Ненавижу войну. Мы бежали куда-то
И оставив дома уезжали не глядя.
дальше словно в бреду, мы друг-друга узнали.
А впустив теплоту, наказание познали.
Ненавижу войну. Кто-то дергает нитки
А мы едем туда, где у нас есть попытки
Обещая прийти, расставаться на веки.
В наказания нам, расстояния эти.
Ненавижу войну. Нету слез, чтобы плакать
Замирают сердца, что любили когда-то
Но, пока сердце бьется- обещаю вернуться.
К клятве той постараюсь, встретившись — улыбнуться.
В любви, как на войне: ротация нужна!
Цену мира знает только война.
Почтальон не найдёт твой номер —
Лишь одетые в снег руины.
Город съёжился, город в коме.
Не вздохнуть, головы не вскинуть.
Не подняться. Опять бомбёжка.
Нам уже не бежать в подвалы.
Скоро стихнет. Ещё немножко.
Сотни мёртвых. Неужто мало?
Ты скользишь полудетским взглядом
По осколкам счастливой жизни.
Через час череда снарядов,
Тишину разрывая, брызнет.
Грусть умрёт, не задев ресницы.
Но поверь, нам смешным, нелепым
Под счастливой звездой родиться
Предначертано было небом.
Не молчи. Тишина страшнее
Чем пальба. Она хуже смерти.
Ты озябла, давай согрею,
Пусть над городом стрелы чертит,
Пусть смеётся война-старуха,
В неживые стальные лица —
Тех, кому не дала разруха
Под счастливой звездой родиться.
Каждый день ты стоишь страже,
Ветер снова вихры взъерошит.
Мне с утра показалось даже,
Что весь мир неподъёмной ношей
На прозрачные рухнул плечи,
Покалечив при том ключицы.
Ты безмолвно снесла увечье.
Не слегла, не пошла лечиться.
Белокурое солнце мира,
Заходи, я добыл поленья.
Поделюсь уголком квартиры
И бинтом обвяжу колени.
Ты впитала всю боль планеты
Неосознанно, но упрямо.
Засыпая, блуждаешь где-то
У дверей воскового храма.
Ты разбила о камни губы,
Продолжая за нас молиться.
Чтобы тем, кто смирен и хрупок
Под счастливой звездой родиться.
Почтальон не найдёт твой номер.
Ты мертва, тебе было двадцать.
Город съёжился, город в коме.
Он мечтает тебя дождаться.
Война-забава королей.
В недоборе зла больше доброты и наоборот, но то, что наоборот, убивает.
Я в детстве дружил с великаном.
Нам весело было одним.
Он брёл по лесам и полянам.
Я мчался вприпрыжку за ним.
А был он заправским мужчиной
С сознанием собственных сил,
И ножик вертел перочинный,
И длинные брюки носил.
Ходили мы вместе всё лето.
Никто меня тронуть не смел.
А я великану за это
Все песни отцовские спел.
О мой благородный и гордый
Заступник, гигант и герой!
В то время ты кончил четвёртый,
А я перешёл во второй.
Сравняются ростом ребята
И станут дружить наравне.
Я вырос. Я кончил девятый,
Когда ты погиб на войне.
Я всегда задавалась вопросом… чем является то самое кровожадное зло? С самого раннего детства нам внушали, что есть зло, а что добро… Однажды я задумалась… А разве у этого зла нет своей жизни? Разве у него нет души? У него нет своих детей и своих родителей? У него нет своих чувств? Нет… Это никому не нужно… все мы просто знаем что это зло и от него нужно избавляться… Также точно на передовой… Никто не будет смотреть на то что на другой стороне тоже люди, у них есть свои семьи, свои дети… После чего я вновь задалась вопросом… А кто прав? Но ведь каждый по своему прав… даже если сказать человеку что он не прав, он будет прав… Даже если и жалко… простое осознание того что ты ничем ему не поможешь, дает свои убытки… Каждое живое хочет жить… И когда ты отбираешь жизни, ты отбираешь жизни тех… кто чувствовал, жил, радовался, грустил, любил, боялся… И не важно как ты ненавидел его… он жил также как живёшь ты…
Я сына войне отдавать не должна!
Идеи «верхушки» пропитаны кровью…
Будь проклято страшное слово «война»!
Всем детям желаю лишь МИРА с ЛЮБОВЬЮ!
`
Посвящается моим дедам и дядьям
не вернувшимся с войны.
Моим многочисленным родственникам,
погибшим во рвах украинских городков.
