Трагичные женщины медленно курят
И томно глотают вино из бокала.
Но ты говоришь: «Сигареты погубят»,
Чашечку чая мне наливая.
Трагичные женщины - в чёрных чулочках,
Бельё на них - жгучее красное пламя.
Но ты на меня одеваешь носочки:
«Это трагично так мёрзнуть, родная».
- Как же улыбаться, когда сердце
разбито?
- Тоже мне, королева трагедии!
Улыбаться с разбитым сердцем -
это мы, женщины, умеем…
После взрыва в моем родном Волгограде, предлагаю всю херню в хиджабах дружно выкидывать из общественного транспорта!
Нарушены все клятвы,
порой, врачом от Бога,
скрежещут эскулапы,
в Ад вымостив дорогу,
работу выполняя,
заложник чей-то воли,
а может обстоятельств,
в которых столько боли,
он губит чьи-то жизни
и отказать не в силах,
лишь мать, сквозь боль и слезы,
за все его простила…
…Однажды с гражданской войны
Мы с вами вернёмся,
И красной Кремлёвской стены
Губами коснёмся.
Гранитная ляжет печать
На кровь и насилье.
И траурно будет молчать
За нами Россия…
И вместо салютов тогда
Мы выстрелим пеплом
Того, кто втянул нас в года
Кровавого пекла,
В горящую пропасть, на дно!
А нас не спросили.
И знали мы только одно:
За нами - Россия.
За нами века и века
Трудов и науки,
Славянского света река,
И дети, и внуки,
И предков святых имена,
И храмы святые.
За нами родная страна,
За нами - Россия.
Так нам ли ее предавать,
Попавшую в горе
Больную и нищую мать:
Ведь мы - не изгои!
Никто ей теперь, кроме нас,
Никто не мессия.
Нельзя проиграть нам сейчас:
За нами - Россия.
…И все же, с гражданской войны
Вернувшись однажды,
В развалинах отчей страны
Расплачется каждый:
Как мало сберечь мы смогли
В бесовской стихии!
Но землю свою - сберегли,
Но веру свою - сберегли,
Но душу свою - сберегли,
За нами - Россия.
В моём гардеробе столько лишнего, что и надеть нечего.
У каждого человека могут быть два вида трагедии: либо - он получает то, о чем давно мечтал, либо же - не получает.
Кто он? Кто здесь покоится?
Говорят, был когда-то поэт,
А закат будто завистью косится,
Закрывая плиты силуэт.
Прогулялась Луна по уставшей земле,
Крыши сонных домов задевая.
Во дворы заглянула, искупав в серебре -
Тихо в царстве, от края до края.
По окошкам прошлась, где погас уже свет,
В ее свете там пляшут ведения.
Натянула повыше туманный свой плед,
Ведь всю ночь охранять ей владения…
Проплывая неспешно одно из окон,
Вдруг застыла в немом удивлении:
Ей почудился тихий мальчишечий стон.
И подкралось к Луне, вдруг, сомнение.
И вплотную Луна прислонилась к окну,
Заливая кругом все сиянием.
Кто посмел не поддаться Великому Сну?
Кто в покоях затеял восстание?
В темноте на кровати мальчишка сидит,
Обнимая худые коленки.
В лунном свете слеза, как звезда, заблестит,
И глазища с небесным оттенком.
Удивленно смотря на большую луну,
Он поднялся и свету навстречу:
- Я не нужен, луна, никому-никому.
Вот и ты мою боль не залечишь.
Мы вчера, перед сном, после всех наших дел,
Как всегда, с папой сказку читали.
Как-то грустно совсем на меня он смотрел,
Руки крепче меня обнимали.
«Завтра утром, меня не застанешь, сынок,
Я уйду насовсем, на рассвете.
Но ты помни, родной, что ты не одинок,
За тебя я все так же, в ответе.
Но остаться, поверь, не могу я с тобой,
И мы с мамой уже все решили…
- Почему? Почему?! Может сын я плохой?
Почему вы меня не спросили?!
