как же танцевалось на балу,
на Венском, вам, кто правит миром,
война трясёт ещё страну,
а вы лоснитесь сытым жиром,
жаль не горел танцпол, увы,.
детей в подвал вы не спускали,
поникшей мамы, головы,
и слёз, что душу разрывают.
порхали, словно мотыльки,
в нарядах брендовых и стильных,
а где-то ждали сухпайки,
и жить хотели очень сильно,
да что там пир среди чумы,
по душам топчитесь вы слизью,
как танцевалось вам паны
вальс сатаны на чьих-то жизнях
Вырвавшиеся из Киева советские граждане сообщают о страшной резне и погромах, учиненных здесь немецкими захватчиками. Таких погромов история еще не знала. За немногие дни убито и растерзано 52.000 мужчин, женщин, стариков и детей. Это - не только евреи. Палачи из гестапо беспощадно расправляются со всеми украинцами и русскими, чем-либо доказавшими свою преданность советской власти, стахановцами, членами Осоавиахима и МОПР’а, даже активистами жилкоопов, - со всеми, кто чем-нибудь не понравился любому немцу.
идеология фашизма, зверства фашистов над детьми, издевательства фашистов над мирным населением, преступления фашистов
Прекрасный наш Киев стал одним огромным фашистским застенком. День и ночь звери-немцы истребляют здесь тысячи ни в чем не повинных, беззащитных людей.
Бежавший из Киева продавец мясной лавки Маримов рассказал нам подробности происходивших в городе погромов.
В день занятия Киева фашисты вывесили приказ, в котором, помимо сдачи оружия, запрещения скрывать у себя на квартирах военнослужащих, был такой пункт: «Всем жителям порода, располагающим запасами продовольствия больше, чем на 24 часа, немедленно сдать их представителям комендатуры. За невыполнение этого распоряжения - расстрел на месте».
Сам по себе такой приказ обрекал на голод все оставшееся в Киеве население, однако это было только началом фашистских злодеяний. В первые дни, пока в Киев не прибыло гестапо, немцы еще не производили организованных и массовых грабежей и убийств. Правда, жители уже рассказывали друг другу о том, что на улице Ленина, угол Пушкинской, немецкие солдаты ворвались в один из домов и забрали у всех жильцов принадлежащие им вещи. Многие видели расстрелы у памятника Богдана Хмельницкого и в других местах, но все-таки это еще не носило массового масштаба. Настоящий поголовный грабеж, насилие и убийства, жертвами которых стала почти каждая семья, начались через два дня после занятия города.
Немцы начали ходить из дома в дом, из квартиры в квартиру, отбирая у населения все мало-мальски ценные вещи. Красивых женщин они увозили с собой. Позже выяснилось, что их отвели в дома терпимости, находящиеся в бывшем здании ДКА, в Доме писателей
На углу улиц Короленко и Свердлова, несмотря на строгое запрещение, собралась большая толпа. В знак протеста, против фашистских зверств одна семья облила бензином квартиру и подожгла себя. На Красноармейской улице выбросилась с пятого этажа молодая девушка, предпочитая умереть, чем отдаться варварам. Во всем городе не осталось ни одного дома, ни одной квартиры, которые бы не были ограблены и осквернены германскими оккупантами. Два дня продолжался этот «мирный погром», во время которого было убито не меньше трех тысяч человек. Реками кровь потекла позже.
Население, возмущенное погромами, стало мстить немцам. Неизвестный герой взорвал здание, в котором находилась германская прокуратура. Во время взрыва было уничтожено свыше 170 офицеров и гестаповцев. Немецкие офицеры и солдаты, разгуливавшие по городу в одиночку или по-двое, стали исчезать неведомо куда. Ненависть населения к оккупантам росла с каждым днем. Проходя мимо немцев, люди демонстративно отворачивались, распоряжения германских властей явно игнорировались. Фашисты ответили на это зверской расправой, организовав облаву. Они захватили первых попавшихся им на глаза сто прохожих и отвели их на Саперное поле. Здесь уже была вырыта и заминирована большая яма. Немцы загнали в нее сто несчастных людей и взорвали их.
