ИЗ ЦИКЛА «КЛАССИКА И СОВРЕМЕННОСТЬ»
БУРЛАКИ
…Почти пригнувшись головой
К ногам, обвитым бечевой.
Обутым в лапти, вдоль реки
Ползли гурьбою бурлаки,
Но… вдруг, нудистский видя пляж,
Поймали бурлаки кураж
И… побежали бурлаки
Вдоль Волги-матушки реки.
О ЖИЗНИ
Людская жизнь не очень-то светла -
За перлами таятся горы шлака:
С душой чтоб ясной спорились дела,
Усвоим то, что написал Булгаков.
В современном российском обществе много говорится и пишется о семейных ценностях - можно сказать, это основной «тренд» текущего момента.
К формированию внятного и положительного представления о семейных ценностях подключаются:
- и политики,
- и идеологи,
-и деятели культуры, создающие художественные произведения в разных жанрах искусства,
-и конечно иеархи РПЦ,
Куда без них - главных Моралистов нашей страны. давно презревших божьи законы и живущих не по-совести
Недавно протоиерей Артемий Владимиров, член Патриаршей комиссии по вопросам семьи и защиты материнства, на очередном заседании упомянутой комиссии
ПРЕДЛОЖИЛ «ПОЧИСТИТЬ» ШКОЛЬНЫЕ УЧЕБНИКИ ЛИТЕРАТУРЫ.
Особенно возмутила протоиерея подборка прозы Серебряного века, особенно произведения, предложенные школьникам для изучения:
«О любви» Чехова,
«Кавказ» Бунина"
и «Куст сирени» Куприна".
«Эти яркие художественные образы - это мина замедленного действия для наших детей.
Наша комиссия должна обратиться с предложениями в департамент образования».
Миной" батюшка аллегорически назвал тематику адюльтера, «свободной любви», вложенную шаловливыми классиками в каждое из этих произведений.
Вместо вредных книг об адюльтере батюшка предложил - для просвещения и морального образования детишек - устроить большую выставку о семье по образцу прошедших выставок «Рюриковичи» и «Романовы».
Правда, сообщается, что официально патриархия от предложения открестилась, заявив устами спикера РПЦ Владимира Легойды, что «точка зрения одного священника никоим образом не может рассматриваться как намерение церкви добиваться исключения из школьной программы тех или иных авторов».
Это, конечно, немного успокаивает, однако сам факт, что в раже поисков семейных ценностей высказываются претензии русской литературной классике, до недавних пор считавшейся незыблемой духовной ценностью нашего народа, настораживает.
Протоиерей по образованию филолог и, по его же словам, большой книгочей.
Филологический базис довольно странно сочетается с тем, что священник вычитал у Чехова, Бунина и Куприна.
Из трёх рассказов лишь один «Кавказ» Бунина - действительно об измене женщины, которой (измены) не пережил муж.
В то время, как неверная красавица развлекалась с любовником на Кавказе и плакала слезами умиления от красоты пейзажей, острого запретного счастья и сознания, что скоро придётся возвращаться к супругу, оставленный муж искал её по всем популярным курортам Кавказа - любовники, видимо, забрались дальше, дабы не быть обнаруженными.
Не найдя беглянки, муж в гостиничном номере застрелился.
Трудно счесть эту историю «гимном свободной любви» - писатель только что прямо не называет изменницу убийцей.
Он недвусмысленно обвиняя её в самоубийстве мужа - последнее, напомним, в глазах любой христианской конфессии смертный грех, так что дама не только тело, но и душу мужа погубила.
Получается, что Бунин очень резко осудил любовную связь вне брака.
Но, может быть, отца Артемия смутило то, что рассказ не написан как проповедь, обвинение блуду выдвигает иносказательно, а не напрямую…
Рассказ Чехова «О любви», честно говоря, вовсе не об адюльтере, а о том, как влюблённые (опять замужняя женщина и друг семьи) не допустили его, не допускали в течение нескольких лет.
Только расставаясь навсегда (мать семейства уезжает с мужем и детьми на другое место жительства), они поняли:
- «как ненужно, мелко и как обманчиво было всё то, что нам мешало любить»
Говорит герой-рассказчик в конце текста.
Но ведь он только говорит!
Проступка не было.
