Именно 3 октября 1895 года, ветреным утром, родился поэт Сергей Есенин. Его памяти и нашему погружению в осень посвящается…
Живем мы в таких широтах, где климат Земли весьма многообразен. Мы послушно или не очень, но переодеваем одежду с приходом очередного времени года. А вот перемены в нашей душе… Их не так просто заметить и вовремя сменить, как наряды. Но они происходят с нами так же неизменно, как сменяют друг друга зима, весна, лето и осень.
Конечно, у каждого человека степень этой зависимости своя, но в большинстве случаев любая душа подвержена четырем состояниям, согласно приходящим временам года.
— Зимой она спит глубоким сном, как младенец, укрытая белой снежной шапкой.
— Весной просыпается и с юношеским азартом бурлит, подобно талым водам.
— Летом нежится под теплым солнцем в осознании своей зрелости и достатка.
— А осенью, словно отягощенный мудростью старец, начинает копаться в смысле жизни.
И раз уж так случилось, что за окнами снова мелкий дождь и опадающая листва, позволим своей душе опечалиться. И найдем ей помощника, того, кто подарит понимание и мудрость.
Листья падают, листья падают.
Стонет ветер, протяжен и глух.
Кто же сердце порадует?
Кто его успокоит, мой друг?
Может, и не думал Есенин, когда писал эти строки, что его пронзительные, отчаянные, как осенний ветер, стихи смогут помочь кому-то. Но мне действительно легче становится, когда их читаю.
Замечено, что у многих «осеннерожденных» очень сильная, иногда почти патологическая любовь к природе и внутренняя житейская мудрость, но с каким-то печальным душевным надрывом. А уж если родился осенью талант, то так сказать дано только ему:
О красном вечере задумалась дорога,
Кусты рябин туманней глубины.
Изба-старуха челюстью порога
Жует пахучий мякиш тишины.
Вот такое необыкновенное сравнение! И уже старая избушка в осеннем тумане на окраине деревни превратилась в маленькую сказочную миниатюру, по-осеннему печальную, но светлую.
И вся наша жизнь на фоне роскоши увядающей природы становится проще и понятнее.
Теплое, веселое лето отпускать ой как не хочется, но приходится принять условие, что все заканчивается, все проходит. Может, вместе с яркой, но уже неживой красотой природы понять это легче.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костёр рябины красной,
Но никого не может он согреть…
Этот рябиновый костер прекрасен, но его огонь — лишь иллюзия. И сколько их, сгоревших иллюзий в нашей жизни… Все временно. Светло, грустно и… неизменно временно.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник —
Пройдёт, зайдёт и вновь оставит дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом…
Наверно, многие в стихах Есенина увидят и свои осенние метания, переживания и озарения.
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Перстень счастья ищущий во мгле?
Эту жизнь живу я словно кстати,
Заодно с другими на земле.
И дай Бог, многие смогут понять, что все проходит, меняется и повторяется вновь. И все не зря, и все для чего-то.
И потому, что я постиг
Всю жизнь, пройдя с улыбкой мимо, —
Я говорю на каждый миг,
Что всё на свете повторимо.
Но, наверное, самое главное, что после прочтения есенинских стихов, пережив вместе с ним печаль и разочарования, в итоге — вдруг очень захочется жить, и не просто — а на всю катушку! Дышать полной грудью, любить и обязательно много успеть сделать.
Психологи советуют, что для излечения от осенней депрессии надо сначала в нее погрузиться, а потом так же благополучно выйти. Так вот, почитав томик Есенина, вы можете совершенно незаметно для себя выполнить все эти условия. Попробуйте.
А это стихотворение специально для каждого приведу полностью, чтобы вы легко и мудро прожили эту осень, наступающую зиму и всю последующую жизнь!
Свищет ветер, серебряный ветер,
В шелковом шелесте снежного шума.
В первый раз я в себе заметил —
Так я еще никогда не думал.
Пусть на окошках гнилая сырость,
Я не жалею, и я не печален.
Мне все равно эта жизнь полюбилась,
Так полюбилась, как будто вначале.
Взглянет ли женщина с тихой улыбкой —
Я уж взволнован. Какие плечи!
Тройка ль проскачет дорогой зыбкой —
Я уже в ней и скачу далече.
О, мое счастье и все удачи!
Счастье людское землей любимо.
Тот, кто хоть раз на земле заплачет, —
Значит, удача промчалась мимо.
Жить нужно легче, жить нужно проще,
Все принимая, что есть на свете.
Вот почему, обалдев, над рощей
Свищет ветер, серебряный ветер.
Звон бокалов, искрится шампанское,
На подносе — воздушный эклер,
Звуки музыки, песни цыганские,
И огнями горит «Англетер».
Жизнь поэта закружит, завертится
Чередой непрерывных потерь.
Он с судьбой обязательно встретится,
Ведь у каждого свой «Англетер»…
Словно плача о горькой утрате,
Догорает свеча на столе,
А поэт на широкой кровати —
С маской смерти на бледном челе.
Время мчит, серебрит наши головы,
Только в памяти будет опять:
Бледный лоб, крест нательный из олова
И волнистая русая прядь.
Весь обласкан женским полом
Я от ног до головы.
И по жизни избалован
От такой хмельной судьбы.
