Полковника Шебанова никто не любил.
Его не любил командир дивизии. Слишком уж обстоятельным был начальник штаба. Пока комдив горячился и кричал, махая шашкой, полковник Шебанов спокойно рисовал значки на картах и неторопливо объяснял будущие действия частей дивизии подчиненным.
Его не любил ординарец. Ровно в шесть утра сапоги должны быть начищены, сделан чай и сварено яйцо вкрутую. Яйца вкрутую полезны, считал полковник, и никто его не мог переубедить. И стоило запоздать на минутку, как Шебанов смотрел совиным взглядом через очки и молчал. Вот, хуже всего, когда так молчат, нет бы обматерил.
Его не любила жена. «Не человек, а счеты ходячие,» - жаловалась она подругам. Там, в мирное время, он каждый вечер садился за стол и, низко наклоня голову, почти водя носом по бумаге, сводил семейный бюджет. После чего ровным голосом выговаривал жене за лишние траты. Перед сном ровно двадцать минут проводил в уборной, после чего тихо засыпал на своей половине кровати. Руки складывал поперек своей, не жениной, груди и сопел в потолок. Он даже храпел негромко.
Его не любил сын. Когда у всех отцы были летчиками или инженерами, будущий полковник Шебанов был лишь бухгалтером в какой-то «Заготконторе номер шесть». Одно это - «номер шесть» - уже раздражало. Отец никогда не помогал сыну словом или делом, разумно считая, что мужчина должен принимать решения самостоятельно. Все разговоры сводились только к этому: «Как дела в школе?» После он проверял дневник, кивал или качал головой, потом удалялся в уборную.
Он никогда не повышал голос, не болел за футбольную сборную города, не ревновал жену. Он даже водку пил маленькими глотками и недоумевая: зачем?
Наверное, он и сам никого не любил.
И война не изменила его. Она только подтвердила то, что он всегда подозревал: движения масс объясняются математическими законами. А страх - лишь иррациональная реакция на необъяснимое.
Два месяца назад, в декабре сорок третьего, через село, где остановился на ночь штаб дивизии, ночью пытались прорваться из окружения немцы. Полковник спокойно встал с кровати, заправил ее, неторопливо завернул портянки и надел сапоги. Пулеметная очередь прошлась по стене и обсыпала спину штукатуркой. Он долго отряхивался, только после этого изволил одеваться. В этот момент - если можно назвать эти десять минут моментом - ординарец лупил из ППС куда-то в темноту разбитого окна. В комнату влетела немецкая граната. Полковник Шебанов брезгливо посмотрел на нее, взял двумя пальцами за ручку и выкинул в окно. А потом внезапно все кончилось, и он так же неторопливо лег спать, обязательно раздевшись. Утром же потратил целых пять минут на выговор охране штаба: сухим, скрипучим и равнодушным голосом…
- Товарищ полковник! Добровольцы прибыли!
Шебанов стоял, нагнувшись над столом. На столе лежала карта. На карте стоял стакан с чаем и блюдечко с нарезанным лимоном.
- Командира позовите, - голос был ровен, как гул немецкого «Хейнкеля».
- Есть!
Через минуту в комнате появился лейтенант:
- Товарищ полковник! Лейтенант…
- Присаживайтесь, лейтенант, - перебил его Шебанов. - Нет времени.
Полковник отхлебнул чая. Лейтенант присел на краешек стула.
- Боевая задача. Рывком прорваться к мосту через…
- Нам уже объяснили, товарищ полковник!
Шебанов немигающе посмотрел на лейтенанта. Тот покраснел и замолчал. Начальник штаба продолжил:
- Дивизия не успевает выдвинуться к мосту. Танки соседей тоже. Служба горючего застряла в тылу, после дождей. Немцы спешат протянуть через этот мост свою технику. Его надо взять и удерживать в течение суток, может быть, двух суток. Ваша задача - рывком прорваться к мосту и держаться до подхода наших войск. Не дать уничтожить мост, - слово «мост» он специально повторил несколько раз.
- А…
- Авиация будет, - предупредил вопрос Шебанов. - Задача ясна?
- Так точно! Разрешите идти?
- Не разрешаю, - неожиданно ответил полковник. Лейтенант привстал и тут же сел. - Вот вам бумага, вот ручка. Напишите письмо.
- Кому? - не понял лейтенант.
- Матери. Давно ей писали?
- Месяц назад, - покраснел лейтенант. Так краснеют белокожие альбиносы.
- Стыдно. Пишите.
И отошел к окну, держа в руке теплый стакан с чаем.
