Исцели меня, Друг мой! Я болен…
Дай водицы крещенской напиться.
Мою душу согрей на ладони,
Заплутавшую в небе синицу.
На изрезанных крыльях о звезды
Перепутались алые нити.
Исцели меня! Если не поздно…
Или брось на холодном граните.
Ночью вспенятся тихие воды,
Я шагну в ледяную пучину.
Исцели меня, Друг мой! Мне больно!
Мне грехи исцарапали спину!
Пронесется невидимый аист
Над израненной падшей синицей.
Я не ведал, мой Друг, что раскаюсь.
Ты прости, не умею молиться…
Меня везли на кресле по коридорам областной больницы.
- Куда? - спросила одна медсестра другую. - Может, не в отдельную, может, в общую?
Я заволновалась. - Почему же в общую, если есть возможность в отдельную?
Сестры посмотрели на меня с таким искренним сочувствием, что я несказанно удивилась. Это уже потом я узнала, что в отдельную палату переводили умирающих, чтобы их не видели остальные.
- Врач сказала, в отдельную, - повторила медсестра.
Но тогда я не знала, что это означает, и успокоилась. А когда очутилась на кровати, ощутила полное умиротворение уже только от того, что никуда не надо идти, что я уже никому ничего не должна, и вся ответственность моя сошла на нет. Я ощутила странную отстранённость от окружающего мира, и мне было абсолютно всё равно, что в нём происходит. Меня ничто и никто не интересовал. Я обрела право на отдых. И это было хорошо. Я осталась наедине с собой, со своей душой, со своей жизнью. Только Я и Я. Ушли проблемы, ушла суета, ушли важные вопросы. Вся эта беготня за сиюминутным казалась настолько мелкой по сравнению с Вечностью, с Жизнью и Смертью, с тем неизведанным, что ждёт там, по ту сторону… И тогда забурлила вокруг настоящая Жизнь! Оказывается, это так здорово: пение птиц по утрам, солнечный луч, ползущий по стене над кроватью, золотистые листья дерева, машущего мне в окно, глубинно-синее осеннее небо, шумы просыпающегося города - сигналы машин, цоканье спешащих каблучков по асфальту, шуршание падающих листьев… Господи, как замечательна Жизнь! А я только сейчас это поняла…
- Ну и пусть только сейчас, - сказала я себе, - но ведь поняла же. И у тебя есть ещё пара дней, чтобы насладиться ею, и полюбить её всем сердцем!
Охватившее меня ощущение свободы и счастья требовало выхода, и я обратилась к Богу, ведь Он сейчас был ко мне ближе всех.
- Господи! - радовалась я. - Спасибо Тебе за то, что Ты дал мне возможность понять, как прекрасна Жизнь, и полюбить её. Пусть перед смертью, но я узнала, как замечательно жить! Меня заполняло состояние спокойного счастья, умиротворения, свободы и звенящей высоты одновременно. Мир звенел и переливался золотым светом Божественной Любви. Я ощущала эти мощные волны её энергии. Казалось, Любовь стала плотной и, в то же время, мягкой и прозрачной, как океанская волна. Она заполнила всё пространство вокруг, и даже воздух стал тяжелым и не сразу проходил в легкие, а втекал медленной пульсирующей струей. Мне казалось, что всё, что я видела, заполнялось этим золотым светом и энергией. Я Любила. И это было подобно слиянию мощи органной музыки Баха и летящей ввысь мелодии скрипки. ***
Отдельная палата и диагноз «острый лейкоз 4-й степени», а также признанное врачом необратимое состояние организма имели свои преимущества. К умирающим пускали всех и в любое время. Родным предложили вызывать близких на похороны, и ко мне потянулась прощаться вереница скорбящих родственников. Я понимала их трудности: ну о чём говорить с умирающим человеком, который, тем более, об этом знает. Мне было смешно смотреть на их растерянные лица. Я радовалась: когда бы я ещё увидела их всех? А больше всего на свете мне хотелось поделиться с ними любовью к Жизни - ну разве можно не быть счастливым просто оттого, что живёшь? Я веселила родных и друзей как могла: рассказывала анекдоты, истории из жизни. Все, слава Богу, хохотали, и прощание проходило в атмосфере радости и довольства. Где-то на третий день мне надоело лежать, я начала гулять по палате, сидеть у окна. За сим занятием и застала меня врач, закатив истерику, что мне нельзя вставать. Я искренне удивилась:
- Это что-то изменит?