Много женщин перещупал,
Как Есенин сам писал,
Много девушек строптивых
По углам я прижимал.
Пылкой страсти отголоски
В сердце бережно храню,
Нынче блеск в глазах неброский,
Облачился я в броню.
Где же нежности порывы?
Где же страсти прежний пыл?
Взгляды те, что так игривы?
Видно, сердцем я остыл…
Но с улыбкой вспоминаю
Всех любовниц и подруг,
Вспоминаю как по краю
Я ходил от томных мук.
Как писал стихи и песни,
Вдохновленный красотой,
Как по набережной вместе
Мы гуляли над рекой…
Сколько ж вас на свете белом,
Солнца ясные лучи!
Как плодов на древе спелом!
Как огней во тьме ночи!
Вам спасибо, дорогие,
За дыханье в унисон.
И за ночи голубые
Я Вам низкий шлю поклон!
Край есенинских чудес,
Где рязанские просторы,
Там, где синева небес,
Где тальянки переборы.
Там, где иволга в кустах
Подпевает речным водам,
Там родился вертопрах,
Что России был угоден.
И от солнышка его
Золотыми были кудри,
А в глазах плескался свет
Нежно-синих незабудок.
Сколько на его стихи
По России песен спето:
Про осенний листопад,
Про березовое лето.
Здесь, на окском берегу,
Константиново родное,
Где черемухи в дыму,
Где российское раздолье.
Здесь веселый ветерок
Первые навеял строки
И отсюда он ушел
В путь печальный и далекий.
«Гой ты, Русь моя родная…»
Вновь читаю я слова.
Больше я не вижу рая,
Что Есенин срисовал…
Как любил свою сторонку,
Как он правду говорил?!
Всей души вся в строках тонкость —
Не писал — любовь творил!
В каждой строчке пела песня
Русской матери-земли…
Русским духом бестелесным
Всех людей он исцелил.
И живой он в наших душах,
Боль, за Родину неся…
Ты приди к нему, послушай —
Рифмы правдою гласят!
Гордость веет за поэта,
Патриота всей Руси.
Прочитай, и, через лета
Ты его любовь неси!
18 января 2018 года.
Не всяк повеса и кутила имеет душу и талант
любить и воспевать Россию, жалеть её и понимать!
- иz -
Так часто бывает: тезис не умещается в твит, но поднимает в сети мелкую рябь интерпретаций.
Что имею в виду, говоря о позднесоветском дрейфе прочь от Маяковского, к Есенину?
В первую очередь, не Маяковского и не Есенина. Оба - выдающиеся советские поэты. Маяковский мне нравится больше, Есенин меньше. Но это дело вкуса. Речь не о поэтическом даре и не о частных предпочтениях, а о борьбе мировоззрений.
Об агитации и пропаганде.
О восприятии обоих поэтов массовой аудиторией.
О том, что на заключительном этапе истории СССР (помимо собственной воли) символизировали тот и другой.
.
Маяковский для масс был, разумеется, воплощением пролетарской советскости. Классовости. Революции и борьбы. Исторического материализма.
- К штыку приравнять перо.
- У советских собственная гордость.
- Серпастый-молоткастый паспорт.
- Через четыре года здесь будет город сад.
- Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.
Есенин - поэт с противоположным знаком. Он - эталон русскости (безотносительно к Ленину, революции и неграм преклонных годов). Хулиганство и богохульство, бунтарская эстетика в позднесоветском имидже Есенина отходили на второй план.
Популярный образ, словно ус, приклеенный Есенину критиками и поклонниками, - «поэт русской деревни».
В общем, явная идеалистическая противоположность Маяковскому:
Материализм - идеализм.
Оба, конечно, осознавали противоречие и при жизни.
Собственно, поводом для моих рассуждений стало перепрочтение эссе Маяковского «Как делать стихи», где он подробно описывает и отношение к Есенину, и процесс литературной работы над известной эпитафией:
Нет, Есенин,
это
не насмешка.
В горле
горе комом -
не смешок.
Вижу -
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок…
И всем нам хорошо знакомый вывод в конце:
Для веселия
планета наша
мало оборудована.
Надо
вырвать
радость
у грядущих дней.
В этой жизни
помереть
не трудно.
Сделать жизнь
значительно трудней.
Маяковский говорит о Есенине как о павшем сослуживце - рядовом армии искусства. Таком же, как он сам. Оба ведь в итоге - жертвы «неосторожного обращения с оружием».
«Целевая установка: обдуманно парализовать действие последних есенинских стихов („В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей“), сделать есенинский конец неинтересным, выставить вместо легкой красивости смерти другую красоту, так как все силы (и сила Есенина) нужны рабочему человечеству для начатой революции».
При этом Маяковский прекрасно понимает всю глубину своих с Есениным расхождений:
«Есенин выбирался из идеализированной деревенщины, но выбирался, конечно, с провалами. Рядом с:
- Мать моя родина, я большевик…
Появлялась апология коровы. Вместо памятника Марксу (Есенину) требовался коровий памятник. Не молоконосной корове (общественно-полезной), а корове-символу, корове, упершейся рогами в паровоз.»
