Я расскажу тебе, о счастье ты мое…,
Историю из жизни, о любви,
Балладу о белье постельном…
Ты каждое словечко, знай, лови…
Ну! Слушай мой рассказ.
Не смейся, слышишь?!
А то закрою рот тебе своим я поцелуем!
Ещё могу и в ушко чмокнуть так,
Что, слышишь, оглохнешь ты минут на целых пять…
Ну, вот! Был май, июнь… Жара была…
И солнце так светило в окна,
Что плавилась душа моя…
На улицу я вышла погулять…
На взгорочке стоит палатка, в ней продавец,
Торгует овощами, фруктами, цветами…
Он с виду - ничего себе. Седой, но удалец!
Меня завидев, улыбнулся,
Сверкнул улыбкой златозубой,
Смолистыми глазами…
И пригласил меня смотреть его товар…
При этом странно называл меня -
То Счастье ты моё, то - Моя ты Радость…
Такой занятный, колоритный мужичок!..
Хотя нельзя его так и назвать…
Была - какая-то в нём стать и тайна,
Харизма настоящего самца - могу назвать,
Опасный человек!.. Заманит…
Так можно и пропасть!..
Но я - не дура, и слушала в пол-уха
Его сладчайшую молву…
Увидела я простыни и рухнула -
Такая красота! Ну, просто не могу!..
Мне захотелось их купить…
Купила, принесла домой,
Послала… Предо мной цветочная поляна…
Ромашки белые качают лепестками,
Подобно мотылькам волшебным…
Зелёная трава - такая сочная, густая,
Что хочется упасть, забыться, утонуть
И раствориться в зелени дурманной…
Я была в восторге… Я - летала…
В цветах на солнечной поляне…
Была я, как в тумане… В бреду…
Подумала - пойду, ещё куплю…
Пришла… Он улыбнулся. Спросил -
Что, милая, бельё тебе по нраву?..
Ещё желаешь ты купить?
Я больше не продам!
- Как? Почему?- я стала говорить,
Просить… Но он остался не преклонен!
Выждал паузу… Потом позвал в сторонку.
Сказал - «Придешь ко мне домой,
Тогда бесплатно получишь то, чего ты хочешь…»
Вот сатана! Ну, просто ужас! Боже мой…
При этом так смотрел и улыбался,
Мурашки и озноб - одновременно…
Сидела в сквере долго я…
Вокруг цвела Земля… Благоухало лето!
Летали бабочки, стрекозы…
Цветы склонили головы свои, поникли от жары…
Мне было холодно… С чего бы это…
Перед глазами жизнь моя неслась…
События и люди, школа, институт…
Замужество и роды…
Желание любить, преодолеть невзгоды…
Всё вспомнилось - и радости, и горести,
И слезы, и сомненья тут…
Быть может я не верно жизнь свою живу
И надо по- другому…
Быть может не того всю жизнь свою люблю
И надо бы другого?..
Не знаю, сколько времени прошло…
Пора домой мне…
Но серым камнем на душу легло
Мне то бельё с его поляной.
Внутри как будто рухнуло,
Оборвалось, сломалось что-то,
Что было не рушимо…
Прошли года…
Бельё то изорвалось быстро.
Его я не любила, не особо берегла.
Хоть по привычке - стирала, зашивала часто…
Я вспоминаю те сладчайшие слова,
И с поволокою глаза,
Что на меня тогда смотрели,
Те руки, что ко мне тянулись и хотели…
Я думаю, что не пошла тогда к нему я не из страха,
Из брезгливости природной,
И что считала я себя не совсем свободной…
Но может быть была я не права…
Есть женщины смелей и проще…
Они умеют наслаждаться жизнью
И ловить последние моменты
Счастья быстрого, любви внезапной…
Ведь годы быстротечны…
Летят как бабочки, порхают
И улетают в никуда,
Сквозь пальцы просыпаются,
Струятся, не догнать!..
Цветы - увянут, опадут…
Поляны станут серыми, пустыми
Где молодость моя? Ау? Ты тут?
