Донецкая сказка
Донецк - это хрупкий, безоблачный рай,
Как город цветов и бульваров.
Магическим шепотом радует край
Шахтерских дорог, тротуаров.
Бессмертным огнем будет вечность гореть
За дух шахтеров донецких.
А Кальмиус будет тихо шуметь
Под смех безмятежный детский.
А рядом с рекою виднеется сквер,
Прекраснейший парк Щербакова.
Широкой алеей подступит к тебе
Донецкой сказки основа.
Оранжево-черным раскрасят закат
Цвета бесконечной арены.
Хрустальный и чистый роз аромат
Донецкой сказки-царевны.
Ольга Олтаржевская
- Что вы, что вы, я совсем не нервный,
Просто он припарковался первый.
Однажды утром он проснулся и понял
Ему здесь не место, а место он вспомнил
Собрал в узелок реки, горе и море
Плевав на угрозы, ведь парень он гордый
Его сердце - вечный огонь
Душа его - ярче звезды самой яркой
Дорога его - война, горе, боль
Но пройдёт ту дорогу любой он ценой
После дороги той долгой
В сотни лет длинной
Он вернётся домой
К маме родной
Там ждёт его тишина и покой
Мирное небо над его головой
Счастливые, весёлые лица
История его не будет на полках пылиться
Ведь он столько прошёл своими ногами
Он любим всегда был, всеми Богами
И поднимет он в высь своё славное знамя
Развеев его над нашими головами
С Крымских гор его ты увидишь в биноколь
Его имя здесь шепчет листьями тополь
На зло в ответ на западный, завистливый вопль
Он с гордостью скажет: Я Русский и я Севастополь!
Город, покрытый туманом,
город, который не спит…
Улиц рисунок странный,
памятников гранит.
Окна домов пустые,
тлеющие фонари…
Люди вокруг чужие,
с вечной тоской внутри.
Город, покрытый снегом,
город, который ждёт.
Смотрит в ночное небо,
и горизонт зовёт…
Когда я не там, меня манит туда, но циничная блядь равнодушна.
- Вам какой пакет пробить, с двумя ручками?
- Да хоть бы и с одной, всё равно в одной руке нести.
Я брёл по странному городу, в котором все люди были чужими друг для друга, и пытался понять, каким образом попал сюда. Как я оказался в этом мрачном, погружённом в тоску и уныние, городе? Зачем я здесь вообще нахожусь и куда иду по этим полупустынным улицам?
Те редкие пешеходы, которые встречались у меня на пути, с опаской и подозрением косились в мою сторону, и мне поначалу казалось, что, возможно, я чем-то сильно отличаюсь от них внешне, но затем я понял, что они и друг на друга смотрят точно так же. Видимо, в этом городе люди не доверяли друг другу и всегда ожидали от незнакомца какую-нибудь гадость или подвох. Они давно уже привыкли к такому существованию, смирились с тем, что это вполне нормально.
Бедняги! Наверное, они просто не знали и, возможно, даже не догадывались о том, что жить можно совсем иначе… Да и как, в самом деле, они могли об этом догадаться? Ведь горожане давно уже замкнулись в собственных крошечных мирочках, таких уютных и привычных, состоящих из мелких бытовых проблем и нехитрых желаний, и не желали знать ничего другого. Их нисколько не интересовало всё то, что происходит вокруг, им было совершенно наплевать на окружающих людей и их беды. Может быть, эти несчастные просто боялись всего того, что чуждо их образу жизни и непонятно их примитивному разуму. Они, наверное, не хотели обременять себя ненужными хлопотами и заботами. Так ведь было спокойнее жить!
И поэтому мне было искренне жаль жителей этого странного, сумрачного города, навевающего тоску и уныние. Если бы только они могли хотя бы одним глазком взглянуть на то, какая должна быть их жизнь, если бы только знали…
Я брёл по городу чужих людей и размышлял о том, почему такое вообще могло произойти. Как получилось, что целый город стал чужим сам для себя? И как люди могли допустить подобное? Ведь это же очень страшно - когда не с кем поделиться своей радостью и печалью, не к кому обратиться за помощью в трудную минуту и даже не с кем посидеть за кружкой пива или рюмкой водки, когда хочется немного расслабиться и отдохнуть от повседневных забот. Как здесь можно жить человеку без всего этого?
Неожиданно навстречу мне вышла из-за угла женщина, которая тихонько плакала и что-то неразборчиво бормотала. Её вид был столь жалким и несчастным, что мне захотелось хоть чем-нибудь помочь ей, хоть немного как-то порадовать.
