Где пройдет олень, там пройдет и солдат.
В бою смены нет, есть только поддержка. Одолеешь врага, тогда и служба кончится.
ПИСЬМО
…Я тебя не ждала сегодня
И старалась забыть любя.
Но пришел бородатый водник
И сказал, что знает тебя.
Он такой же, как ты, лохматый,
И такие же брюки-клеш!
Рассказал, что ты был под Кронштадтом.
Жив…
Но больше домой не придешь…
Он умолк.
И мы слушали оба,
Как над крышей шумит метель.
Мне тогда показалась гробом
Колькина колыбель…
Я его поняла с полслова,
Гоша,
Милый!..
Молю…
Приезжай…
Я тебя и такого…
И безногого…
Я люблю!
Перроны… Как много больших вас и малых
Под стук беззаботных бегущих колёс,
По воле судьбы позади я оставил
Обыденно-просто: без боли и слёз.
Но с детства далёкого, с чёрного лета
Приходит, как боль, что не лечат года,
Перрон, где я обнял отца на рассвете,
Не зная, что с ним расстаюсь навсегда.
А ведь марш Мендельсона был написан им как военный марш. То-то после его исполнения столько многолетних войн начинается.
© Dzavdet
Если бы наши солдаты понимали, почему мы воюем, то мы бы не создали ни одной войны.
Война - чертовски интересная история; мир - весьма занудное чтиво.
Из-за нефти случаются войны, из-за водки они не заканчиваются никогда.
Она стояла на платформе вокзала и ждала его поезд. Он должен был приехать. Она ждала уже час. Была зима и она жутко замёрзла. Она приехала на час раньше до прибытия поезда, потому что очень боялась опоздать. Она ждала его возвращения уже целых два года. И вот наконец он возвращается. Сердце вырывалось из груди, она сильно волновалась. В армию он уходил совсем мальчишкой, какой он интересно стал. Говорят, война ломает людей. Но он сильный, он справится с ней. Она верила что с ним всё хорошо. Главное что он вернулся. Наконец то вернулся. Теперь всё будет хорошо.
Выходя из вагона он шарил глазами по платформе. Большая спортивная сумка за всё цеплялась и её приходилось вечно поправлять, но это было не важно. Сейчас он увидит её, снова увидит, прошло столько времени. Он помнил её лицо только по тем фотографиям, которые она присыла ему в армию. Большинство фоток он потерял на войне. Но одну он всегда таскал с собой в кармане формы. Он верил что она оберегает его. Кровавыми руками он часто доставал эту самую фотографию. И в промежутках между боями он смотрел на неё, это единственное что удерживало его от самоубийства или какой нибуть глупости. Он должен был вернуться к ней. Она ждала его. И он сдержал слово. Его демобилизовали раньше срока, на то были свои причины. Месяц проведённый в плену, что-то всё-таки, значит для командования. Его отпустили домой. Он не знал как она теперь выглядит. Может быть она сильно изменилась, а может осталась всё такой же хулиганистой девчонкой которая подшучивала над ним в детстве.
- Привет! Ты наконец вернулся! - он обернулся и она бросилась ему на шею. Она целовала его и боялась отпустить. Она слишком долго его ждала, что бы опять потерять. Его сумка валялась рядом, фиг с ней, она больше не нужна, даже если выкинуть её, всё что в ней есть можно переложит в карманы. Он сам не знал зачем взял такую большую. Он снова чувствовал запах её волос и видел её глаза. Остальное не важно. Он дома.
- Идём скорей, а то ты замёрзнешь! - она тащила его за руку в здание вокзала. На нём была лёгкая камуфляжная, армейская куртка, такого же цвета штаны и высокие ботинки. На руках были перчатки.
- Зачем тебе перчатки? Ты бы лучше там шапку выпросил. - она трепала его стриженную голову, - смотри какой ты лысый! Ну, ничего, скоро ты обрастёшь. Я не дам тебе стричься. Помнишь какой ты был в школе… Она говорила не переставая. Он вспоминал школьные годы и улыбался. Всё было так тихо и мирно.
Тогда он судил о человеческой жизни по фильмам в кинотеатрах. Это было так давно… Прошла целая вечность.