Товарищ Маримов находился в это время у своего знакомого Василия Конюшенко, проживающего недалеко от Саперного поля, за Печерском. Дети Конюшенко, 11-летний Гриша и 9-летний Валя, увидев колонну советских граждан, окруженных немецким караулом, пошли за нею. Они видели, как убивали наших людей, как вместе с землей летели в стороны оторванные руки и ноги, как фашисты смеялись при этом. Они видели еще одну группу киевлян, примерно, в 30 - 40 человек, которую пригнали другие солдаты. Этих людей немцы заставляли собирать в яму разлетавшиеся в стороны клочья тел. Когда они закончили свою работу, их также расстреляли.
Одновременно с убийствами немцы и приехавшая с ними петлюровская сволочь - оуновцы - повели бешеную антисемитскую агитацию. Они об’явили, что во взрыве дома комендатуры виновны евреи. Начался самый неприкрытый кровавый погром, причем, как и прежде, палачи расправлялись не только с евреями, но и со всеми, не понравившимися им чем-либо киевлянами, русскими и украинцами. На Крещатике валялись трупы убитых. Около трупа белокурого юноши стоял плакат: «Еврей, расстрелян за борьбу с германскими властями. Тело убирать запрещается». Фамилия убитого - Коляда. Он - украинец, эсэсовцы нашли у него в кармане осоавиахимовский билет и за это расстреляли.
Убийцы не щадили ни стариков, ни детей. Пьяные берлинские лавочники и кельнские торгаши мстили жителям Киева, не желающим подчиниться немецким поработителям. Они собрали всех дворников и попытались выпытать у них фамилии советских активистов. Эта провокация не удалась. Тогда фашисты в расширенном масштабе повторили варфоломеевскую ночь.
Всем евреям, проживающим в Киеве, приказано было явиться с вещами на улицу Мельника 79, угол улицы 9 января, где раньше находился окружной дом партобразования. В приказе были указаны сроки явки, в зависимости от местожительства, говорилось о том, что все явившиеся будут эвакуированы из города, предлагалось каждому захватить с собой чемодан с носильными вещами и продуктами.
Сволочи обманули, как всегда. Погромщики думали не об эвакуации, а об убийствах. Как стало известно позже, от собранных требовали выдачи советских активистов, их истязали, а потом выводили на Лукьяновское кладбище, находящееся недалеко отсюда, и расстреливали. Изуверы издевались при этом над своими жертвами, детей закапывали живыми, взрослых заставляли рыть себе могилы. Несколько суток продолжались убийства. Кладбище и весь прилегающий к нему район были окружены немцами. Со всех концов города немцы сгоняли сюда советских служащих, стариков - рабочих, молодежь, русских и украинцев и зверски расправлялись с ними. Днем и ночью на Лукьяновке были слышны выстрелы, душераздирающие крики. Автоматчики выводили на кладбище толпы обреченных и хладнокровно расстреливали их. Редким счастливцам удалось оттуда бежать.
Все, кто имел какое-либо отношение к советским общественным организациям, стали прятаться по чердакам и подвалам, пытались вырваться и убежать из города. Только немногим удалось это. Вокруг Киева фашисты выставили патрули, открывающие огонь по каждому, кто выходил за черту города. Особенно усиленные пикеты были выставлены вдоль Днепра. Много людей, пытавшихся переплыть ночью реку, было убито или потонуло. То и дело фашистские ракеты освещали местность. Погромщики не хотели выпустить из своих рук ни одной жертвы. По всем домам шли обыски. Неявившихся на улицу Мельника силой волокли туда, и многие предпочитали этому самоубийство. Погром принял чудовищные формы. Любой немецкий солдат или петлюровская гадина могли остановить на улице первого попавшегося человека, назвать его евреем и отвести на Лукьяновское кладбище. 52.000 убитых людей, мирных жителей Киева - таков кровавый итог гитлеровской расправы.
Лейтенант Кожарский, вырвавшийся из немецкого тыла, рассказал нашему корреспонденту следующее:
- Пробираясь из тыла к нашим частям, я был в Киеве. Здесь по улице Кирова, дом 47, жила моя семья - жена, трое детей, отец и мать. Я поднялся в квартиру. Все здесь было перебито и разграблено. Соседка сообщила мне, что они расстреляны на Лукьяновском кладбище, она плакала, а я не мог, я окаменел. Потом я немного отошел и спустился на улицу. Здесь шел грабеж. Немцы врывались в частные квартиры, взламывали двери, забирали все ценные вещи и грузовиками отправляли их в Германию. Я видел, как они грузили уворованные ковры, вазы, картины, как из оттопыренных карманов погромщиков свешивались цепи от часов.
