Хотя Маяковский сегодня не в чести, но его матерные и бойкие стихи пришлись бы ко двору.
- Ешь ананасы! Пряники жуй!
Когда же ты, падла, бл. дь, сдохнешь, буржуй?!
)))
Так часто бывает: тезис не умещается в твит, но поднимает в сети мелкую рябь интерпретаций.
Что имею в виду, говоря о позднесоветском дрейфе прочь от Маяковского, к Есенину?
В первую очередь, не Маяковского и не Есенина. Оба - выдающиеся советские поэты. Маяковский мне нравится больше, Есенин меньше. Но это дело вкуса. Речь не о поэтическом даре и не о частных предпочтениях, а о борьбе мировоззрений.
Об агитации и пропаганде.
О восприятии обоих поэтов массовой аудиторией.
О том, что на заключительном этапе истории СССР (помимо собственной воли) символизировали тот и другой.
.
Маяковский для масс был, разумеется, воплощением пролетарской советскости. Классовости. Революции и борьбы. Исторического материализма.
- К штыку приравнять перо.
- У советских собственная гордость.
- Серпастый-молоткастый паспорт.
- Через четыре года здесь будет город сад.
- Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.
Есенин - поэт с противоположным знаком. Он - эталон русскости (безотносительно к Ленину, революции и неграм преклонных годов). Хулиганство и богохульство, бунтарская эстетика в позднесоветском имидже Есенина отходили на второй план.
Популярный образ, словно ус, приклеенный Есенину критиками и поклонниками, - «поэт русской деревни».
В общем, явная идеалистическая противоположность Маяковскому:
Материализм - идеализм.
Оба, конечно, осознавали противоречие и при жизни.
Собственно, поводом для моих рассуждений стало перепрочтение эссе Маяковского «Как делать стихи», где он подробно описывает и отношение к Есенину, и процесс литературной работы над известной эпитафией:
Нет, Есенин,
это
не насмешка.
В горле
горе комом -
не смешок.
Вижу -
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок…
И всем нам хорошо знакомый вывод в конце:
Для веселия
планета наша
мало оборудована.
Надо
вырвать
радость
у грядущих дней.
В этой жизни
помереть
не трудно.
Сделать жизнь
значительно трудней.
Маяковский говорит о Есенине как о павшем сослуживце - рядовом армии искусства. Таком же, как он сам. Оба ведь в итоге - жертвы «неосторожного обращения с оружием».
«Целевая установка: обдуманно парализовать действие последних есенинских стихов („В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей“), сделать есенинский конец неинтересным, выставить вместо легкой красивости смерти другую красоту, так как все силы (и сила Есенина) нужны рабочему человечеству для начатой революции».
При этом Маяковский прекрасно понимает всю глубину своих с Есениным расхождений:
«Есенин выбирался из идеализированной деревенщины, но выбирался, конечно, с провалами. Рядом с:
- Мать моя родина, я большевик…
Появлялась апология коровы. Вместо памятника Марксу (Есенину) требовался коровий памятник. Не молоконосной корове (общественно-полезной), а корове-символу, корове, упершейся рогами в паровоз.»
Здесь всё точно. Противоположность: Паровоз - Корова. Прогресс - Традиция. И образ верный. Но, повторюсь, нам интересно другое - как и кем две этих пропагандистских константы эксплуатировались в дальнейшем?
А вот как.
.
Для начала - перенесемся на шестнадцать лет вперед. Маяковский - любимый поэт Зои Космодемьянской. Её записная книжка за ноябрь 1941:
«Быть коммунистом - значит дерзать, думать, хотеть, сметь.» Приведу большую цитату из книги матери Космодемьянской «Повесть о Шуре и Зое». Любовь Тимофеевна пересказывает письмо Клавы, девушки, служившей с Зоей в одном партизанском отряде:
«Мы продвигались к Петрищеву, где сосредоточились большие силы противника. По пути мы резали связь. Ночью подошли к Петрищеву. Лес вокруг села густой. Мы отошли вглубь и развели настоящий огонь. Командир послал одного из ребят в охранение. Остальные сели вокруг костра. Луна взошла круглая, желтая. Уже несколько дней падал снег. Громадные густые ели стояли вокруг нас, покрытые снегом.
- Вот бы такую елку на Манежную площадь! - сказала Лида.
- Только в том же самом наряде! - подхватила Зоя.
Потом Борис стал делить последний паек. Каждому досталось по полсухаря, по куску сахару и маленькому кусочку воблы. Ребята сразу все проглотили, а мы откусывали понемножку, стараясь растянуть удовольствие. Зоя посмотрела на своего соседа и говорит:
- Я наелась, не хочу больше. На, возьми, - и протянула ему сухарь и сахар.
Он сперва отказался, а потом взял.
Помолчали. Лида Булгина сказала:
- Как жить хочется!