- Ну… Нет, - теперь растерялась врач. - Но вы не можете ходить.
- Почему?
- У вас анализы трупа. Вы и жить не можете, а вставать начали.
Прошёл отведенный мне максимум - четыре дня. Я не умирала, а с аппетитом лопала колбасу и бананы. Мне было хорошо. А врачу было плохо: она ничего не понимала. Анализы не менялись, кровь капала едва розоватого цвета, а я начала выходить в холл смотреть телевизор. Врача было жалко. А Любовь требовала радости окружающих.
- Доктор, а какими вы хотели бы видеть мои анализы?
- Ну, хотя бы такими.
Она быстро написала мне на листочке какие-то буквы и цифры, то - что должно быть. Я ничего не поняла, но внимательно прочитала. Врач посмотрела сочувственно на меня, что-то пробормотала и ушла. А в 9 утра она ворвалась ко мне в палату с криком:
- Как вы это де… - Анализы! Они такие, как я вам написала.
- Откуда я знаю? А что, хорошие? Да и какая, на фиг, разница?
Лафа закончилась. Меня перевели в общую палату (это там, где уже не умирают). Родственники уже попрощались и ходить перестали. В палате находились ещё пять женщин. Они лежали, уткнувшись в стену, и мрачно, молча, и активно умирали. Я выдержала три часа. Моя Любовь начала задыхаться. Надо было срочно что-то делать. Выкатив из-под кровати арбуз, я затащила его на стол, нарезала, и громко сообщила:
- Арбуз снимает тошноту после химиотерапии.
По палате поплыл запах свежего смеха. К столу неуверенно подтянулись остальные.
- И правда, снимает?
- Угу, - со знанием дела подтвердила я, подумав: «А хрен его знает…»
Арбуз сочно захрустел.
- И правда, прошло! - сказала та, что лежала у окна и ходила на костылях.
- И у меня. И у меня, - радостно подтвердили остальные.
- Вот, - удовлетворённо закивала я в ответ. - А вот случай у меня один раз был… А анекдот про это знаешь?
В два часа ночи в палату заглянула медсестра и возмутилась:
- Вы когда ржать перестанете? Вы же всему этажу спать мешаете!
Через три дня врач нерешительно попросила меня:
- А вы не могли бы перейти в другую палату?
- Зачем?
- В этой палате у всех улучшилось состояние. А в соседней много тяжёлых.
- Нет! - закричали мои соседки. - Не отпустим.
Не отпустили. Только в нашу палату потянулись соседи - просто посидеть, поболтать. Посмеяться. И я понимала, почему. Просто в нашей палате жила Любовь. Она окутывала каждого золотистой волной, и всем становилось уютно и спокойно. Особенно мне нравилась девочка-башкирка лет шестнадцати в белом платочке, завязанном на затылке узелком. Торчащие в разные стороны концы платочка делали её похожей на зайчонка. У неё был рак лимфоузлов, и мне казалось, что она не умеет улыбаться. А через неделю я увидела, какая у неё обаятельная и застенчивая улыбка. А когда она сказала, что лекарство начало действовать и она выздоравливает, мы устроили праздник, накрыв шикарный стол, который увенчивали бутылки с кумысом, от которого мы быстро забалдели, а потом перешли к танцам. Пришедший на шум дежурный врач сначала ошалело смотрел на нас, а потом сказал:
- Я 30 лет здесь работаю, но такое вижу в первый раз.
Развернулся и ушёл. Мы долго смеялись, вспоминая выражение его лица. Было хорошо. Я читала книжки, писала стихи, смотрела в окно, общалась с соседками, гуляла по коридору и так любила всё, что видела: и книги, и компот, и соседку, и машину во дворе за окном, и старое дерево. Мне кололи витамины. Просто надо же было хоть что-то колоть. Врач со мной почти не разговаривала, только странно косилась, проходя мимо, и через три недели тихо сказала:
- Гемоглобин у вас на 20 единиц больше нормы здорового человека. Не надо его больше повышать.
Казалось, она за что-то сердится на меня. По идее, получалось, что она дура, и ошиблась с диагнозом, но этого быть никак не могло, и это она тоже знала. А однажды она мне пожаловалась:
- Я не могу вам подтвердить диагноз. Ведь вы выздоравливаете, хотя вас никто не лечит. А этого не может быть!
- А какой у меня теперь диагноз?
