Жизнь бессмысленна, а смысл безжизненный…
Ты вернешься… когда дойдешь до своей истины. Коснешься … ослепнешь на мгновение… Могуществом Вечности. Самоуверенным Отражением… Которая сотрет тебя… В мел !!!
Зима уныла.
Вся жизнь застыла
И смыслы тают
И исчезают.
Морозит сердце,
морозит душу.
Не поддавайся.
Живи. Не слушай.
Африканский марабу может питаться живым кормом, но предпочитает мертвый. Помимо саванны, встречается и плодится в социальных сетях.
Человека-марабу не интересует живое, тёплое и радостное. Он в любой теме выискивает мертвечину, старательно выклевывает и складывает на возвышенности, при этом вслух неизбывно скорбя либо праведно негодуя. Негодовать или скорбеть нужно на всю саванну, в идеале с подключением эмоционально окрашенной лексики типа «безжалостный», «звери», «сердце кровью обливается», «ненавижу», «чтоб они сдохли»
Если вы по наивности рассказали, как ходили в цирк с ребенком, они страдальчески крикнут вам в лицо: «А вы знаете, что там крокодилов бьют?!»
Если побывали в Большом, вам с горечью заметят, что это развлечение недоступно для большинства жителей России, особенно для многодетных старушек и пенсионеров.
Если с гордостью поведали, как спасли одноногого щеночка с обочины хайвея, они зарыдают: а знаете, сколько еще никому не нужных одноногих щеночков бредет по хайвеям нашей коррумпированной страны?
Мир для подобных людей состоит из информационных объектов для гнева и горя. Каждое ваше сообщение они переводят в этот понятный для себя код, а затем исполняют песнь, полную обличительного пафоса и страдания.
Общих черт у плакальщиков-марабу две:
1) косвенно или прямо, но они выставляют вас соучастниками вселенского беспредела («Вы в цирке ржали, а крокодильчики в это время плакали!»),
2) они всегда восхитительно неуместны со своим могильным карканьем.
Да, зверей в цирке часто воспитывают жестокими методами, билеты в Большой неоправданно дороги, бездомных животных вокруг хватает. Изменить это положение дел марабу обычно не способен, поскольку весь пыл уходит в клёкот. Однако он может дотянуться до вашей маленькой частной жизни, где вы преступно продолжаете получать удовольствие от цирка, балета и заплыва бегунов, и побрызгать сверху трагической правдой.
Идеальный плакальщик-марабу выглядит как юзер, распростерший крылья над моей френдессой, которая выложила отчет с празднования дня рождения ребёнка в парке Горького, и горестно каркнувший: «А вы знаете, сколько на этом парке бабла попилили?!»
Юзер-марабу тосклив и бессмысленен, как дохлая моль, а все, что можно от него получить - это осыпавшуюся грязно-серую пыль, пачкающую ваши тексты. Гоните его прочь, друзья мои. Бороться за всё хорошее против всего плохого, мимоходом портя и обесценивая чужую радость, довольно легко. Так что пусть справляются без нас.
Весь день был занят пустотой.
Она поехала с ним в Сибирь и испортила ему всю каторгу.
Самое гиблое дело - предполагать.
Искать смысл в бессмысленности - бессмысленно.
Заумная мысль бессмысленна…
ГрЫгорий
Никто не знает, когда и где произойдёт,
Никто не знает. когда встретишься мы с нею.
Когда она с косой за кем-то вдруг придёт.
Лишь Бог один руководит судьбою.
Эпиграмма
Одной рукой, котлеты жарю,
Другой рукой, пишу стихи,
Простите вы за бога ради,
Ведь пост сейчас, Господь следит,
Никто не знает как накажут,
Старуха ли с косой придет,
Рука дрожит, и рифма мажет,
Ошибки больше не исправить,
Опубликую всяк поймёт.