Где радость? Где мечта… Любовь…
Забыли… Уплыли… Пропали навсегда…
Как-то бельё, как яркая поляна…
Уж нет его давно! И все забыли про него…
Лишь только я порою вспоминаю
И иногда… скучаю по нему…
Поэтому и рассказала
Тебе балладу шуточную эту
Про постельное бельё,
Про продавца - красавца,
И про быльё моё…
Про жизненные ситуации…
(Иринаморе)
10/04/2013 09−49
Иногда от нечего делать люди начинают спорить,
какова же она - правда?
Один бойкий юноша, попросивший слова в подобном споре,
сказал:
- Я знаю, где она живет, она прекрасна.
- Да иди ты… - сказали ему, - иди…
Юноша понял это буквально и пошел. Между прочим, он и впрямь знал, где живет правда.
Ему сказал об этом дядя, отставной полковник, служивший прежде в разведке и живший ныне на покое
где-то рядом.
Юноша подстерег правду на углу перед домом.
Она как раз выносила золу из печки.
Остановил ее и сказал:
- Простите, я знаю о вас все. Вы - правда, пожалуйста, не отпирайтесь.
И пристально в нее вгляделся и к огорчению увидел,
что она ни капли не красива.
Правда была старой, облезлой, изрядно потрепанной жизнью.
Все ее знали в этом переулке, названном в честь одного депутата,
и даже перестали с ней раскланиваться.
- Ах, - сказал юноша, - я оказался в глупом положении, пани.
Если вы и в самом деле правда, то я влип !
Вот уж не думал, что правда так стара и так обычна. Прошу прощения. Как опишу я вас своим друзьям?
Я заключил пари, что вы прекрасны!
- А ты соври, дружок, - сказала правда. -
Скажи:, Я встретил правду, ну и фигурка!
Какие бедра, какие икры, упругие как сбитень!
И величавая осанка, и выступает ровно пава!
Ох, девка, братцы, пальчики оближешь, секс-бомба, факт!"
- Ври, сколько влезет, милый, - сказала правда. -
Трави на всю железку! -
и с горечью, о боже, с такою горечью
смотрела ему вслед,
пока он проходил по переулку,
ведущему к центральному проспекту.
Он внял ее совету
и стал специалистом
по части правды.
Теперь он знал о правде все.
В одном городке, да, это было в Испании,
люди терпеливо стояли в очереди за счастьем.
Счастье отпускали в кулечках, взвешенных заранее,
в маленьких фунтиках из целлофана с надписью «Фелицитас».
В каждом фунтике было стеклышко с радугой, пряник,
пучок душистой травки, монетка и по одному молочному зубу.
Словом: сто граммов счастья.
Некоторые стояли в очереди с самого рождения.
Иногда то одна, то другая из женщин, дожидавшихся счастья,
говорили соседям:
- Будьте добры, я стою за вами (или: перед вами),
я сейчас вернусь,
я только сбегаю за хлебом,
или отлучусь на свадьбу, или мне надо на похороны.
Не забудьте, я стою за вами, мучас грациас!
И шла на берег, чтоб прилечь у моря,
где волны днем и ночью омывают гальку,
и пена нежно гладила ее уставшие ступни.
И говорила про себя: «Если бы не в очередь за счастьем,
я была бы совсем счастлива…»
Подслушав птичниц разговор,
Рыдая и дрожа,
Гусыня убежала в бор
От острого ножа.
И в ту же ночь Осла прогнал
Хозяин со двора:
- Ты, - говорит, - ленивый стал,
Тебя сменить пора!
И вот однажды поутру,
Когда шиповник цвел,
Вдруг встретились в густом бору
Гусыня и Осел.
Он уступил дорогу ей
И, низко поклонясь,
Сказал:
- Сударыня, ей-ей,
Я счастлив встретить вас!
Но как сюда попали вы,
Не понимаю я?
Она ответила:
- Увы, горька судьба моя! -
И рассказала все ему
Об участи своей.
И, сам не зная почему,
Он все поведал ей.
И стали сетовать они
На то, как жизнь тяжка,
Усевшись в молодой тени
Зеленого дубка.
И порешили вместе жить
И вместе поживать,
Чтоб вместе радости делить
И горе горевать.