Они медленно шли к метро. Она держала его под руку и не отпускала ни на секунду. Он чувствовал как она боялась замолчать. Как только она замолкала, сразу повисала тишина. А он молчал. И она снова говорила и говорила.
- Ты знаешь, у меня осталось ещё очень много конвертов и тетрадок для писем тебе. Я их все выкину! Они больше не нужны.- почта там работает плохо, но по датам писем он видел что она писала по два, а то и по три письма в день. Это грело душу, там письма особенно ценятся. - Хорошо что ты вернулся раньше. Кстати, а почему? В своих письмах ты не писал почему тебя отпускают раньше. Хотя я спрашивала тебя.
- Да так… Я потом как нибуть расскажу, сейчас не то настроение.
- Хорошо. Ой! Смотри, розы! - она обожает розы. Ещё в школе когда он об этом узнал, он дарил ей одну, клянчил деньги у мамы и дарил, редко, но ей было приятно. На что её папа очень ругался. Школьница приходила домой с розой, это не правильно. Папа часто допрашивал её, кто ей дарит цветы, но она не говорила. Он совсем не знал её отца. Только редко видел на улице, когда тот шёл или возвращался с работы.
- Постой тут, я быстро! - он оставил её на тротуаре, а сам вбежал в цветочный магазин. Она видела его через стеклянный фасад магазина, он стоял перед продавщицей и показывал какие розы он хочет в букет. Её руки сжались у груди, может быть это и есть счастье? Он вернулся. Он жив. Он здоров. Он не покалечен. И сейчас он покупает ей цветы. Её любимые цветы. Пурпурные розы.
Она смотрела на него и готова была прыгать от счастья. И даже крики ужаса где-то в стороне не отвлекли её внимание от него. Резкий визг тормозов заставил её повернуть голову в сторону. Она не успела даже пошевелится…
…До неё было всего два шага. Он видел её тело лежащее на асфальте в неестественной позе. Он много раз видел такие тела. Там, на войне. Он даже не обращал внимание на них, там на войне. Он таскал их много раз за руки и за ноги, там на войне. Но всё это было, ТАМ! Как же так? Тут нет войны. Может всё это кажется. Может он всё ещё лежит в госпитале после тяжёлого ранения и у него бред. Проснуться! Срочно проснутся! Но видение не уходило. Она лежала на животе. Вокруг головы растекалось бурое пятно крови. Опять кровь. Опять смерть!
- Нет! Только не она! - он упал перед ней на колени и перевернул тело. Носом и ртом шла кровь. Он попытался взять её на руки, но её голова опрокинулась назад через его руку, шея была сломана. Он осторожно взял её голову и положил себе на плечо. Она была мертва.
Он смотрел в небо, оно такое же как там. Там где он совсем недавно был. И так же он держал своих мёртвых бойцов. И так же текли слёзы. Но там было понятно почему люди умирали, но тут! Она ждала его два года. Ну неужели только для того что бы его встретить и умереть… На войне кажется что здесь, на гражданке люди не умирают. Что здесь всё хорошо. Хочется, скорей вернутся. Вернутся, но не так… Он был весь в крови, это её кровь, её жизнь, и сейчас она покидает её. Её глаза закрыты и она больше не когда их не откроет.
Она больше не когда не засмеётся и не скажет что он Бука. Она больше не увидит любимые розы… Если бы он не вернулся, этого бы не было. Мысли разрывали его, хотелось орать во всё горло. Если бы он не вернулся! Ведь если бы не он, она бы не приехала в этот день на вокзал и не стояла бы в этом проклятом месте именно в тот момент. Если бы он не вернулся, она была бы жива. Он хотел всё исправить. Вернуть время и специально, там, напороться на пулю. Наброситься в плену на зверя и пусть бы его прирезали. Или просто приподнять голову, когда их обстреливали, это так просто. И она была бы жива… Он гладил её по голове и плакал. А ведь он так долго ждал что бы встретиться с ней, ради неё он жил.
Он не чувствовал холода. Пронзающий ветер продувал насквозь его лёгкую куртку. Она была чёрного цвета и джинсы чёрные и ботинки. Он не хотел специально одевать всё чёрное, но так получилось. Его было прекрасно видно на свежем снегу. Он теребил в руках вязанною шапку, которую купил только сегодня утром. Он смотрел на похороны из далека. Смотреть на любимою в гробу было самым большим наказанием на свете.