В состязании «Переплюнь другого» лучше всего отойти подальше, заняв место зрителя и хрустя попкорном, наблюдать за баталией двух верблюдов…
Память избирательна. Будь они прокляты. И память и её избирательность. О чём мы будем вспоминать после этой непонятной войны? Что нам будет сниться еще очень долго? Трупы в Дебальцево. Обстрелы Мироновки. Босые беженцы зимой на харьковском вокзале. Искалеченные собаки в Славянске. «Растяжки"на кладбищах. Разложенные на составляющие, танковыми гусеницами, дороги. Лично мне, после войны, будут сниться разрушенные дома. Если, конечно, эта война когда-нибудь закончится.
Гамма серого цвета содержит огромное количество оттенков, от абсолютно белого до абсолютно черного. Абсолютно белый в природе существует - это солнечный блик, а вот абсолютно чёрный может быть создан только искусственно. Даже поверхность антрацита и чёрного бархата в состоянии отражать свет. Чтобы не утомлять читателей ненужными подробностями, говоря коротко, в лабораториях, моделируется ситуация при которой луч света не может отразится от поверхности. Эта война - искусственно созданный сгусток абсолютно чёрного, в котором легко теряется каждый луч здравомыслия
Они будут спать вместе. Они это знают. Каждый из них знает, что другой это знает. Но поскольку они молоды, целомудренны и благопристойны, поскольку каждый из них хочет сохранить самоуважение и уважение партнера, поскольку любовь - это нечто великое и поэтическое и ее нельзя спугнуть, они несколько раз в неделю ходят на танцы и в рестораны выделывать на глазах у публики свои маленькие ритуальные, механические па… К тому же надо как-то убивать время. Они молоды, хорошо сложены, им еще лет на тридцать этого хватит. Вот они и не торопят события, они оттягивают их, и они правы. После того как они переспят друг с другом, им придется найти что-нибудь другое, чтобы замаскировать чудовищную бессмыслицу своего существования.
Нет возможностей для решимости
и бессмысленна безысходность,
не найти в сердцах одержимости
и немыслимо жить без сложностей.
Не хватает крутых поворотов,
чтоб хоть что-то в жизни менялось
загнивают люди в заботах,
в глазах пусто, а в теле усталость.
Цели срезаны лезвием быта,
серый сон лучше светлых желаний,
мечты душатся каплями спирта,
слишком мало порывов для знаний.
Легкий бег от себя в никуда,
жизнь как фильм в черно-белом экране,
чей-то стон: «Я иду не туда!»
никого не встревожит, не ранит…
Новый день ничего не изменит,
кто-то прожил - прополз через поле.
Наше завтра противно и тлеет,
лишь бы только не было боли.
Не досадно, что снова ненужный
канет в Лету ответ без вопроса,
только гадко то чувство удушья
от того, что никто не поможет.
Одновременно зло и любовь,
добро, ненависть, крики терзаний
проникают в горячую кровь,
одновременно греют и ранят.
Что-то зябко ноет сквозь время,
вязкость вечности громко пылает,
что-то давит в груди, чуть левее,
ведь есть те, по которым страдаем.
И забыть бы, что память хранит!
Пусть нигде не болит и не колит!
Пусть порвется та мерзкая нить
кукловода, что пишет нам роли.
«Где-то лучше, где-то мечтают,
где-то кто-то нашел едкий смысл,
где-то души от слов нежных тают…»
- так противно о рае том мыслить!
Лишь бы быть и парить в пустоте
и не слышать о метаморфозах,
подводить свое тело к черте,
утопая в безжалостных грезах.
Завтра рано, вчера уже поздно,
нет желаний, кругом одни сложности.
«Я смогу!» - звучит сильно и грозно,
но включен режим безысходности.
А бегать да вешаться всем на шею от любви к человечеству да сгорать слезами умиления - это только мода. Да зачем я непременно должен любить моего ближнего или ваше там будущее человечество, которое я никогда не увижу, которое обо мне знать не будет и которое в свою очередь истлеет без всякого следа и воспоминания (время тут ничего не значит), когда Земля обратится в свою очередь в ледяной камень и будет летать в безвоздушном пространстве с бесконечным множеством таких же ледяных камней, то есть бессмысленнее чего нельзя себе и представить!