Да, мы встретимся там, где когда-то горела Земля…
И где тысячи лет проливными дождями крестила…
Нерадивых, неопытных, юных - тебя и меня,
где учила прощать и любить, но зачем-то в пол силы…
Да, мы встретимся там, по ту сторону сотен веков,
посмотрев с высоты на границы остывшего рая…
Ты признаешься мне, что ты не был, по сути, готов
согрешить, умереть… И меня не проклясть, умирая…
Да, мы встретимся там, и устало опустим глаза,
и не сможем вдохнуть, да и выдохнуть, впрочем, не сможем…
За пределами жизни, печали, добра, смерти, зла
ты шепнешь «не люблю»… И услышишь в ответ, - …что я тоже…
Большая уборка. Распахнуты дверцы;
для мусора рядом готовы кульки -
всё то, что не нужно, не дорого сердцу -
готовим на вынос в четыре руки:
ненужное, ветхое, ворох бумажный
из старых тетрадок и древних газет -
мы вместе в кульки запихаем отважно
на выкидку - груз уже прожитых лет.
На выброс… на выброс… А это отложим…
А здесь что такое? - зачем это нам?..
Вот шкаф и очищен. Теперь - антресоли,
а там! - ну зачем я хранил этот хлам?!
Не жалко потраченной будет субботы -
порядок в квартире достоен того!
… Вдруг - сбой неожиданный в дружной работе
и голос с тревогой: - Чего ты? Чего…
Застыл. Неожиданно остро и близко
кольнула недавняя юность моя:
смешная открытка и снизу - приписка:
«Спасибо. Я рада, что знала тебя»…
НУ, как, ну как мне похудеть?
Хоть килограмчиков на пять?
Чтоб стройной попой повертеть,
Чтоб вспомнить молодость опять!
А ты в ответ: Зачем худеть?
Чтоб завертеться вновь в романе?
ВЕДЬ Я ТАКОЙ ТЕБЯ ЛЮБЛЮ!
Мне щетка не нужна в стакане!
Вот если мне повыше стать,
Тогда смотрелась я стройнее!
Но ты ответил: Что опять?
Ну будь ты чуточку умнее!
Да, похудеешь, подрастешь,
Морщинки малость уберешь.
А я найду себе другую…
Ведь Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ ТАКУЮ!
Проверив мужа на любовь,
Я успокоилась немножко.
Пошла, похрумкала морковь…
Да и нажарила картошки
Нельзя иметь веcну круглый год, но можно остаться юным в душе до конца дней своих, если сохранить в сердце живую любовь к людям, достойным ее, если не отрывать глаза и сердце от красивого, великого, доброго и истинного.
Летний вечер, теплый самый, был у нас с тобой,
Разговаривали с нами звезды и прибой.
Нам оставил темный вечер неугасший свет,
Обнимал он нас за плечи и смотрел нам вслед.
Уходили мы по гальке от тепла воды,
Было жалко, было жалко, смыл прибой следы!
И за далью белой стужа где-то, где-то там.
За стеклом морозных кружев, будет сниться нам.
Летний вечер, летний вечер,
Летний вечер будет сниться нам.
Летний вечер темный, темный не скрывал от нас
Огоньки приморских комнат и любимых глаз.
Не скрывал он мысли наши, чувства не скрывал,
Отчего он стал вчерашним и далеким стал.
Почему он нам с тобою не оставил слов,
Только тихий шум прибоя, шорохи шагов.
Он за далью белой стужи где-то, где-то там,
За стеклом морозных кружев, будет сниться нам.
Летний вечер, летний вечер, Летний вечер будет сниться нам…
Ей было столько же, сколько и всем остальным - немного более семнадцати… Позади - несостоявшаяся, непонятая и никому непонятная первая влюбленность, впереди - вся жизнь. Увы…
И тут - Он. Для всех обыкновенный, немного сумбурный, немного странный, а для Неё - тот, кто станет Её первым, далеко не лучшим, но… первым.
Так начиналось лето.
Сначала экзамены выпускные, потом ожидались вступительные. А в этом промежутке случилось.
Озарение? Нет.