Не забыть, как прозвучали эти слова!
И тут Зоя стала читать на память Маяковского. Я никогда прежде не слышала, как она читает стихи. Это было необыкновенно: ночь, лес весь в снегу, костер горит, и Зоя говорит тихо, но звучно и с таким чувством, с таким выражением:
.
По небу тучи бегают,
дождями сумрак сжат,
под старою телегою
рабочие лежат.
И слышит шепот гордый
вода и под и над:
«Через четыре года
здесь будет город-сад! »
.
Вот чем был Маяковский для фронтовиков-комсомольцев.
И он, и Николай Островский, и Аркадий Гайдар, и многие другие рядовые армии искусства, армии агитации и пропаганды. Неотъемлемой части другой армии - Красной.
.
А теперь, читатель, перенесемся в 2013 год. В Подольске, в роскошном имении предпринимателя-черносотенца Владимира Мелихова мы снимаем эпизод для фильма «Биохимия Предательства». Мелихов - обычный перестроечный ренегат, вчерашний комсомольский вожак, приватизировавший в 90-е годы местный цементный завод и открывший на подведомственной ему территории один из нескольких в России приходов РПЦЗ. Именно с этого прихода и начался большой проект Мелехова по созданию так называемого музея борьбы с большевизмом, где до сих пор прославляются Власов, Краснов, фон Паннвиц и прочие коллаборационисты-почвенники, служившие сначала III Рейху, а сегодня его наследникам с берегов Потомака.
В широких коридорах музея мы сталкиваемся с любопытной старушенцией, приехавшей к Мелихову аж из Венесуэлы. Детская писательница. Литературный псевдоним - Надежда Борцова. В действительности бабушку зовут Валентина Михайловна Тархова. Проживает она в славном городе Каракасе, куда после войны из Европы был вынужден (так же, как и множество других черносотеннных почвенников) эмигрировать её отец - видный деятель НТС.
НТС - это Народно-Трудовой Союз русских солидаристов, фашистская организация, боровшаяся против СССР под крылом Вермахта и СС, а впоследствии - ЦРУ.
Творчество и жизненный путь мадам Тарховой-Борцовой (еще недавно она активно распространяла у нас свои социал-дарвинистские «сказки» по школам и детским садам) меня очень заинтересовали.
.
Стали за за бабушкой наблюдать. Лютая антикоммунистка, участника античавистского сопротивления, с нетерпением ожидающая освободительной интервенции из Майами.
Так вот в одной из своих поездок по российской глубинке венесуэльская гостья преподнесла бедной провинциальной библиотеке подарок - собрание сочинений С.Есенина. И все бы было замечательно в этом подарке, кабы не год и не место издания: Рига, 1944.
Нам стало любопытно: кто и зачем издавал/раздавал Есенина на оккупированных советских территориях? Кому предназначались эти сборники?
.
Вы, вероятно, уже догадались. Этим занимались коллаборационисты из НТС. Так, к огромному своему удивлению, я обнаружил, что образ Есенина еще с военных лет был взят в оборот фашистской пропагандой. После своей смерти Есенин был фактически канонизирован русскими фашистами. И дело здесь вовсе не в стихах, а в «медийном образе»: голубые глаза, золотая (русая, арийская) «голова на плахе». Замучен, доведен до самоубийства кровавым совком.
.
В памяти всплыл еще один эпизод. Год 2007. В одном из пригородов Нью-Йорка берем интервью у другого фашистского старикашки, обосновавшегося на американских хлебах. Зовут его Ростислав Полчанинов. Под камеру, на голубом арийском глазу этот дед рассказывает мне, что будучи членом НТС, был ввезен в 1942 году во Псков офицером Вермахта (вписан в офицерский паспорт). На псковской земле Полчанинов занялся восстановлением православных приходов. Поначалу октябрята и пионеры, привыкшие к советским песням, неохотно воспринимали церковные гимны, - рассказывает мне Полчанинов, кстати, почетный гражданин одного из крупных российских городов:
- Тогда мне пришлось сводить их туда, где были повешены такие же упрямые комсомольцы. После этого процесс пошел.
.
Вот небольшая справка на гражданина Полчанинова, взятая мной из сборника «Спецслужбы Третьего Рейха»:
«Полчанинов Ростислав Владимирович (1919), один из активных членов НТС, сотрудник Зондерштаба-Р. Уроженец Новочеркасска, из семьи полковника Императорской армии. Вывезен родителями в Югославию. Окончил 4-классную начальную школу в Сараеве. В 1931 вступил в НОРС. В 1934 в общество „Русский Сокол“. В 1936 - в НТСНП. Был одним из руководителей НОРМ, созданной немцами для координации действий русской молодежи и контроля за ней. Официальный сотрудник Зондерштаба-Р. В 1943 году работал во Пскове. После войны проживал в Германии. В 1951 переехал в Нью-Йорк.»