Он ждал когда родные простятся с ней. Им нельзя мешать. Да и он, совсем не вписывался в процессию, состоящую из многочисленных бабушек, тётушек и двоюродных сестёр. Из всех присутствующих на похоронах, он знал только её отца и то, знаком с ним он не был. Позже он простится с ней наедине. Он скажет ей всё что не успел сказать. Он расскажет, как вера в её любовь давала ему силы сделать последний рывок, что бы выжить. Что бы ещё раз взглянуть в её глаза. Он расскажет как по много раз перечитывал её письма что бы не озвереть, сидя в разрушенном городе под пулями. Как он всматривался в её фото, что бы хоть как-то, унять боль от очередного ранения.
А пока, он ждал. Ждал последней встречи с ней. Что бы проститься на всегда.
Родственники стали расходится, фигуры отделялись от общей толпы, по две или по три. Все расходились не вместе. Мимо проходила очередная пожилая пара. - Она была так молода. Вся жизнь впереди. Бедный ребёнок. - старушка вытирала слёзы.
- Так распорядился бог. Ничего не поделаешь. - дед пытался её успокоить, но надо было успокаивать его. Слёзы он уже не вытирал, без толку.
Могилу давно закопали, но её отец всё стоял. Он смотрел на чёрную могильную плиту и смотрел на фотографию своей дочери, на ней она весело улыбалась. За спиной послышались шаги. Кто-то подошёл и встал рядом.
- Я тебя знаю. Ты тот самый, которого она ждала и любила. - сказал отец не отводя глаз от плиты. - Она слишком сильно тебя любила.
Парень молчал. У него не было слов для него, он не знал что ответить. - Я оставлю тебя с ней наедине. Тебя она ждала и хотела видеть больше всех остальных. - Отец развернулся и пошёл к выходу с кладбища. - Вечером я тебя жду у нас дома. Нам есть о чём поговорить… ты мне теперь как сын. И не смей себя винить в её смерти! Ты не виноват.
Несколько часов он стоял и смотрел на могильную плиту. Она казалась ему большим крестом на его жизни. Она перекрыла дорогу дальше. Закрыла проход ко всем мечтам которые у него были. Главных целей больше нет.
Начало темнеть. Он сам не заметил как встал на колени и стал говорить с ней, ему казалось что и она с ним разговаривает. Он что-то рассказывал ей, захлёбывался в слезах и путал слова, а она отвечала ему. Слёзы замерзали у него на щеках. Ног он уже не чувствовал. Руки в перчатках крепко держали вязанною шапку. Пальцы без ногтей от холода, ныли тягучей болью. Когда ему вырыли ногти в плену, было не так больно как сейчас. При встрече говорила она, а теперь не замолкал он. Он боялся что как только он замолчит, она сразу же исчезнет, на всегда. И он говорил, говорил и говорил. Он рассказывал ей всё подряд. Стало совсем темно…
Медсестра Аня была совсем молодой. Её не так давно посадили на скорую помощь, ей нравилось помогать людям, попавшим в беду. Но тут было не кому помогать. Она не стала подходить к свежей могиле, у которой на коленях сидел трупп молодого парня. Она смотрела на него и на фото на могильной плите. Аня не видела лица парня.
- Как же он её любил. - пробормотал уже пьяный сторож. И пошёл к могиле. Врач осматривал тело.
- Зови мужиков и тащите носилки, он к земле примёрз. - Сторож побежал к машине скорой помощи.
Аня вытирала слёзы платком. Тушь размазалась вокруг глаз. - Теперь они вместе… теперь они будут счастливы… я это точно знаю! По-другому не может быть!
Многоточие в политике чаще всего превращается в горячую точку.
Она родилась в самом начале весны 42 в оккупированном городе… Девчушка была очень маленькой и слабенькой, её сердечко билось с трудом, как будто понимало весь ужас того времени, когда ей довелось появиться на свет… Порок сердца… Но мудрый доктор сказал её маме:" Не отчаивайтесь. Купайте её два раза в день, это должно помочь ей окрепнуть."Вокруг-война, расстрелы, бомбёжки, а она таскала воду вёдрами, грела, купала… Сколько раз замирало сердце матери, когда девочка едва дышала и синела. Это перекрывало страх за двоих старших детей и мужа, который был связным в партизанском отряде и участвовал в подпольной организации на заводе…
Девочка подросла, начала ходить. Хотя часто и подолгу болела, но она жила!