Проходит два иль три денька…
Задумались друзья:
Корысть не больно велика
От этого житья.
Гусыня плавает весь день
По озеркам лесным.
Осел стоит, укрывшись в тень,
Опять один-одним.
Гусыня принесет ему
Червей - таких больших.
Ослу же черви ни к чему,
Его тошнит от них.
Осел ночами тихо спит -
Устанет за день он.
Гусыня же во сне шипит
И спугивает сон.
Осел упрется и молчит -
Ни с места, хоть умри!
Гусыня бедная кричит:
- Га-га, заговори!
И наконец устал Осел
От этого житья.
«Пойду-ка, - думает Осел, -
К лесному гному я!»
И вот однажды поутру
(Еще шиповник цвел)
Пещеру отыскал в бору
И дверь толкнул Осел.
Она немного подалась
И настежь отперлась.
И вот стоит перед Ослом
Хозяин леса - гном.
Остроконечный колпачок
И мантия на нем.
Осел склонился до земли,
Потом пополз ползком:
- Хозяин леса, повели,
Чтоб стал я гусаком.
Гусыня у меня жена,
А я ослом рожден.
Но мне ослица не нужна,
В Гусыню я влюблен!
Нарвал шиповнику старик
И зелья наварил.
Перелистал десяток книг,
Потом заговорил:
- Ты выпей это зелье, друг,
Ударься о дубовый сук,
Умойся дома молоком -
И станешь гусаком.
Благословляя старика,
Осел ревмя ревел.
Он зелье выпил. Для сука
Башки не пожалел.
Простился с мудрым стариком
И побежал за молоком.
Но не успел затихнуть бег
Счастливого Осла,
Гусыня, белая как снег,
К пещере подошла.
Она склонилась до земли
И начала шептать:
- Хозяин леса! Повели
Ослицею мне стать.
Осла любить мне суждено
Навеки, навсегда.
За гусака я все равно
Не выйду никогда!
Хозяин леса неспроста
Потрогал колпачок,
Улыбка тронула уста,
И молвил старичок:
- Нарви шиповнику чуть-чуть,
Порань его шипами грудь,
Стань клювом прямо на восток,
Три раза окунись в поток,
И, обновленная водой,
Ослицей станешь молодой.
Прохладно сделалось в бору,
В ветвях сгустился мрак…
И повстречались ввечеру
Ослица и Гусак.
Превратностей своей судьбы
Не в силах одолеть,
Они стояли, как столбы,
Мечтая околеть.
Они не знали, чем помочь,
Как избежать беды.
Они проплакали всю ночь
До утренней звезды.
И вместе с утренним лучом
Опять помчались в бор…
И встретил их хозяин-гном,
Взглянул на них в упор.
И пали на землю они:
- Хозяин! В добрый час
Обличье прежнее верни
Ты одному из нас!
И он ответил им, тая
Улыбку в щелках глаз:
- Нет! Колдовство мое, друзья,
Годится только раз.
Да! Вместе с вами я грущу.
Да! Вам не повезло!..
Хотите, я вас превращу
В людей, куда ни шло!
Хозяин леса вскипятил
Три горьких корешка
И в дровосека превратил
Большого гусака.
Потом перелистал одну
Из самых толстых книг,
И дровосеку дал жену
Веселый тот старик.
С тех пор года идут-плывут,
Века встают из мглы…
С тех пор среди людей живут
Гусыни и ослы.
Где реки похожи на барсов
И прыгают с горных вершин
Слыхал я, что есть у аварцев
Жестокий обычай один -
Коль восемь десятков минуло
Отцу, что ещё не почил
В корзине его из аула
На кладбище сын относил
Печально, темнее агата
Терзались сыновья сердца
И плакал невольник адата
Живым хоронивший отца
Казалось, мир в камень закован
К скале прижималась скала
Но совесть схлестнулась с законом
И верх над законом взяла…
Вещает из древности дальней
Легенда устами гонца:
Однажды невольник печальный
Могилу копал для отца
Шел снег, и земля леденела
И заступ тяжелый стонал
И медленно двигалось дело
И парень измаясь устал
Вдруг голосом полным заботы
Участливо старец изрек:
- Присядь, отдохни от работы
Дай я покопаю, сынок.