.
Постойте, но причем тут поэзия? А давайте поинтересуемся, каковы литературные предпочтения сотрудника Зондерштаба-Р? А вот они - его собственными словами:
.
«- А в эмиграции были знакомы с творчеством советских писателей, композиторов?
- Конечно! Мы очень любили Есенина, часто собирались вместе и декламировали его стихи (на этом месте Ростислав Владимирович прерывается и на память читает несколько стихотворений Есенина). А вот Маяковского, например, всерьез не принимали. И не только мы - моя жена, комсомолка, окончившая десятилетку в Советском Союзе, тоже о Маяковском слышать не хотела… В НТС мы должны были знать не только советские фильмы и песни, но даже анекдоты.»
.
Интересно, да? Снова Есенин. Снова Маяковский. Снова две крайности, противопоставленные друг другу.
.
Продолжив изучение феномена коллаборационизма, я с еще большим удивлением обнаружил, что Есенин - наравне с Гагариным и Королевым (да-да, не смейтесь) - были зачислены в тайный пантеон основных русских националистических движений. Тех, что имели и продолжают иметь прямую смычку с фашистами. Этот феномен очень долго и незаметно вызревал еще в советские годы. Начавшись с известного ВООПиК (общества охраны памятников русской старины) почвенническое, патриотическое, деревенщицкое движение уже через несколько десятилетий эволюционировало в общество «Память».
И точно такую же эволюцию - прочь от революции, сбрасывая с себя, словно капустные листы, страницы Маяковского, проходило всё советское общество.
- Конвергенция двух систем,
- Социализм с человеческим лицом,
- Хозрасчет,
- Приватизация.
- И наконец - после рек пролитой на руинах крови - обглоданная кочерыжка «Русского Мира».
Одержав эпохальную победу и над СССР, и над Маяковским, сегодня эта буржуазно-националистическая гидра охватывает все сферы общественной жизни, многие этажи государственной власти.
Фактически идеология Полчанинова-Тарховой, Ильина и Рейдлиха, их понимание русской культуры (и в том числе Есенина) превратились сегодня в идеологию господствующего буржуазного класса.
Посконный, якобы народный, корпоративизм, солидаризм. Единение барина и холопа, кулака и батрака.
.
Если бы я не видел, как точно такие же процессы, но на местной культурной почве, происходили на Украине, я бы решил, что мы имеем дело с чем-то уникальным. Но нет, удивляться нечему.
Здесь били Есениным по Маяковскому (а еще Лениным - по Сталину). Там отправили на помойку Ярослава Галана, заменили Франка на ФрАнко.
Вышиванка, незалежность, народность.
.
Контрреволюция победила, она расправляет крылья, она использует для агитации и пропаганды те инструменты, которые считает удобными.
И Шевченко - удобен. И Есенин - удобен.
Он вписывается в общую стратегию НТС по доеданию, перевариванию советского материального и духовного наследия. Я называю это мародерством - стаскиванием шинели с поверженного противника.
Именно так власовцами и нтсовцами был приватизирован знаменитый Sputnik Moment (за неимением собственной героики фашисты используют чужую, очищенную от советскости). Отсюда и Победоносец на символике «Бессмертного Полка», и «духовный главнокомандующий Николай-2», и прославившийся в годы приватизации фонд «Спутник» коллаборационистского отпрыска Бориса Йордана, и всем известный националистический сайт с таким же названием (ну что, действительно, общего между названием сайта и его создателем - шарообразность?) Отсюда - сказки о подпольной партии русских националистов внутри КПСС, в которую входили Королёв и Гагарин. Вы никогда не задумывались обо всех этих странностях?
.
Ну, а закончить свой культурно-исторический экскурс я бы хотел еще одним примером. Националисты, наследники Полчанинова, любят мазать одной краской большевиков и либералов. Дескать, и те, и другие ненавидят русский мир, зарятся на есенинскую корову. Мечтают бросить русский народ в костер глобвализации/перманентной революции.
Но ведь это чистая бесовщина, чушь! Нет ничего смешнее и абсурднее.
В действительности единоутробными братьями являются как раз либерал и националист, различающиеся исключительно степенью своей агрессивности. История Латинской Америки, где доживают свои дни многие избежавшие Нюрнберга активисты фашистских организаций, дает этому массу свежих, наглядных подтверждений.
.
Кумир НТСовцев - Пиночет. Либерал. Националист. Христианин.
И мы сейчас идем той же самой, протоптанной дорожкой.
.
Националисты использовали (и продолжают использовать) Есенина как таран, направленный на Маяковского. Тем же самым занимаются и либералы.
Идеалист Есенин для одних безвреден. Другим - удобен.
Но Маяковский одинаково ненавистен и либералам, и националистам.