- Что произошло? - спросил я её. - Почему вы плачете? Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь?
Женщина перестала плакать и испуганно уставилась на меня, словно увидела во мне хулигана или грабителя. Она остановилась, видимо, не решаясь идти дальше.
- Вам плохо? - опять задал я вопрос. - Вам нужна помощь?
Она не ответила, и стало заметно, что её испуг усилился. Кажется, она даже стала легонько дрожать, и я уже пожалел о том, что задал ей такой простой и вполне безобидный вопрос. Но всё же моя дурацкая натура никак не желала угомониться.
- Вы кого-то боитесь?
Теперь уже её глаза просто расширились от дикого ужаса, и я сам испугался, что с женщиной может случиться истерика.
- Извините, я просто хотел помочь…
Не дав мне договорить, женщина истошно завопила и бросилась бежать сломя голову прочь от меня, точно от опасного, дикого зверя. Такая её негативная реакция вызвала в моей голове целый шквал мыслей и эмоций. И я ещё долго стоял и смотрел вслед убегающей женщине, не зная, как вести себя в этом странном городе, который стал напоминать мне большой сумасшедший дом. Но какое-то неясное чувство, которому я не мог дать объяснение, подсказывало, что я должен идти дальше. Вот только зачем?..
Положившись на свою интуицию (она частенько выручала меня) и немного успокоившись, я опять двинулся вперёд, готовясь к любым неожиданностям, даже самым худшим.
Я шёл и пристально вглядывался в лица людей, двигающихся навстречу мне. Я пытался понять, какие проблемы их волнуют в этом мире и какие заботы одолевают. Мне хотелось узнать как можно больше об этом городе и его обитателях. А вдруг, мне суждено будет прожить здесь все оставшиеся годы? Ведь невозможно нормально существовать в городе, населённом чужими людьми! Такая жизнь может легко превратиться в самый настоящий Ад для души. А этого мне очень-очень не хотелось. Должны же быть друзья и приятели, люди, которым ты не безразличен. А иначе зачем вообще жить на белом свете?
И поэтому я отчаянно выискивал среди лиц горожан хоть одно родное - то, на которое ещё не наложил свою печать этот сумрачный город, превращающий людей в ЧУЖИХ. Я обращал к небу свою мысленную молитву, по-прежнему надеясь на маленькое чудо.
Но, видимо, небо совершенно не слышало меня, потому что все мои поиски и усилия были тщетны - вокруг находились одни только чужие люди. Они шли по улицам, проезжали мимо в машинах и автобусах, они вели своё странное и непонятное существование в квартирах, огороженных металлическими дверями от окружающего мира. Они населяли этот призрачный город, который я уже начинал глубоко в душе бояться и ненавидеть. Они постоянно ждали каких-то гадостей, неприятностей и бед и потому старались заранее к ним подготовиться. Они были чужими друг для друга и для меня!
И когда я совсем уже отчаялся встретить здесь хоть одного нормального, РОДНОГО человека и теперь ощущал великую пустоту и острое одиночество, когда я уже почти убедил себя в том, что СОВСЕМ ОДИН в этом страшном городе, вдруг чудо свершилось…
Я уловил какой-то слабый импульс, исходящий от кого-то в толпе. Не поверив своей обострившейся сенсорике, я остановился на перекрёстке, озираясь по сторонам и пытаясь определить, откуда идёт этот спасительный импульс, зажегший во мне искорку надежды. Может быть, это всего лишь плод моего больного воображения, самообман? Неужели мой отчаявшийся мозг просто выдал желаемое за действительное?!
- Купи мне синий шарик, - раздался вдруг совсем рядом чей-то детский голосок.
Я вздрогнул от неожиданности и, посмотрев вниз, увидел девочку лет шести, которая мило улыбалась мне словно старому другу.
- А почему именно синий? - растерянно спросил я, ощущая неясное волнение.
- Ну, как же ты не понимаешь! - с лёгким возмущением произнесла она. - Синий - это цвет неба перед самым восходом солнца. Ведь это так красиво. Разве ты никогда этого не видел?
