Колоколенка
На горе, на горушке стоит колоколенка,
А с нее по полюшку лупит пулемет,
И лежит на полюшке сапогами к солнышку
С растакой-то матерью наш геройский взвод.
Мы землицу лапаем скуренными пальцами,
Пули, как воробушки, плещутся в пыли…
Митрия Горохова да сержанта Мохова
Эти вот воробушки взяли да нашли.
Тут старшой Крупенников говорит мне тоненько,
Чтоб я принял смертушку за честной народ,
Чтоб на колоколенке захлебнулся кровушкой
Растакой-раз этакий этот сукин кот.
Я к своей винтовочке крепко штык прилаживал,
За сапог засовывал старенький наган.
«Славу» третьей степени да медаль отважную
С левой клал сторонушки глубоко в карман.
Мне чинарик подали, мне сухарик бросили,
Сам старшой Крупенников фляжку опростал.
Я ее испробовал, вспомнил маму родную
Да по полю ровному быстро побежал.
А на колоколенке сукин кот занервничал,
Стал меня выцеливать, чтоб наверняка.
Да, видать, сориночка, малая песчиночка
В глаз попала лютому - дрогнула рука.
Я ж винтовку выронил да упал за камушек,
Чтоб подумал вражина, будто зацепил.
Да он, видать, был стрелянный - сразу не поверил мне
И по камню-камушку длинно засадил.
Да, видно, не судьба была пули мне испробовать…
Сам старшой Крупенников встал, как на парад.
Сразу с колоколенки, весело чирикая,
В грудь влетели пташечки, бросили назад.
Я рыдал без голоса, грыз землицу горькую,
Я бежал, не думая, в горку напрямик.
Жгла меня и мучила злоба неминучая,
Метил в колоколенку мой голодный штык.
Горочки-пригорочки, башни-колоколенки…
Что кому назначено? Чей теперь черед?
Рана не зажитая, память неубитая -
Солнышко, да полюшко, да геройский взвод.
Из блокнота сорок первого года.
В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят…
…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.
ЕЩЕ БОЛИТ НА СЕРДЦЕ РАНА
И все же необычно мне,
Что я гуляю по Берлину.
Казалось - он сгорел в огне,
Был весь в окопах и руинах.
Все это было так давно,
Что перепутались все даты.
Есть черно-белое кино,
Для хроник снятое когда-то.
Летят снаряды - «На Берлин!»
Летят снаряды - ««За Победу!»
Мы нашу память берегли -
Кто знал, что я сюда приеду?
И пусть никто на виноват,
Что обстоятельства сложились.
Нет миллионов тех солдат,
Которые отдали жизни.
Зачем проклятая война
Мешает жить легко, свободно.
И в чем тут есть моя вина,
Что я попал в Берлин сегодня?
Как быстро пронеслись года -
Неактуален знак вопроса.
Ты, папа, -не дошел сюда.
Я - долетел, довольно просто.
В ночи величествен Рейхстаг,
Колышет ветер флаг огромный,
И, эхом яростных атак,
Звучат вдали раскаты грома.
… Еше болит во мне война…
Я просыпаюсь слишком рано…
И, как Берлинская стена,
Проходит через сердце рана.
«Баллада о седых»
Нынче в моде седые волосы
И «седеет» бездумно молодость,
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
И какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину?
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.
Память, стой, замри, это надо,
То из жизни моей - не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Мы смотрели на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.
А еще я помню солдата,
Он контужен был взрывом гранаты
И оглох, и навек онемел.
Вот тогда, говорят, поседел.
О седая мудрая старость!
О седины неравных боев!
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов?!
А от тех, что пришлось отдать,
Поседевших не сосчитать…
Говорят, нынче в моде седины.
Нет, не мода была тогда -
В городах седые дымины,
И седая в полях лебеда,
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слез,
И седые от пепла лица
Над холмом у седых берез…
Пусть сейчас не война.
Не война.
Но от горя растет седина.
Эх ты, молодость, злая модница!
Над улыбкой - седая прядь.
Это даже похоже на подлость -
За полтинник седою стать!
Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модными слыть,
Но седины, как славу, как орден.
Надо, выстрадав, заслужить…
Майя Румянцева
Ветеран продает ордена…
Ветеран продает ордена,
Чтоб не кланяться ради Христа.
Что ж молчишь ты, родная страна?
Или совесть твоя не чиста?
Этот орден его за Москву,
А другой-за Рейхстаг, за Берлин,
Он стоит на Горбатом мосту,
Без друзей боевых, сам-один.
Этот друг его пал под Москвой,
И упал у Рейхстага другой.
И стоит ветеран сам не свой,
Вечный пленник Второй Мировой.
Он сберег тебя, Родина-Мать,
А друзей не сумел уберечь.
Сколько минуло лет, и опять,
Он услышал немецкую речь.
Он стоит на Горбатом мосту,
Перед Богом и Родиной чист.
Этот орден его за Москву
Покупает седой интурист.
Гладколицый, сухой господин,
Как и он ветеран по годам.
-Если хочешь, бери за Берлин.
-А Москву я тебе не отдам!!!
