По примеру куплетиста Велюрова из фильма «Покровские ворота», я решил пофантазировать: а что будет, если героев классической литературы перенести в наше время?
---------------------------------------------------------------------------------
* * *
Не спешит домой Левша
Из-за океана:
Платят больше в США,
Чем в родном РОСНАНО.
* * *
У Обломова всё скверно -
Требуется помощь!
В соцсетях играя в фермы,
Превратился в овощ.
* * *
Закричав, что было сил:
«Не люблю разбойников!» -
Ипотеку погасил
Топором Раскольников.
* * *
Вся от «Гуччи», уткой рот,
Спонсорская тачка -
Прикатила на курорт
Дамочка с собачкой.
* * *
В поединке Ленский пал
От руки Евгения -
Тот быстрее набирал
В чате сообщения.
* * *
Издаёт Герасим звуки
Лишь метлою: вжик да вжик.
Говорить по-русски - муки:
Он по паспорту таджик.
* * *
Об одном мечтал Башмачкин,
Мелкий офисный планктон,
И теперь он без заначки,
Но зато - крутой айфон!
* * *
Зря в такси Вакула сел:
Так не подфартило!
Догола его раздел
Хитрый чёрт-водила.
* * *
У Карениной беда -
С юности проблема:
Крыши манят, поезда…
Наша Аня - эмо.
* * *
Бендер киллером сражён,
Все старанья - прахом:
Кто же лезет с шантажом
К русским олигархам?!
* * *
…Крикнул Данко им в ответ:
«Сердце выну - нА спор!»
Но сержант ответил: «Нет!
Мы просили - паспорт!»
* * *
Став шоуменом, Хлестаков
Бьёт по нашим нервам:
У него формат таков -
Чушь нести на Первом!
* * *
Бедолагу не спасёт
И бензин из примуса:
Зря котяра Бегемот
На ОМОН накинулся.
* * *
Наши танки - из картонки,
Не прочней куличиков:
Стал главою оборонки
«Честный» малый - Чичиков.
* * *
Голышом по лесосеке,
Хохоча бредово,
С первой в жизни дискотеки
Шла домой Ростова.
* * *
Мышкин, князь, на мундиале
По мячу коряво бьёт!
Почему в команду взяли?
Потому что идиот!
На небесном синем блюде
Желтых туч медовый дым.
Грезит ночь. Уснули люди,
Только я тоской томим.
Облаками перекрещен,
Сладкий дым вдыхает бор.
За кольцо небесных трещин
Тянет пальцы косогор.
На болоте крячет цапля;
Четко хлюпает вода,
А из туч глядит, как капля,
Одинокая звезда.
Я хотел бы в мутном дыме
Той звездой поджечь леса
И погинуть вместе с ними,
Как зарница в небеса.
1. Между тем измена не дремала, явились честолюбивые личности, которые задумали воспользоваться дезорганизацией власти для удовлетворения своим эгоистическим целям.
2.Не забудем, что успех никогда не обходится без жертв и что если мы очистим остов истории от тех лжей, которые нанесены на него временем и предвзятыми взглядами, то в результате всегда получится только большая или меньшая порция «убиенных».
Кто эти «убиенные? Правы они или виноваты и насколько? Каким образом они очутились в звании «убиенных»? - все это разберется после. Но они необходимы, потому что без них не по ком было бы творить поминки.
3.От иронии до крамолы - один шаг.
4… для того, чтобы усмирять убогих людей, необходимо иметь гораздо больший запас храбрости, нежели для того, чтобы палить в людей, не имеющих изъянов.
5.успех никогда не обходится без жертв
6.Идиоты вообще очень опасны, и даже не потому, что они непременно злы (в идиоте злость или доброта - совершенно безразличные качества), а потому, что они чужды всяким соображениям и всегда идут напролом, как будто дорога, на которой они очутились, принадлежит исключительно им одним.
7.Просвещение внедрять с умеренностью, по возможности избегая кровопролития.
…
Человеческая жизнь - сновидение, говорят философы-спиритуалисты, и если б они были вполне логичны, то прибавили бы: и история - тоже сновидение.
