Во всякой бы душе душевности на бездну.
Прощение всего — и да, и нет, и вроде,
И снов незавершенных, и взглядов безответных,
И несвобод благих, поющих о свободе.
Ко всякой бы душе тоску-мечтанье — ветер.
Размашистый. Наивный. Не знающий пределов,
Преград, дорог и пены великой, многомерной,
И шума-суеты в цветасто-чёрно-белом.
О всякой бы душе — полёт, восторг, исконность.
Чуть-чуть печальна — да. Чуть-чуть безумна — может.
Но — верная навек и лжи вовек нисколько,
А опыт вековой, при том — неискушённа.
И всякой бы душе слова, в которых воля.
И боль. И берега. И вечность. И созвучность.
И нежность. И горчинка. И сахар рядом с солью.
Без этих слов не то, не так, никак — прескучно.
К душевности, мечтам, словам — всему земному
Со дна ручьистой мглы звезду бы неизбежно,
Чей взор — огнистый трепет и нравится любому.
Чей зов летит, горя, с окраины безбрежья.
Звезду — надежду — страсть — творение — опору.
Ничью. И через ту вселенскую потерю
Познать себя — простого безнравственного бога.
И всё же человека — не твари и не зверя,
Услышав: — Верь! Верь мне! Я знак. Я свет. Я вера.
Я здесь. Твоя. Твоё пред… всё на этом свете.
Дать имя, обретённой. Своё. Одновременно
Повесить за стекло — у горестного сердца.

Не всякой, жаль, душе…