Песня о конце войны
Сбивают из досок столы во дворе,
Пока не накрыли - стучат в домино.
Дни в мае длиннее ночей в декабре,
Но тянется время - и всё решено.
Уже довоенные лампы горят вполнакала -
Из окон на пленных глазела Москва свысока…
А где-то солдат ещё в сердце осколком, осколком толкало,
А где-то разведчикам надо добыть языка.
Вот уже обновляют знамёна. И строят в колонны.
И булыжник на площади чист, как паркет на полу.
А все же на запад идут и идут, и идут эшелоны,
И над похоронкой заходятся бабы в тылу.
Не выпито всласть родниковой воды,
Не куплено впрок обручальных колец
Всё смыло потоком народной беды,
Которой приходит, приходит конец наконец.
Вот со стекол содрали кресты из полосок бумаги.
Вот и шторы долой! Затемненье уже ни к чему.
А где-нибудь спирт раздают перед боем из фляги,
Он всё выгоняет - и холод, и страх, и чуму.
Вот уже очищают от копоти свечек иконы.
И душа и уста - и молитвы творят, и стихи.
Но с красным крестом всё идут и идут, и идут эшелоны,
Хоть вроде потери по сводкам не так велики.
Уже зацветают повсюду сады,
И землю прогрело и воду во рвах,
И скоро награда за ратны труды
Подушка из свежей травы в головах.
Уже не маячат над городом аэростаты,
Замолкли сирены, готовясь победу трубить,
А ротные всё-таки выйти успеют, успеют в комбаты,
Которого всё ещё запросто могут убить.
Вот уже зазвучали трофейные аккордеоны,
Вот и клятвы слышны - жить в согласье, любви, без долгов.
И всё же на запад идут и идут, и идут эшелоны,
А нам показалось - совсем не осталось врагов.
УЛИЦА ПОДОЛЬСКИХ КУРСАНТОВ
Варшавское шоссе бежит на запад. Оттуда в сорок первом близко подошли Пехота, танки вермахта, чтоб с ходу, Без усилий и нахрапом Столицу нашу взять - Москву.
То направленье было очень важным. Открылся путь. Закрыть, но кем? Резервов нет. Полки в бою, без устали. Отважны. Но есть, кто честь не посрамит свою.
Подольские курсанты по тревоге Все были подняты в ружьё И путь тевтонцам преградили: «Нет! Не пройти вам здесь, жульё!»
Упорство, проявив своё, Безусые курсанты, Ещё не лейтенанты, нет! Ни танки, ни пехоту, ни огонь снарядов не пропустили дальше. Стоп, ни выхода, ни входа - НЕТ!!!
В их честь назвали улицу. Москва их помнит. Она изломанной стрелой Летит на встречу с улицей другой Через пустоты и провалы.
Дома, как надолбы, стоят. Темнея тучи. Заборы, кладбище И редкий, редкий лес вдали. Промзона взор не веселит, Скорее хмурит И вызывает грусть, Что жизни те не сберегли.
За подвиг, что они свершили, Закрыв телами путь к Москве, Достойны большего вниманья -Они отдали жизнь тебе.
Николай Домовитов
Продвигаемся вперед
Медленно вдоль поймы.
И осталось на весь взвод
Сорок две обоймы.
Как патроны сосчитать,
На ладонях взвесить?
Сорок два умножь на пять
Будет - двести десять.
Двести десять… Как же быть?
Враг не даст поблажки. Значит, надо разрядить
Каждый без промашки.
Свищет вражеский свинец.
Гнет к земле усталость.
…Пять штыков И пять сердец
На весь взвод осталось.
В продолжение сегодняшней темы…
Мне старушка одна на вокзале поохав сказала:
«Как не стыдно сынок, жизнь свою начинаешь с обмана.
Где-то орден купил, нацепил, и бахвалишься людям.
Сам такой молодой, только совести грамма не будет.»
Весь такой загорелый, видно, с отдыха с жаркого юга.
Там на папины деньги ты гулял, веселился бездумно.
Ты сними не позорь, не позорь фронтовые седины.
Что ты знаешь сынок о войне - ничегошеньки, милый.
Что ответить старушке седой, не обидеть бы старость,
А слова оправданий не лезут, как будто бы в тягость.
Только орден рукою прикрыл, чтоб обидой не пачкать,
И тут вспомнил я небо афганское, наше небо, прозрачное.
Я бы мог рассказать той старушке, как плакали горы,
Как земля вдруг алела от яркой рябиновой крови,
И как быстрые реки топили последние крики,
И как небо швыряло на землю горящие «Миги».
А ещё расскажу, как врывается горе в квартиры,
Как безумную мать не могли оторвать от могилы.
И тогда ты старушка поймёшь и меня не осудишь.
Ордена как у нас на базаре не встретишь, не купишь.
МОСКВА - ЕВРОПА
Москва! Тебя в полон три раза брали. То хан Батый, то польский пан, Наполеон, но не удался, В конце концов, коварства план.
Год сорок первый прошлого столетья. У стен Москвы немецкие полки. Они в бинокль уже смотрели, Как светят золотом её кресты.
