Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.
.
Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.
.
Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.
.
Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой…
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой…
.
Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.
.
Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.
.
За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
.
Константин Симонов, 1941 г.
Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,
.
Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: - Господь вас спаси!-
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.
.
Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,
.
Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.
.
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина -
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
.
Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.
.
Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: - Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.
.
«Мы вас подождем!" - говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!" - говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.
.
По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.
.
Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,
.
За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.
.
Константин Симонов, 1941 г.
ГЕОРГИЕВСКАЯ ЛЕНТА: флешмоб или дань памяти?
Георгиевская лента. Символ победы. Ее черно-оранжевый цвет означает «дым и пламя». Эта лента
изначально была частью ордена Святого Георгия, учрежденного в царской России в 1769 году, как
награда офицерам за храбрость в бою. В советское время она была частью нескольких орденов, в частности Ордена Славы. Популярность ленты, как символа победы во Второй Мировой Войне над
фашизмом, выросла отчасти благодаря общественной акции «Георгиевская ленточка», которую
придумали на 60-летие победы, то есть в 2005 году.
Я не ношу Георгиевскую ленту. И никогда не носила. Я не считаю, что имею на это право. А быть
участницей этого унизительного флешмоба я не хочу. «Будь как все». А я не хочу, как все! Не хочу
участвовать в разменном шоу, где с молотка идут мужество, честь и достоинство наших дедов и прадедов. Не хочу быть одной из тех, для кого символ Победы - это всего лишь прикольная фича,
которая после праздника полетит в грязь. Не хочу, потому что «так надо» и «все это делают». Мой дед
погиб в 1942 году в боях под Ленинградом. Он так и не увидел свою дочь, мою маму, которая родилась
на следующий день после его ухода на фронт. Он воевал и погиб с оружием в руках, защищая свою
жену, детей, свой город, свою страну. И если после всего этого я буду «как все», дед меня бы просто не понял.
Я многого не знаю, что было тогда 2 июня 1942 года. Чувствовал ли дед, что это его последний бой?
Вспоминал ли мою бабушку? Думал ли о детях? Я никогда этого не узнаю. Но, я точно знаю, что не имею
права обгадить и унизить то, что он добыл ценой собственной жизни.
P.S:От себя хочу просто добавить. Сегодня Георгиевскую ленточку носят не потому что проливали пот и кровь на полях войны, не потому что стояли у станка сутками во имя победы, не потому что победили самую страшную и жестокую войну двадцатого века. Ее носят цепляя за стринги, выглядывающие из-под штанов, ее носят на голове, повязывая бантики, ее носят вместо шнурков на кроссовках, ее привязывают на машины, на ошейники собак. Последний «писк моды"-прикрепи ленточку к своей фотографии в одноклассниках. А я не хочу… не хочу быть как все.(Отражение)
Не верится, что война была на самом деле.
Не укладывается, не понимается.
Столько жизней за страну отдано.
Столько боли до сих пор.
Столько маленьких погибло.
Стареньких и зрелых.
Но мы помним и не забудем.
Спасибо ВАМ за все.
За солнце над головой,
За цветы под ногой.
Мы не забудем, честно.
Вы не плачьте там, на небесах.
Мы ВАС любим, благодарим.
У ВАС потомков очень много,
Внуков, правнуков, детей.
Мы ради ВАС родим еще,
Только ВАМ спасибо говорим.
Баллада о матери
Анастасии Фоминичне Куприяновой - белорусской крестьянке, все пять сыновей которой погибли, защищая родную землю.
Было у матери пять сыновей,
Пять её славных, веселых парней.
Пять ненаглядных улыбок в окне -
Столько в неделю и радостных дней.
Вечно не знала бы горя она,
Если бы в дом не ворвалась война.
И на защиту родимой земли
Встали её сыновья и пошли.
Горек от боли у матери взгляд -
Пять сыновей не вернулись назад.
Памятник вечного горя людей -
Мать, пережившая сыновей.
Как-то привиделось ей сквозь года:
В дом не стучалась беда никогда.
Съехалась дружная снова семья.