Здесь всё точно. Противоположность: Паровоз - Корова. Прогресс - Традиция. И образ верный. Но, повторюсь, нам интересно другое - как и кем две этих пропагандистских константы эксплуатировались в дальнейшем?
А вот как.
.
Для начала - перенесемся на шестнадцать лет вперед. Маяковский - любимый поэт Зои Космодемьянской. Её записная книжка за ноябрь 1941:
«Быть коммунистом - значит дерзать, думать, хотеть, сметь.» Приведу большую цитату из книги матери Космодемьянской «Повесть о Шуре и Зое». Любовь Тимофеевна пересказывает письмо Клавы, девушки, служившей с Зоей в одном партизанском отряде:
«Мы продвигались к Петрищеву, где сосредоточились большие силы противника. По пути мы резали связь. Ночью подошли к Петрищеву. Лес вокруг села густой. Мы отошли вглубь и развели настоящий огонь. Командир послал одного из ребят в охранение. Остальные сели вокруг костра. Луна взошла круглая, желтая. Уже несколько дней падал снег. Громадные густые ели стояли вокруг нас, покрытые снегом.
- Вот бы такую елку на Манежную площадь! - сказала Лида.
- Только в том же самом наряде! - подхватила Зоя.
Потом Борис стал делить последний паек. Каждому досталось по полсухаря, по куску сахару и маленькому кусочку воблы. Ребята сразу все проглотили, а мы откусывали понемножку, стараясь растянуть удовольствие. Зоя посмотрела на своего соседа и говорит:
- Я наелась, не хочу больше. На, возьми, - и протянула ему сухарь и сахар.
Он сперва отказался, а потом взял.
Помолчали. Лида Булгина сказала:
- Как жить хочется!
Не забыть, как прозвучали эти слова!
И тут Зоя стала читать на память Маяковского. Я никогда прежде не слышала, как она читает стихи. Это было необыкновенно: ночь, лес весь в снегу, костер горит, и Зоя говорит тихо, но звучно и с таким чувством, с таким выражением:
.
По небу тучи бегают,
дождями сумрак сжат,
под старою телегою
рабочие лежат.
И слышит шепот гордый
вода и под и над:
«Через четыре года
здесь будет город-сад! »
.
Вот чем был Маяковский для фронтовиков-комсомольцев.
И он, и Николай Островский, и Аркадий Гайдар, и многие другие рядовые армии искусства, армии агитации и пропаганды. Неотъемлемой части другой армии - Красной.
.
А теперь, читатель, перенесемся в 2013 год. В Подольске, в роскошном имении предпринимателя-черносотенца Владимира Мелихова мы снимаем эпизод для фильма «Биохимия Предательства». Мелихов - обычный перестроечный ренегат, вчерашний комсомольский вожак, приватизировавший в 90-е годы местный цементный завод и открывший на подведомственной ему территории один из нескольких в России приходов РПЦЗ. Именно с этого прихода и начался большой проект Мелехова по созданию так называемого музея борьбы с большевизмом, где до сих пор прославляются Власов, Краснов, фон Паннвиц и прочие коллаборационисты-почвенники, служившие сначала III Рейху, а сегодня его наследникам с берегов Потомака.
В широких коридорах музея мы сталкиваемся с любопытной старушенцией, приехавшей к Мелихову аж из Венесуэлы. Детская писательница. Литературный псевдоним - Надежда Борцова. В действительности бабушку зовут Валентина Михайловна Тархова. Проживает она в славном городе Каракасе, куда после войны из Европы был вынужден (так же, как и множество других черносотеннных почвенников) эмигрировать её отец - видный деятель НТС.
НТС - это Народно-Трудовой Союз русских солидаристов, фашистская организация, боровшаяся против СССР под крылом Вермахта и СС, а впоследствии - ЦРУ.
Творчество и жизненный путь мадам Тарховой-Борцовой (еще недавно она активно распространяла у нас свои социал-дарвинистские «сказки» по школам и детским садам) меня очень заинтересовали.
.
Стали за за бабушкой наблюдать. Лютая антикоммунистка, участника античавистского сопротивления, с нетерпением ожидающая освободительной интервенции из Майами.
Так вот в одной из своих поездок по российской глубинке венесуэльская гостья преподнесла бедной провинциальной библиотеке подарок - собрание сочинений С.Есенина. И все бы было замечательно в этом подарке, кабы не год и не место издания: Рига, 1944.
Нам стало любопытно: кто и зачем издавал/раздавал Есенина на оккупированных советских территориях? Кому предназначались эти сборники?
.
Вы, вероятно, уже догадались. Этим занимались коллаборационисты из НТС. Так, к огромному своему удивлению, я обнаружил, что образ Есенина еще с военных лет был взят в оборот фашистской пропагандой. После своей смерти Есенин был фактически канонизирован русскими фашистами. И дело здесь вовсе не в стихах, а в «медийном образе»: голубые глаза, золотая (русая, арийская) «голова на плахе». Замучен, доведен до самоубийства кровавым совком.
.