Атака за атакой шли волною. Но разбивались о гранит. То мужество, проверенное строем, К бойцам притягивал его магнит.
Фашисты выдохлись. Не получилось. К чему стремились -не смогли. Москва стоит уверенно и грозно И как вулкан бурлит внутри.
И выплеснулась яростью на немцев. Пошла лавина, все сметая на пути, Полки, которые не знали пораженья, Но рухнули у стен Москвы.
Европа удивилась, но вздохнула. Немного ей осталось ждать, Когда советские солдаты, Начнут её освобождать.
А это стихотворение написано мной в годы второй Чеченской войны…
Открою конверт с солдатским письмом,
В нем столько душевного света…
Надежды, мечты, родительский дом
И просьбы не медлить с ответом.
А мы забываем один раз, другой…
Солдаты нам верят и ждут.
Держа автоматы дрожащей рукой
С надеждой в атаку идут.
И вот тогда, в конфликте том проклятом
Седым посеребрило на висках…
Пишите чаще в армию ребятам,
Пока еще живые на постах…
МОСКОВСКАЯ БИТВА
В немногих строчках не опишешь Накал той страсти огневой, Когда отцы наши сражаясь, Разбили немцев под Москвой.
Мы отступали, огрызаясь, На дальних подступах к Москве: Смоленск и Ельня, под Можайском Их было много, мы в меньшинстве.
7-ое ноября. Парад на Красной. Последние резервы там прошли, Чтобы сказать всем псам немецким. - Москвы не взять. Вы не страшны.
Дивизии, что защищали Москву от полчищ ига зла, Стояли намертво, не сделав шагу Назад к Москве. Туда нельзя!
Панфиловцы и катуковцы, Сибиряки и казаки, Рабочие с Урала, Волги И ополченцы москвичи.
Их час пробил. И армии Резерва От обороны перешли В решительное наступленье, Погнали немцев от Москвы.
То был великий подвиг. Там впервые развеян миф Непобедимости врага. Их гнали в шею до Берлина Четыре года. Шаг первый сделала Москва.
Именно в предверии 9 мая я каждый год вспоминаю о войне в Чечне Первая, вторая… сколько их было? Хочу выложить одну из песен, которые выжившие молодые мальчишки привезли оттуда… Скорее всего эта песня звучала и в ушах ребят воевавших в Афгане… Вечная память погибшим…
Малышка здравствуй! Моя родная, ну как дела?
Метель дороги наверно к дому все замела
А звезды гаснут над Гудермесом в лучах зари…
Ты только маме, что я в Чечне не говори.
Сегодня ночью чеченской миной был ЗИЛ подбит.
И наш - парнишка в «тюльпане черном» домой летит.
Загнуть бы матом Чечня-подлюка… Хоть плач, ори…
Ты только маме, что я в Чечне не говори.
Сейчас суббота… Белье почищу и черт с войной!
Пришли ребята и пахнет пОтом был трудный бой…
Сдают нервишки… Не все вернулись, хоть плач, ори…
Ты только маме, что я в Чечне не говори.
Малышка здравствуй! Моя родная, ну как дела?
Метель дороги наверно к дому все замела.
А если спросят: «Ну где ж любимый?». Ну что ж - соври…
Ты только маме, что я в Чечне не говори.
НЕИЗВЕСТНОМУ СОЛДАТУ
Ты был убит в расцвете сил,
Попав в свинцовую купель.
Недогулял, недолюбил…
Погост -- последняя постель.
Как трудно все предугадать.
Судьба, судьбинушка, судьбина…
Глядят отец седой и мать
Туда, где в рамке фото сына.
Где бытия закон великий
Нам не вернет уж тех парней,
И проплывают в небе лики
Твоих, Россия, сыновей.
В МАЕ 1945
1 Когда она пришла в наш город,
Мы растерялись.
Столько ждать,
Ловить душою каждый шорох
И этих залпов не узнать.
И было столько муки прежней,
Ночей и дней такой клубок,
Что даже крохотный подснежник
В то утро расцвести не смог.
И только - видел я - ребенок
В ладоши хлопал и кричал,
Как будто он, невинный, понял,
Какую гостью увидал.
2 О них когда-то горевал поэт:
Они друг друга долго ожидали,
А встретившись, друг друга не узнали
На небесах, где горя больше нет.
Но не в раю, на том земном просторе,
Где шаг ступи - и горе, горе, горе,
Я ждал ее, как можно ждать любя,
Я знал ее, как можно знать себя,
Я звал ее в крови, в грязи, в печали.
И час настал - закончилась война.
Я шел домой.
Навстречу шла она.
И мы друг друга не узнали.
3 Она была в линялой гимнастерке,
И ноги были до крови натерты.
Она пришла и постучалась в дом.
Открыла мать.
Был стол накрыт к обеду.
«Твой сын служил со мной в полку одном,
И я пришла.
Меня зовут Победа».
Был черный хлеб белее белых дней,
И слезы были соли солоней.
Все сто столиц кричали вдалеке,
В ладоши хлопали и танцевали.
И только в тихом русском городке
Две женщины как мертвые молчали.
1945