А там, за окном, развалились на траве добровольцы, которые через несколько минут отправятся в марш-бросок на этот чертов мост, который нельзя ни уничтожить, ни спасти, не положив на этом мосту полсотни вот этих пацанов. Но если не эти, тогда другие. И тех, других, станет еще больше, если мост не будет взят, и немцы успеют закрепиться на западном берегу. Стакан в руке вдруг задрожал, звякнула ложка.
Шебанов в сорок втором тоже был лейтенантом, шагнувшим в командиры прямо из рядовых. Там, на Дону, его и контузило, когда его сводно-сбродный отряд пытался держать гранатами и бутылками рвущиеся к Сталинграду танки. Ободранный, весь в крови, вместо штанов какие-то лохмотья, он очнулся ночью, возле все еще дымящегося немецкого танка. Потом шел, хромая, на восток, через ковыль и полынь. Чтобы не падать в обморок от дикой головной боли, читал вслух выученную еще в детстве «Илиаду» Гомера. Затем было многое, но самое страшное осталось в той августовской ночи, когда он лежал в камышах, впившись зубами в дрожащую руку, а над ним стоял, мочась, немец…
- Написал, товарищ полковник!
- Хорошо, - ровно ответил начальник штаба. - Теперь пусть твои бойцы напишут по паре строчек родным и отправляйтесь.
- Разрешите идти?
- Разрешаю.
Через несколько секунд лейтенант выскочил на улицу, крикнул что-то, а его солдаты даже не двинулись, чтобы встать. Зашевелились, начали смеяться, достали из карманов и вещмешков листы бумаги и карандаши, начали писать…
В комнату вошел ординарец. Шебанов поставил на подоконник остывший чай.
- Чайник вскипяти.
- Так точно, товарищ полковник!
- Стой!
- Да?
- Зайди к писарям, пусть подготовят наградные и похоронки.
Ординарец молча кивнул и ушел. Шебанов снова сел за стол и начал рассматривать карту.
Минут через пятнадцать ординарец вернулся.
- Ушли?
- Так точно, товарищ полковник.
- Это хорошо, это хорошо, - пробормотал начальник штаба, вертя карандаш. - Чайник где?
- Да вот, принес уже… Извините, товарищ полковник, а этот лейтенант ваш однофамилец, что ли?
- Что? Кто? - не понял полковник.
- Не, ну он лейтенант Шебанов же. Вот я и подумал…
- Нет, сын, - рассеяно ответил полковник Шебанов и пролил задрожавшей рукой чай на карту. - С летунами связь давай, что ли…
Сын… Ну что, сын? Ну, сын…
Укутайте Донбасс мой в тишину, Укройте мирным небом, словно пледом. Пусть отдохнёт он, вопреки всем бедам, Пусть станет детский плач ему неведом. Не возвращайте на Донбасс войну!
Было все: и войны, и потери,
Было все, плохое не забыть.
Как свеча, в глазах огни горели,
Было все, и память не убить.
Было все, когда за долю вашу,
Бились наши прадеды, деды.
Что бы в будущем жилось детям краше.
Было все… но все еще в впереди.
Как под сердцем, в боковом кармане
Молодой совсем еще боец
Защищал, хранил письмо от мамы.
Сколько их? Не счесть таких сердец.
Было все. Скажите чего ради?
Что достигли? Что приобрели?
И зачем в красивом мы наряде?
Радо все победу обрели!
Было все… и войны и потери…
Боль в груди, за падших, не унять.
Как свеча, в глазах огни горели…
Я надеюсь, память не отнять.
Расскажи мне, погибший солдат,
Каково это-быть не забытым?
Каково, когда брата бьет брат
На земле, твоей кровью залитой?
Каково, когда к смерти лицом,
Когда пули летят ураганом,
Когда мысли о доме родном,
А на сердце за раною рана?
Когда силу собрав всю в кулак-
До последнего в бой, на отмашку,
А судьба подаёт тебе знак,
Колыхнув, как на дереве пташку…
Какого это-видеть закат
Не от солнца в багровой оправе?
Какого это-юных ребят
Потерять в огневой переправе?
Какого вспоминать о семье,
Горечь слёз отгоняя невольно?
Это сильно-отдаться войне!
Это многого в жизни достойно!
Да… Судьбу не отгонишь рукой…
Вы себя нам навек подарили,
Чтобы Родина знала покой,
Чтобы Родину мы не забыли!
Ты бессмертен, погибший солдат!
В твоём подвиге черпаем силы!
Знаем, нет нам дороги назад,
Если мы защищаем Россию!