В памяти всплыл еще один эпизод. Год 2007. В одном из пригородов Нью-Йорка берем интервью у другого фашистского старикашки, обосновавшегося на американских хлебах. Зовут его Ростислав Полчанинов. Под камеру, на голубом арийском глазу этот дед рассказывает мне, что будучи членом НТС, был ввезен в 1942 году во Псков офицером Вермахта (вписан в офицерский паспорт). На псковской земле Полчанинов занялся восстановлением православных приходов. Поначалу октябрята и пионеры, привыкшие к советским песням, неохотно воспринимали церковные гимны, - рассказывает мне Полчанинов, кстати, почетный гражданин одного из крупных российских городов:
- Тогда мне пришлось сводить их туда, где были повешены такие же упрямые комсомольцы. После этого процесс пошел.
.
Вот небольшая справка на гражданина Полчанинова, взятая мной из сборника «Спецслужбы Третьего Рейха»:
«Полчанинов Ростислав Владимирович (1919), один из активных членов НТС, сотрудник Зондерштаба-Р. Уроженец Новочеркасска, из семьи полковника Императорской армии. Вывезен родителями в Югославию. Окончил 4-классную начальную школу в Сараеве. В 1931 вступил в НОРС. В 1934 в общество „Русский Сокол“. В 1936 - в НТСНП. Был одним из руководителей НОРМ, созданной немцами для координации действий русской молодежи и контроля за ней. Официальный сотрудник Зондерштаба-Р. В 1943 году работал во Пскове. После войны проживал в Германии. В 1951 переехал в Нью-Йорк.»
.
Постойте, но причем тут поэзия? А давайте поинтересуемся, каковы литературные предпочтения сотрудника Зондерштаба-Р? А вот они - его собственными словами:
.
«- А в эмиграции были знакомы с творчеством советских писателей, композиторов?
- Конечно! Мы очень любили Есенина, часто собирались вместе и декламировали его стихи (на этом месте Ростислав Владимирович прерывается и на память читает несколько стихотворений Есенина). А вот Маяковского, например, всерьез не принимали. И не только мы - моя жена, комсомолка, окончившая десятилетку в Советском Союзе, тоже о Маяковском слышать не хотела… В НТС мы должны были знать не только советские фильмы и песни, но даже анекдоты.»
.
Интересно, да? Снова Есенин. Снова Маяковский. Снова две крайности, противопоставленные друг другу.
.
Продолжив изучение феномена коллаборационизма, я с еще большим удивлением обнаружил, что Есенин - наравне с Гагариным и Королевым (да-да, не смейтесь) - были зачислены в тайный пантеон основных русских националистических движений. Тех, что имели и продолжают иметь прямую смычку с фашистами. Этот феномен очень долго и незаметно вызревал еще в советские годы. Начавшись с известного ВООПиК (общества охраны памятников русской старины) почвенническое, патриотическое, деревенщицкое движение уже через несколько десятилетий эволюционировало в общество «Память».
И точно такую же эволюцию - прочь от революции, сбрасывая с себя, словно капустные листы, страницы Маяковского, проходило всё советское общество.
- Конвергенция двух систем,
- Социализм с человеческим лицом,
- Хозрасчет,
- Приватизация.
- И наконец - после рек пролитой на руинах крови - обглоданная кочерыжка «Русского Мира».
Одержав эпохальную победу и над СССР, и над Маяковским, сегодня эта буржуазно-националистическая гидра охватывает все сферы общественной жизни, многие этажи государственной власти.
Фактически идеология Полчанинова-Тарховой, Ильина и Рейдлиха, их понимание русской культуры (и в том числе Есенина) превратились сегодня в идеологию господствующего буржуазного класса.
Посконный, якобы народный, корпоративизм, солидаризм. Единение барина и холопа, кулака и батрака.
.
Если бы я не видел, как точно такие же процессы, но на местной культурной почве, происходили на Украине, я бы решил, что мы имеем дело с чем-то уникальным. Но нет, удивляться нечему.
Здесь били Есениным по Маяковскому (а еще Лениным - по Сталину). Там отправили на помойку Ярослава Галана, заменили Франка на ФрАнко.
Вышиванка, незалежность, народность.
.
Контрреволюция победила, она расправляет крылья, она использует для агитации и пропаганды те инструменты, которые считает удобными.
И Шевченко - удобен. И Есенин - удобен.
Он вписывается в общую стратегию НТС по доеданию, перевариванию советского материального и духовного наследия. Я называю это мародерством - стаскиванием шинели с поверженного противника.
Именно так власовцами и нтсовцами был приватизирован знаменитый Sputnik Moment (за неимением собственной героики фашисты используют чужую, очищенную от советскости). Отсюда и Победоносец на символике «Бессмертного Полка», и «духовный главнокомандующий Николай-2», и прославившийся в годы приватизации фонд «Спутник» коллаборационистского отпрыска Бориса Йордана, и всем известный националистический сайт с таким же названием (ну что, действительно, общего между названием сайта и его создателем - шарообразность?) Отсюда - сказки о подпольной партии русских националистов внутри КПСС, в которую входили Королёв и Гагарин. Вы никогда не задумывались обо всех этих странностях?
.
Ну, а закончить свой культурно-исторический экскурс я бы хотел еще одним примером. Националисты, наследники Полчанинова, любят мазать одной краской большевиков и либералов. Дескать, и те, и другие ненавидят русский мир, зарятся на есенинскую корову. Мечтают бросить русский народ в костер глобвализации/перманентной революции.