То есть и эта история о преодолении соблазна, а вовсе не о следовании ему!
Где же тут воспевается свободная любовь?
В лучшем случае - предлагается подумать, что значимее, добропорядочное исполнение своего нравственного долга или удовлетворение «ненравственных» тайных желаний.
Совершенно не факт, что читатели рассказа «О любви» сделают выбор в пользу адюльтера - но священник-филолог, по-видимому, не хочет, чтобы даже размышления об этом деликатном предмете возникали в головах юношества.
На мой взгляд, это зря: все истины лучше усваиваются, будучи «пропущенными» через себя, обдуманными, а не принятыми не на веру.
За что досталось от священника рассказу Александра Куприна «Куст сирени», вообще в толк не возьму.
Нет, по совести, Куприна моралистам есть, за что «попинать» - за ту же «Яму», к примеру.
Но «Куст сирени» рассказ совершенно невинный!
По сути, это дореволюционный анекдот.
Невезучий офицер три раза подряд не может поступить в военную академию, начать делать карьеру.
Жена самоотверженно помогает ему готовиться к экзаменам.
И вот в третий раз поступление на грани срыва из-за пустяка - инструментальной съёмки местности! Рисуя чертёж, офицер сажает на него зелёную кляксу, пятно краски, а въедливый преподаватель цепляется к пятну.
Бедолага от отчаяния врёт, что там растут кусты, но преподаватель их не помнит и потому насмешливо предлагает завтра съездить и проверить наличие кустов на натуре.
Завтра офицера ждёт позор и провал, и любящая жена Верочка предлагает ему посадить кусты в точке местности, где на карте у её благоверного расплылась краска.
Она развивает бурную деятельность: закладывает в ломбард немногочисленные украшения, покупает саженцы сирени, как самого неприхотливого и быстро прививающегося кустарника и умоляет садовника посадить их в течение ночи.
Тронутый её безоговорочной любовью к мужу, садовник соглашается исполнить странную просьбу.
Наутро преподаватель приносит извинения офицеру - он, мол, стар стал, запамятовал про эти кустики, - и военная академия неудачнику обеспечена.
И что тут безнравственного?
Почему этот рассказ оказался «предан анафеме» вместе с историями о свободной любви?
Возможно, в нём священник углядел другой грех - например, обман старшего по званию.
Но позвольте!
То, что жена помогла мужу обмануть преподавателя, значит, что она искренне исполнила венчальную клятву «быть вместе в горе и в радости»!
Может быть, это не слишком честно по отношению к преподавателю, но зато благородно по отношению к семье.
Настоящий пример «семейных ценностей» - вместе противостоять испытаниям, придумывать, как с ними справиться.
Классик, похоже, любуется своей смышлёной героиней.
А вот священник - наоборот.
Батюшке бы определиться, за что он больше ратует - за семейные ценности, или за их отсутствие, за отступничество от мужа?..
Классическая музыка - музыка свободных людей. Рабы её не слышат.
Сначала Татьяна горячо любила Онегина, а он ее в глаза не видел. Когда Татьяна, красная от позора, призналась Онегину в любви, он ей сказал такой холодный текст, что лучше б он молчал. А потом Татьяна похолодела, а Евгений решил начать все сызнова. Но было поздно. Костер замерз, и угли закоченели…
Ревет сынок, побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом, Подсчитывает мемячную убль,
Кряхтят на счетах жалкие копейки:
Покупка зонтика и дров пробила брешь,
А розовый капот из бумазейки
Бросает в пот склонившуюся плешь.
Над самой головой насвистывает чижик,
(Хоть птичка певчая не кушала с утра),
На блюдце киснет одинокий рыжик,
Но водка выпита до капельки вчера.
Дочурка под кроватью, ставит кошке клизму,
В наплыве счастия полуоткрывши рот,
И кошка, мрачному предавшись пессимизму, Трагичным голосом взволнованно орет. Безбровая сестра в кургузей кацевейке
Насилует простуженный рояль,
А за стеной жиличка-белошвейка,
Поёт романс: «Пойми мою печаль».
Как не понять? В стооловой тараканы,
Оставя черствый хлеб задумались слегка,
В буфете дребезжат сочувственно стаканы,
И сырость капает слезами с потолка.
