Весна.
Время, увы,
Лечит.
Лед на душе
Тает.
Мне улетать
Легче -
Я из другой
Стаи.
Но распрямить
Плечи
Хватит тебе
Силы.
Время не зря
Лечит.
Это весна,
Милый.
Великий Четверг
Полумрак спускался медленно на свечи.
Я стою под сводом храма в этот вечер,
И словам, печали полным, я внимаю,
Я скорблю, я Твои муки вспоминаю.
С тихим вздохом ввысь взмывается кадило.
Небо облако на купол опустило,
И заплакал дождь, о землю разбиваясь.
Полон храм, Страстям Господним поклоняясь,
К Богу Вышнему возносится моленье,
Ты прости рабам заблудшим ослепленье,
Ведь не ведали о том, что сотворили,
Просто Господа в сердцах своих забыли!
---------------
Тьма спустилась на трепещущие свечи.
Я стою под сводом храма в этот вечер…
Это последний раз, когда ты попался
В текст, и сидишь смеешься тут между строк.
Сколько тебя высасывает из пальца -
И никого, кто был бы с тобою строг.
Смотрят, прищурясь, думают - something s wrong here:
В нем же зашкалит радостью бытия;
Скольким еще дышать тобой, плавить бронхи,
И никому - любить тебя так, как я.
День мерить от тебя до тебя, смерзаться
В столб соляной, прощаясь; аукать тьму.
Скольким еще баюкать тебя, мерзавца.
А колыбельных петь таких - никому.
Челку ерошить, ворот ровнять, как сыну.
Знать, как ты льнешь и ластишься, разозлив.
Скольким еще искать от тебя вакцину -
И только мне ее продавать в розлив.
Видишь - после тебя остается пустошь
В каждой глазнице, и наступает тишь.
«Я-то все жду, когда ты меня отпустишь.
Я-то все жду, когда ты меня простишь».
Едва прошла одна неделя,
Как я себя не узнавал:
Дичиться женщин перестал,
Болтливых их бесед искал -
И стал великий пустомеля.
Всё в них казалось мне умно:
Ужимки, к щегольству охота,
Кокетство - даже и зевота -
Всё нежно, всё оживлено;
Всё прелестью и жаром блещет,
Всё мило, даже то лино,
Под коим бела грудь трепещет.
Густые брови колесом
Меня к утехам призывали,
Хотя нередко угольком
Они написаны бывали;
Румянец сердце щекотал,
Подобен розе свежей, алой,
Хоть на щеке сухой и вялой
Природу худо он играл;
Поддельна грудь из тонких флёров,
Приманка взорам - сердцу яд -
Была милей всех их уборов,
Мой развлекая жадный взгляд.
Увижу ли где в модном свете
Стан тощий, скрученный, сухой,
Мне кажется, что пред собой
Я вижу грацию в корсете.
Мы так привыкли в наших скоростях
откладывать привычные визиты…
Мол, что такого - ведь такой пустяк,
заеду завтра. Раз - а дверь закрыта.
И некому писать свое «прости»,
и хочется упасть и не проснуться…
Ты что-то важное из жизни упустил -
в последний раз увидеть, улыбнуться,
обнять тихонько, помолчать вдвоем,
припомнить старые истории и песни…
А время исчезает день за днем.
Оно не станет слушать ваши «если»…
если - что?..
А если их не станет, всех тех,
кому вы забываете звонить?
А если кто-то ждать вас перестанет,
пока вы все твердите «может быть»?
За этой суматохой ежедневной
мы слишком многое не можем разглядеть.
Вот потому я и пишу ему, наверно…
Я так боюсь однажды просто… Не успеть…
«СКАЖИ „ЛЮБЛЮ“» (Дунаева Алёна)
Ты всё твердил: «Скажи „Люблю“!»,
А я боялась, робкая, не смелая.
«Нет. Всё ж пока я промолчу.
А вдруг тех чувств и не было?»
«Люблю» - я, так ответственно, считала,
Сказать такие громкие слова…
И снова: ты спросил - я промолчала.
Я всё же с «громкостью» была права.
Ты так разбрасывался ими:
«О, как я Богу благодарен, что он тебя мне подарил…
Мы перед трудностями выстоим любыми…»
О Боже! Кто бы говорил!
Сейчас со смехом вспоминаю,
Как ты в любви до гроба клялся!
«Скажи „Люблю“, ведь я и так всё знаю» -
Ты всё твердил, не унимался.
Ты так легко всё говорил,
А мне те чувства воздух заменяли…
Ты так же быстро всё забыл,
А все вокруг так ничего не знали.