- Ну почему… - Я попытался вспомнить, когда последний раз смотрел на восход. Ох, давно это было! Наверное, ещё в прошлой жизни…
И только тут до меня дошло, что именно от этой девочки и исходит тот самый импульс. Это было здорово и, вместе с тем, удивительно. А впрочем, чего удивительного в том, что ребёнок оказался не заражён вирусом равнодушия и эгоизма? Ведь души детей чисты и невинны, в них нет всех тех гадостей, которые приобретаем мы, взрослые люди, в течение жизни. Но потом мы сами и помогаем своим детям стать такими же чёрствыми и нехорошими. И всё это идёт по кругу столько лет, сколько существует наша человеческая цивилизация…
- Пойдём, я куплю тебе шарик, - обрадовано произнёс я и взял девочку за руку.
Мы направились к ближайшему киоску, и там я купил ей красивый синий шарик и тут же надул его, перевязав ниткой.
- Спасибо, - поблагодарила меня девочка, любуясь своим шариком. - Давай погуляем, - предложила она. - Я покажу тебе наш город.
Я пожал плечами. - А в вашем городе есть что-нибудь интересное?
Она кивнула. - Здесь много чего есть. Наш город очень хороший.
- Хороший? Ты уверена в этом?
- Конечно, - вполне уверенно произнесла девочка.
Я хмыкнул. - А мне вот показалось, что люди здесь какие-то… странные. Они словно пребывают в состоянии гипноза. То есть… им нет никакого дела до того, что творится рядом с ними. Им плевать на всё…
- Нет, они совсем не такие. - Девочка вновь улыбнулась. - Они все очень хорошие. Только они об этом не знают.
- Не знают? - Я задумался, услышав такое заявление этой девчушки. - И что нам теперь делать?
- Это же понятно! - Она покачала головой, словно была удивлена моей недогадливостью. - Им просто надо об этом сказать. Вот и всё.
- Да? - Я был поражён такой мудрости ребёнка. - Действительно, просто.
- Ну что, идём? - Девочка смотрела на меня с надеждой.
- Конечно. - Я понял, что теперь знаю, как нужно действовать…
Решение было твёрдым и окончательным!
Мы опять взялись за руки и пошли вместе гулять по этому унылому Городу чужих людей и искать кого-нибудь СВОЕГО.
Я уже начал верить, что не всё здесь так безнадёжно. Если нашёлся один такой человек (пусть и ребёнок), то обязательно должны найтись и другие. Ведь, если хорошенько вдуматься, не могут все люди быть ЧУЖИМИ друг для друга. Это просто невозможно! А поэтому нельзя отчаиваться и прекращать поиск. Надо всегда надеяться на лучшее.
И ещё - не забывать говорить людям о том, что они не такие уж и плохие, как кажутся…
Анархия началась с того, что глуповцы собрались вокруг колокольни и сбросили с раската двух граждан: Стёпку да Ивашку. Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата и умерла от угрызений совести), и, перебив там стекла, последовали к реке. Тут утопили ещё двух граждан: Порфишку да другого Ивашку и, ничего не доспев, разошлись по домам.
Между тем измена не дремала. Явились честолюбивые личности, которые задумали воспользоваться дезорганизацией власти для удовлетворения своим эгоистическим целям. И, что всего страннее, представительницами анархического элемента явились на сей раз исключительно женщины.
Первая, которая замыслила похитить бразды глуповского правления, была Ираида Лукинишна Палеологова, бездетная вдова непреклонного характера, мужественного сложения, с лицом темно-коричневого цвета, напоминавшим старопечатные изображения. Никто не помнил, когда она поселилась в Глупове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпадало с мраком времён. Жила она уединённо, питаясь скудною пищею, отдавая в рост деньги и жестоко истязуя четырёх своих крепостных девок. Дерзкое своё предприятие она, по-видимому, зрело обдумала. Во-первых, она сообразила, что городу без начальства ни на минуту оставаться невозможно; во-вторых, нося фамилию Палеологовых, она видела в этом некоторое тайное указание; в-третьих, не мало предвещало ей хорошего и то обстоятельство, что покойный муж её, бывший винный пристав, однажды, за оскудением, исправлял где-то должность градоначальника. «Сообразив сие, - говорит „Летописец“, - злоехидная оная Ираидка начала действовать».
Не успели глуповцы опомниться от вчерашних событий, как Палеологова, воспользовавшись тем, что помощник градоначальника с своими приспешниками засел в клубе в бостон, извлекла из ножон шпагу покойного винного пристава и, напоив, для храбрости, троих солдат из местной инвалидной команды, вторглась в казначейство. Оттоль, взяв в плен казначея и бухгалтера, а казну бессовестно обокрав, возвратилась в дом свой. Причём бросала в народ медными деньгами, а пьяные её подручники восклицали: «Вот наша матушка! теперь нам, братцы, вина будет вволю!»