.
Давайте вспомним «А завтра была война» - культовый антисоветский фильм начала 90х, фильм, транслировавшийся при Ельцине беспрерывно, в самое выгодное время. В этом фильме (о, не может быть!) мы снова сталкиваемся с дихотомией: Есенин-Маяковский.
Не буду пересказывать сюжет своими словами (хотя фильм здорово ударил по моему школьному сознанию когда-то). Пусть это сделает Википедия:
«В центре повествования находится Искра Полякова - староста 9 «Б» класса, дочь принципиального партработника Поляковой. Искра - убежденная комсомолка, воспитанная фанатично преданной партии матерью. Её идеалы нерушимы, а идеи прозрачны и, как ей кажется, правильны. Собравшись на дне рождения одного из одноклассников, Искра слушает стихи Есенина, которые читает её подруга Вика, дочь известного в городе авиаконструктора Леонида Люберецкого. Искре нравится поэзия Есенина, но она считает его чуждым советской культуре «кабацким певцом». Вика даёт однокласснице книгу и объясняет Искре, что Есенин - не «упаднический» поэт, а чувства - неотъемлемая часть жизни. Проходит несколько дней. Искра знакомится с отцом Вики, начинает глубже понимать некоторые вещи, задаёт вопросы матери и самой себе, пытаясь разобраться в понятиях справедливости, долга и счастья.
Искра принимает ухаживания бывшего одноклассника Сашки Стамескина, которого Люберецкий устраивает к себе на завод. Все меняется внезапно. В один из вечеров ребята узнают, что конструктор Люберецкий арестован по подозрению во вредительской деятельности против СССР. Искра решает поддержать подругу, несмотря на предупреждение матери о грядущих репрессиях. Завуч школы Валентина Андроновна вызывает Люберецкую в кабинет и сообщает, что завтра на школьной линейке та должна будет публично отречься от своего отца и назвать его «врагом народа». Вика отказывается. После этого завуч приглашает в кабинет Полякову и просит её созвать собрание и с позором изгнть Люберецкую из комсомола. Искра сообщает завучу, что никогда не сделает этого и от волнения падает в обморок. Директор школы уносит девочку в медкабинет и хвалит за проявление человечности.
Узнав о подвиге подруги и преданности друзей, Вика Люберецкая приглашает ребят на пикник. За городом она признается в любви своему однокласснику Жоре Ландысу, школьники впервые целуют друг друга. Утром Вика не является на заявленное комсомольское собрание. Когда завуч посылает за ней одноклассницу Зину, та возвращается в полуобморочном состоянии и сообщает классу, что «Вика в морге». Искру вызывают к следователю и информируют, что Люберецкая покончила с собой, оставив две предсмертные записки, в том числе одну, адресованную персонально Поляковой. Викины одноклассники узнают, что хоронить девочку некому и решают заняться погребением самостоятельно.
Мать Искры просит не читать речей и не устраивать панихиду, называя самоубийство Люберецкой поступком «хлюпика». Однако девушка идет наперекор воле матери и, впечатлившись речью директора школы на кладбище, читает над могилой подруги стихи Есенина."
.
А теперь сопоставьте два боевых агитационых образа:
- вымышленная Искра Полякова в знак протеста против Маяковского и ГУЛАГа читает Есенина.
- настоящая Зоя Космодемьянская, уходя на смерть, читает Маяковского.
.
В заключение - чтобы восстановить историческую справедливость и вырвать певца русской деревни из потных националистических лап, вот строки, которые наглядно показывают: расстояние между настоящим Есениным и настоящим Маяковским было значительно короче, чем между созданными после их смерти пропагандистскими манекенами.
Монархия! Зловещий смрад!
Веками шли пиры за пиром,
И продал власть аристократ
Промышленникам и банкирам.
Народ стонал, и в эту жуть
Страна ждала кого-нибудь…
И он пришел.
…
Средь рева волн
В своей расчистке,
Слегка суров
И нежно мил,
Он много мыслил
По-марксистски,
Совсем по-ленински
Творил.
Нет!
Это не разгулье Стеньки!
Не пугачевский
Бунт и трон!
Он никого не ставил
К стенке.
Все делал
Лишь людской закон.
Он в разуме,
Отваги полный,
Лишь только прилегал
К рулю,
Чтобы об мыс
Дробились волны,
Простор давая
Кораблю.
Он - рулевой
И капитан,
Страшны ль с ним
Шквальные откосы?
Ведь, собранная
С разных стран,
Вся партия его -
Матросы.
Не трусь,
Кто к морю не привык:
Они за лучшие
Обеты
Зажгут,
Сойдя на материк,
Путеводительные светы.
Тогда поэт
Другой судьбы,
И уж не я,
А он меж вами
Споет вам песню
В честь борьбы
Другими,
Новыми словами.