Саша Черный 1913 год.
Не лишний и ошибок прежних груз,
Ведь опыт - сын их, - нам твердит упрямо:
Обещаны семёрка, тройка, туз?
А будет так: семёрка, тройка, дама
Новый вариант произведения классика:
- Я вас любил!
- Еще?
- Быть может…
- Нет, ни в коем случае, мой юный друг, - произнес банкир Вильямc, обращаясь к молодому человеку, который сидел напротив, задрав ноги на спинку стула. - Никогда, господин Чейвин! Выслушайте меня внимательно и попытайтесь чему-нибудь научиться.
Вы просите руки моей дочери Лотты. Вам, очевидно, хотелось бы стать моим зятем. В конечном счете вы надеетесь получить наследство. Минутой раньше на мой вопрос, есть ли у вас состояние, вы ответили, что получаете только двести долларов дохода.
Мистер Вильямc положил ноги на стол, за которым сидел, и продолжал:
- Вы можете сказать, что у меня когда-то не было и двухсот. Не отрицаю, но смею вас уверить, что в ваши годы я имел уже кругленькое состояние. И это только потому, что у меня была голова на плечах, а у вас ее нет. Ага, вы ерзаете в кресле?! Не советую вам горячиться: слуга у нас - здоровенный негр. Выслушайте меня внимательно и намотайте себе на ус!
Шестнадцати лет я явился к своему дядюшке в Небраску. Деньги мне нужны были до зарезу, и я уговорил его, чтобы он позволил казнить на своей земле негра, которого так или иначе должны были линчевать.
С чернокожим расправились на участке дядюшки. Все желающие поглазеть должны были заплатить за вход, так как место казни мы обнесли забором. Когда же негр был повешен, я, собрав всю выручку, в тот же вечер благополучно скрылся.
Повешенный негр принес мне счастье. На эти деньги я купил земельный участок на Севере и распространил слух, что, перекапывая его, нашел золото. Участок я очень выгодно продал, а деньги положил в банк.
Едва ли стоит вспоминать, что один из одураченных стрелял в меня, но его пуля, раздробившая мне кисть правой руки, принесла мне почти две тысячи долларов в возмещение за увечье.
Поправившись, я на все свои деньги купил акции благотворительного общества по возведению храмов на территории, населенной индейцами. Мы выдавали почетные дипломы стоимостью в сто долларов, но не выстроили ни одной церквушки. Вскоре общество вынуждено было объявить себя банкротом. Это произошло ровно через неделю после того, как я обменял обесцененные акции на партию кож, цены на которые тогда быстро росли.
Основанный мною кожевенный завод принес мне целое состояние. А все оттого, что продавал я за наличные, а покупал в кредит.
Разместив свой капитал в нескольких канадских банках, я объявил себя несостоятельным должником. Я был арестован, но на следствии плел такую чепуху, что эксперты признали меня душевнобольным. Присяжные не только вынесли мне оправдательный приговор, но и организовали в зале суда сбор денег в мою пользу.
Их вполне хватило, чтобы добраться до Канады, где хранились мои сбережения.
У бруклинского миллионера Гамельста я похитил дочь и увез ее в Сан-Франциско, пригрозив отцу, что не отпущу до тех пор, пока не смогу дать в газеты сенсационное сообщение вроде: «Дочь мистера Гамельста - мать незаконнорожденного ребенка», - и он вынужден был отдать ее за меня. Видите, господин Чейвин, каким был я в ваши годы, а вы до сих пор не совершили ничего примечательного, что позволило бы сказать: вот вполне разумный человек!
Вы говорите, что спасли жизнь моей дочери, когда она, катаясь в лодке, упала в море?
Прекрасно, но я не вижу, чтобы для вас это имело практический смысл - ведь, кажется, были безнадежно испорчены ваши новые ботинки?
Что же касается ваших чувств к моей дочери, то я не понимаю, почему я должен платить за них из своего кармана, тем более такому «зятю», у которого нет ни на грош соображения. Ну вот, вы опять вертитесь в кресле. Пожалуйста, успокойтесь и ответьте мне, положа руку на сердце: совершили вы в своей жизни хоть что-нибудь замечательное?
- Нет.
- Есть у вас состояние?