Я из школы вам буду пятерки носить,
И девчонок лупить перестану,
Буду самым послушным на свете расти,
Только ты… оставайся ты с нами.
«Ты глупыш, не поймешь. да и что объяснять!
Жизнь такая жестокая штука.
Отправляйся-ка лучше в кроватку ты спать,
И не думай о нашей разлуке…»
- И ушел мой отец, тихо двери прикрыв,
За меня навсегда сделал выбор.
Вот скажи мне, луна, как принять и простить?!
Как теперь его НЕ ненавидеть?
Да, тебе все равно, у тебя нет отца!
Ты пустое, холодное блюдце!
…И не стал изливать душу ей до конца,
А в сердцах от окна отвернулся.
…А Луна, освещая мальчишечий путь,
До кровати его проводила,
Убаюкав, она, материнская суть,
До рассвета его сторожила…
Над землей безмятежно царит тишина,
Только с неба посыпались звезды.
Первый раз в своей жизни старушка-Луна
Льет горячие, лунные слезы…
-К-
В прошлом году я был свидетелем
трагической сцены, в которой
все люди в машине погибли
в результате несчастного случая.
Ещё раз, я понял, что жизнь
может быть прepванa, словно пламя свечи.
Потому что никто из нас не имеет
гарантии yвидеть конeц каждого дня,
мы не можем позволить себе тратить самое ценное
что y нac есть, жизнь…
Почему она должна быть под угрозой
или отнятa у нас, прежде чем мы cможем оценить её.
Трагедия жизни не обязательно в смерти,
но в людях, которые умирают внутри себя.
Это начинается с воли,
чтобы оценить драгоценность жизни
и не допустить, чтобы другие люди
или обстоятельства, украли её у нас.
Viktor Frankl сделал огромное открытие
для себя в концентрационном лагере,
утром в то время как солдаты
дразнили высмеивая их заставляя стоять голыми на холоде,
он понял,… что он не может изменить,
ничего что происходит,
но свой выбор на том,
как он реагирует на то, что происходит,
эти солдаты не могyт отнять у него.
Что ни делается - к лучшему… Главное - пережить ЛИЧНУЮ ТРАГЕДИЮ без душевных потерь для себя… Хороши в этом смысле слова Карлсона: спокойствие, только спокойствие. Вымышленный персонаж, а помогает. Держаться всем врагам назло… Почему-то такой настрой действует. Хуже, когда себя жалеть начинаешь, лучше - по-хорошему разозлиться!
Я умру в крещенские морозы.
Я умру, когда трещат березы.
А весною ужас будет полный:
На погост речные хлынут волны!
Из моей затопленной могилы
Гроб всплывет, забытый и унылый,
Разобьется с треском,
и в потемки
Уплывут ужасные обломки.
Сам не знаю, что это такое…
Я не верю вечности покоя!
---- написал поэт Николай Рубцов…
В 1969 году у Рубцова появилась женщина, которой суждено будет сыграть в его судьбе роковую роль. Звали ее Людмила Дербина (она родилась в 1938 году). 2 мая 1962 года они встретились в компании в стенах общежития Литературного института (их познакомила поэтесса Вера Бояринова). Однако тогда это было всего лишь мимолетное знакомство. Рубцов, носивший пыльный берет и старенькое вытертое пальто, произвел на девушку отталкивающее впечатление. Но уже через четыре года после этого, прочитав книгу его стихов «Звезда полей», Дербина внезапно почувствовала к поэту сильное влечение. К тому времени за ее плечами уже был опыт неудачного замужества, рождение дочери. Зная о том, что и Рубцов в личной жизни тоже не устроен, она вдруг решила познакомиться с ним поближе. 23 июня 1969 года она приехала в Вологду, и здесь вскоре начался их роман. Завершился он тем, что в августе того же года Дербина переехала с дочерью в деревню Троица, в двух километрах от Вологды, и устроилась на работу библиотекарем. Позднее она вспоминала:
«Я хотела сделать его жизнь более-менее человеческой… Хотела упорядочить его быт, внести хоть какой-то уют. Он был поэт, а спал как последний босяк. У него не было ни одной подушки, была одна прожженная простыня, прожженное рваное одеяло. У него не было белья, ел он прямо из кастрюли. Почти всю посуду, которую я привезла, он разбил. Купила я ему как-то куртку, замшевую, на «молнии». Через месяц спрашиваю - где? Он так спокойно: «А-а, подарил, понравилась тут одному».