Я люблю тебя больше, чем Море, и Небо, и Пение,
Я люблю тебя дольше, чем дней мне дано на земле.
Ты одна мне горишь, как звезда в тишине отдаления,
Ты корабль, что не тонет ни в снах, ни в волнах, ни во мгле.
Я тебя полюбил неожиданно, сразу, нечаянно,
Я тебя увидал - как слепой вдруг расширит глаза
И, прозрев, поразится, что в мире изваянность спаяна,
Что избыточно вниз, в изумруд, излилась бирюза.
Помню. Книгу раскрыв, ты чуть-чуть шелестела страницами.
Я спросил: «Хорошо, что в душе преломляется лед?»
Ты блеснула ко мне, вмиг узревшими дали, зеницами.
И люблю - и любовь - о любви - для любимой - поет.
Не каждый умеет петь,
Не каждому дано яблоком
Падать к чужим ногам.
Сие есть самая великая исповедь,
Которой исповедуется хулиган.
Я нарочно иду нечесаным,
С головой, как керосиновая лампа, на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потемках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы,
Я только крепче жму тогда руками
Моих волос качнувшийся пузырь.
Так хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи,
Которым дорог я, как поле и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня.
Бедные, бедные крестьяне!
Вы, наверно, стали некрасивыми,
Так же боитесь бога и болотных недр.
О, если б вы понимали,
Что сын ваш в России
Самый лучший поэт!
Вы ль за жизнь его сердцем не индевели,
Когда босые ноги он в лужах осенних макал?
А теперь он ходит в цилиндре
И лакированных башмаках.
Но живёт в нём задор прежней вправки
Деревенского озорника.
Каждой корове с вывески мясной лавки
Он кланяется издалека.
И, встречаясь с извозчиками на площади,
Вспоминая запах навоза с родных полей,
Он готов нести хвост каждой лошади,
Как венчального платья шлейф.
Я люблю родину.
Я очень люблю родину!
Хоть есть в ней грусти ивовая ржавь.
Приятны мне свиней испачканные морды
И в тишине ночной звенящий голос жаб.
Я нежно болен вспоминаньем детства,
Апрельских вечеров мне снится хмарь и сырь.
Как будто бы на корточки погреться
Присел наш клен перед костром зари.
О, сколько я на нем яиц из гнезд вороньих,
Карабкаясь по сучьям, воровал!
Все тот же ль он теперь, с верхушкою зеленой?
По-прежнему ль крепка его кора?
А ты, любимый,
Верный пегий пес?!
От старости ты стал визглив и слеп
И бродишь по двору, влача обвисший хвост,
Забыв чутьем, где двери и где хлев.
О, как мне дороги все те проказы,
Когда, у матери стянув краюху хлеба,
Кусали мы с тобой ее по разу,
Ни капельки друг другом не погребав.
Я все такой же.
Сердцем я все такой же.
Как васильки во ржи, цветут в лице глаза.
Стеля стихов злаченые рогожи,
Мне хочется вам нежное сказать.
Спокойной ночи!
Всем вам спокойной ночи!
Отзвенела по траве сумерек зари коса…
Мне сегодня хочется очень
Из окошка луну…
Синий свет, свет такой синий!
В эту синь даже умереть не жаль.
Ну так что ж, что кажусь я циником,
Прицепившим к заднице фонарь!
Старый, добрый, заезженный Пегас,
Мне ль нужна твоя мягкая рысь?
Я пришел, как суровый мастер,
Воспеть и прославить крыс.
Башка моя, словно август,
Льется бурливых волос вином.
Я хочу быть желтым парусом
В ту страну, куда мы плывём.
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Березы ветки поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок вычерченный метко,
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба - лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Там на ином, невнятном языке
Поёт синклит беззвучных насекомых,
Там с маленьким фонариком в руке
Жук-человек приветствует знакомых.
Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И всё ли вы забыли?
Теперь вам братья - корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры - цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята…
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему ещё не место в тех краях,
Где вы исчезли, лёгкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.
Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый серафим
На перепутье мне явился.
Перстами легкими как сон
Моих зениц коснулся он:
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник,
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп в пустыне я лежал,
И бога глас ко мне воззвал:
«Востань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.»
Аленушка в лесу жила,
Аленушка смугла была,
Глаза у ней горячие,
Блескучие, стоячие.
Мала, мала Аленушка,
А пьет с отцом - до донушка.
Пошла она в леса гулять,
Дружка искать, в кустах вилять,
Да кто ж в лесу встречается?
Одна сосна качается!
Аленушка соскучилась,
Безделием измучилась,
Зажгла она большой костер,
А в сушь огонь куда востер!
Сожгла леса Аленушка
На тыщу верст, до пёнушка,
И где сама девалася -
Доныне не узналося!
Альфонс садится на коня;
Ему хозяин держит стремя.
«Сеньор, послушайтесь меня:
Пускаться в путь теперь не время,
В горах опасно, ночь близка,
Другая вента далека.
Останьтесь здесь: готов вам ужин;
В камине разложен огонь;
Постеля есть - покой вам нужен,
А к стойлу тянется ваш конь».
- «Мне путешествие привычно
И днем и ночью - был бы путь, -
Тот отвечает, - неприлично
Бояться мне чего-нибудь.
Я дворянин, - ни чорт, ни воры
Не могут удержать меня,
Когда спешу на службу я».
И дон Альфонс коню дал шпоры,
И едет рысью. Перед ним
Одна идет дорога в горы
Ущельем тесным и глухим.
Вот выезжает он в долину;
Какую ж видит он картину?
Кругом пустыня, дичь и голь,
А в стороне торчит глаголь,
И на глаголе том два тела
Висят. Закаркав, отлетела
Ватага черная ворон,
Лишь только к ним подъехал он.
То были трупы двух гитанов,
Двух славных братьев-атаманов,
Давно повешенных и там
Оставленных в пример ворам.
Дождями небо их мочило,
А солнце знойное сушило,
Пустынный ветер их качал,
Клевать их ворон прилетал.
И шла молва в простом народе,
Что, обрываясь по ночам,
Они до утра на свободе
Гуляли, мстя своим врагам.
Альфонсов конь всхрапел и боком
Прошел их мимо, и потом
Понесся резво, легким скоком,
С своим бесстрашным седоком.
1836
Воспрещается жить на даче сумасшедшим, безумным, страдающим заразными болезнями, престарелым, малолетним и находящимся в строю нижним чинам, ибо нигде нет столько опасности сочетаться законным браком, как на чистом воздухе.
Живи, плодись и размножайся.
Если ты, сидя у гостеприимной соседки, выкушал три чашки чаю и после всего этого почувствовал вдруг в своих внутренностях брожение умов, то, не прибегая ни к каким фармацевтическим средствам, надевай шапку и иди.
Купаясь в реке, не стой спиной к берегу, ибо на последнем в эту пору могут находиться дамы.
Прыщи на губах от частых поцелуев излечиваются не столько мазями, сколько назиданиями родителей и опекунов.
Если у тебя вскочил на левой щеке флюс, то всеми силами постарайся, чтобы такой же флюс вскочил у тебя и на правой, ибо ничто так не ласкает взора, как симметрия.
Примечание. Если у тебя флюс, то не позволяй жене бить тебя по щекам.
Если папенька безвозмездно угощает тебя сигарами и старательно скрывает от тебя, что его движимое и недвижимое заложено, если маменька угощает тебя кофеем и сдобными финтифлюшками, если дочка поет «Месяц плывет» и не боится оставаться с тобой наедине, то беги за городовым: тебя хотят окрутить.
Травы не мять, почвы не загрязнять и берез не ломать. Последнее может быть допускаемо только в интересах педагогии и правосудия.
Если ты влюблен, то возьми: ½ фунта александрийского листа, штоф водки, ложку скипидару, ¼ фунта семибратней крови и ½ фунта жженых «Петербургских ведомостей», смешай все это и употреби в один прием. Причиненная этим средством болезнь заставит тебя выехать из дачи в город за врачебною помощью и тебе будет не до любви.
