В кругах чужих топят.
За миллионным мгновением сути
Новым биением — яростно-нежным,
Явится случай и примет на руки.
Вот и покажется — словно и нЕ жил.
Словно из чрева родного — вот только
Вышел, вдохнул, удивился — о, боже!
Что же я делал? Где маялся столько?
Столько ушло в пустоту-бездорожье!..
Ох, ты!.. Из вязкой истошности сердца
Выскользнет память-иголка, утопнет
Тихо, незримо. Редчайшее действо —
Минимум вырастет в максимум, воплем
Вспухнув, дрожа; переливно растёкшись.
И растворится. И въестся загаром.
Облагородит усталые доски.
Сдастся счастливчику даром — не даром.
Это уже не хрусталь, не скорлупка
Это не плащ-невидимка из тени.
Ровно пространство очерчено кругом —
Мягко-доверчивым, радостно-синим.
За миллионным мгновением мысли,
Взгляда, движения, грусти, обиды…
Чувствуй, смакуй, добирайся до истин,
Вечно сокрытых и вечно избитых!
За зыбкостью — изменчивость основ.
Чуть света глубине… Бессилен я.
Не просто. Не отделаться от снов.
И, улиц размывая линии,
Вздыхая, мгла обнимет молча свет.
А я: — …и всё-таки, не странно ли?
Ты снова тут. Не зря я столько лет
Звенел вечерними трамваями.
Привет! — скрипел качелями… А ты —
Ни здравствуйте опять, ни имени!
До днища — в звон измучивал — воды
Смотрел глазами темно-синими,
Но думал, мне казалось, о своём,
Скользя с изломанности раневой,
Невиданным ночным нетопырём
В теплом наполненный аквариум…
Когда дождя в дожде и ямба в ямбе
Вдруг лишка станет — выверну карман
И, оглоушив вычурно — карямба,
Скажу: — Ну, друг, да это же обман!
Не может дождь дождливым быть — натужно!
Не может ямб плаксивым быть — смешно!
Давай, поэт, пародией подружим,
И всем, поверь, тут станет хорошо!
Мне, в принципе, равно — но в мире этом
Так мало развлечений — раз и два.
То камешек в окно пульнешь соседу,
То пуганешь соседского кота.
Одно спасенье — с баночкой варенья
Сидеть — писать пародии на смех.
Особенно на тех, в ком вдохновенья
Так много, что слепит слепяще свет.
Далече приют бездверный.
Высоконько. Свет. Уют.
И реки текут и время
Туда. Жаль, что там не пьют.
Чем выше, тем звонче, тронь лишь,
Тем явственней мысль — в раю.
Но всё же туда не хочешь,
Пусть ангелы так поют.
…
Она, не всмотревшись в небо —
Тоску-бирюзу души,
Не плачет, не просит — мне бы
Как в сказке — не детской — жизнь…
Такую, чтоб сердце в трепет…
Такую, чтоб трепет в шторм…
Такую, на целом свете,
Единственной — из оторв.
И крылья. И платье ало.
И годы весна, весна,
Которой безумно мало,
К тому же в груди тесна.
…
Но… где-то… посередине,
Где стены и пол — бетон.
И короток день, но длинен,
И слишком обыден сон.
Скупая мечты — дешевле,
Несет на себе, молясь.
Пространство своё лелеет
И всё, что зовётся — связь.
Мир твердой рукой предсказан,
В тетрадке — вопрос-ответ.
И этим вполне обласкан,
Накормлен, обут, одет.
…
Но… вот уж платок на плечи
Накинут. Во всём — покой.
Всё ближе приют всевечный,
Всё чаще — Ну, бог с тобой!
Недавно ещё взрастало,
Взрывалось, неслось, влекло
Лимонно, синё, кроваво…
Печально, смешно, легко…
Она не смотрела в небо
В немыслимых облаках…
Она не витала где-то
С улыбкою на губах…
Она не стонала — мне бы
На тысячу лет — люблю…
Она не была нелепой…
А просто рвалась на юг.
Набор отменных дураков,
Их дикий нрав и их ничтожность,
Дают законную возможность,
Избавить нас то их оков.
Время приближается. Обступает. Нависает. Ам! И тебя нет! А оно говорит: Мммм! Борщик с пампушками! Или — пицца с сыром! Или — плоооов! Ух, хорошо! Но иногда — Что это было? Подгорелая каша? Или — пересоленый суп? Бррр! Или — рыба! С запашком! Фу!..
Из бега холощеных мыслей
Не выбиться сутью калечной.
Попробуй кого-нибудь высмей
Но вздыбятся сонмы, конечно!..
Без признаков внешних корысти,
По-своему, стиль — бестолковый,
Но выдави парочку истин
И выдумай миру оковы.
Таланту подвластны устои —
К истокам вздымаются руки
И чувственно падают в ноги
Разлуки, безумия, муки…
Вспыли, испечалься, убейся…
В зеро упади и похмелье.
Взгляни на изрубленый месяц
И… хватит — печатай творенье.
С высот посмотри мирозданий
За ритмами ровными лести…
Сегодня в строке оправданий
Такое текучее «если».