То же самое говорит вырвавшийся из Киева тов. Маримов.
- Я видел, как они убивали, я проходил мимо распухших трупов убитых. Я видел, как они грабили, как выносили из Оперного театра гардероб, ковры и даже дорожки. Маленькая седая старушка, смотревшая вместе со мной на эту сцену, прижавшись к стене театра, плакала. Сердце рвалось у меня на части. Я не могу жить без мести. Уничтожать немецких захватчиков стало теперь единственной моей потребностью. Меня отправляют в тыл потому, что я устал и болен, но в тыл я не пойду. После того, что я видел, мое место только на фронте. Я не найду себе больше покоя до той поры, пока не будет истреблен последний из этих мерзавцев, ворвавшихся на нашу землю.
МЭРУ КИЕВА ВИТАЛИЮ КЛИЧКО
Израиля сожгли вандалы флаг,
И лично я прошу Кличко Виталия,
Чтоб каждому разбил он в кровь пятак,
И оторвал к тому же гениталии.
О Днепр, река отрады жизни,
Был год, был день: надменный взор
Следил властительно-небрежно
За буйной удалью славян,
Стекавшихся в дружины княжьи.
С утёса на Восток державный
Владимир обращает речь:
- Немало доблестных побед!
Славутич древний покорился,
Взят Киевский Престол Златой!
Подобно соколам в гнездо
Богатыри ко мне слетелись.
Крамолы, несогласье ссор,
Отныне, не затронут Русь!
Пойду сегодня к Вечному Огню
И положу цветы я на могилу деда.
Тридцать четвёрку с постамента заведу.
На Киев, как когда-то дед поеду !!!
Нажму на газ и потяну рычаг,
Который помнит ещё руки деда.
Над башней - пулями пробитый красный флаг,
С которым дед когда-то шёл к победе !!!
И будут траки прогибать асфальт,
Реветь мотор и в люк врываться ветер.
Я знаю кто насколько виноват
И очень скоро все за всё ответят !!!
Я буду ехать той дорогой, что и дед,
Давя в пути бандеровскую нечисть!
И знаю, что когда придёт рассвет,
Врага я в Киеве во всеоружье встречу !!!
Всажу снаряд - от дедушки привет,
Потом ещё - и к праотцам навстречу !!!
Фашистам будет адекватный дан ответ !!!
А перед богом - я потом отвечу.
Великий Булгаков, наверно бы плакал,
Когда увидал этот срам,
Он нам предсказал это, словно оракул,
Что не доведёт до добра,
Людское безумство, во власти халявы,
Готовых скакать голышом,
Какие то жизненно-странные взгляды,
Ослепнув, бежать за грошом…
А кто-то злорадно потешился вдоволь,
И в Киеве срам учинил,
Все те, кто разделся - боюсь, не здоровы,
Приличию вас не учил,
Весь этот период, когда Украина,
Свободу свою обрела…
Кричишь: «незалежна, вiльна и едiна!»
Лишь в душах людских злая мгла…
На выборах мэра Киева победил ШИШКОЛОБЫЙ ГНИДОДАВ! Ура, товарищи!
Тугодум Виталик Кличко, который намедни стал де-факто мэром Киева, решил посягнуть на святое. А именно, избавиться от майдана.
Я благодарен всем активистам Майдана, но сейчас призываю их убрать баррикады.
Как так? Народ редиску посадил, свинок завел, душевые поставил. А тут раз и убрать баррикады? Кличко явно не в теме. Тем более, что новый майдан уже не за горами. Зачем снова созывать рогулей и оплачивать им проезд? А тут они уже почти вышли на самообеспечение. Я бы даже не удивился, если бы у некоторых уже и прописка в аусвайсах стоит «майдан». Правда Виталька попробовал подсластить пилюлю:
Я буду инициировать построение мемориала на Майдане или Институтской улице.
Это только на Украине могут создавать музеи идиотам, которые боролись против олигархов, их же расстреливавших. А потом за этих олигархов они же и проголосовали. Украина-это нонсенс, длиной в жизнь. Так что, теперь будем смотреть, как на требования Педалика Кличко отреагирует общественность майдана. Боюсь, что они будут негодовать.