Он скажет:
«Только тот пловец,
Кто, закалив
В бореньях душу,
Открыл для мира наконец
Никем не виданную
Сушу».
.
Разумеется, всё это было совершенно невозможно уместить в 140 твиттерных символов.
Я к тебе, Володенька, по-свойски,
не фильтруя фразы и слова.
Ты мой несравненный Маяковский,
я твоя несчастная вдова.
Причитала и ревмя ревела.
Мне уже сто сорок сороков
на паркете обводили мелом
самых лучших в мире мужиков.
Женщина - трусиха по природе,
я была последней из невест.
Так уж получилось, что Володи -
мой великомученеский крест.
Я тебе, Володя, между строчек
навсегда оплакала грехи…
Надеваю чёрненький платочек,
если о тебе пишу стихи.
Кто заставил Маяковского петь песни, сидя под бильярдным столом, или Несколько историй о самой популярной игре литераторов
Владимир Маяковский был не только талантливейшим поэтом, но и самым известным бильярдистом среди писателей, он слыл одним из сильнейших игроков в Москве. Поэт не любил играть «на интерес», но денежный выигрыш тоже не был для него самоцелью. За бильярдным столом Маяковский нередко сводил счёты со своими литературными оппонентами и критиками. Проигравшим приходилось лезть под стол на четвереньках. Однако находились и такие, из-за которых Маяковскому самому довелось побывать под столом.
Обычно Маяковский не без удовольствия наблюдал, как на четвереньках ползают его поверженные противники. Однажды за бильярдным столом поэт свёл счёты с критиком, разгромившим его в печати. Выиграв партию, он отправил противника под стол и добил его фразой: «Рождённый ползать - писать не может!».
Сестра Лили Брик Эльза Триоле утверждала, что Маяковский вместо того, чтобы входить с людьми в деловые отношения, предпочитал играть с ними: «…прежде всего в карты, потом - на бильярде, потом - во что угодно, в тут же изобретённые игры. Преимущественно - на деньги, но также - ради всевозможных фантастических выдумок». Впрочем, побеждал поэт не всегда.
В 1926 г. во время гастролей в Ялте 25-летняя актриса Рина Зелёная стала участницей такой игры. Условия были такие: если выиграет Маяковский, все присутствующие ставят ему по бутылке вина, если Рина Зелёная - то каждому по бутылке вина выставляет Маяковский. Актриса вспоминала: «Странно, что он позвал меня: у него всегда огромный выбор первоклассных партнёров. Но ослушаться его я не могу, он и так чем-то расстроен… Итак, мы с Владимиром Владимировичем входим в бильярдную… Появление Маяковского каждый раз событие. Играет он виртуозно. Его условия жестоки: по уговору беспощадно заставляет проигравшего лезть под стол… пролезать под бильярдом во всю длину… Он играет левой рукой. Шары летят безошибочно… Ему нельзя сделать ни одной ошибки. Но он её делает. Все ахают… Теперь дело за мной. Я важно мелю кий, нечаянно кладу „своего“ в середину и последний с треском на клопштоссе всаживаю в угол. Всё! Я, к сожалению, выиграла. Мне аплодируют, а я боюсь посмотреть на Владимира Владимировича. Потом оглядываюсь и вижу, что он улыбается, доволен. Плохое настроение как рукой сняло…».
Хотя Маяковский, как правило, всегда выигрывал, самому поэту не раз довелось побывать под столом. Композитор Дунаевский вспоминал: «Маяковский как-то на отдыхе в Крыму играл на „интерес“. И, видимо, по причине отсутствия денег предпочитал играть на смешное наказание. Было немало свидетелей тому, как Владимир Владимирович, профукав партию, лазал под зелёный стол на четвереньках».
Выиграть у «короля бильярда» удалось и украинскому поэту Майку Йогансену. В январе 1925 г. в Харькове открыли Дом писателей им. Блакитного с большим залом, библиотекой, рестораном и бильярдной в подвале. Но была проблема: бильярдная пустовала - не было стола. Вскоре в Харьков приехал Маяковский и, узнав об этом упущении, тут же раздобыл стол. В день открытия бильярдной собралось много народу. Первый взять кий в руки должен был Маяковский. Играли в «американку» «на выкидку»: тот, кто «выбросит», то есть обыграет поэта, объявлялся «королем бильярда». Это давало победителю немалые преимущества: в дальнейшем его должны были пропускать на игру бесплатно и вне очереди.
Никто не сомневался в исходе игры: когда Маяковский начинал партию, он обычно завершал её «с кия» - то есть сразу загонял в лузы все 8 шаров, не предоставив сопернику права на удар. Он предложил фору в 4 шара, но всё равно никто не решался вступить в поединок. Пока не появился Майк Йогансен - один из лучших харьковских бильярдистов. Договорились играть без форы и «на позор с контрой»: если в 2-х партиях случится ничья, играют третью, а проигравший лезет под стол.