Меня погребешь, а корзину
С собою захватишь, она
В свой срок твоему ещё сыну
Окажется тоже нужна…
Тут парень, отбросив лопату
И двинув корзину ногой
Воскликнул: «Такому адату
Я быть не желаю слугой!»
Как - будто и впрямь с того света
Домрой возвратился старик
Сочли за пророчество это
И новый обычай возник
С тех пор до столетья аварцы
Счет собственным годам ведут
А после, столетние старцы,
Годов не считая живут.
Нежная Правда в красивых одеждах ходила,
Принарядившись для сирых блаженных калек,
Грубая Ложь эту Правду к себе заманила,
Мол, оставайся-ка, ты, у меня на ночлег.
И легковерная Правда спокойно уснула,
Слюни пустила и разулыбалась во сне,
Хитрая Ложь на себя одеяло стянула,
В Правду впилась и осталась довольна вполне.
И поднялась, и скроила ей рожу бульдожью,
Баба, как баба, и что ее ради радеть.
Разницы нет никакой между Правдой и Ложью,
Если, конечно, и ту, и другую раздеть.
Выплела ловко из кос золотистые ленты
И прихватила одежды примерив на глаз.
Деньги взяла и часы, и еще документы,
Сплюнула, грязно ругнулась и вон подалась.
Только к утру обнаружила Правда пропажу
И подивилась себя оглядев делово.
Кто-то уже раздобыв где-то черную сажу,
Вымазал чистую Правду, а так ничего.
Правда смеялась, когда в нее камни бросали.
«Ложь, это все и на Лжи одеянье мое.»
Двое блаженных калек протокол составляли
И обзывали дурными словами ее.
Тот протокол заключался обидной тирадой,
Кстати, навесили правде чужие дела.
Дескать, какая то мразь называется Правдой,
Ну, а сама пропилась, проспалась догола.
Голая Правда божилась, клялась и рыдала,
Долго скиталась, болела, нуждалась в деньгах.
Грязная Ложь чистокровную лошадь украла
И ускакала на длинных и тонких ногах.
Некий чудак и поныне за Правду воюет,
Правда в речах его Правды на ломаный грош,
Чистая Правда со временем восторжествует,
Если проделает то же, что явная Ложь.
Часто разлив по 170 граммов на брата,
Даже не знаешь куда на ночлег попадешь.
Могут раздеть, это чистая Правда, ребята,
Глядь, а штаны твои носит коварная Ложь,
Глядь, на часы твои смотрит коварная Ложь,
Глядь, а конем твоим правит коварная Ложь.
Акбар Мухаммад Саид
Прекрасную кобылу в стойло привёл хозяин поутру.
Она была чудесно-белой, и с длинной гривой, вся в цвету.
В неё влюбился жеребёнок, такой он красоты не знал,
Нетерпеливо фыркал в страсти и от любви в душе сгорал.
Их разделяла в стойле стенка, тот жеребец к щели льнул,
Смотрел на милую кобылу и тихо песнь любви тянул.
Кобылка удивлённо ржала, но чувство в сердце у неё
Небесной молнией сверкнуло, услышав песню про любовь.
Хозяин тот был очень хитрый, кобылкой жеребца дразнил,
Хотел, чтобы был в скачках быстрым и потому так горячил.
Вся сила та, что в чувстве этом, подобна жаркому огню!
Влюблённый конь, как буйный ветер, и нет преград тому коню!
На скачках не было и равных, тот жеребец стрелой летел!
Доволен был хозяин этим, но денег он ещё хотел.
Не дал остыть, не дал награду - кобылу ту, что он любил,
И на спор стал скакать за плату, воды холодной конь испил.
Когда закончились те скачки, коня во стойло привели.
Тот занемог и был горячим, хозяин вновь налил воды.
Той ночью, заболев жестоко, хрипел и жалобно он ржал,
Любимую кобылку нежно тем ржанием к себе он звал.
Кобылка заметалась в стойле, копытом землю стала рыть,
Хотела быть с конём любимым и в дверь ногами стала бить.