- Увы!
- Просите вы руки моей дочери?
- Да.
- Любит она вас?
- Любит.
- И последний вопрос: сколько у вас с собой денег?
- Сорок шесть долларов.
- Хорошо, я разговаривал с вами больше тридцати минут. Вы хотели узнать, как делают деньги. Так вот, с вас причитается тридцать долларов: по доллару за минуту.
- Но позвольте, мистер Вильямс… - запротестовал молодой человек.
- Никаких «позвольте», - с усмешкой проговорил банкир, глядя на циферблат. - С вас причитается уже тридцать один доллар: прошла еще одна минута.
Когда изумленный Чейвин уплатил требуемое, мистер Вильямс любезно попросил:
- А теперь оставьте мой дом, или я буду вынужден приказать, чтоб вас вывели.
- А ваша дочь? - уже в дверях спросил молодой человек.
- Дураку она не достанется,-спокойно ответил мистер. - Уходите или будете иметь удовольствие проглотить свои собственные зубы.
- Хорош был бы у меня зятек! - сказал господин Вильямс дочери, когда Чейвин ушел. - Этот твой возлюбленный на редкость глуп. И никогда не поумнеет.
- Ты хочешь сказать, - осторожно задала вопрос Лотта, - у него нет никаких надежд стать моим мужем?
- При данных обстоятельствах это совершенно исключено! - категорически заявил мистер Вильямс. - Пока он каким-нибудь ловким манером не поправит свои дела, у него нет никаких надежд!
И мистер Вильямс поведал теперь уже дочери историю линчевания негра на земле дядюшки, рассказал также о своей крупной ссоре с миллионером Гамельстом и добавил:
- Я сообщил твоему знакомому немало поучительного. На следующий день Вильямс уехал по делам. Неделю спустя он возвратился и нашел на своем письменном столе записку следующего содержания:
«Многоуважаемый мистер Вильямс!
Сердечно благодарю за совет, который вы дали мне на прошлой неделе.
Ваш пример так воодушевил меня, что я вместе с вашей дочерью уехал в Канаду, захватив из сейфа все наличные деньги и ценные бумаги.
С уважением Чейвин".
А ниже стояло:
«Дорогой папочка!
Просим твоего благословения и заодно сообщаем, что мы не смогли найти ключа от сейфа и взорвали его нитроглицерином
Твоя Лотта".
В минуту жизни трудную
Теснится в сердце грусть:
Одну молитву чудную
твержу я наизусть.
Есть сила благодатная
в созвучьи слов живых,
и дышит непонятная,
святая прелесть в них.
С души как бремя скатится,
сомненье далеко, -
и верится, и плачется,
и так легко, легко.
- Мы все выросли на русской классике. И наша задача - передать её следующим поколениям.
- А Вы знаете, Владимир Николаевич, вот я давно думаю, что вообще-то русскую классику надо запретить. Ну, во всяком случае, в школе. Взрослые пусть читают, а вот детям голову морочить не надо.
- А это почему это?
- Да потому что. Выходит молодой человек в жизнь с какими-то дикими представлениями. Ничему ваша классическая литература не учит. Нету таких мужчин, таких женщин, таких отношений. Нету. Ну, может, когда-то были, Но сейчас точно нет. Человека, который поверил во все эти идеалы, ничего, кроме разочарования в жизни, не ждёт. Не бывает таких святых, как князь Мышкин, таких порядочных, как Татьяна Ларина. Не бывает.
- Сейчас что было - глупость или цинизм?
Тут, помню, Жириновский сетовал, что Анна Каренина в конце романа Толстого (на самом деле - совсем не в конце, видать, не дочитал он роман-то) бросается под поезд. Поэтому роман надо переписать, кино про Анну переснять, ну и так далее.
А мне вспомнилась постановка спектакля по «Анне Карениной» в Лондоне, где Анну играет негритянка.
Общаюсь с англичанином, жалуюсь на «неестественный цвет кожи» у героини классического произведения. Он (белый) начинает дуться, типа «расизм», ля-ля, тополя… Все расы равны, все актеры равны, имеют право играть кого хотят…
Говорю - «Не вопрос. Назови хоть один американский фильм где Джорджа Вашингтона играет афроамериканец».
Сопение.