Но ведь это чистая бесовщина, чушь! Нет ничего смешнее и абсурднее.
В действительности единоутробными братьями являются как раз либерал и националист, различающиеся исключительно степенью своей агрессивности. История Латинской Америки, где доживают свои дни многие избежавшие Нюрнберга активисты фашистских организаций, дает этому массу свежих, наглядных подтверждений.
.
Кумир НТСовцев - Пиночет. Либерал. Националист. Христианин.
И мы сейчас идем той же самой, протоптанной дорожкой.
.
Националисты использовали (и продолжают использовать) Есенина как таран, направленный на Маяковского. Тем же самым занимаются и либералы.
Идеалист Есенин для одних безвреден. Другим - удобен.
Но Маяковский одинаково ненавистен и либералам, и националистам.
.
Давайте вспомним «А завтра была война» - культовый антисоветский фильм начала 90х, фильм, транслировавшийся при Ельцине беспрерывно, в самое выгодное время. В этом фильме (о, не может быть!) мы снова сталкиваемся с дихотомией: Есенин-Маяковский.
Не буду пересказывать сюжет своими словами (хотя фильм здорово ударил по моему школьному сознанию когда-то). Пусть это сделает Википедия:
«В центре повествования находится Искра Полякова - староста 9 «Б» класса, дочь принципиального партработника Поляковой. Искра - убежденная комсомолка, воспитанная фанатично преданной партии матерью. Её идеалы нерушимы, а идеи прозрачны и, как ей кажется, правильны. Собравшись на дне рождения одного из одноклассников, Искра слушает стихи Есенина, которые читает её подруга Вика, дочь известного в городе авиаконструктора Леонида Люберецкого. Искре нравится поэзия Есенина, но она считает его чуждым советской культуре «кабацким певцом». Вика даёт однокласснице книгу и объясняет Искре, что Есенин - не «упаднический» поэт, а чувства - неотъемлемая часть жизни. Проходит несколько дней. Искра знакомится с отцом Вики, начинает глубже понимать некоторые вещи, задаёт вопросы матери и самой себе, пытаясь разобраться в понятиях справедливости, долга и счастья.
Искра принимает ухаживания бывшего одноклассника Сашки Стамескина, которого Люберецкий устраивает к себе на завод. Все меняется внезапно. В один из вечеров ребята узнают, что конструктор Люберецкий арестован по подозрению во вредительской деятельности против СССР. Искра решает поддержать подругу, несмотря на предупреждение матери о грядущих репрессиях. Завуч школы Валентина Андроновна вызывает Люберецкую в кабинет и сообщает, что завтра на школьной линейке та должна будет публично отречься от своего отца и назвать его «врагом народа». Вика отказывается. После этого завуч приглашает в кабинет Полякову и просит её созвать собрание и с позором изгнть Люберецкую из комсомола. Искра сообщает завучу, что никогда не сделает этого и от волнения падает в обморок. Директор школы уносит девочку в медкабинет и хвалит за проявление человечности.
Узнав о подвиге подруги и преданности друзей, Вика Люберецкая приглашает ребят на пикник. За городом она признается в любви своему однокласснику Жоре Ландысу, школьники впервые целуют друг друга. Утром Вика не является на заявленное комсомольское собрание. Когда завуч посылает за ней одноклассницу Зину, та возвращается в полуобморочном состоянии и сообщает классу, что «Вика в морге». Искру вызывают к следователю и информируют, что Люберецкая покончила с собой, оставив две предсмертные записки, в том числе одну, адресованную персонально Поляковой. Викины одноклассники узнают, что хоронить девочку некому и решают заняться погребением самостоятельно.
Мать Искры просит не читать речей и не устраивать панихиду, называя самоубийство Люберецкой поступком «хлюпика». Однако девушка идет наперекор воле матери и, впечатлившись речью директора школы на кладбище, читает над могилой подруги стихи Есенина."
.
А теперь сопоставьте два боевых агитационых образа:
- вымышленная Искра Полякова в знак протеста против Маяковского и ГУЛАГа читает Есенина.
- настоящая Зоя Космодемьянская, уходя на смерть, читает Маяковского.
.
В заключение - чтобы восстановить историческую справедливость и вырвать певца русской деревни из потных националистических лап, вот строки, которые наглядно показывают: расстояние между настоящим Есениным и настоящим Маяковским было значительно короче, чем между созданными после их смерти пропагандистскими манекенами.
Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
Народ стонал, и в эту жуть
Страна ждала кого-нибудь…
И он пришел.
…
Средь рева волн
В своей расчистке,
Слегка суров
И нежно мил,
Он много мыслил
По-марксистски,
Совсем по-ленински
Творил.
Нет!
Это не разгулье Стеньки!
Не пугачевский
Бунт и трон!
Он никого не ставил
К стенке.
Все делал
Лишь людской закон.
Он в разуме,
Отваги полный,
Лишь только прилегал
К рулю,
Чтобы об мыс
Дробились волны,
Простор давая
Кораблю.
Он - рулевой
И капитан,
Страшны ль с ним
Шквальные откосы?
Ведь, собранная
С разных стран,
Вся партия его -
Матросы.
Не трусь,
Кто к морю не привык:
Они за лучшие
Обеты
Зажгут,
Сойдя на материк,
Путеводительные светы.