Городовым и дворникам вменяется в обязанность наблюдать: а) чтобы объяснения в любви производились высоким слогом; b) чтобы в этих объяснениях не было выражений, клонящихся к ниспровержению дозволенного законом здравого смысла; с) чтобы воспитанники учебных заведений, объясняясь в любви только по-латыни или по-гречески, были в полной форме, дорожили честью своего учебного заведения и, спрягая глагол «amo», не выходили из пределов, указанных Кюнером; d) чтобы особы ниже титулярного держали себя на приличной дистанции от дочерей особ не ниже V класса.
Дачевладельцам и участковым приставам рекомендуется внушать молодым людям, что выражения вроде: «Я готов отдать за тебя весь мир! Ты для меня дороже жизни!» и проч. по меньшей мере неуместны, ибо они могут внушить дворникам и городовым превратные понятия о целях жизни и величии вселенной.
Ложась спать, надевай, на случай могущего быть ночью дождя, калоши и укрывайся брезентом, радуясь, что и сквозь брезент можно выслушивать ропот жены, вопли озябнувших детей и полицейские свистки.
В случае если ограбят тебя дачные мазурики, то поступай в городовые и мсти. Другого выхода нет.
Дабы гарантировать свою дачу от нашествия родственников и друзей, распусти слух о своей неблагонадежности.
Вообще: не ходи в светлых брюках, не пей после молока квасу, закаляй свой слух кошачьими концертами и высоким «штилем» старых дев, ешь задаром, пей нашаромыжку, люби на шереметьевский счет, пренебрегай стихиями, аккуратно плати праздничные, уважай родителей, люби начальство -- и ты будешь счастлив.
Я даже не пытаюсь заглянуть в пропасть, которая вас извергла. У меня кружится голова, и я чувствую, что впадаю в ересь.
Останемся гуманными, всех простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют, мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди вечность…
Успех, ты сила!
Но не для всех
Но кто познает истину твою,
Тот будет жить, как будто он в раю !
ГЕРШВИН
Бруклин кипел: и святые, и грешники -
В целом, изгои Российской империи
Пили вино эмиграции. Гершвины
Будни делили с иными евреями.
Вместе ходили одною дорогою
В порт, и на рынок, и в хедер с детишками,
После молитвы, простясь с синагогою,
Дочек своих награждали братишками.
Переливал из пустого в порожнее
Моррис с супругою Розой, но шёпотом,
Нервом касаясь границы возможного,
Часто с еврейским беседовал Г-сподом.
Данная Б-гом, незыблема лестница:
В час звездопада, ни раньше, ни позже,
В срок, на исходе девятого месяца,
Яков родился, став Гершвином Джорджем.
Год - просто кубик, приставленный к кубику:
Лишь из седла бы фортуна не выбила!
Кажется, будто не Джордж выбрал музыку -
Юного Джорджа сама она выбрала.
Музыка стала желанной подругою,
Но получила иное обличие:
В Джорджа душе блюз беседовал с фугою,
А фортепьянный концерт со спиричуэл.
Мир на усталой Земле, что пародия,
Судьбы исполнены болью и муками:
Счастье, когда «Голубая рапсодия»,
Жертвы врачует целебными звуками.
В чреве притонов и драки, и оргии,
Бьются о рифы борта корабельные.
Всё ж свою милую Бесс ищет Порги и Клара малютке поёт колыбельную.
Джордж разрешил все людские сомнения:
«Быть иль не быть», как Шекспир, но по-своему:
Слитое с классикой, Африки пение
Радость дарует шахтёру и коэну.
Б-жьей рукой в жизни многое смешано.
Джордж, подарив миру душу огромную,
Гением стал - композитором Гершвином,
Но, в тридцать восемь пал в Лету бездонную.
…Вновь за весною торопиться лето:
Практика в полном согласье с теорией.
Гершвина брат был известным поэтом -
Айрой, но это другая история.