Не знали, как впервые всё-таки сказала:
«Люблю… До хрипоты… До боли…»
Не знали, как впервые осознала,
Что ты этих чувств не стоил.
Верните мне крылья!
Ему при рожденьи обрезали крылья.
И мать, и отец - они были не против.
«Пусть будет как все».
«Да, пускай».
Порешили.
Они волновались немного, но вроде
Он рос совершенно нормальным ребенком:
Кормился, как следует, маминой грудью,
И пачкал, как все поначалу, пеленки -
Зародыш одной из бесчисленных судеб.
Он быстро взрослел, и однажды, под вечер,
Спросил, указав на неровные шрамы
(Спиной повернувшись, ткнув пальцем за плечи):
«Скажи мне, пожалуйста, что это, мама?»
Ответила мать: «Не волнуйся, сыночек,
Ты точно такой, как обычные люди».
Но он был умен, он читал между строчек,
Он очень хотел докопаться до сути.
Когда он всё понял (почуял скорее),
Он плакал три дня от тоски и бессилья,
А после, пуская воздушного змея,
Шептал еле слышно: «Верните мне крылья»…
Он стал по ночам забираться на крышу,
Гулять, закрывая глаза, по карнизам.
Ему всё хотелось повыше, повыше…
Знакомые это считали капризом.
Он жадно смотрел на летящие (близко!)
В шальных небесах журавлиные стаи.
Потом он исчез. Но осталась записка:
«Прощайте. Не ждите. Люблю.
Улетаю…»
Поэзия - гибкий, колеблемый ветром ствол,
Который однажды замрет в переплетах твердых.
Слово бессмысленно, если оно мертво.
Назвался поэтом - учись воскрешать из мертвых.
© Кот Басё
ЛИЛИЯ.
Мы вместе были полмгновения,
Но вечность длится расставание.
Эх, если бы по мановению
Руки сжимались расстояния…
Я бы махал рукой без устали,
С энергией взбешённой мельницы,
В надежде, что от пота, хруста ли,
Стараний что-нибудь изменится.
Вороны в Тауэре плакали
Над нашим общим счастьем луковым.
Лишь ты поймёшь мои каракули
До самой-самой мелкой буковки.
Лишь ты услышишь недопетые
Мелодии любви и прочее.
Найдёшь вопросы и ответы и Увидишь скрытое воочию.
Мне без тебя невыносимее,
Чем наркоману - без наркотика:
И небо не такое синее,
Как в обещаниях синоптика,
И потолки кошмарно низкие,
И тишина до жути громкая…
Я б наши вечера английские
Пошёл искать с одной котомкою.
Вдали от призрачного Лондона,
Я в страсть, глаза зажмурив, падаю.
Я прошептал (ты помнишь?): «Вот оно»…
И это было чистой правдою.
В безумной, сладостной баталии
Мы до крови сердца изранили.
Теперь ты лечишься в Италии,
А я - в Израиле. В Израиле
Семья, приятели, знакомые,
Под боком спящая красавица.
Но не найти никак искомое:
Здесь нет тебя. Мне так не нравится.
Мне так не нравится до ужаса,
До тошноты, до отвращения.
Пусть больше шар земной не кружится!
Что толку от его вращения?!
Мне вообще весь мир до лампочки,
Когда в мозгу клубятся тени и Оборванные крылья бабочки
Трепещут в солнечном сплетении.
Когда вокруг галлюцинация,
И лихорадит от бессилия.
Когда, кроша обломки панциря,
В душе пускает корни Лилия.
Мне жаль небосвод этот синий,
Жаль землю и неба осколки…
Мне страшно, что сытые свиньи
Страшней, чем голодные волки.
В день Благовещенья
Руки раскрещены,
Цветок полит чахнущий,
Окна настежь распахнуты, -
Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Подтверждаю торжественно:
Не надо мне ручных голубей, лебедей, орлят!
- Летите, куда глаза глядят
В Благовещенье, праздник мой!
В день Благовещенья
Улыбаюсь до вечера,
Распростившись с гостями пернатыми.
- Ничего для себя не надо мне
В Благовещенье, праздник мой!
23 марта 1916
Я люблю тебя сильнее и сильнее, каждый вздох готова отдавать, и хочу, что б стало от меня теплее, твоё сердце буду согревать.
Она не идет.
«Жди», - мне шепчет Сосновая заводь
В вечерней тиши.
Жгут в солеварне травы.
Или сердце сгорает мое?
Скажу ли, как сильно я…
Но нет, дыханье займется!
У горы Дыханья спроси:
Там растет чернобыльник горючий,
Словно сердце мое он сгорает!