Тогда поэт
Другой судьбы,
И уж не я,
А он меж вами
Споет вам песню
В честь борьбы
Другими,
Новыми словами.
Он скажет:
«Только тот пловец,
Кто, закалив
В бореньях душу,
Открыл для мира наконец
Никем не виданную
Сушу».
.
Разумеется, всё это было совершенно невозможно уместить в 140 твиттерных символов.
И жалею, и зову, и плачу…
Мне осталась одна забава -
Пальцы в рот и прощай еда.
Прокатилась дурная слава -
Кем была моя шаурма..
Снаружи так много звуков
Мешают коктейль весенний.
Читает стихи Безруков -
Внутри у меня Есенин.
А солнце крадется тихо
И прячется за высотки.
Безруков меняет лица -
Внутри у меня Высоцкий.
Не знаю, кто будет завтра
Иешуа или Пушкин?
Безруков всегда внезапный -
Он может быть даже в кружке!
Вот стою никому не нужный.
И здоровье в вине утопивши,
Не пойму мне смеяться иль плакать?
Или жизнь проклинать, напившись. :-)
Вот твой портрет с чуть грустными глазами,
А в них любовь, усталость и беспечность.
Пусть ты давно уже за небесами,
Но твои строки произносит вечность!
Ты был простым, понятным и знакомым.
Так и хочется назвать тебя Серёгой!
По Земле своим призванием ведомым,
Ты шел тяжелою, но славною дорогой!
Ты открывал как двери свою душу,
Её печали разбавляя в кабаках…
Но всё сильней они рвались наружу,
Немой тоскою оседая на стихах.
И тех стихов таинственная сила -
Чутким теплом согревает сердца.
А в них любовь, мечтательность, Россия,
Вопросы к жизни и надежда на Творца!
И каждый раз читая чувственные строки,
Утопая в чем-то близком, дорогом…
Мне представляется твой взгляд глубокий -
С загадочным и дерзким огоньком!
(23.11.16)
С детства мечтал писать стихи, как Есенин,
но пока получается только бухать, как он.
&
Двадцатого апреля 1916 года Сергей Есенин прибыл в Царское Село, на место своей льготной службы, под покровительство полковника
Благодаря покровительству полковника Ломана военная служба не была для новобранца тяжким бременем. Ему, правда, пришлось дважды, сначала в апреле и мае, сопровождать раненых из петроградских и царскосельских госпиталей в Крым, а потом, в июне, съездить с эшелоном за новой партией раненых к линии фронта - в Киев, Конотоп, Шепетовку, но по возвращении он подал прошение об отпуске для поездки домой, и ему выписали увольнительный лист «в Рязань сроком на 15 дней». А всего Есенин служил в Царском Селе 11 месяцев, и в течение этого срока отлучался в июне в Петроград, в июне же на две недели в увольнительную в Москву и Константиново после операции аппендицита, в начале июля - опять в Петроград, 17 июля уехал на день в Вологду с Алексеем Ганиным, с которым познакомился в Царском Селе, в октябре опять побывал в Петрограде, 3 ноября на три недели прибыл в Москву, в декабре - снова отлучился в Питер…
Так что в «Автобиографии» 1923 года поэт не очень уж присочинял, когда писал:
«При некотором покровительстве полковника Ломана, адъютанта Императрицы, был представлен ко многим льготам. Жил в Царском недалеко от Разумника Иванова. По просьбе Ломана однажды читал стихи Императрице. Она после прочтения моих стихов сказала, что стихи мои красивые, но очень грустные. Я ответил ей, что такова вся Россия. Ссылался на бедность, климат и проч.
Революция застала меня на фронте в одном из дисциплинарных батальонов, куда угодил за то, что отказался написать стихи в честь Царя. Отказывался, советуясь и ища поддержки в Иванове-Разумнике…"
В этом маленьком отрывочке смесь правды и поэтической фантазии. Ко льготам Есенин действительно был представлен. И стихи читал. На концерте, который был дан 22 июля 1916 года в царскосельском лазарете по случаю тезоименитства младшей дочери Императора Великой княжны Марии Николаевны. Одни исследователи считают, что, кроме двух именинниц, на концерте никого больше из Царствующей фамилии не было, что Александра Федоровна лишь должна была приехать, но не приехала. Другие все-таки убеждены, что Сергея Есенина слушали все четыре Великие княжны вместе с матерью и что разговор о «грустной России» произошел именно с ней, после того как Есенин прочитал стихотворение «Русь»:
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно, на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.
Запугала нас сила нечистая,
Что ни прорубь - везде колдуны.
В злую заморозь в сумерки мглистые
На березах висят галуны.
Конечно же, невеселое стихотворение написал Есенин, посвященное страшной войне. И лермонтовскую строчку («Но я люблю, за что не знаю сам») по-своему переосмыслил:
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что - разгадать не могу.
И все-таки его выбор для чтения был очень удачен. Он прочитал стихотворение Императрице и княжнам лишь потому, что в нем речь идет о войне как о великой страде народной.
«Понакаркали черные вороны» войну, и вот уже собираются ополченцы, провожают их жены с детишками. И поэт шлет им свое благословение:
По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ…
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.