Кто-то предал… Донесли фашистам о связи с партизанами… Сейчас придут с обыском, а на чердаке ребята из отряда, все трое деток дома… В дом вошла группа солдат во главе с офицером… Время замерло…
В комнату вбежала маленькая девочка. Бледное личико, кудрявые светлые волосики и ясные чистые глазёнки… Ангелочек…Немецкий офицер внезапно расчувствовался, взял ребёнка на руки, погладил по головке и на ломаном русском сказал, что она похожа на его дочь, которая осталась там, в Германии…
Обыска не было…
Доктора, который подарил матери надежду, расстреляли за связь с подпольщиками… Девочка много болела, каждый год жали, что она умрёт, как многие её сверстники с больным сердечком, но она выжила… Выросла. У неё появились свои дети, потом внуки, правнуки…
БАЛЛАДА ОБ АРТИСТКЕ ТРАМА
Должно быть, неизвестно вам,
Сегодняшним ребятам,
Что означало слово ТРАМ,
Рождённое в тридцатом.
Следы эпох слова таят,
И это слово - тоже.
ТРАМ - это значило:
Театр рабочей молодёжи.
А в ТРАМе - слушайте, друзья,
Историю сначала -
Одна знакомая моя
Всегда старух играла.
И режиссёр, кудлат и лих,
Подтрунивал над нею:
- Ещё сыграешь молодых!
Старух играть труднее!
Артистка соглашалась с ним
Безропотно и грустно.
Сама накладывала грим
И горбилась искусно.
В её года, в её лета
Играть старух обидно…
Но вот опять идёт спектакль,
И зрителям не видно,
Что смотрит мне в глаза она,
На сцене умирая…
А завтра к нам пришла война.
Вторая мировая.
Я срочно уезжал тогда
Под гул артиллерийский,
И лишь потом, через года,
Узнал судьбу артистки.
Она отправилась в войска
С концертною бригадой,
Когда уже была Москва
В ежах и баррикадах.
Не разобрать, - где фронт, где тыл, -
Огонь вокруг неистов,
И прямо к немцам угодил
Грузовичок артистов.
Что станет с русской красотой,
Пленительной и нежной?
Судьба, не торопись, постой!
Приободри надеждой.
И реквизит, и грим при ней
Остались в суматохе…
Ноябрьский сумрак всё темней,
И вот в людском потоке
Старуха дряблая бредёт,
Ягой-каргою горбясь:
Лицо в бороздках, чёрный рот -
Мой ненаглядный образ…
Сентиментального врага
Задело это чудо:
- На что нам старая карга?!
А ну, катись отсюда!
И так вот, с гримом на лице,
В своей коронной роли,
Она пришла в районный центр -
А он уже в неволе.
Стоит растерянный народ
На площади у церкви,
А мимо бабушка идёт
В ботинках не по мерке.
Глаза из-под седых бровей
Скрестились с горем лютым,
И очень захотелось ей Дать силу этим людям!
И в центре мёртвого села
Она о вере в завтра
Стихотворение прочла
Из «Комсомольской правды»!
Навстречу - гордость и испуг,
И вздох, как гром обвала,
И чей-то громкий выкрик вдруг:
- Товарищи, облава!!!
Её жандармам выдал гад,
Известный в том районе.
(Он стал сегодня, говорят,
Профессором в Бостоне).
Суд скорый. Да какой там суд!
Со зла да с перетруху
Уже к берёзе волокут
Безумную старуху.
На шее - острая петля…
Рванулась из-под ног земля!..
…Теперь мои глаза сухи,
Я плакал лишь в театре…
Прости меня за те стихи
Из «Комсомольской правды»!
За то, что я не мог спасти,
За то, что я живу…
Пришла на следующий день,
Не помня об угрозе,
Толпа потерянных людей
К истерзанной берёзе.
Зачем глядеть на мертвецов?
Но люди смотрят в муке,
И видят юное лицо
И розовые руки…
Кто объяснить бы им сумел,
Что верх взяла природа,
Что начисто отмыла грим
Ночная непогода?
