что все врут.»
Серый город набросил плащ
Горьковато-призрачных грез.
Дождь сказал мне: «Да брось, не плачь,
Ты же знаешь, все не всерьез:
Разбивать побитно слова,
И попиксельно жар фраз.
Мелют ложь судьбы жернова,
Мёртвый взгляд не скрывая глаз…»
Серый город оделся во фрак,
И луна, как в петлице цветок,
Дождь на плечи набросил мне мрак,
Помолчав, он подвел итог:
«Знаешь, брось ты этот скулеж,
Выходи, серый город ждет,
Разопьем на троих эту ночь -
Бармен-май разливает мед»…
Меня гордость распирает, что не струсил город мой
в день такой к Мемориалу, шли плечом к плечу… стеной.
Горстка старых ветеранов, окруженных детворой,
чьи болят и ноют раны… шли с поднятой головой…
Вопреки угрозам, речам… мол, не надо рисковать
шли, с погибшими на встречу, чтобы дань за мир отдать.
А на улице май… Только мне как и прежде холодно
Руки мерзнут в карманах, сердце жаждет тепла.
Я насытилась этим шумящим до полночи городом,
Я устала искать в безмолвных прохожих тебя.
Я бы хотела выбить тебя из снов,
выжать водой до капли из слезных желез.
Только за окнами пахнет и жжет весной,
только мой город скалится:
«Неужели,
ты обретаешь силу, броню и плоть,
чтобы наверх подняться со дна болота,
выйти из тьмы на солнце и побороть
чувство,
что надо ждать и беречь кого-то,
кто о тебе ни взглядом,
ни духом?»
Я туго бинтую ребра, сжимая сердце
до своего размера,
и прячу взгляд
в серый бетон;
молчание - в килогерцы,
тонкий наушник, песни, чужую жизнь,
где до тебя полшага и полдыханья.
Город гудит, сочувствуя:
«Эй, держись!
Станет когда-то лучше. Увидишь, станет.
Вспомнишь потом сама же уже смеясь,
сколько себя растратила так, впустую».
Я погружаюсь в лето как в топь и грязь,
имя твое не смея припомнить всуе.
Если ты возвращаешься вечером из кабака, и весь общественный транспорт идёт мимо тебя в одну сторону, а тебе надо в другую, подумай, может быть, пора что-то менять в твоей жизни.
А ещё… я люблю тебя. Маленький город в Большом.
Первый снег. Был вчера. А сегодня - сосульки-комочки
Звонко падают… на лобовое. Плащом
Обойдусь до зимы. А ещё… я люблю тебя… очень.
А ещё… я люблю тебя. Ниткой серебряной шит
Твой Проспект, твой Бульвар, твой Большой-ожидающий-разный
Город-гавань. Я все наколдую. Свежи
Щёки новых дорог. Гладко выбриты, словно на праздник.
А ещё… возмутительно… хочется выть на луну.
На мостах… меж полос… потрясая шаманским нарядом.
Слышишь бубен. Он - маленький гром. На кону
Ни Большое, ни Малое - новый волшебный порядок.
А ещё… я люблю тебя. Что-то еще? А ещё…
Я люблю тебя, правда, звучит как приятные вести.
Первый снег. Ожидание. Маленький город в Большом.
Всё большое в тебе. Вместе с маленьким. С маленьким вместе.