Когда устала от попыток, решила в щелку посмотреть -
Её любимый рухнул в сено, без сил остался, стал хрипеть.
И вздыбилась, увидев это, со всею мощью двух копыт
Ударила по стенке тонкой, колени в кровь себе разбив.
Вошла к любимому и рядом легла и стала согревать.
От теплоты и чувства милой стал жеребёнок оживать.
Хозяин видит - плохо дело, мясник сосед уж тут как тут.
Решил продать коня на мясо, и шкуру тоже продадут.
Кобыла стала ржать тоскливо, и просит миленького встать.
Он встал с трудом, прильнул к любимой, и стали рядышком стоять.
Когда решили взять уздечку и нацепить её коню,
Кобыла резко подскочила, не подпустила их к нему.
Подговорила тихим ржаньем любимого бежать совсем.
Когда хозяин отвернулся, рванулась, милый же за ней.
Они сбежали от мучений, но нелегко пришлось коню.
С трудом бежал он за любимой, поддержка - милая ему.
На круп кобылки опирался, порою просто вис на ней.
Она тащила всею силой, ведь не было любви сильней.
Лечила жеребца травою и телом грела до утра,
Любовью нежною и лаской, выхаживала как могла.
Поправившись от всех болезней, он ей признался, что влюблён.
Она же милому призналась, что сражена самим конём…
Copyright: Акбар Мухаммад Саид, 2012
Свидетельство о публикации 112 060 302 031
БАЛЛАДА О СНИСХОЖДЕНИИ
Судьбу о снисхождении не молить,
на милости Богов не строить планы…
Не ищут снисхождения корабли,
ведь их удел - шторма и океаны.
Не нужно снисхождения ветрам -
в угоду штилю ветер не стихает,
и свой полет он прерывает сам,
и время для паденья выбирает…
Не нужно снисхождения дождю -
его предназначение - пролиться…
И жалость не пристала слову «жду»,
оно лишь в нежность перевоплотится.
Не просит снисхождения река-
она всегда права в своем теченье,
и отвергают жалость берега,
познавшие ее прикосновенья…
Не нужно снисхождения горам
в стремлении вечном достиженья неба…
Ты эту тягу испытаешь сам
и будешь жаждать, как голодный хлеба -
дорогу - к самым белым облакам
и к звездам, заплутавшим в небе синем…
Не нужно снисхождения горам
и жалости идущему к вершине…
Век двадцать первый. Госпиталь. Палата.
И снова, как бывало в старину,
страдают здесь недавние солдаты,
познавшие проклятую войну.
Высокий парень у окна, на койке.
Он взрывом изувечен и побит.
Он здесь давно, но вот уже сидит.
Глядит в упор. Молчит с улыбкой горькой.
Контужен и не помнит ничего,
что было до ранения его.
А у стены, прикованный к кровати,
на ней распятый, тих и недвижим,
покоится молоденький солдатик,
который в страшной бойне стал седым.
Они с соседом редко говорили.
А если говорил, то он один,
доживший в девятнадцать до седин.
Его с трудом в развалинах отрыли.
И здесь, в палате, лёжа на спине,
он видит только тени на стене.
В речах его отчаянье и мука.
Не может он ни жить, ни умереть.
Спеленутый бинтами, однорукий,
он жизни этой предпочёл бы смерть.
Но вот соседа прорвало однажды:
«Ты должен жить, ты умирать не смей!
Полно на свете раненых людей!
Ведь на войне ты был таким отважным,
а тут раскис. Подумаешь - рука!
Бескрайние у жизни берега.
Поправишься и выйдешь к жизни новой.
Найдёшь себя, наладишь связи с ней.
Там, за окном, даю тебе я слово,
счастливый мир и много славных дней".
«Эх, как бы мне хотелось на природу!
Что видишь там, за стёклами в окне? -
спросил солдат, лежавший на спине.
Какая на дворе сейчас погода»?
Тогда сосед (так будет много раз)
повёл негромко для него рассказ.
Он описал так чётко и подробно
обширный парк, дубы, цветы и пруд,
проспект за парком, город бесподобный,
и дом, в котором девушки живут.