- А я ещё не придумала, - тихо ответила она и ушла. Когда меня выписывали, врач призналась:
- Так жалко, что вы уходите, у нас ещё много
тяжёлых.
Из нашей палаты выписались все. А по отделению смертность в этом месяце
сократилась на 30%. Жизнь продолжалась. Только
взгляд на неё становился другим. Казалось, что я начала смотреть на мир сверху, и потому
изменился масштаб обзора происходящего. А смысл жизни оказался таким простым и доступным. Надо просто научиться любить - и тогда твои возможности станут безграничными, и желания сбудутся, если ты, конечно, будешь эти
желания формировать с любовью, и никого не будешь обманывать, не будешь завидовать,
обижаться и желать кому-то зла. Так всё просто, и так всё сложно! Ведь это правда, что Бог есть
Любовь. Надо только успеть это вспомнить…
Мы силой наполняемся,
Когда мы улыбаемся!
От скверны очищаемся,
И само исцеляемся!
Груз рваных душ, на мне висит,
Никто не вешал, но весит он.
Он так болезнен и тяжел,
Как будто в ад душой сошел.
И мне ужасно тяжело,
Что так болит душа его.
И от того что не могу
Исправить, вылечить ее…
Болезнь души, я знаю исправима,
Но излечить ее лишь может
сам больной.
А я как нянька у его души постели
могу лишь посидеть,
За руку его держась своей рукой.
Сказать могу ему слова такие:
- Держись мой друг, ведь я еще с тобой,
В тебя мой друг я бесконечно верю,
Ты сможешь справиться с любой бедой!
Я много слов еще скажу пожалуй,
Хороших, добрых иногда и злых.
Но нет в руке моей той нити силы,
Чтоб штопать мог я души у людей.
Я верю в душу, верю в человека,
Я верю в исцеление души.
И сила исцеленья верю, - в человеке,
Рецепт его сокрыт в израненной душе…
(Бr)
01/08/2013
Исцеление прошлого начинается в тот момент, когда ты еще чувствуешь рану. Но ты уже не живешь прошлым, а потихоньку начинаешь жить с этим прошлым дальше. Поэтому не стыдись отдать Господу вчерашний день и не бойся доверить Ему завтрашний…
Ты ведьма! Я тебя сожгу
в объятьях страсти.
В касаниях любовных
будешь ты гореть,
как будто на костре.
И выгоришь дотла
в моих горячих ласках
Очистишься,
от ведьмовской крови…
(Бr)
15/01/2013
Мама, за окнами ноябрь…
Последние он листья обрывает,
За ним, конечно же, пойдёт декабрь,
Ворота ведь зиме он открывает.
Одна лишь знаешь ты, как холод не люблю,
Как от него безудержно болею…
И маленькой моей простуде говорила: «Прогоню», -
А душу мне сейчас ты излечить сумеешь?
Надежда только на тебя, родная, у меня,
С единственной так откровенно плачу.
Одна со мной переболеешь ты беду,
Кому ещё я расскажу о неудачах?
А на прощание прижмусь к мокрой щеке,
О, как я по тебе немыслимо скучаю…
Сердца теплом твоим согрета вдалеке,
До лета хватит, мам… Прощай, я уезжаю…
В каждой женщине сокрыта великая сила. Ее любовь и доброта способна исцелить даже самые тяжелые душевные раны.
Танец, пение, рассказывание историй и тишина - это четыре универсальных целительных бальзама.
Есть у Судьбы один изъян -она нам дарит ИСПЫТАНИЯ… Полжизни -- БОЙ, полжизни -- БОЛЬ и только радости -- МГНОВЕНИЯ… С душевных ран не смоешь соль… Но в этих ранах -- ИСЦЕЛЕНИЕ.
Найди внутри себя радость, и эта радость исцелит боль.
Сон способен исцелять как наши тела, так и души.
Сон - Великая сила природы.
О чем же женщина поведать ты хотела, О том ли как всю ночь в тоске ревела. Нет ты ревела, чтобы стать другой, Чтобы тем самым обрести покой, Природа такова твоя. Не время лечит нас друзья, Мы сами исцеляемся всегда, Смотри побыла ты одна, уеденилась и тогда, Ты силу воли призовешь, анализируя поймешь, Где выход, вход, куда идти, и размышляя по пути Возможно вновь в тупик зайдешь и с этим опыт обретешь, С тем исцелишь себя быстрее, никто не знает путь вернее. Так плачь и помни важное, мужчине не дано рыдать. Себя он может исцелять, как правило с тобой.