Когда на другой день помощник градоначальника проснулся, все уже было кончено. Он из окна видел, как обыватели поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Затем, хотя он и попытался вновь захватить бразды правления, но так как руки у него тряслись, то сейчас же их выпустил. В унынии и тоске он поспешил в городовое управление, чтоб узнать, сколько осталось верных ему полицейских солдат, но на дороге был схвачен заседателем Толковниковым и приведён пред Ираидку. Там уже застал он связанного казённых дел стряпчего, который тоже ожидал своей участи…"
Я живу в городе, он называется Киев, но это не настоящее его название, а настоящее - город Крыльев. Приезжайте, сами узнаете!
Город включает сны, оставляя нас
наедине с тишиной, заплетенной в тень.
Город сжигает дни в закулисье фраз,
спрятанных шифром Цезаря на листе.
Город разбудит выстрелом холостым
очередной хэппиэндовой story-dream.
Город возводит каменные мосты.
Город укроет нас в зеркалах витрин.
ты обречен возвращаться.
скажи «привет»
всем, кто нарушил статичность пустой души.
город твоих одиночеств включает свет,
чувствуя, что ты жив;
чувствуя каждый твой
напряженный вдох,
трогая каждый твой оголенный нерв.
город твоих одиночеств давно оглох,
чувствуя, как ты нем;
чувствуя, как ты беспомощен каждый раз,
когда чужое дыхание сбивает пульс.
город твоих одиночеств включает джаз,
чувствуя, как ты пуст;
чувствуя, как обрывает все провода
ветер, рождаемый ревом твоих помех,
как в тебе тонут вселенные и тогда
вдруг выпадает снег;
как ты устало сбегаешь в свой мертвый рай,
как убегаешь от тех, кто лечил твой сплин.
ты говорил: «никогда меня не спасай.»
и уходил один.
ты обречен возвращаться.
скажи «привет»
каждому, кем когда-то себя убьешь.
город твоих одиночеств включает свет,
зная, что ты придешь.
Светит уныло луна
В щели густых облаков,
С бледной улыбкой она
Смотрит на нас, дураков.
Мерно гудит муравейник,
Люди спешат по домам.
Кончился день понедельник.
Шум, перебранка и гам.
Нервно плюётся метро
Серою массой людей,
Тут же глотает оно
Змейки очередей.
Вяло троллейбус приплёлся,
Сильно пузатя бока,
Швами-дверьми разошёлся,
Хлынула кепок река.
Плюхнулось в лужу авто,
Грязью накрыла волна
Женщину в светлом пальто -
Вечер удался сполна.
Сонно моргает луна,
Выглянув из облаков,
Очень возмущена,
Глядя на нас, дураков.
Я никогда не бывала в этом городе… Не коротала вечера в его кафетериях, не скрывалась под зонтом от дождя его чужого неба, не ходила по брусчатке его улиц… Но каждый раз, когда в очередном информационном месседже я слышу о городе N, мне вдруг становится трудно дышать. О, КАК Я НЕ ЛЮБЛЮ ЭТОТ ГОРОД! Вы наверно удивитесь… Как можно не любить город, не отдельную его единицу, а весь скопом… Не знаю как, но оказывается… можно. Ведь именно этот город, название которого мне порядком осточертело, стал для меня вокзалом. Не существующим вокзалом наших с НИМ миров, куда мы прибыли чтобы в очередной, но финальный раз попрощаться. Попрощаться, чтобы не вернуться туда никогда… Мы стояли на перроне, казалось ещё не поздно сдать билеты, улыбнуться друг другу, оставить этот неподъемный багаж разногласий и автостопом назад, назад в новую жизнь…
Но он дождался свой поезд… Жизнь разорвала наши пальцы и губы. Я не знаю куда он уехал… И если честно не хочу знать. А я… я возвращалась на горы железобетона. Это в воздухе замки хрустальные, а на земле всё иначе. Конечно дело не в городе, а в НЁМ… Просто так случилось что именно N оказался этой точкой, раз и навсегда положившей конец нашим многоточиям. И если когда-нибудь по несчастливой случайности мне придётся мерить шагами одну из улиц города N, я возложу на ней цветы, в память о НАС, и нашей любви, которую ОН так безжалостно толкнул под колёса разлучного поезда.
в городе снега на несколько областей
я не люблю тебя
больше нет новостей
Каждый год после таяния снега он покупал себе новые ботинки. А старые выкидывал, потому что не мог отмыть их от собачьих какашек.