Нет в этом стихотворении прямого «ура-патриотизма», но нет и социал-демократического пацифизма, нет и проклятий «империалистической бойне». Война в нем как тяжкая, но неизбежная работа, как общее переживание народное, особенно трогательное в те минуты, когда вся деревня, получив весточки с фронта, собирается, и кто-то из баб, умеющих читать, разбирает «каракули», выведенные «в родных грамотках»:
Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.
А где-то между этими избами, среди баб и детей, бродит поэт и шепчет слова «люблю», «верю» - каждый раз по-разному:
Но люблю тебя, родина кроткая!..
…
Я люблю эти хижины хилые
С поджиданьем седых матерей.
«Русь» - может быть, самое «соборное» стихотворение Есенина, никогда, пожалуй, больше он не растворял столь полно свое «Я» в стихии народной жизни, как в этой маленькой поэме:
Помирился я с мыслями слабыми,
Хоть бы стать мне кустом у воды.
Я хочу верить в лучшее с бабами,
Тепля свечку вечерней звезды.
Поэт в «Руси» предстает как бы лишь неким отражателем народного чувства, угадчиком не своих, а общих надежд и переживаний:
Я гадаю по взорам невестиным
На войне о судьбе жениха…
…
Разгадал я их думы несметные…
…
А за думой разлуки с родимыми
В мягких травах, под бусами рос,
Им мерещился в далях за дымами
Над лугами веселый покос…
Бабы, невесты, ополченцы, ребята, матери… Мир… Просто «Русь». «Русь советская» и «Русь уходящая» будут потом, через несколько лет. Как и «Русь бесприютная»…
Есенин знал, что надо читать в царскосельском лазарете, голос его звенел, и стоял он, как древнерусский рында, в голубой рубахе, плисовых шароварах, желтых сапогах, и похож был не на какого-то опереточного ряженого, а на «отрока Варфоломея» с картины Нестерова…
Но крайне важно вспомнить, что на этом концерте он читал не только «Русь», но и специально написанное по заказу Дмитрия Николаевича Ломана стихотворное приветствие молодым Царевнам. Лишь в 1960 году в газете «Волжская коммуна» был опубликован текст этого приветствия, «не отличающегося большим поэтическим достоинством», как сказано в статье одного из есениноведов.
Текст этот на листе ватманской бумаги был писан акварелью, древнерусской вязью и окружен орнаментом… Конечно, исследователи есенинского творчества, которые делали из него стопроцентного советского поэта, приходили в ужас, вчитываясь в стихотворение, хранимое за семью печатями в Государственной публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина в Ленинграде:
В багровом зареве закат шипуч и пенен,
Березки белые горят в своих венцах.
Приветствует мой стих младых царевен
И кротость юную в их ласковых сердцах.
Где тени бледные и горестные муки,
Они тому, кто шел страдать за нас,
Протягивают царственные руки,
Благословляя их к грядущей жизни час.
На ложе белом, в ярком блеске света,
Рыдает тот, чью жизнь хотят вернуть…
И вздрагивают стены лазарета
От жалости, что им сжимает грудь.
Все ближе тянет их рукой неодолимой
Туда, где скорбь кладет печать на лбу.
О, помолись, святая Магдалина,
За их судьбу.
Как странно! То, что казалось адептам соцреалистического литературоведения «монархическими настроениями» поэта, сегодня для нас, как бы заново переживших екатеринбургскую трагедию, кажется чуть ли не предчувствием поэта, угадывающего будущий жребий Царевен. «И кротость юная в их ласковых сердцах», и «скорбь», которая «кладет печать на лбу», и обращение к святой Магдалине помолиться за них - все это уже не кажется сентиментальной риторикой, но таинственным образом перекликается со стихотворением, которое читали и переписывали несчастные Царевны перед мученической смертью:
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей…
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженья,
Христос, Спаситель, помоги!..
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов!
Это стихотворение
Николай Бухарин не знал есенинского посвящения Великим княжнам, когда писал свои «Злые заметки» - посмертный приговор Есенину. Хотя он помнил, что поэт читал стихи Государыне и Царевнам («припадать к государевой ножке»). Но есть нечто роковое в том, что партийный монстр и профессиональный русофоб не удержался и с удовольствием-таки вспомнил о Царевнах, которые, как он бестрепетно написал, «были немножко перестреляны за ненадобностью». Есенин же скорбел о Царских дочерях еще при их жизни. Читаешь бухаринскую палаческую фразу, и тут же в один мистический узел стягивается всё: и эта фраза, и молитва-стихотворение Бехтеета, и мольба Есенина о Царевнах, и его знаменитая строка «не расстреливал несчастных по темницам…».
Императрица распорядилась, чтобы за выступление на концерте молодой поэт был награжден золотыми часами. Все исследователи жизни и творчества Есенина не сомневались, что он эти часы получил, но лишь в 1968 году литературовед В. Вдовин выяснил, что Ломан вручил Есенину обычные часы, а золотые оставил себе. После революции, когда Ломан был арестован как фигура, близкая к Императорскому двору, у него были конфискованы золотые часы фирмы «Павел Буре» за номером 451 560, предназначенные поэту. Уполномоченные Временного правительства даже попытались найти Есенина, чтобы вручить ему подарок Императрицы, но якобы не нашли. В докладной было сказано: «Вручить их (часы) не представляется возможным за необнаружением местожительства Есенина».