Война - это самый примитивный и нелогичный способ решения конфликтов для существ, наделенных интеллектом и душой.
Люди, оправдывающие убийства - сами убийцы и фашисты. Русские не сдаются. Никогда!
Когда две правды не уживаются, война начинается.
В минувшее воскресенье посмотрела фильм…"Три дня лейтенанта Кравцова" В этом фильме четко показано - кто и как воевал… Бок о бок - русский, украинец, грузин, эстонец и белорус… Сейчас предали то, за что ТОГДА отдавали жизнь (((
Память избирательна. Будь они прокляты. И память и её избирательность. О чём мы будем вспоминать после этой непонятной войны? Что нам будет сниться еще очень долго? Трупы в Дебальцево. Обстрелы Мироновки. Босые беженцы зимой на харьковском вокзале. Искалеченные собаки в Славянске. «Растяжки"на кладбищах. Разложенные на составляющие, танковыми гусеницами, дороги. Лично мне, после войны, будут сниться разрушенные дома. Если, конечно, эта война когда-нибудь закончится.
Гамма серого цвета содержит огромное количество оттенков, от абсолютно белого до абсолютно черного. Абсолютно белый в природе существует - это солнечный блик, а вот абсолютно чёрный может быть создан только искусственно. Даже поверхность антрацита и чёрного бархата в состоянии отражать свет. Чтобы не утомлять читателей ненужными подробностями, говоря коротко, в лабораториях, моделируется ситуация при которой луч света не может отразится от поверхности. Эта война - искусственно созданный сгусток абсолютно чёрного, в котором легко теряется каждый луч здравомыслия
5 маленьких недоразумений, которые чуть не угробили весь мир
1. Дешёвый компьютерный чип объявляет ядерную войну
В два часа ночи 3 июня 1980 года один штатный сотрудник Объединённого командования ПВО североамериканского континента (NORAD) проверял данные приборов, и обнаружил, что прибор, который всегда раньше показывал «0 атакующих ракет», теперь показывает «2 атакующие ракеты». Этого уже было достаточно для паники, но в следующую секунду прибор сообщил о «220 атакующих ракетах».
Сигналы тревоги заверещали по всей Америке. Бомбардировщики с атомными бомбами на борту стали подниматься в воздух один за другим. На пусковые установки межконтинентальных баллистических ракет поступила команда подготовки к запуску. Десять минут мир балансировал на грани ядерного Апокалипсиса.
К счастью, прежде чем американцы успели нажать на пуск, кто-то обратил внимание, что сотни предполагаемых боеголовок так и не показались на экранах радаров. Тревогу объявили ложной, бомбардировщики вернулись на свои аэродромы и все выдохнули.
Выяснение причин странного происшествия заняло три дня. Оказалось, что всему виной был дефектный компьютерный чип, стоимостью в 46 центов.
2. Авария на телефонной станции чуть не привела к ядерной войне
В 1950-х годах американские ВВС построили сеть радиолокационных станций дальнего обнаружения, которые должны были, в случае чего, сообщать о летящих советских ракетах как можно раньше. Эти станции при помощи специальных линий связи были соединены с главным управлением Стратегического авиакомандования ВВС в Небраске, с базами ВВС, ракетными базами и Объединённым командованием ПВО североамериканского континента, расположенным в штате Вайоминг.
Так что когда 24 ноября 1961 года связь с авиационным командованием и радиолокационными станциями вдруг прервалась, началась настоящая паника. Было похоже, что эти станции кто-то внезапно стёр с лица Земли.
Со станциями пытались связаться по резервной линии - бесполезно. Пробовали звонить по обычным городским телефонам - длинные гудки и никакого ответа.
Логическое объяснение всему этому могло быть только одно - Советский Союз разбомбил все радиолокационные станции, а заодно и командование ПВО, и это, по всей видимости, первая волна смертоносных атак, за которыми может следовать только конец света. Экипажи стратегических бомбардировщиков B-52 по всей Америке заняли места в своих самолётах. В течение следующих 12-ти минут ВВС США ждали приказа к началу глобального истребления человеческого рода.
К счастью для будущих поколений, один из самолётов B-52 в этот момент уже находился в воздухе, и как раз пролетал над одной из таких радиолокационных станций. Вместо предполагаемых дымящихся руин он увидел обычный мирный пейзаж с целёхонькими радарами на своём привычном месте. Пилот тут же сообщил об этом куда следует и все успокоились.