`
Он стоял во весь свой неказистый рост. В обляпанной грязью шинели, в разбитых, тяжеленных, задубевших сапогах, вживлённых, казалось, в разжёванный, слизкий от мороси и солдатских сапог грунт. Он смотрел сквозь треснутые, запотевшие стёкла очков в сторону вражеского «ДОТА». Вокруг падали, залегали, не смели поднять голову, стонали, а он стоял, как призрак, как фантом. Было такое ощущение, что пули, свистя и чпокая, не могли пробить незримую оболочку вокруг него. Он — стоял. Он больше не мог, да и не хотел кланяться смерти. Нет, он не герой. Он просто устал. Смертельно. От боли, прожигающей и без пуль его тело. Когда-то, давно…
Как давно это было. Он падал, защищая голову руками, когда дворовая шпана пинала его безжалостно, с каким-то детско-злобным азартом ногами, а он лишь старался подмять под себя скрипку. Только бы не её, не по ней. Под хохот малолетних мерзавцев: «Жид, жид, по верёвочке бежит!». Он не мог заставить себя смотреть им в лицо. Затем, пробираясь домой тёмными переулками, прижимая к себе скрипку, напряжённо вглядывался близорукими глазами во враждебную глухоту улиц. Он никогда не был героем. Да он и сейчас не герой. Просто устал бояться. От страха тоже наступает усталость. Особенно после того, как узнал немыслимое. Его родители, его немногочисленные дядья и тётки заживо засыпаны во рвах под его небольшим городком. Повезло ли ему в том, что мобилизация выдернула его из цепких лап палачей? Теперь у него оружие. Чтоб хоть не бессмысленно. Чтоб хоть одного…
«Пепел Клааса стучит в моём сердце», — звучали в нём слова из любимого с детства Тиля. Из символа превратившиеся в действенную, зовущую к поступку силу. Маленькая сестрёнка, которую приходилось водить в садик под кривыми усмешками шпаны… там… во рву. Мама… Нет, прочь воспоминания. Нет им места. Грохот пальбы, казалось, обходил его стороной. Он встал. Он сжимает до боли ложе винтовки. Не пряча её, как когда-то свою детскую скрипку. Он — встал. И он больше не склонится. Ни перед кем. Никогда. Чудо, говорят, иногда случается на войне. Он был прекрасной мишенью, но пули не касались его. А он смотрел на «ДОТ». Казалось, прожигал его толщу взглядом. Неизвестно, сколько длилась эта дуэль между железобетонным монстром и человеком. Мгновение… час? Во время боя время теряет свой ритм в деформированном пространстве. Но вот и бойцы, глядя на него, стали подымать свои измученные тела в атаку.
2
На «ДОТ». На смерть. Падали, спотыкались, зарываясь искажёнными лицами в грязь, но упорно шли, словно загипнотизированные одиноко стоящим под огнём бойцом. Гибли, не крича ничего в этот раз. Молча, но неукротимо шли вперёд. На «ДОТ», который в этот миг стал символом всей их ненависти, боли и страданий. И… «ДОТ» замолк.
Когда после боя бойцы приходили в себя и, словно очнувшись от наваждения, стали припоминать и делиться тем, что произошло, солдата, который заставил их подняться, нигде не было видно. Подоспевшему комбату доложили, но он не поверил:
— Что, так и стоял? Герой. Весь взвод поднял. Так где же он?
Но бойцы только растерянно пожимали плечами. Может, привиделось? Вроде миража. Говорят, такое бывает.
— Неа, был, — один из бойцов сказал, скручивая цигарку, — Точно. Я его, кажись, раньше видел. Жидёнок.
Сказал и словно споткнулся на слове под взглядом измученных, грязных, ещё не отошедших от боя бойцов.
— Ладно, — комбат вытер закопчённое лицо рукавом гимнастёрки. — Спасибо, братцы. А… это… Эх, — махнув рукой, вернулся на новые, отвоёванные позиции его поредевшего батальона.
А бойцы, словно повинуясь вдруг нахлынувшему чувству, сняв пилотки и шапки с минуту застыли, скорбно опустив головы в память о неизвестном солдате, презревшем смерть. О солдате, который не был солдатом, но который им стал и остался на века стоящим во весь свой неброский рост под градом вражеских пуль.
Когда-то просто мимо проходя
У Вечного Огня ты задержись
Из прошлого посмотрит на тебя
Гранитом облицованная жизнь
Стирая грани между двух миров
Покажет тех, кто головы сложил
За то, чтоб в поколении рабов
Никто из нас сегодняшних не жил
в дни поражений и победы
молитва матерей одна
пусть никогда не повторится
война
Святой не может быть война,
Она грешна, из века в век,
Ведь чья б не выйграла страна,
Проигрывает человек.
Когда на сотни тысяч счет,
Погибших на «святой» войне,
Кто пальму первенства возьмет?
К чему она в сырой земле?!
Мы празднуем победный бой
Добра над злом, над тьмой зари?
— Нет, человека над собой!
Когда один убит другим.
Не говори мне о войне,
Как о священной и святой.
Война — святыня не по мне.
Война останется войной.
Я всхрапну… на один глазок. Секундок так на девятьсот.
Обвиняя людей Донецка и Луганска во всех смертных грехах, называя их захватчиками и террористами, предавшими свой народ и свою веру, задумайся, почему они взяли в руки оружие. Может предатель всё же ты?