Так второй раз золотые часы с цепочкой «из кабинета Его Величества» не дошли до Есенина. Прилипли к рукам какого-нибудь «уполномоченного» и пропали уже навсегда.
На этом фактически и оборвались отношения Есенина с меценатами и хозяевами либеральных литературных салонов. О том, как восприняла «чистая публика» известие о чтении стихов Есениным перед членами Императорской фамилии, рассказывал много позже в «Петербургских зимах» Георгий Иванов:
«Кончился петербургский период карьеры Есенина совершенно неожиданно. Поздней осенью 1916 г. вдруг распространился и подтвердился „чудовищный слух“: „наш“ Есенин, „душка“ Есенин, „прелестный мальчик“ Есенин - представлялся Александре Федоровне в Царскосельском дворце, читал ей стихи, просил и получил от Императрицы разрешение посвятить ей целый цикл в своей новой книге!»
Теперь даже трудно себе представить степень негодования, охватившего тогдашнюю «передовую общественность», когда обнаружилось, что «гнусный поступок» Есенина не выдумка, не «навет черной сотни», а непреложный факт…
Возмущение вчерашним любимцем было огромно. Оно принимало порой комические формы. Так,
Не произойди революции, двери большинства издательств России, притом самых богатых и влиятельных, были бы для Есенина навсегда закрыты. Таких «преступлений», как монархические чувства, русскому писателю либеральная общественность не прощала… До революции, чтобы «выгнать из литературы» любого «отступника», достаточно было двух-трех телефонных звонков «папы» Милюкова кому следует из редакционного кабинета «Речи». Дальше машина «общественного мнения» работала уже сама - автоматически и беспощадно…
Еще раз-другой в начале 1917 года Есенина приглашали в высший свет: 5 января - на богослужение в Федоровский собор, а 19 февраля - на завтрак с чтением стихов для членов «Общества возрождения художественной Руси». На этом роман монархии и поэзии был исчерпан, и 22 февраля 1917 года Ломан подписал Есенину удостоверение, обязывающее поэта явиться в Могилев для продолжения службы во 2-м батальоне Собственного Ея Императорского Величества сводного пехотного полка…
Но тут наступили сумбурные дни февральской революции, и дальше с поэтом случилось то, о чем он сам откровенно написал в «Анне Снегиной»:
Я бросил мою винтовку,
Купил себе «липу», и вот
С такою-то подготовкой
Я встретил 17-й год.
Но все же не взял я шпагу…
Под грохот и рев мортир
Другую явил я отвагу -
Был первый в стране дезертир.
Стать дезертиром в те дни было легче легкого. 2 марта был опубликован знаменитый «Приказ 1», обращенный к армии, где, в частности, говорилось: «Немедленно выбрать комитеты от нижних чинов… Всякого рода оружие… должно находиться в распоряжении комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам… Солдаты ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане…»
Речь шла об уничтожении армии. А за ее уничтожением, естественно, должен был последовать крах государства. Есенин почувствовал всю грандиозность то ли преображения жизни, то ли надвигающейся катастрофы.
Есенинский надрыв, с его взлетами и падениями, оказался сродни всей России. За это Есенина любили и любят, за это и должно его любить.
Впрочем, народы вообще любят смотреть на мучения поэтов. Русский народ - не менее, а, кажется, даже более, чем другие. Может быть, это потому, что сам он страдал более других: может быть, в муках поэтов он изживает свои собственные мучения - не только психологически, но и мистически, что уже гораздо серьезнее. Каковы бы ни были причины, - люди любят смотреть на такие вещи, как дети на трепетание бабочек, умирающих на булавках: со смесью жалости и жестокости, ужаса и восторга, с ясно сознаваемым любопытством и смутным благоговением перед совершающейся тайной. Когда поэтический путь кончается трагической гибелью, народу кажется, что эта последняя точка прибавляет нечто и к самому творчеству. Должно быть, это потому, что такая гибель придает окончательную достоверность пройденным страданиям. Простодушные поклонники искусства всегда боятся искусственности. Они боятся истратить свое сочувствие на страдания ненастоящие. Трагическая смерть поэта успокаивает их, убеждая, что сочувствие было истрачено не напрасно. Фома неверный принял на себя тяжкий подвиг - знаменовать толпу, народ, хор.
Поэзия Блока в основах своих была большинству непонятна или чужда. Но в ней очень рано и очень верно расслышали, угадали, почуяли «роковую о гибели весть». Блока полюбили, не понимая, по существу, в чем его трагедия, но чувствуя несомненную ее подлинность. Любят всякое творчество, свидетельствующее об испепеляемой жизни, всякое, над которым можно поставить эпиграф: «Здесь человек сгорел». У нас это в особенности так. Может быть, впрочем, истинно велико только такое творчество. Точнее, может быть, всякое подлинное творчество есть самосожжение поэта - «священная жертва». Трагедия Есенина была гораздо менее сложна, менее значительна по внутреннему своему смыслу, чем блоковская; Есенин к тому же был менее мастером, своим страданиям, как и страстям, не умел он придать столь возвышенной формы, - но подлинность самой его трагедии остается несомненной.
1932