Маяковский заказал пива «Новая Бавария», для которого написал рекламный слоган: «Какая б ни была авария, пью пиво «Новая Бавария», и спокойно наблюдал за игрой противника. Первую партию выиграл Йогансен, вторую - Маяковский. Он заказал ещё одну бутылку пива и предложил Йогансену последовать его примеру, на что тот с иронией ответил: «Кто ищет силы в «Новой Баварии», тому грозит авария». И оказался прав - победа досталась ему! Раздосадованный Маяковский полез под стол и нараспев продекламировал там пушкинскую «Птичку божию». А Йогансен получил титул короля бильярда.
Артист Сергей Лемешев также вспоминал о том, как проигравший ему Маяковский покорно полез под стол и спел там «Песню индийского гостя».
Владимир Маяковский ворвался в поэзию со своим высоким ростом, решительной походкой, «пожарами сердца», азартом, нетерпением, тревогой, со своей речью, басом, жестом, со своими близкими и знакомыми. Личность, которая сотрясла весь писательский мир и оставила огромный след в творчестве серебряного века.
Его бунтарская натура была во всем: во внешнем виде, манере одеваться, декламировать свои стихи. Он был нагл, эпатажен и груб, но в то же время был очень ранимым человеком. Он первым сказал нет войне, а год спустя пел дифирамбы Октябрьской революции.
[ Новый слог ]
Когда Маяковский ввёл в употребление свою знаменитую стихотворную «лесенку», коллеги-поэты обвиняли его в жульничестве - ведь поэтам тогда платили за количество строк, и Маяковский получал в 2−3 раза больше за стихи аналогичной длины. По словам Маяковского, рифма должна заставлять все строки, которые оформляют одну мысль, быть вместе. Он ставил самое характерное слово в конце строки и, во что бы то ни стало, доставал к нему рифму. Поэтому и была его рифмовка практически всегда необычайна, во всяком случае, до него нигде не употреблялась.
[ Злая Лиля ]
Маяковскому с женщинами и везло, и не везло одновременно. Он увлекался, влюблялся, однако полной взаимности чаще всего не встречал. Биографы поэта в один голос называют его самой большой любовью Лилю Брик. Именно ей поэт писал: «Я люблю, люблю, несмотря ни на что, и благодаря всему, любил, люблю и буду любить, будешь ли ты груба со мной или ласкова, моя или чужая. Все равно люблю. Аминь». Именно ее он называл «Солнышко Самое Светлое». А Лиля Юрьевна благополучно жила со своим мужем Осипом Бриком, называла Маяковского в письмах «Щенком» и «Щеником» и просила «привезти ей из-за границы автомобильчик». Брик ценила гений своего обожателя, но любила всю жизнь только мужа Осипа. После его смерти в 1945 году она скажет: «Когда застрелился Маяковский - умер великий поэт. А когда умер Осип - умерла я».
[ Любимец толпы ]
Владимир Гольцшмидт шёл рядом с Маяковским и рассуждал вслух о своих успехах:
- Вот я всего месяц в Москве, и меня уже знают. Выступаю - сплошные овации, сотни записок, от барышень нет отбою. Как хотите - слава…
Навстречу в гору поднимался красногвардейский патруль. Маяковский слегка отстранил «футуриста жизни», подошёл к краю тротуара и обратился к красногвардейцам:
- Доброе утро, товарищи!
Из ряда красногвардейцев ответили дружно и весело:
- Доброе утро, товарищ Маяковский!
Поэт повернулся к «футуристу жизни» и, усмехаясь, сказал:
- Вот она, слава, вот известность… Ну, что ж! Кройте, молодой человек.
[ Впервые ]
Политехнический институт, Владимир Маяковский выступает на диспуте о пролетарском интернационализме:
- Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином…
Вопрос из зала:
- А среди дураков?
Ответ:
- А среди дураков я впервые.
[ «Пушкина я знаю наизусть» ]
В Тифлисе проходил вечер под названием «Лицо литературы СССР». В конце вечера Маяковскому стали задавать различные вопросы. Вот некоторые из них.
Вопрос: «Как вы относитесь к Демьяну Бедному?»
Маяковский: «Читаю».
Вопрос: «А к Есенину?» (Прошло около двух месяцев после его смерти.)
Маяковский: «Вообще к покойникам я отношусь с предубеждением».
Вопрос: «На чьи деньги вы ездите за границу?»
Маяковский: «На ваши!»
Вопрос: «Часто ли вы заглядываете в Пушкина?»
Маяковский: «Никогда не заглядываю. Пушкина я знаю наизусть».
«Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжих рук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно
тебя
когда-нибудь возьму -
одну
или вдвоем с Парижем.»