И день за днём, закончивши с обедом,
когда ему сидеть разрешено,
сосед в палате зримо, как кино,
часами пересказывал соседу,
что видел он на воле, за стеклом,
и что там в этот час произошло.
Он говорил про нежный трепет листьев
дубов огромных, окруживших пруд.
И лёгкой цепью образы и мысли
в сознании лежащего плывут.
Он видит всё, о чём ему неспешно
рассказывает раненый сосед.
И новой жизни солнечный привет
врачует душу мрачную успешно.
И хочется туда, где так светло,
смертям и одиночеству назло.
Шёл день за днём и утром, как обычно,
чтоб раненых умыть пришла сестра.
Сказала тихо: «Умер горемычный,
ушёл во сне, не дожил до утра…».
Как праведник святой, он умер тихо.
Скончался, не тревожа никого,
не требуя от жизни ничего.
С его душой, познавшей столько лиха,
с земли ушла часть света и тепла,
но сердце друга к жизни позвала.
Теперь без друга время полетело.
Солдат грустит - потеря не легка.
Он чувствует себя осиротелым,
сжимает сердце чёрная тоска.
Его перевели к окну поближе.
На место друга. Так просил он сам.
И думал парень: «Если буду там,
то встану и когда-нибудь увижу -
дубы и пруд, цветы, красивый дом,
и девушек, живущих в доме том».
И день настал. Солдат собрался с силой
и сел, напрягшись, в койке у окна.
Он так мечтал пейзаж увидеть милый.
И вот окно. А за окном … стена.
Кирпичная стена явилась взору.
А больше за окошком - ничего,
что так красиво только для него
описывал сосед в их разговорах.
И раненый солдат сестру спросил:
«Зачем он мне всё это говорил»?
Она ему ответила на это:
«Тебя жалел он, бедный твой сосед.
Ведь был слепым. Совсем не видел света.
Добрее парня не было, и нет.
Совсем слепой, он знал, что умирает,
но до конца всё думал о тебе,
всё о твоей заботился судьбе.
Таких людей Господь нам посылает»!
…Воспрянул к жизни раненый солдат.
Такая встреча - выше всех наград!
Акбар Мухаммад Саид
Восемь лет уж нет Вас рядом, восемь очень долгих лет.
Некому сказать мне взглядом, иль кивком немой ответ.
Мудрый, Умный, Сильный Папа, слов на ветер не бросал,
Одиноким, без Опоры, сиротой в тот день я стал.
Помню каждую улыбку, добрый взгляд, морщинки лба.
И чудесную привычку сладости дарить всегда.
Хоть частенько попадало мне за шалости свои,
Я Любить не перестану, буду помнить Вас Дада.
Вам досталось много Горя, трудности пришлось хлебнуть.
С лет четырнадцати снова, жизнь свою начать и путь.
Помню все рассказы ваши, и советы помню все,
Воплотил я что - то в детях, ну, а часть в моей Душе.
Всё сбылось, как вы сказали, будто в медленном кино.
Я себя как Вы местами, вижу, будто мы одно.
Так и есть - едины с Вами, плоть одна, а так же кровь,
Стал похож на Вас с годами, не люблю пустых я слов.
Думаю, хожу я так же, выражая так же Мысль.
Стало мне казаться часто, что слова имеют «пыль».
И молчу в ответ не редко, коль был глупым тот вопрос,
Выражаюсь очень метко, хоть до Вас и не дорос.
Папа, Вы моя вся Мудрость, Книга Бытия во всём.
Вспоминая Вашу Чуткость, Смысл черпаю с каждым днём.
Нам оставили в наследство Знания от Предков всех,
Я покаюсь Вам, не редко, жаждал славу и успех…
И вновь собирается
Дроу в дорогу.
Наточен эльфийский клинок.
В дороге не будет
Она одинока -
С ней едет любимый сынок.
И кони горячие
Роют уж землю,
Уздечкою тихо звеня…
И дроу стремится
Поездить по миру,
Тревогу в сердце храня.
С собою в дорогу
Она приготовит
То, что дороже всех ей.