А произошло вот что: По какой-то нелепой технической причине абсолютно все телефонные линии, соединяющие авиакомандование с вышеупомянутыми базами и станциями, включая резервные и гражданские, обслуживались одной и той же ретрансляционной станцией, расположенной в Колорадо. Этой ночью там произошла авария, и все возможные линии коммуникации между теми, в чьих руках было ядерное оружие и теми, кто мог приказать не пускать его в ход, были разорваны.
3. Объединённое командование ПВО североамериканского континента (NORAD) информирует Америку о конце света
Система оповещения о чрезвычайных ситуациях обычно используется для того, чтобы предупреждать граждан о надвигающейся опасности вроде урагана или торнадо. В США такая система была создана в годы холодной войны на случай ядерной атаки со стороны Советского Союза. Каждую субботу её тестировали, высылая ничего не значащие телетайпные сообщения на все радиостанции Америки - просто, чтобы проверить, что связь есть и всё работает. Это была обычная практика, и никто особого внимания на эти сообщения не обращал, пока…
20 февраля 1971 года в 9:33 утра обычный гражданский радист радиотелетайпной связи Вейланд Еберхард по рассеянности запустил в систему аварийного оповещения не то сообщение, которое следовало. Вместо слов «Это только тест», NORAD отправил по городам и весям Америки леденящее кровь послание, что через несколько минут к нации собирается обратиться сам президент.
В понимании среднестатистического американца времён холодной войны существовала только одна причина, по которой президент мог вклиниться в любимое миллионами шоу со срочным сообщением. Это могло означать только одно: атомные бомбы уже летят из России.
Радиоведущие по всей стране повторяли объявление о мистической чрезвычайной ситуации, народ кинулся звонить родным и близким, говорить всякие слова на случай конца света и просить друг у друга прощения за всякие прегрешения.
Сотрудники NORAD осознали, что произошло, почти мгновенно, но, несмотря на все отчаянные усилия отменить тревогу, долгое время не могли найти нужный код для заверения отменяющего сообщения. Так что около 45 минут нация готовилась к неминуемой гибели.
В конце концов, код всё-таки был найден, сообщение о произошедшей ошибке выслано и все вздохнули с облегчением.
В этой истории была и ещё одна нешуточная опасность. Дело в том, что СССР и США пристально следили друг за другом на предмет любых признаков возможной ядерной атаки. Если, например, американцы начали бы вдруг, ни с того, ни с сего, распихивать своих граждан по бомбоубежищам, в России это могли запросто расценить как знак недобрых намерений и ответить соответствующим образом. Так что если бы паника продлилась бы немного дольше, всё могло действительно закончиться очень печально.
4. Виртуальную войну принимают за ужасающую реальность
Эта история началась 9 ноября 1979 года в 9 часов утра. Один офицер ВВС невысокого ранга сел за компьютер и загрузил обучающую программу, в которой имитировался запуск тысячи советских ядерных ракет. В сторону Америки, естественно.
Офицер не знал, что этот компьютер был связан с центральным блоком аппаратной командования ПВО. Когда он запустил свою программу, компьютеры от NORAD до Пентагона стали рапортовать о том, что все российские атомные бомбы уже на пути в Америку. «Они были абсолютно уверены, что ракеты вот-вот будут здесь», - вспоминал сенатор Чарльз Перси.
В каждую пусковую шахту ракеты в Америке были направлены сообщения об атаке и приказ готовиться к запуску. Военные самолёты стали подниматься в воздух, готовясь сбивать советские бомбардировщики. Президентский воздушный командный пункт был готов к отправке, и не мог взлететь только потому, что никто не мог найти Джимми Картера.
К счастью, командующий NORAD решил перепроверить информацию о реальности советской атаки перед тем, как дать отмашку и устроить Армагеддон. Он позвонил на радиолокационные станции и поинтересовался, что у них там происходит. Те отрапортовали, что ничего подозрительного не наблюдается и всё чисто.
Большое счастье, что в тот день хоть телефоны работали нормально.
5. Россия принимает научный эксперимент за начало Третьей мировой войны
25 января 1995 года учёные из Норвегии запустили абсолютно безобидную ракету с целью изучения северного сияния. И хотя холодная война к тому времени уже несколько лет как закончилась, когда российский радар зафиксировал нечто похожее на американскую баллистическую ракету, началась паника.
В соответствии с разработанным на такой случай сценарием, у тогдашнего президента Бориса Ельцина было 10 минут на то, чтобы решить вопрос об ответном ударе по Соединённым Штатам. Как известно, российский президент всегда имеет при себе ядерный чемоданчик с секретным кодом, с помощью которого в любой момент может устроить светопреставление. Это был первый случай, когда чемоданчик был открыт.