«ОК. Пример попроще. Назови фильм, в котором Мартина Лютера Кинга играет китаец или индус. Или хоть белый».
Еще сопение.
«Ну и, ко всему прочему, назови фильм, где королеву Англии играет - не важно, индуска, китаянка, арабка. Опять же - равноправие так равноправие, что это за гендерные предпочтения - где королеву Англии играет индус, китаец или араб».
Молчание, подавленность.
«Ну и какого же хрена эта неизвестно кто (какая бы прекрасная актриса она не была) играет русскую дворянку из высшего света?»
Сдавленный писк и невнятные извинения за английский театр…
Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не
И он не с теми ходит где-то
и тоже понимает это,
и наш раздор необъясним,
и оба мучаемся с ним.
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладёт
и у другой меня крадёт.
А той -
скажите, бога ради,
кому на плечи руки класть?
Та,
у которой я украден,
в отместку тоже станет красть.
Не сразу этим же ответит,
а будет жить с собой в борьбе
и неосознанно наметит
кого-то дальнего себе.
О, сколько нервных
и недужных,
ненужных связей,
дружб ненужных!
Во мне уже осатанённость!
О, кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей
соединённость
и разобщённость
близких душ!
«Если ты не с нами, так ты подлец!» По мнению автора статьи «Учиться или не учиться», это лозунг нынешних русских либералов. Мы совершенно согласны с автором, что приведённая фраза есть действительно лозунг наших либералов. «Если ты не с нами, так ты подлец!» Держась такого принципа, наши либералы предписывают русскому обществу разом отречься от всего, во что оно верило и что срослось с его природой. Отвергайте авторитеты, не стремитесь к никаким идеалам, не имейте никакой религии (кроме тетрадок Фейербаха и Бюхнера), не стесняйтесь никакими нравственными обязательствами, смейтесь над браком, над симпатиями, над духовной чистотой, а не то вы «подлец»! Если вы обидитесь, что вас назовут подлецом, ну, так вдобавок вы ещё «тупоумный глупец и дрянной пошляк». При таких-то воззрениях в наше время слагаются репутации многих или почти всех общественных деятелей…
Я к вам пишу случайно; право,
Не знаю как и для чего.
Я потерял уж это право.
И что скажу вам? - ничего!
Что помню вас? - но, боже правый,
Вы это знаете давно;
И вам, конечно, всё равно.
И знать вам также нету нужды,
Где я? что я? в какой глуши?
Душою мы друг другу чужды,
Да вряд ли есть родство души.
Страницы прошлого читая,
Их по порядку разбирая
Теперь остынувшим умом,
Разуверяюсь я во всём.
Смешно же сердцем лицемерить
Перед собою столько лет;
Добро б ещё морочить свет!
Да и притом что пользы верить
Тому, чего уж больше нет?..
Безумно ждать любви заочной?
В наш век все чувства лишь на срок;
Но я вас помню - да и точно,
Я вас никак забыть не мог!
Во-первых, потому, что много
И долго, долго вас любил,
Потом страданьем и тревогой
За дни блаженства заплатил;
Потом в раскаянье бесплодном
Влачил я цепь тяжёлых лет
И размышлением холодным
Убил последний жизни цвет.
С людьми сближаясь осторожно,
Забыл я шум младых проказ,
Любовь, поэзию, - но вас
Забыть мне было невозможно.
И к мысли этой я привык,
Мой крест несу я без роптанья:
То иль другое наказанье?
Не всё ль одно. Я жизнь постиг;
Судьбе, как турок иль татарин,
За всё я ровно благодарен;
У бога счастья не прошу
И молча зло переношу.
…
Но я боюся вам наскучить,
В забавах света вам смешны
Тревоги дикие войны;
Свой ум вы не привыкли мучить
Тяжёлой думой о конце;
На вашем молодом лице
Следов заботы и печали
Не отыскать, и вы едва ли Вблизи когда-нибудь видали,
Как умирают. Дай вам бог
И не видать: иных тревог
Довольно есть. В самозабвенье
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденье?
Теперь прощайте: если вас
Мой безыскусственный рассказ
Развеселит, займёт хоть малость,
Я буду счастлив. А не так? -
Простите мне его как шалость
И тихо молвите: чудак!..