И это чудо красоты,
Бессмертия начало,
Потом понтонные мосты
В тылу врага взрывало!
…Воспоминаний голос тих,
И слышу в тишине я:
«Ещё сыграешь молодых!
Старух играть труднее…»
МОЛИТВА
Судья дел моих, погаси во мне месть,
Сожги страх остаться одному здесь.
До седых прядей, я не хочу воевать,
Даю слово перековать меч в распятие…
Это не просто пустые заряды,
Я видел, как его рука сокрушает преграды!
Выжил, выбрал верную из сотни дорог,
Он слышал, я просил… я знаю, он помог!
Ангел мой, пойдём со мной сквозь тайгу дремучую,
Как метеорит, как луч сквозь тучи!
Благослови на путь любой как на последний бой,
Благослови меня и тех, кто идёт со мной!
Покажи, если вдруг друг прятал под плащом клинок,
И прости его, если я не смог.
Утратил силу меч Фемиды и жаждут,
Материальной мести нематериальные обиды.
Или переплавить пули в струны,
Кинжал в распятие, кровных врагов в заклятых братьев.
Помоги же мне, слова покидают пределы душной квартиры
Я засыпаю с миром…
Судья дел моих, погаси во мне месть,
Сожги страх остаться одному здесь.
До седых прядей, я не хочу умирать,
Даю слово перековать меч в распятие…
Говорят, первой вспоминаешь мать,
Говорят, не страшно, если нечего терять,
Говорят, не так важен исход битвы,
Когда в сердце - вера, а на устах - молитва.
Утром босиком по холодной росе,
Та, что верила в его победу, одна, за всех,
Не жалея ног бежит по ратному полю,
Спотыкаясь о тела, захлёбываясь солью.
Хрупкие руки, склоняясь к покойному,
Переворачивает на спины мёртвых воинов,
И с каждым незнакомым лицом небритым,
Сквозь рыдание, всё громче слышна молитва.
Вот она, смотрит на него нежно,
Эта любовь ещё жива, но мертва надежда,
С пробитою кольчугой, с мечом в руке,
И нательным крестиком зажатым в кулаке…
Судья дел моих, погаси во мне месть,
Сожги страх остаться одному здесь.
До седых прядей, я не хочу убивать,
Даю слово перековать меч в распятие…
… Тяжко пришлось зулусам в колониальной войне с британцами. Ибо у последних было огнестрельное оружие. А у зулусов - копья и щиты, которые разве что от стрел помогали. Но пришел великий вождь Чака, который приказал выкинуть нафиг ненужные щиты, и копье в колонизаторов не кидать, а использовать оное копье для штыкового боя. Зулусы несли большие потери, но только до момента рукопашного боя. Затвор у винтовки быстро не передернешь, а копье против штыка в рукопашной очень даже ниче. И хрен бы что у бриттов вышло, если бы не предал вождя родной брат.
К чему бы это? В преддверии Дня Победы опять начнется нытье - как плохо воевали, как много потеряли и какое плохое оружие делали. А, собстно, какие козыри имела наша страна? Собственного производства дюраля практически нет, радоламповый завод припоминаю только один - в Ленинграде, своего каучука нет, квалифицированной рабочей силы нет. Весь советский генштаб закончил Первую Мировую в чине дай бог подпоручика. Вот и воевали трехлинейками против автоматов да на деревянных самолетах без радиосвязи. С недоученными генералами. С пушками на цельнометаллических колесах и автомобилях с деревянными кабинами. Крыло советского истребителя было тяжелее на полтонны - именно во столько обходится замена дюраля на сибирскую сосну. Воевали тем что есть. И победили. Можно было конечно не воевать. Как вариант. А насчет цены за свободу - таки есть анекдот.
Петька и Василий Иванович плывут через Урал. Плыть тяжко, река глубокая да холодная. Вот и говорит Петька «Не теряй сил, Василь Иваныч! Топись…»
Свобода цены не имеет, поэтому платят за нее по полной. Если начнешь торговаться о цене свободы - ты уже раб.
… А 9 мая, после рюмок за Победу и за всех погибших, я выпью за зулусов. Мы тоже выстояли в колониальной войне и тоже платили за всё по полной. Ты наш человек, вождь Чака.