К счастью, Ельцин никак не мог поверить в реальность угрозы и нажимать на красную кнопку не торопился. А через несколько минут поступило сообщение о том, что ракета упала в океан, не причинив никому никакого вреда.
Позже выяснилось, что норвежские ученые за три недели предупредили о планирующемся запуске 30 стран, включая Российскую Федерацию. Но эта информация осталась без внимания.
- Почему он не ушёл? Нет, вы мне скажите, почему он не ушёл после первых выстрелов, я вас спрашиваю?
- Я думаю, полковник, эти русские его запугали. Не может пацан добровольно вот так остаться на смерть, ради чего? Им же конец не сегодня-завтра…
- Лейтенант, я вас прошу, запугайте так моих солдат, а? И тогда мы завоюем весь мир! Вы хоть понимаете, что говорите? Этот пацан три часа один держал Гудериана! Один, понимаете? А вы - запугали… Документы нашли?
- Да, вот… Николай Сиротинин, старший сержант, девятнадцать лет.
- Майн гот! И зачем мы сюда припёрлись… Так… Похоронить в сосновом гробу, поставить православный крест и тройной залп. Медальон есть? Написать родственникам, пусть знают…
- Полковник, могут быть волнения. Мы наших так не хороним…
- Волнения, говорите? Пусть! Пусть волнуются! Всё, асфальт кончился! Это Россия, чёрт бы её побрал…
Вывернутая пушка раскорячилась на боку в засыпанном снарядными гильзами окопе. Щупленький солдатик в неразношенной ещё гимнастёрке лежал, по-детски положив ладони под щеку. Если бы не красная лужица и открытые глаза, можно было бы принять за спящего.
Лейтенант нагнулся и долго рассматривал веснушчатое лицо, белобрысую чёлку, родинку на подбородке.
Протянул руку, прикрыл мёртвые веки. Закурил.
Достал из своего кармана неотправленное письмо, расправил исписанный лист. Послюнявив карандаш, аккуратным почерком стал дописывать:
«Дорогая, если со мной что-нибудь случится…»
Нас восемь, двадцать, двадцать семь,
а может двадцать восемь,
Никто не сосчитает никогда,
За нас погибли, но уже не просят,
запечатлеть на досках имена,
Никто не даст ответ зачем так много,
покинуло навеки отчий дом,
оставив за родительским порогом,
лишь память о несбывшимся былом,
Могилы всех не найдены доныне,
других не приняла ещё земля,
герои были парни, но простые,
их не украсит красная звезда,
Гремит парад и празднуют Победу,
Во славу Сталина прекрасные слова,
Нас двадцать семь, иль восемь?
Нет ответа, -
Пока не сосчитали имена.
Декабрьские сумерки. Окна в узорах.
На печке - старушка в цветастом халате:
«Послушай маленько мои разговоры,
Рассказывать всё - дак и ночи не хватит.
А я из-под Минска, деревня Мостище,
Сюда-то уж после войны, в сорок пятом,
В детдом привезли. Девка, там пепелище -
Деревню спалили фашисты прокляты.
Николка, братишка, погиб на дороге:
Повёз партизанам еду и винтовки.
Фашисты отрезали руки и ноги
И, мертвому, в рот натолкали перловки.
Неделю лежало под солнышком тело
И мать, обезумев, качалась матрёшкой.
Когда привезли, я проститься хотела,
А там, под мешком, - червяки… головёшка…"
Старуха молчит, прижимаясь к лежанке,
Как будто спасаясь от холода мира.
Года пролетели, но раны - не ранки -
В душе у старухи война бередила.
«Согнали в сарай партизанские семьи,
Бензином облили, зажгли и хохочут.
Мальчишечка вылез из щели под дверью -
Сбивает замок: маму выпустить хочет.
Он страшно кричит: «Мама! Мамочка! Где ты?»
Я, как наяву, это вижу и слышу:
Фашисты, огонь и мальчишка раздетый -
Убили его… Я войну ненавижу.
А всё жизнь не учит. Всё делят чего-то:
Наследство, деньжищи, машины, квартиры,
Портфели, участки, озёра, болота,
А главного - нету" -
«Чего?» -
«Нету мира…».
Мне позволено всё, потому что в эту секунду я прекрасно сознаю, что делаю. Я иду на смерть. Я иду не на риск. Я принимаю не бой. Я принимаю смерть. Мне открылась великая истина. Война - это приятие не риска. Это приятие не боя. Наступает час, когда для бойца - это просто-напросто приятие смерти.