Делегация ОБСЕ приезжает в Славянск и видит на блок-посту стреляющего куда-то вдаль ополченца.
- Зачем вы стреляете? - укоризненно сказал бойцу глава делегации. - Не лучше ли проводить диалог с Киевом?
- А это и есть диалог с Киевом.
Киевские власти за деньги Америки
Уничтожают свой же народ,
Слёзы, пожары, убийства, истерики
Им заглушает шелест банкнот.
Будьте вы прокляты, гады продажные,
На всех вас стоит убийства печать.
Сволочи лживые, нагло-вальяжные,
Скоро придётся за всё отвечать.
У нас юморной водитель служебного автобуса. Едем мы, по радио рассказывают о событиях в Киеве, что демонстранты протестуют, полицейские их лупасят… Водитель слушал, слушал и коммент: «Евросоюз, Евросоюз! А „Помогите!!!“ по-русски кричат!»
Тёмный вечер опустил свою вуаль на город.
По проспектам, по уставшим мостовым пройдусь.
Встречный ветер из Днепра приносит влажный холод,
Разгоняет серость будней и дневную грусть…
И Крещатик снова встретит яркими огнями.
Как и прежде - нет на свете улицы родней.
Мне каштаны машут в такт печальными ветвями,
Шлют далёкие приветы из прошедших дней.
На Майдане стайки пёстрые девчат с цветами,
Не найти их краше ни в какой другой стране.
И фонтаны сотней мелких брызг над головами
Рикошетом бьют в толпу… и прямо в сердце мне…
*
Засыпай спокойно, город дорогой, любимый.
Вновь, закрыв глаза, я мысленно иду к тебе.
А на коробке с ассорти читаю я …"Вечерний Киев",
И в конфетных парусах плыву назло судьбе.
Я живу в городе, он называется Киев, но это не настоящее его название, а настоящее - город Крыльев. Приезжайте, сами узнаете!
Когда я, украинка, поддерживаю Россию, то мне советуют туда переехать. Но ведь я же не предлагаю вам, дорогие мои соотечественники, переехать на Запад или в США. Киев - мать городов русских, а дети должны заботиться о матери.
А давай о весне… Мой любимый, давай о весне…
О политике хватит вполне из экранов широких…
Даже новости можно купить и бегущие строки…
Только сердце устало рекламу смотреть о войне…
А давай о весне… Представляешь, она настаёт…
Входит в город, а там - будто вовсе её и не ждали…
Был нарушен покой и на правду надежду сломали…
Но весна настоящая - главный тактический ход…
И давай о весне… Не о том, что пустая казна
И у дедов-героев срывают вандалы медали,
Что жестокими люди и просто бесстыжими стали…
Но растают снега и покажет всю правду весна…
А давай о весне… Представляешь, подснежники вновь
Расцветут, и в душе зародится надежда на чудо…
Даже в худшее время я верить в хорошее буду…
И давай про любовь… Мой любимый, давай про любовь…
И давай о весне… Может, будет она, как предлог,
Прекратить воевать и подумать о мире и детях…
Да… всему есть цена, только солнце за баксы не светит
И бесплатно прощает грехи опечаленный Бог…
На экранах призывы равны украинской казне…
Рушат памятник Ленину внуки, джин-тоник глотая…
Наш кровавый февраль не похож на 9 мая…
Но давай о весне… Мой любимый, давай о весне…
Ирина Самарина-Лабиринт, 2014
Сидя, экран мусоля взглядом,
Комент за комент подая,
Фашизм ты смело осуждаешь,
Пивком свой разум затмева…
Не замечаешь ты охоты
За жизнью тех простых парней,
Которым жизнь покласть охота
За счастье будущих детей.
Твой голос видят, ты повязан,
Приказ на выстрел - подписал,
А знаешь ли что преступлением
Ты правнуков своих проклял?
Теперь - плоды насмешок глупых, -
Теперь - мольбы во всех церквях,
Теперь там смерть, …тобой курок подвинут,
И смерть их - на твоих руках.
Проклянет Мать за сына, - в праве…
Проклясть…- не смерти пожелав,
Осколки сердца прошептали -
Желаю здохнуть, всех сынов поклав…
Желаешь ты себе такого?
Подумал, Беркут как хвалить?
Гореть в аду тебя заставят
Те реки слез, что ты пролил.