[ Недосягаемая муза ]
Есть одна история, которая раскрывает его с еще одной стороны. У него, помимо Лили Брик, конечно, были еще женщины. С одной из них он познакомился в Париже, когда ездил туда на чтения - она из первой волны эмиграции. Звали эту музу Татьяна Яковлева. Полюбил ее, как всегда, страшно. А она его деликатно отвергла. Он отнес весь свой нехилый гонорар за французский «тур» в цветочную компанию и попросил каждый день отправлять ей цветы.
И они отправляли. В том числе и во время Второй Мировой. Эти цветы спасли ей жизнь - она меняла их на еду. Потом, конечно, деньги кончились, но она продолжала получать цветы до самой смерти, это было выгодно уже самой цветочной компании.
[ Кто хочет получить в морду? ]
Футурист Маяковский был известен грубыми выходками и необычным внешним видом. «Вот его знаменитая желтая кофта и дикарская раскрашенная морда, но сколь эта морда зла и мрачна!» - писал Иван Бунин. Как-то раз он вышел на эстраду «читать свои вирши публике, собравшейся потешиться им: выходит, засунув руки в карманы штанов, с папиросой, зажатой в углу презрительно искривленного рта. Он высок ростом, статен и силен на вид, черты его лица резки и крупны, он читает, то усиливая голос до рева, то лениво бормоча себе под нос; кончив читать, обращается к публике уже с прозаической речью: «Желающие получить в морду благоволят становиться в очередь».
[ Маяковский о своих поездках ]
После зарубежной поездки Маяковского спрашивали:
«Владимир Владимирович, как там в Монте-Карло, шикарно?»
Он отвечал: «Очень, как у нас в „Большой Московской“ [гостинице]».
Тогда же его спросили: «Вы много ездили. Интересно, какой город вы считаете наиболее красивым?»
Маяковский коротко ответил: «Вятку».
[ Маяковский и Гопп ]
Зимой 1926 года должно было состояться обсуждение романа молодого писателя Филиппа Гоппа «Гибель веселой монархии». Маяковский встретил писателя перед обсуждением и поддернул:
«Растете, как на дрожжах. Читал о вашем романе «Гибель веселой монахини».
Несколько позже, встретив Гоппа на улице, Маяковский спросил: «Что пишете?»
Гопп ответил: «Повесть».
Маяковский: «Как называется?»
Гопп: «Скверная сказка».
Маяковский: «Какая тема?»
Гопп стал развивать свои мысли: «Ну, знаете, Владимир Владимирович, как вам сказать… Эта тема уже давно носилась в воздухе…»
Маяковский перебил: «Портя его…»
Гопп обиделся: «Почему - портя?»
Маяковский пояснил: «Ну, как же? Если сказка скверная, то какого же запаха от нее можно ожидать!»
[ Туалет Маяковского ]
В одном из стихотворений Маяковского есть такая строка:
«Пока перед трюмо разглядываешь прыщик…»
Эта фраза довольно точно отражала поведение самого поэта. Он подходил к зеркалу и пристально и подозрительно разглядывал свое лицо: не прицепилась ли какая-нибудь гадость или зараза, не грозит ли ему смерть от незамеченной царапины. Маяковский мог внезапно отодвинуть в сторону все бумаги со стола и начать бриться, бурча себе под нос:
«Нет, недостаточно я красив, чтобы бриться не каждый день».
Весь остальной туалет у поэта почти не требовал времени, ни зеркала, ни внимания. Вся одежда ложилась на его плечи незаметно элегантно, как надо.
[ Загадочная смерть ]
14 апреля 1930 г. «Красная газета» сообщила: «Сегодня в 10 часов 15 минут в своей рабочей комнате выстрелом из нагана в область сердца покончил с собой Владимир Маяковский. Прибывшая „скорая помощь“ нашла его уже мертвым. В последние дни
[ И все же - Лилечка ]
Маяковский подарил своей возлюбленной Лиле Брик кольцо с её инициалами - «Л Ю Б». Будучи расположенными по кругу, эти буквы складывались в бесконечное «ЛЮБЛЮ».
На следующий день после смерти поэта в газетах было опубликована его предсмертная записка. Отрывок из той самой записки:
«Всем.
В том, что умираю, не вините никого и, пожалуйста, не сплетничайте. Покойник этого ужасно не любил. Мама, сестры и товарищи, простите - это не способ (другим не советую), но у меня выходов нет. Лиля - люби меня. Товарищ правительство, моя семья - это Лиля Брик, мама, сестры и Вероника Витольдовна Полонская. Если ты устроишь им сносную жизнь - спасибо. Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся. Как говорят - „инцидент исперчен“, любовная лодка разбилась о быт. Я с жизнью в расчете и ни к чему перечень взаимных болей, бед и обид.
