Первым поэтом был тот, кто сравнил женщину с цветком, а первым прозаиком - тот, кто сравнил её с другой женщиной.
Дарить себя - не значит продавать,
И рядом спать - не значит переспать,
Не повторять - не значит не понять,
Не говорить - не значит не узнать.
Не значит не увидеть - не смотреть,
И не кричать - не значит не гореть,
И промолчать, и не найти ответ -
Две вещи разные, в них родственного нет!
Стоять - совсем не значит не лететь,
И замолчать - не значит умереть,
И замереть, когда увидишь смерть -
Не значит унижение стерпеть.
Бежать во мрак - не значит уходить
И отпустить - не значит упустить;
Не отомстить - не значит все простить.
И порознь быть - не значит не любить.
Сказать «люблю» - не значит полюбить,
Сказать «прощу» - не значит все простить,
Сказать «уйду» - не значит навсегда,
И «не прощу» - не значит никогда…
Идти с другим - не значит быть чужой,
И рядом он - не значит он родной,
И без тебя - не значит не с тобой,
Любить тебя - не значит, что ты мой.
Кроют золотом купола,
Снова в блеске иконостас -
чтоб душа в небеса взошла,
чтоб она расцвела у нас.
Но бывает, что пестрота
и сусальный золота блеск
затмевают для нас Христа,
душу гонят, как волка в лес…
Я зашёл как-то в нищий храм -
кирпича торчало ребро -
а - любовь ощущалась там
и дышало, как печь, добро…
Мне по сердцу та простота,
где, не взятая под арест,
есть живая Любовь Христа
и Его спасающий Крест.
Я крещен в православной вере,
а креста никогда не носил.
Я своею меркою мерил
и наотмашь о людях судил.
И бездумно я жил, без оглядки,
как придется, порой я жил.
Думал, взятки с меня будут гладки.
И грешил,
и грешил…
Во всесилье ума убежденный,
груз гордыни упрямо тащил,
не боялся я быть побежденным.
И грешил,
и грешил…
А когда от безплодной работы
мне глаза едкий пот заливал,
надо мною невидимый кто-то
хохотал,
хохотал…
Как бы в жизни тебя ни крутило,
знай, не мы носим крест - он нас!"
Это мать мне давно говорила,
а я понял только сейчас.
Бессмертье
Поэта сраженного не излечить.
Лекарства - пустая затея.
И руки по швам опустили врачи,
со смертью схватиться не смея.
Пощады не жди в поединке таком.
Придворные были довольны.
И царь повелел, схоронивши тайком,
Забыть о поэте крамольном.
Конец? Но, резцы и палитры неся,
тропой незаросшей, знакомой
к могиле поэта сходились друзья,
как в прошлом сходились к живому.
Гранит под упрямой рукой оживал,
был мрамор податлив и розов,
и снова поэт над землею вставал
то в краске, то в камне, то в бронзе.
Но годы - что волны: упрям их прилив;
те старые минули сроки,
и книги тонули в архивной пыли,
теряя за строками строки.
И бронза тускнела, под ветром звеня,
холсты угасали, прогнивши…
Но годы - что волны, и не было дня,
чтоб их охватило затишье.
Тот край, где поэт похороненный спит,
за многие годы не раз он снарядами был обожжен и изрыт,
и цепью траншей опоясан.
И в злобе враги искрошили гранит,
осколками землю усеяв;
и бронзу, смеясь, отправляли они
грустить в чужеземных музеях.
Но жизнь не сдалась, не пропала в ды весна не поникла в потемках…
А как же поэт? Неужели ему
теперь не дойти до потомков?
И вот я Москвой на рассвете иду.
Пора, тишиной налитая.
Но кто это там у весны на виду
знакомое что-то читает?
Совсем еще дети, еще не успев
за партой узнать о поэте,
мальчишки читали стихи нараспев…
А это и было бессмертье.
1956
Мир ловил меня - не поймал,
эти патока и крахмал -
кружевных облаков оборки,
рек кисельные берега,
солнца блеск, карамель, нуга,
захолустье, Европ задворки.
Мир ловил меня - не поймал,
не таким он судьбу ломал,
не такие от боли выли.
Я ж, не пойманный певчий птах,
не отсиживался в кустах,
но зазря не подставил выи.
Мир ловил меня за рукав,
для чего искушал, лукав,
недопитым любовным мёдом?
Я прощаю, ведь он не злой,
неприметной лечу пчелой
к незаполненным Божьим сотам
Свести с ума одним лишь поцелуем
За пропуск в рай, который близок к аду…
И не дышать… вкус губ твоих смакуя…
Не веря в то, что мы с тобою рядом…
Слова в такой момент совсем излишни…
Важнее, чтоб в салюте страстных взглядов,
Ты по губам прочел, а не услышал:
Люблю тебя, мой ангел ненаглядный…
До донышка испить любовь хмельную,
Смешение воды живой и яда…
Стремясь с тобой вдвоем напропалую
В тот рай, который слишком близок к аду…
ПАДШИЙ АНГЕЛ
Я встретил ангела однажды. Она жила
среди людей.