И за столом все её сыновья.
Если недобрые вести идут,
Пять сыновей её дружно встают.
Пять её вечно любимых детей,
Верных присяге Отчизне своей.
Немы уста их и тяжек их шаг.
Ненависть с горем застыли в глазах.
Вновь материнское сердце их ждет,
Мать им навстречу тревожно идет,
Чтобы прикрыть их любовью своей, -
Мать, пережившая сыновей.
9 мая 2011 год, Львiв
И вновь война, под мирным небом,
Война, какой бесславней не найти!
Юнец сразился с хилым дедом,
Он бил того, кто не отвел руки!
Но дед, своих позиций не сдавая,
Рукою к сердцу Ленту прижимал.
Щетинилась, шакалов стая,
Насильников истории, оскал.
Дед защищал погибших за свободу,
Средь гнусной лжи, не смел своих предать!
Через года, он правду нес народу,
Тому, кто смог легко его пинать.
Кто без стыда, топтал Святую Память!
Плевал в сердца, над старостью глумясь,
Кто научился глупо, горлопанить,
Себя прославить подлостью стремясь…
Кто победил, в таком бою неравном:
Защитник, или тот кто нападал?
Конечно тот, кто в своём деле ратном,
Предательством себя не запятнал!
© dav-angel
Иван, Сергей да Николай всё рядовые,
Бойцы-окопники, кирзовая нога.
Им выпадают все осадки годовые,
Дожди свинцовые да красные снега.
А на пулеметы - неохота им была,
Да все равно пехота-пехотурушка пошла.
Вот она, родная, врукопашную пошла…
Стоило ль родиться для такого ремесла.
Иван, Сергей да Николай еще живые,
Смеясь над жизнью непонятной им штабной,
Свои сто граммов выпивают фронтовые
Перед атакою решительной ночной.
Дотов злые соты пуля жалит как пчела,
Но все равно пехота-пехотурушка пошла,
Вот она родная врукопашную пошла,
Стоило ль родиться для такого ремесла.
Иван, Сергей да Николай давно устали,
Ведь не из стали же они, не из брони:
То вспомнят запахи карболки госпитальной,
То деревень своих дрожащие огни.
А во чистом поле ни лощинки, ни угла,
Да все равно лавиной ярость львиная пошла,
Вот она лавиною, невинная пошла
И во чистом поле подчистую полегла.
Не дождалась с войны семерых своих сыновей Тассо Газданова из северной Осетии.
Махомат, Дзарахмат, Хаджисмел, Махорбек, Созрико, Шамиль, Хасанбек. Родители получали похоронки одну за другой. Хаджисмел и Магомед погибли под Севастополем, Дзарахмат в Новороссийске, Созрико - в Киеве, Махарбек - под Москвой, Хасанбек - в Белоруссии, Шамиль был смертельно ранен в канун Дня Победы - у стен Берлина.
По осетинским обычаям о смерти детей родителям сообщали старейшины. Последнюю похоронку отцу семерых павших сыновей не успели отдать. Увидев, что старейшины в седьмой раз направляются к его дому, он умер.
Не вынесла смерти детей и мать. Тассо Газданова умерла после третьей похоронки. Сельчане рассказывали, как каждое утро выходила она на дорогу, по которой ушли ее сыновья. Она ждала писем, которые так редко доходили до маленького осетинского села в предгорьях Большого Кавказа. Так и умерла, не узнав, что семеро ее сыновей погибли.
(Т) Не стоит запоминать свои заслуги. Пусть о них помнят другие.
Первой пулей на войне любой
Поражают сердце материнское.
Кто б ни выиграл последний бой,
А страдает сердце материнское.
1
Мы легли у разбитой ели.
Ждем, когда же начнет светлеть.
Под шинелью вдвоем теплее
На продрогшей, гнилой земле.
- Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Дома, в яблочном захолустье,
Мама, мамка моя живет.
У тебя есть друзья, любимый,
У меня - лишь она одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом бурлит весна.
Старой кажется: каждый кустик
Беспокойную дочку ждет…
Знаешь, Юлька, я - против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Отогрелись мы еле-еле.