Счастливо оставаться. Владимир Маяковский.»
Если то и дело наступать на горло собственной песне, останется только выть…
Орут поэту:
«Посмотреть бы тебя у токарного станка.
А что стихи?
Пустое это!
Небось работать - кишка тонка».
Может быть,
нам
труд
всяких занятий роднее.
Я тоже фабрика.
А если без труб,
то, может,
мне
без труб труднее.
Знаю -
не любите праздных фраз вы.
Рубите дуб - работать дабы.
А мы не деревообделочники разве?
Голов людских обделываем дубы.
Конечно,
почтенная вещь - рыбачить.
Вытащить сеть.
В сетях осетры б!
Но труд поэтов - почтенный паче -
людей живых ловить, а не рыб.
Огромный труд - гореть над горном,
железа шипящие класть в закал.
Но кто же в безделье бросит укор нам?
Мозги шлифуем рашпилем языка.
Кто выше - поэт
или техник,
который
ведет людей к вещественной выгоде?
Оба.
Сердца - такие ж моторы.
Душа - такой же хитрый двигатель.
Мы равные.
Товарищи в рабочей массе.
Пролетарии тела и духа.
Лишь вместе
вселенную мы разукрасим
и маршами пустим ухать.
Отгородимся от бурь словесных молом.
К делу!
Работа жива и нова.
А праздных ораторов -
на мельницу!
К мукомолам!
Водой речей вертеть жернова.
[1918]
Время -
вещь
необычайно длинная, -
были времена -
прошли былинные.
Ни былин,
ни эпосов,
ни эпопей.
Телеграммой
лети,
строфа!
Воспалённой губой
припади
и попей
из реки
по имени - «Факт».
Это время гудит
телеграфной струной,
это
сердце
с правдой вдвоём.
Я сразу смазал карту бубна,
Плеснувши водки из стакана…
А позже мордой в блюдо студня -
В косые скулы океана.
На плоскостях жестяной рыбы
Я слышу зовы новых губ
Я слышу зовы новых губ
Я слышу зовы новых губ
Хррррррррррр…
В поцелуе рук ли,
губ ли,
в дрожи тела
близких мне
красный
цвет
моих республик
тоже
должен
пламенеть.
Я не люблю
парижскую любовь:
любую самочку
шелкамиразукрасьте,
потягиваясь, задремлю,
сказав -
тубо -
собакам
озверевшей страсти.
Ты одна мне
ростом вровень,
стань же рядом
сбровью брови,
дай
про этот
важный вечер
рассказать
по-человечьи.
Пять часов,
и с этих пор
стих
людей
дремучий бор,
вымер
город заселенный,
слышу лишь
свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе
молнийпоступь,
гром
ругней
в небесной драме, -
не гроза,
а это
просто
ревность двигает горами.
Глупых слов
не верь сырью,
не пугайся
этой тряски, -
я взнуздаю,
я смирю
чувства
отпрысков дворянских.
Страсти корь
сойдеткоростой,
но радость
неиссыхаемая,
буду долго,
буду просто
разговаривать стихами я.
Ревность,
жены,
слезы…
ну их!-
вспухнут вехи,
впору Вию.
Я не сам,
а я ревную
за Советскую Россию.
Видел
на плечах заплаты,
их чахотка
лижет вздохом.
Что же,
мы не виноваты -
ста мильонам
было плохо.
Мы теперь
к таким нежны -
спортом
выпрямишь не многих, -
вы и нам
в Москве нужны,
не хватает
длинноногих.
Не тебе,
в снега
и в тиф
шедшей
этими ногами,
здесь
на ласки
выдать их в ужины
с нефтяниками.
Ты не думай,
щурясь просто
из-под выпрямленных дуг.
Иди сюда,
иди на перекресток
моих больших
и неуклюжихрук.
Не хочешь?
Оставайся и зимуй,
и это
оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все разно
тебя
когда-нибудь возьму -
одну
или вдвоем с Парижем.
сыграть ноктюрн решил аркадий
на флейте водосточных труб
но не совпали труб диаметр
и губ
© kofeIN
Когда Маяковский ввёл в употребление свою знаменитую стихотворную «лесенку», коллеги-поэты обвиняли его в жульничестве - ведь поэтам тогда платили за количество строк, и Маяковский получал в 2−3 раза больше за стихи аналогичной длины.
Сияют глаза… улыбка блуждает…
Сидишь на коленках… Евой из Рая…
Запаха парфюма… обоняние ласкает…
Нежность к тебе… с головой накрывает…
Пальцы рисуют узор на щеке…
Губы слились… пелена в голове…
Шелка бесплотный комочек… вниз по ноге,
Знаю теперь… сложно всё… в нашей судьбе…
Маяковский как-то сказал «и жизнь хороша и жить хорошо». И через 2 года застрелился.