Её невинная улыбка и томный взгляд
мне всех милей.
Когда она грустит о чём-то, то за окном
идут дожди.
Но стоит ей лишь улыбнуться, как
вспыхнут солнышка лучи. В её глазах,
бездонных словно море, смешались
радость, боль и страх. И я не мог
поверить в счастье, ведь ангелы живут
на небесах.
Впервые сердце песню пело в груди
моей за много лет, и, воспарив на крыльях счастья, я думал что
препятствий нет…
Но оказался ангел падшим… Гордыня,
ложь, предательство, игра.
Тогда я понял почему вдруг ангела
забыли небеса.
Там, наверху, таким не место. Там
правят искренность, доверие, любовь.
А к нам, на землю, тех ссылают, кто не оправдал доверия богов.
И, потеряв надежды крылья, разбилась
вдребезги мечта, и получило сердце
рану, и рана кровоточить начала…
Но ей плевать на все мои мытарства,
игрушку новую она себе нашла.
Но не понять ей с чем она играет,
расплата на земле для всех одна.
Друзья, поверьте человеку, которому
разбили сердце на куски:
ВСЕ АНГЕЛЫ ЖИВУТ НА НЕБЕ, а на земле
их нету, сколько не ищи.
Две горы две тыщи лет
Всё зовут в объятья:
На одной Фаворский свет,
На другой - Распятье.
На Фаворе благодать,
На Голгофе - горе,
Но без горя не видать
Света на Фаворе.
На Фаворе хорошо!
На Голгофе - плохо.
Без разбору в порошок
Разотрёт эпоха.
И душа - как нагишом
На позор, бедняжка.
На Фаворе хорошо.
На Голгофе - тяжко.
Господи, прости, прости!
Дал бы только силы
Совесть дабы донести
До креста-могилы,
Не предать - себе виной -
Доброту-сердечность.
Вид с Фавора: шар земной.
Вид с Голгофы: вечность.
А знаете, как Души письма пишут?
У них ведь нет ни рук… Ни глаз…
Они не просят всех шумящих: «Тише!».
Из букв и слов не складывают фраз…
Не дарят тайны диктофонам…
Ногтями не стучат по телефонам…
Мгновенны - письма их.
Там жизнь - как мысль. А мысль - как стих…
У писем Душ бумаги не бывает.
Душа все письма в Сердце посылает.
А Сердце через Зеркала Души
Тому, кому письмо - блестнет: «ПИШИ»…
В кофейной чашке сахарный февраль
Попал в водоворот весенней пены
И тонет под мелодию Шопена,
Раскручивая времени спираль -
Виток - один, другой… По часовой
Кружит под «раз-два-три» с десертной ложкой
И время ускоряется немножко,
Ещё чуть-чуть… и выльется с весной
За край зимы… Прольётся по столу
И в воздухе запахнет каппучино.
Проснётся март. И Спящего мужчину
Разбудит мой кофейный поцелуй.
Я знаю мир - он стар и полон дряни
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит экю в кармане,
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя,
Я знаю тех, кто «за» и тех, кто «против»,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю шлюх - они горды, как дамы,
Я знаю дам - они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух.
Я знаю, как зерно клюют павлины,
И как вороны трупы теребят,
Я знаю жизнь - она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.
Я знаю мир - его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
Я знаю, как порой молчит закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю - только так, а не иначе.
Я знаю все, но только не себя.
Взять ручку.
Написать тебе две строчки.
И смять.
В ведро.
Нет.
Снова развернуть.
А лунный свет в оконных стеклах многоточьем…
И телефон…
Так тихо…
Не уснуть.
Набрать твой номер.
Сбросить.
Снова.
Срочно!
Ну где же гордость?!
Нет ее.
Мираж.
А дождь по серости прозрачной нитью строчит.
И клен желтеет,
Как унылый страж.
И хмурит звезды
Предрассветно небо.
На кухню.
Кофе.
Телефон?
Молчит…
Тебе не кажется, что это все нелепо?
Исчерпан понимания лимит…
Идут года, обыденность сменяя,
Вменяя нам обратный уж отсчет
И каждый день на шаг к застенкам
Рая,
А жизнь она, по прежнему идет…
Что дальше ждет? - Сценарий пишем
Снова,
Слова пергамент портят, но и пусть,
Любовь она единая основа
С любовью сердце не тревожит грусть.
Лесть разум мой, опять околдовала,
То пела мне, то в танец вновь влекла,
Но за небрежность вечность наказала
И чувство боли праведной дала.
А мне мила та чувственность поэта,
Что в сердце где-то, пламенем горит
И так тепло словам моим от света,
Когда перо в такт рифме говорит.