Любовь? Тем более нет.
А. Страсть? Но они и не знали еще, что это так называется.
Они были слишком молоды для размышлений, они были слишком уставшими для отношений, они просто были. И поэтому это случилось.
Всплеск.
Отлив.
Волна.
Отдохновение.
Они наслаждались жизнью и собой, юными.
Он звонил и говорил, что Ей звонит Её солнце. Она верила не словам, а губам, это произносившим.
Он целовал Её всю и она пыталась понять, что же такое наслаждение… Может быть, оно заключено в нём, как в каком-то волшебном сосуде заключено счастье? И что же такое счастье, которое обязательно где-то прячется?
А потом случился праздник. Обыкновенный праздник. После третьего замужества она запамятовала, как всё-таки он назывался. Смешно, не правда ли? Праздники случаются каждый месяц, и она их помнит. А тут - событие, и… забыла.
Может быть потому, что ей-то всего семнадцать было? Не смейтесь! Ей было семнадцать!
И приехала она домой растерянная, но обретшая вдохновение. Начинающая понимать, что в жизни есть вещи весьма привлекательные, но о них почему-то вслух не говорят.
Предательский румянец со щек прошел как-то сам собой. Она продолжала улыбаться и плакать, говорить и молчать. А было Ей всё тех же семнадцать, и так как Её солнце продолжало звонить, то и замужества Ей не хотелось. Хотелось разобраться в том, какое же всё-таки место занимает в жизни любовь…
И начала. Разбираться.
Прошло несколько лет, забылось несколько любовников. И вот - Она. Такая же трепетная, нежная, горячо любимая и горячо отдающая свою любовь, идет рядом с ними. Идет, спеша. Идет, волнуясь и волнуя. Идет, потому что по-иному не может. Здравствует, чёрт побери!
Мало кем понятая. Но это-то, как раз и понятно. Как может быть понят человек, так до конца и не разобравшийся в себе самом и в том, что, вполне возможно, и есть его сущностью?
Ей двадцать. Прекрасных двадцать. Она во многом и со многими груба, но при этом очень (как к тому времени стали говорить) сексуальна. Она не может отделить любовь от пресловутого секса, и, естественно, Она влюбляется.
Он немного старше Её двадцати. Он такой же студент, как и она. Но… Жена, которая старше его на несколько лет, и которая рассчитывает на приличное с Его стороны отношение, так как помогла Ему избежать многих жизненных проблем. Он, который считает такое положение вещей разумным. И Она, которая принимает ситуацию таковой. Пока что.
Начиналось всё жутко романтично - закат на море, бухта и костер, в искрах которого растаяли Её последние сомнения… К его ласковым губам она почему-то не смогла привыкнуть от первого их прикосновения. И от второго тоже. По ночам Он шептал Её какую-то милую чушь, а днём шептались все вокруг - они были мудрее и понимали, что всё далеко не так просто. Но однажды Она смущенно ощутила в себе что-то иное, прилив, что ли. И не море бушевало, а что-то в ней самой, помимо Её воли. И это ощущение подарил Ей именно Он. Растерявшись от новизны, Она решила, что это и есть любовь.
Осень. Море осталось позади. Но Он-то рядом! Если не расстоянии поцелуя, то в мысленных советах именно с Ним, в ночных сомнениях и дневной веселости. И только потом - постель, такая же не нужная Ему, насколько необходимая Ей. А потом - привыкание, долгое, мучительное привыкание, попытки сблизится с Его друзьями, чтобы хоть в этом найти отдохновение. Он не стал ближе, стал проще. А после знакомства с Его женой (которую почему-то Ей стало безумно жаль), возникло желание стать частью Его жизни, подарив при этом кому-то такое же счастье, что дарили Ей.