Вдруг приказ: «Выступать вперед!»
Снова рядом, в сырой шинели
Светлокосый солдат идет.
2
С каждым днем становилось горше.
Шли без митингов и знамен.
В окруженье попал под Оршей
Наш потрепанный батальон.
Зинка нас повела в атаку.
Мы пробились по черной ржи,
По воронкам и буеракам
Через смертные рубежи.
Мы не ждали посмертной славы.-
Мы хотели со славой жить.
…Почему же в бинтах кровавых
Светлокосый солдат лежит?
Ее тело своей шинелью
Укрывала я, зубы сжав…
Белорусские ветры пели
О рязанских глухих садах.
3
- Знаешь, Зинка, я против грусти,
Но сегодня она не в счет.
Где-то, в яблочном захолустье,
Мама, мамка твоя живет.
У меня есть друзья, любимый,
У нее ты была одна.
Пахнет в хате квашней и дымом,
За порогом стоит весна.
И старушка в цветастом платье
У иконы свечу зажгла.
…Я не знаю, как написать ей,
Чтоб тебя она не ждала?!
1944
На фотографии в газете
нечетко изображены бойцы,
Ещё почти что дети,
герои мировой войны.
Они снимались перед боем-
в обнимку, четверо у рва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.
Никто не знает их фамилии,
о них ни песен нет, ни книг.
Здесь чей-то сын, и чей-то милый,
и чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя, -
Жить начинавшие едва.
И было небо голубое,
была зеленая трава.
Забыть тот горький год неблизкий
мы никогда бы не смогли.
По всей России обелиски,
как души, рвутся из земли.
…Они прикрыли жизнь собою, -
жизнь начинавшие едва,
чтоб было небо голубое,
была зеленая трава.
Из блокнота сорок первого года.
В бомбоубежище, в подвале,
нагие лампочки горят…
Быть может, нас сейчас завалит,
Кругом о бомбах говорят…
…Я никогда с такою силой,
как в эту осень, не жила.
Я никогда такой красивой,
такой влюбленной не была.
«Баллада о седых»
Нынче в моде седые волосы
И «седеет» бездумно молодость,
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
И какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину?
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.
Память, стой, замри, это надо,
То из жизни моей - не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Мы смотрели на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.
А еще я помню солдата,
Он контужен был взрывом гранаты
И оглох, и навек онемел.
Вот тогда, говорят, поседел.
О седая мудрая старость!
О седины неравных боев!
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов?!
А от тех, что пришлось отдать,
Поседевших не сосчитать…
Говорят, нынче в моде седины.
Нет, не мода была тогда -
В городах седые дымины,
И седая в полях лебеда,
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слез,
И седые от пепла лица
Над холмом у седых берез…
Пусть сейчас не война.
Не война.
Но от горя растет седина.
Эх ты, молодость, злая модница!
Над улыбкой - седая прядь.
Это даже похоже на подлость -
За полтинник седою стать!
Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модными слыть,
Но седины, как славу, как орден.
Надо, выстрадав, заслужить…
Майя Румянцева
Ветеран продает ордена…
Ветеран продает ордена,
Чтоб не кланяться ради Христа.
Что ж молчишь ты, родная страна?
Или совесть твоя не чиста?
Этот орден его за Москву,
А другой-за Рейхстаг, за Берлин,
Он стоит на Горбатом мосту,
Без друзей боевых, сам-один.
Этот друг его пал под Москвой,
И упал у Рейхстага другой.
И стоит ветеран сам не свой,
Вечный пленник Второй Мировой.
Он сберег тебя, Родина-Мать,
А друзей не сумел уберечь.
Сколько минуло лет, и опять,
Он услышал немецкую речь.
Он стоит на Горбатом мосту,
Перед Богом и Родиной чист.
Этот орден его за Москву
Покупает седой интурист.
Гладколицый, сухой господин,
Как и он ветеран по годам.
-Если хочешь, бери за Берлин.
-А Москву я тебе не отдам!!!