Такое пространное — может,
Такое исконное — ладно,
Знать, совесть нутро не изгложет,
Знать, в целом пристойно и складно.
А дальше всё просто и ясно —
Раз признан поэтом по духу,
Течениям новым согласно,
Ты «вправе» раздать оплеухи.
Как человек, который держит мужчину… эээ, кошку уже больше двадцати лет, считаю, что логическая нить рассуждений завела автора предыдущих слов в логический тупик. По собственному опыту знаю, мужчины… я хотела сказать — кошки, неплохо поддаются дрессировке. Просто надо делать так, чтобы им казалось, что они сами захотели сделать то, чего вы от них хотите. Не забудьте использовать при этом много любви и ласки! И тогда мужчина, ой, кошка будет слушаться и приходить, когда зовут и даже ночевать дома.
Вскрываются вены,
Пророчатся риски,
И рушатся стены,
И падает близкий…
Под натиском нервным
Бумажное сердце,
Но надобно с верой,
Любовью и песней
В прозрачном исподнем
До неба дорваться
В лазоревом полдне…
А сердце несчастно,
Не плещет, не чает.
Пугается боли —
Холодных прощаний,
Пустых предисловий,
Просыпанной соли,
Не прошенных мыслей,
Течений бессонных,
Сжигающих жизни…
О, сердце, какое
Ты глупое всё же,
Что ж, тайну раскрою —
Я истине должен.
Без боли, что в смерти,
Ни звонко, ни ёмко,
Ни жизни, ни цели,
Обманешься только.
Остынешь безбожно
С одним: — Не готово!
Там бездна острожна.
Там вечная топка!
Там боли безмерно,
Не выдержать слабым,
Бегущим от терний,
Потерь, несбываний.
Ты Этого хочешь?
Ты этого Хочешь?
Взрывается сердце…
Бумажное? — Нет же!
В нем сто лепестков,
Пламенеющих…
— Больно!
Кричу и смеюсь,
— Я, наверное, грежу!
Но я не боюсь!
Задыхаюсь! На волю!..
Не возродиться в сентябре.
Как ни старайся, но опять
Не сможет он тебя согреть,
Не сможет он тебя понять.
Не заплетет косу твою,
Светлея ликом и нутром.
Не скажет — боли утолю
Терпеньем сердца и теплом.
Не возродиться, не успеть…
Что бабье лето? Горицвет!
И так на много-много лет. -
Не возродиться. Не взлететь.
Лишь разгореться.
Лишь остыть.
И вновь уснуть…
Чтоб себя с лихвой не выдавать,
Не встревать в конфликты или войны,
Боже, научи меня молчать
Вовремя, уместно и достойно.
Осмыслив то, что сделано и прожито,
Пришла я к мысли (хоть и не без трудности):
Страданья — не всегда синоним опыта,
А опыт — не всегда синоним мудрости.
Во всякой бы душе душевности на бездну.
Прощение всего — и да, и нет, и вроде,
И снов незавершенных, и взглядов безответных,
И несвобод благих, поющих о свободе.
Ко всякой бы душе тоску-мечтанье — ветер.
Размашистый. Наивный. Не знающий пределов,
Преград, дорог и пены великой, многомерной,
И шума-суеты в цветасто-чёрно-белом.
О всякой бы душе — полёт, восторг, исконность.
Чуть-чуть печальна — да. Чуть-чуть безумна — может.
Но — верная навек и лжи вовек нисколько,
А опыт вековой, при том — неискушённа.
И всякой бы душе слова, в которых воля.
И боль. И берега. И вечность. И созвучность.
И нежность. И горчинка. И сахар рядом с солью.
Без этих слов не то, не так, никак — прескучно.
К душевности, мечтам, словам — всему земному
Со дна ручьистой мглы звезду бы неизбежно,
Чей взор — огнистый трепет и нравится любому.
Чей зов летит, горя, с окраины безбрежья.
Звезду — надежду — страсть — творение — опору.
Ничью. И через ту вселенскую потерю
Познать себя — простого безнравственного бога.
И всё же человека — не твари и не зверя,
Услышав: — Верь! Верь мне! Я знак. Я свет. Я вера.
Я здесь. Твоя. Твоё пред… всё на этом свете.
Дать имя, обретённой. Своё. Одновременно
Повесить за стекло — у горестного сердца.
Не всякой, жаль, душе…
Когда я встречаю внуков, то обязательно говорю:
— Какие вы большие выросли, вот это да! (хотя обычно с предыдущей встречи всего-то неделя прошла) Ещё пытаюсь поднять, не получается и я вздыхаю:
- Очень большие. Такие тяжелые!
Гуляли мы недавно. Гуляли-гуляли, нагулялись — устали. Трехлетний Руслан идёт и засыпает. Глазки закрываются, ноги спотыкаются, на край дороги тянет. А до дома далеко. Решила я — надо на скамейке посидеть, полежит на коленях, подремлет и дальше пойдем. Беру его на руки и слышу от моего маленького мужчины:
— Баба, я же тяжелый!
Ей-богу, прослезилась в душе. Во сне позаботился о бабушке!