Вскорости нашелся очень близкий Ему человек, который, как оказалось был в Неё практически влюблён. И который решил, что Она - женщина его жизни. Но Ей было сложно поверить и ему и себе самой, в первую очередь. После Она его никогда не вспоминала. Он сумел подарить Ей избавление от того мучительного ощущения, которое связывало Её, сковывало Её волю и мысли…
Прошло немного времени и наступило самое светлое и самое, как всегда мучительное, время в Её жизни - она влюбилась! Влюбилась взаимно, влюбилась в Его глаза, Его губы, Его мысли, Его тело. Она влюбилась самоотверженно, до самоотречения. Он был свободен, красив, плечист и учил Её быть такой же раскованной, как и Он. Раскованной в мыслях, в поступках, в постели, в конце концов! Он бережно и нежно учил Её всему, что понимал и знал. Она училась легко и непринужденно, без смущения и страха. Она ведь боготворила Его, к чему смущение? Она познавала этот мир Его глазами, Она вкушала радости благодаря Его улыбке, Она была счастлива! Они занимались «этим» везде - на последнем этаже многоэтажки, на киносеансе, в тамбуре быстро едущей электрички и на многих благословенных постелях, которые милостиво предоставляли им друзья и хорошо складывающиеся обсоятельства. И при этом не прекращалась чудная учёба вперемешку з великолепным (пусть и сумбурным) общением. Они оба светились счастьем, лучились довольством миром и собой. Им было действительно хорошо. Классно, блин! Она до сих пор не может об этом вспоминать без боли, теперь уже тупой и ненужной, но всё же … боли… Они уже начинали строить планы будущей совместной жизни, планировали, где и как будут жить, уже оба познакомились с мамами друг друга… Уже… А оказалось, что - всего лишь! Оказалось - Он в ы б и р, а л! Таких влюблённых, таких замечательных, таких хорошо (теперь уже) разбирающихся в Его настроениях, у Него было ДВЕ!!! Он сравнивал, оценивал достоинства и недостатки обеих, о чём потом не преминул Ей подробно рассказать. То ли проверяя Её на прочность, то ли пытаясь добить окончательно и бесповоротно. Одного Он добился на «пять с плюсом» - Она, та, которая Его так любила, - Его же и возненавидела, а вдобавок, возненавидела и всех, кто мог бы стать Её партнёром - партнёром по жизни, партнёром по радости, партнёром по постели. Она замкнулась, закрылась, как маленький, никому не нужный, моллюск и попыталась жить. А праздник-то закончился! Неожиданно Ей пришло на ум, что кроме кромешной боли, у Неё есть выстраданное, но от этого не менее замечательное, умение дарить счастье (читай, удовольствие). Что оставалось делать? Дарить! И точка. Она ведь замкнулась настолько, что кроме «веселой травы» Её ничего не могло развеселить, а кроме небольших материальных благ, которыми Её одаривали «друзья», ничего не могло обрадовать…
К двадцати пяти Она устала. Устала о того, что ничего нового в Её жизни не происходило, устала от того, что никто ничем не мог Её удивить, поразить и тем более, обрадовать. Она смертельно устала!
Она не понимала к чему люди придумали брак. И тем более не понимала, зачем это Ей. Она действительно тихо ненавидела. Их, их жён, их детей, и себя - красивую, молодую, замечательную, - Она тоже ненавидела.
К тому времени у Неё появилась та работа, о которой, вполне возможно, мечтают многие и многие (особенно незамужние девушки). Но Ей это было нужно лишь для того, чтобы мстить. Ей нравилось влюблять в себя всё новых и новых, абсолютно чужих и чуждых Ей мужчин, Ей нравилось бравировать этим перед подругами, Ей нравилось разрушать. Созидать и создавать что-либо Она уже не могла. Так Ей во всяком случае казалось. Другие говорили, что Она просто не захотела вовремя измениться. А Она, иногда даже понимая, что как-то всё не так, ничего менять не хотела и не собиралась. Злость преобладала!
Так же, как и ко всем остальным, отнеслась Она и к Нему. Очередному. Очередному самцу, который увлекся Её безапеляционностью. Он, как тетерев, токовал вокруг Неё, чаще всего забывая о том, что дома - жена и маленький сын. А Её только этого и надо было! Влюбить и растоптать! О, если бы мы знали все последствия наших поступков! Особенно такие последствия, которые могут нам аукнуться лет эдак через пятнадцать…
Недель тугая семиструнность,
Что день, то с чистого листа.