И щеткою вычистит,
Вдоволь накормит
Своих вороных лошадей.
И страшно - ведь дроу -
Тьмы порожденье -
Не каждый сможет понять.
И даль привлекает -
И впечатления
Готова дроу принять.
Пора расставаться
С таинственным лесом -
И это слегка тяжело.
Пусть ненадолго,
На краткое время -
Ведь дроу вернется еще.
Пробил час отъезда -
И Дамиане
В карету сажает детей.
Дорога влечет,
И эльфийское сердце
Шепчет эльфийке: «Скорей!»
Что ждет Дамиане
В дальней дороге?
Не знает дроу еще.
Но прочь все сомнения -
И дроу осторожно
Садится в большое седло…
Баллада о случайной любви
Мужчина Илья Николаевич Уткин
Работал в столичном Мосводоканале.
Он не был уродлив, хотя проститутки
Ему и за деньги порой не давали.
Он после работы не смел показаться
Ни в кинотеатре, ни в чьей-то прихожей,
Поскольку весь запах полей аэрации
Впитал он в себя всеми фибрами кожи.
Поэтому часто, кусая в кровь губы,
Он просто гулял, не мечтая о чуде,
В районе, где возле известного клуба
В ночи тусовались мажорные люди.
А стройная девушка Котова Нелли
В модельном агентстве «Вивендис петролиум»
Была, разумеется, фотомоделью,
Снимавшейся в клипах у Мумия Троля.
На кастингах, что ежедневно бывали
Для всяческих съемок больших или малых,
Ее, как модель, никогда не сливали,
А даже напротив, снимали в журналах.
Она разъезжала на красной «феррари»,
На малолитражной, но очень прикольной,
Которую ей подарил ее парень,
Работавший старшим курьером в «ЛУКойле».
И вот, после кастинга в «Дикой гвоздике»
Она направлялась в тусню на танцполе,
И песня дуэта Алсу и Энрике
Привычно звучала в ее магнитоле.
И тут перед ней в городской карусели
Мужской силуэт промелькнул возле арки,
И еле успела несчастная Нелли
Педаль тормозную нажать в иномарке.
- Да что ж вы, не видите, едет машина! -
Она закричала подобно белуге,
И вдруг осеклась, увидав, как мужчина
Застыл перед ней в неподдельном испуге.
- Илья… - он сказал, уронив сигарету.
Она обронила в ответ:
- Извиняюсь…
Я, в общем-то, с кастинга, в общем-то, еду, -
Зачем-то она уточнила смущаясь.
- Садитесь…- он сел. - Вам куда? - Я не знаю…
И сколько б еще продолжался театр,
Но через секунду, того не желая,
Она надавила на акселератор…
Они по Москве на машине летели
Сквозь лица, что были темны и угрюмы…
Она говорила, что ей надоели
Все эти духи и все эти парфюмы,
Что вот, повстречался мужик, в самом деле,
Который не пахнет «картье» и «шанелью»…
А он наблюдал за коленкою Нелли,
За голой ногой под приборной панелью.
Стеснительный дождь моросил на бульваре,
Слегка освежая усталые вязы…
Она отдалась ему прямо в «феррари»,
Истошно крича непристойные фразы.
Но дождь все сильнее стучал по кабине
И утро сгущало свинцовые краски…
Ее ожидали друзья в «Цеппелине»,
Его - полбутылки молдавской «фетяски».
Была ли любовь у Ильи и у Нелли?
Была ли их встреча наполнена светом?..
Он в Яузу бросится ночью в апреле.
Она никогда не узнает об этом.
«Баллада о седых»
Нынче в моде седые волосы
И «седеет» бездумно молодость,
И девчонка лет двадцати
Может гордо седою пройти.
И какому кощунству в угоду,
И кому это ставить в вину?
Как нельзя вводить горе в моду,
Так нельзя вводить седину.
Память, стой, замри, это надо,
То из жизни моей - не из книжки…
Из блокадного Ленинграда
Привезли седого мальчишку.
Мы смотрели на чуб с перламутром
И в глаза его очень взрослые.
Среди нас он был самым мудрым,
Поседевший от горя подросток.