Нам некогда вернуться в юность,
Нас поглощает суета.
Нам все удобнее общаться,
Чрез интернет и смс…
Все реже стали мы встречаться
По разным поводам и без…
Все дальше мы от жизни бедной
С ее наивной простотой.
Жаль, месяц стал полушкой медной
А был монеткой золотой
Ты знаешь, деньги значат что-то,
Как ни крути, как ни злословь.
Но ты спроси, купил ли кто-то
Здоровье, дружбу и любовь?
И если вдруг придется туго,
Ты вспомни номер для звонка
Всегда распахнуты для друга
Ворота, руки и сердца!
В прошлом были те же соль и мыло,
хлеб, вино и запах тополей;
в прошлом только будущее было
радужней, надежней и светлей
Детство иногда возвращается к человеку, юность - никогда.
Когда я был ребенком, взрослые часто доводили меня до слез своими нудными воспоминаниями о том, какое трудное у них было детство, как им приходилось пешком ходить в школу каждое утро 15 километров вверх в гору, а зима тогда длилась круглый год, и ещё они носили пару своих младших сестрёнок туда на плечах и «закорках». Я не знаю, что такое «закорки», спросите сами у бабушки. В их школе была одна холодная комната, туалет был во дворе и до него надо было бежать километр в гору зимой. Мимо Гитлера. Под обстрелом.
В этой комнате учились одновременно 10 разных классов, причём у всех были круглые пятёрки, хотя бумаги и ручек им и не хватало, поэтому они писали карандашами на полях газеты с портретами Сталина на каждой странице во весь разворот. А статьи из этой газеты они сперва читали вслух, патамушта книг тогда тоже не было, а потом использовали в том удалённом туалете, если успевали добежать до него в гору. Патамушта туалетной бумаги тогда тоже ни у кого не было.
При этом они как-то успевали помогать своим родителям убирать коммуналки и чистили там туалеты каждый день! Кроме того, они рубили лес на дрова, топили печи, и чистили по 5 ведер картошки в день, патамушта тогда кроме картошки не было другой еды, но есть её им не давали, а сразу всё забирали для фронта. А ели они очистки от этой картошки и какой-то «жмых». Я не знаю што такое «жмых», спросите сами у бабушки.
В свободное время, они успевали разгружать вагоны с этой картошкой за 25 копеек в час и кормили на эти деньги всю свою семью, в которой жило 5 - 6 поколений инвалидных бабушек. Как они успевали делать уроки, я и тогда не понимал, но всегда боялся спросить.
Поэтому я дал себе слово: когда я вырасту, то низашто не стану мучить своих детей такими баснями! Я не стану засирать им мозги тем, как им легко щас, а мне было трудно тогда! Однако, … теперь я повзрослел, и поумнел …, и оглядываясь вокруг, я прихожу в ужас видя современную молодежь! Вы получаете все слишком легко, мать вашу! Я хочу сказать, что по сравнению с моим детством, вы живете просто в какой-то сраной Утопии! Как бы мне ни было это противно, я просто-таки напросто-таки обязан сказать: вы, сегодняшние дети, нагло не цените всего, что вы имеете!
Когда я был ребенком, у меня не было не только Интернета, но и телевизора. Если мне надо было что-то узнать, я должен был пешком топать 5 километров в гору зимой в проклятую библиотеку и сам рыться в ее каталогах и книжках! Имейла тоже ни фига не было! Если мне надо было кому-то написать, я делал это ручкой! По бумашке! А затем мне приходилось топать самому пешком через весь город 5 километров в гору зимой на почту и уходила ещё целая неделя и больше, пока моё письмо доходило до адресата! Я уже не говорю про МР3 или Нэпстер! Если мне надо было скоммуниздить музыку, приходилось самому топать пешком через весь город 5 километров зимой в гору до музыкального магазина и рисковать там, воруя огромные черные граммофонные диски под недрёманым оком продавщицы!
Или приходилось ждать целый день, чтобы ночью записать музыку на катушечный магнитофон с радиоэфира «Голоса Америки» или ВВС, причем всё это специально заглушалось КГБ! Причем драный американский Диск Жокей мог в любой момент начать свою болтовню и это было похуже сраного КГБ!
Хотите ещё послушать о трудностях? Я не мог вот так запросто, как вы, взять и загрузить порн! Приходилось переть через весь город 5 километров зимой в гору к какому-нибудь старому извращенцу лет 25, у которого была коллекция Плейбоя на польском, за 1955 год с вырванными центральными картинками. Остальные картинки были все заляпаны засохшей спермой нескольких поколений польских и наших онанистов, и пограничников.
Или какая-нибудь старая дева лет 29 приглашала к себе вечером, наматывала себе на шею какие-то лебединые пёрья и нажиралась азербайжанскова портвейна, показывая мне немецкий трофейный Каталог Женского Белья за 1935 год, с Гитлером на обложке, для собственного возбуждения! И всё! У меня ни хера не было никакого другого порна!
У меня не было никаких роскошных телефонных прибамбасов! Ни второй линии, ни автоответчика. И если я куда-то звонил, а там было занято, мне приходилось перезванивать самому! По многу раз! Рискуя сломать палес в саедааавшэм диске!
Но я не ныл! У меня не было и распознавателя номеров! Когда нам кто-то звонил, мы не имели ни малейшего представления о том, кто это мог быть! Это мог быть кто угодно! Родители с каким-нибудь идиотским поручением; училка, чтобы настучать родителям о пропущенном дне, или даже ментура, чтобы вызвать их для беседы о моем поведении! Я никогда не знал заранее!!! Приходилось снимать трубку и рисковать, дамы и господа!
Не было у меня и роскошных видеоигр, типа ваших Плейстэйшн Сони, с 3Д графикой! Я сыграл в свою первую видеоигру в возрасте 25 лет на работе, на мэйнфрейме ЕС-1040, и это был чернобелый пинг-понг! На мониторе 5×5 сантиметров. И софт дохнул каждые 3 минуты из-за слабенького процессора! Но я не ныл и играл все 8 часов своего рабочего дня! Там были ещё «Морской Бой» и падение астероидов. Всё - черно-белое, никаких виндов, всё в одном окне! Приходилось использовать собственное воображение, чёрт побери!
В эту игру невозможно было выиграть, поскольку там был только один уровень сложности «для Гроссмейстера» и он не регулировался! Проходилось играть всё быстрее, пока не ломалась клава или игрок не погибал от сердечного приступа! Всё было как в реальной жизни!
В кинотеатрах не было амфитеатров, все сиденья были расположены на одной высоте! И если перед тобой садились бабка в шырокой панамке или высокий парень - пистец! Кина не было вапще!
А у вас тут за 100 каналов, есть порно, 2 - только для гольфа, 5 - другие виды спорта, 2 - только мультяшки! 24 часа каждый день!
А мне, бля, для мультяшек приходилось переть пешком через весь город 5 километров в гору зимой! А когда появились ТВ, то мультяшки показывали тока 1 раз в неделю! 1 раз! В субботу утром!
Вы слышите, что я вам тут говорю, мать вашу?!
Мне приходилось ждать ЦЕЛУЮ НЕДЕЛЮ, чтобы посмотреть сраную мультяшку, лентяи и бездельники!
Вот именно! Я вам об этом уже целый час талдычу! Вам всё достается слишком легко! Клянусь, вы тут все испорчены до мозга костей! Вы бы не выжили в 1970 году и 5 минут!
Юность - это пора, когда человек не знает своего будущего и не умеет подсчитывать время (это умение еще быстрее старит людей, чем умение считать деньги).
Мы любили за улыбки,
Мы влюблялись в глаза.
Мы были беспечны и прытки,
Всегда и везде были «за».
Мы ничего не боялись,
Мы были наивны.
Мы звонко смеялись
И свистели призывно.
Мы не знали печали,
Нас не видели грустными.
Мы сами стихи сочиняли.
Мы не ведали устали.
Мы были безумными.
Мы гуляли ночами
Звёздными, тёмными, лунными.