А еще я помню солдата,
Он контужен был взрывом гранаты
И оглох, и навек онемел.
Вот тогда, говорят, поседел.
О седая мудрая старость!
О седины неравных боев!
Сколько людям седин досталось
От неотданных городов?!
А от тех, что пришлось отдать,
Поседевших не сосчитать…
Говорят, нынче в моде седины.
Нет, не мода была тогда -
В городах седые дымины,
И седая в полях лебеда,
И седые бабы-вдовицы,
И глаза, седые от слез,
И седые от пепла лица
Над холмом у седых берез…
Пусть сейчас не война.
Не война.
Но от горя растет седина.
Эх ты, молодость, злая модница!
Над улыбкой - седая прядь.
Это даже похоже на подлость -
За полтинник седою стать!
Я не против дерзости в моде,
Я за то, чтобы модными слыть,
Но седины, как славу, как орден.
Надо, выстрадав, заслужить…
Майя Румянцева
Вересковый мёд.
Из вереска напиток
Забыт давным-давно.
А был он слаще меда,
Пьянее, чем вино.
В котлах его варили
И пили всей семьей
Малютки-медовары
В пещерах под землей.
Пришел король шотландский,
Безжалостный к врагам,
Погнал он бедных пиктов
К скалистым берегам.
На вересковом поле
На поле боевом
Лежал живой на мертвом
И мертвый -- на живом.
Лето в стране настало,
Вереск опять цветет,
Но некому готовить
Вересковый мед.
В своих могилках тесных,
В горах родной земли
Малютки-медовары
Приют себе нашли.
Король по склону едет
Над морем на коне,
А рядом реют чайки
С дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
«Опять в краю моем
Цветет медвяный вереск,
А меда мы не пьем!»
Но вот его вассалы
Приметили двоих
Последних медоваров,
Оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
Щурясь на белый свет, --
Старый горбатый карлик
И мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
Их привели на допрос,
Но ни один из пленных
Слова не произнес.
Сидел король шотландский,
Не шевелясь, в седле.
А маленькие люди
Стояли на земле.
Гневно король промолвил:
-- Пытка обоих ждет,
Если не скажете, черти,
Как вы готовили мед!
Сын и отец молчали,
Стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
В море -- катились валы.
И вдруг голосок раздался:
-- Слушай, шотландский король,
Поговорить с тобою
С глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
Выдам заветную тайну! --
Карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
Резко и четко звучал:
-- Тайну давно бы я выдал,
Если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
Гибель ему нипочем.
Мне продавать свою совесть
Совестно будет при нем.
Пускай его крепко свяжут
И бросят в пучину вод,
А я научу шотландцев
Готовить старинный мед!
Сильный шотландский воин
Мальчика крепко связал
И бросил в открытое море
С прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик…
И эхом ему ответил
С обрыва отец-старик.
-- Правду сказал я, шотландцы,
От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
Не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрет
Моя святая тайна --
Мой вересковый мед!
Волков бояться - в чащу не ходить.
А я пошла. И как-то заблудилась.
Любви бояться - значит не любить.
Я не боялась. Я в тебя влюбилась.
Но ты был очень странный проводник
И, наплевав на карты, план и схемы,
Назад свернул. Ты к этому привык.
Зачем тебе какие-то проблемы?
А я осталась. Очень долго шла…
Найти тропу отчаянно пытаясь,
Но к людям выйти так и не смогла
И встретилась случайно с волчьей стаей.
Там был вожак, матёрый и седой,
И бегством вряд ли от него спасёшься…
Запахло страхом и лихой бедой…
Но, молча, волк в ногах моих улёгся.
Какие небывалые дела!
Позволил он душе моей согреться,
И тут я, с удивленьем, поняла,
Что даже у волков бывает сердце.
Я осознала, хоть он не просил:
Чем по лесам одной блуждать без толку.
Теряя разум и остатки сил.
Я лучше навсегда останусь с волком.
Не знаем мы, что ждёт нас впереди,
Но мы вдвоём теперь… И в чащу леса,
Оставив все потери позади,
Уходит волк и нежная принцесса.