Пели, ругались, кричали.
Мы не думали всерьёз
О времени быстротечном.
Мы жили в мире грёз.
Жизнь казалась вечной.
Мы следовали романтично
Любому порыву души.
Всё было ново и необычно,
И приключения не страшны.
Мы были влюблёнными,
Мечтали и веселились,
Мы жили окрылёнными,
Глаза сияли, искрились.
Те времена были бурными,
В крови кипел адреналин.
Мы были юными!
Слава годам молодым!
©
ЛЮБИТЬ, еще не значит быть любимой!
И сердце снова все от боли сжалось!
И не вернуть тех лет… не повторить уж…
Машина времени в мечтах осталась…
Ах если бы… могли бы… повернуть бы вспять…
Хоть в жизни раз! Назад… туда вернуться!
Какой момент бы выбрали опять?
К кому бы Вам хотелось прикоснуться?
В моих мечтах, ЛИШЬ ТЫ, Любимый мой!
Я юная и ты такой же юный…
Чтоб был со мною рядом ты ВСЕГДА…
НЕ ОТПУСТИЛА Б Я ТЕБЯ ТОГДА!
Ах это светлое детство… До сих пор помню, как отец, выходя из комнаты и спотыкаясь о порог, при этом резко вскидывая вверх голову, еще умудрялся и удариться затылком о закрепленный вверху турник… так я и научился родной речи…
Эх, юность бесшабашная - славное время надежд!
…Когда он появился в моем жизненном пути? Теперь мало, кто вспомнит…
…Обрывки воспоминаний, в которых главным фигурантом выплывает Танька.
… Танька - заводила: веснушчатая девчонка с толстенной русой косой и немного хулиганским выражением лица, наверное, из-за потешно вздернутого носа. … Как-то незаметно её компания, в которой был и он, переросла в мою…
- Натах! Может, стол у меня соберем?
- ЗдОрово, Тань! Только отпрашивать у моих ты меня будешь.
- Ну, кто может отказать примерной девчонке из семьи художника? - Танька подмигнула и, задрав голову, весело рассмеялась, отчего её курносый нос стал еще озорней.
… Под ногами хрустел снег, морозный воздух заполнял легкие, приближался Новый Год…
- Ребят! У меня курица подгорит - примите у Наташки шубу! Ромка…
… Вот… С этого момента и помню его… Хотя, несомненно, были и другие, ранее, но память избирательна порой и капризна, вырывая из своих календарных дней листы воспоминаний, оставляя эпизоды, наверное, для себя более значимые…
…Он всегда был каким-то иным, отличным от других ребят. Более старше казался, что ли? Черные вьющиеся волосы, не по годам рано пробивавшиеся усики, придававшие его лицу некую восточность, и какая-то излучавшаяся отовсюду врожденная интеллигентность. Откуда у парня из обычной семьи работяг небольшого поселка?
… Потом он играл на гитаре - мы что-то веселое пели…
- Ну, что? Теперь гадания?
Расчертили круг, поставили блюдце.
Дети советского времени: пионеры-отличники, пионеры-хорошисты, - под отсвет свечи с напряженными лицами и временами раздающимися смешками (скорее от нервов) задают вопросы блюдцу, ведя его пальцами… Парадокс…
- Ромка! Тебе-то что гадать? Итак все понятно: окончите с Ленкой школу, отслужишь в армии и поженитесь. Делов-то?
- Неважно… Вдруг, что-нибудь? … Может, с армии не дождется?
- Ленка? Да, ты что? У вас же такая любовь!
- Ром, а где бы ты хотел служить, раз, уж, про армию заговорили?
- Мне нравятся пограничники… Да-да… Я бы, наверное, в погранвойска хотел…
…Потом мы все вместе гуляли до утра, хватая ртом морозный воздух, танцевали у елки где-то, кидались снежками, валялись в сугробах и разговаривали, разговаривали, … разговаривали …
… Эх, ты юность моя беззаботная - славное время надежд! Сколько еще впереди!
-----
… Роман Панфилов, рядовой в. ч 62 892, погиб в первую чеченскую компанию в бою с бандитами …