Все восхищались его стихами, а как человек он был никому не нужен. Его собратья по перу относились к нему снисходительно, даже с насмешкой, уж не говоря о том, что равнодушно. От этого мне еще более было его жаль. Он мне говорил иногда: «Люда, ты знай, что, если между нами будет плохо, они все будут рады…»
Отношения Рубцова и Дербиной развивались неровно: они то расходились, то сходились вновь. Их как будто притягивала друг к другу какая-то невидимая сила. В январе 1971 года всем стало понятно, что это была за сила - темная, злая… «Я умру в крещенские морозы…» - напишет Рубцов в своей «Элегии». Как в воду смотрел…
5 января Дербина после очередной ссоры вновь приехала на квартиру к поэту. Они помирились и даже более того - решили пойти в загс и узаконить свои отношения. Там их какое-то время помурыжили (у невесты не было справки о расторжении предыдущего брака), но в конце концов своего они добились: регистрацию брака назначили на 19 февраля. 18 января молодые отправились в паспортный стол, чтобы там добиться прописки Дербиной к Рубцову. Однако их ждало разочарование: женщину не прописывали, потому что не хватало площади для ее ребенка. Выйдя из жилконторы, молодые отправились в редакцию газеты «Вологодский комсомолец», однако по пути, возле ресторана «Север», внезапно встретили группу знакомых журналистов, и Николай решил идти вместе с ними в шахматный клуб отмечать какое-то событие, а Дербина отправилась в редакцию одна. Через какое-то время она тоже пришла в шахматный клуб, где веселье было уже в самом разгаре. Новоприбывшей налили вина, но она практически не пила, предпочитая тихо сидеть на своем месте. И здесь в какой-то момент Рубцов вдруг стал ее ревновать к сидевшему тут же журналисту Задумкину. Однако досадный эпизод удалось обернуть в шутку, и вскоре вся компания отправилась догуливать на квартиру Рубцова на улице Александра Яшина. Но там поэта вновь стала одолевать ревность, он стал буянить, и, когда успокоить его не удалось, собутыльники решили уйти подальше от греха. В комнате остались Николай и Людмила.
Л. Дербина вспоминает: «Я замкнулась в себе, гордыня обуяла меня. Я отчужденно, с нарастающим раздражением смотрела на мечущегося Рубцова, слушала его крик, грохот, исходящий от него, и впервые ощущала в себе пустоту. Это была пустота рухнувших надежд.
Какой брак?! С этим пьянчужкой?! Его не может быть!
- Гадина! Что тебе Задумкин?! - кричал Рубцов. - Он всего лишь журналистик, а я поэт! Я поэт! Он уже давно пришел домой, спит со своей женой и о тебе не вспоминает!..
Рубцов допил из стакана остатки вина и швырнул стакан в стену над моей головой. Посыпались осколки на постель и вокруг. Я молча собрала их на совок, встряхнула постель, перевернула подушки…
Рубцова раздражало, что я никак не реагирую на его буйство. Он влепил мне несколько оплеух. Нет, я их ему не простила! Но по-прежнему презрительно молчала. Он все более накалялся. Не зная, как и чем вывести меня из себя, он взял спички и, зажигая их, стал бросать в меня. Я стояла и с ненавистью смотрела на него. Все во мне закипало, в теле поднимался гул, еще немного, и я кинулась бы на него! Но я с трудом выдержала это глумление и опять молча ушла на кухню…
Где-то в четвертом часу я попыталась его уложить спать. Ничего не получилось. Он вырывался, брыкался, пнул меня в грудь… Затем он подбежал ко мне, схватил за руки и потянул к себе в постель. Я вырвалась. Он снова, заламывая мне руки, толкал меня в постель. Я снова вырвалась и стала поспешно надевать чулки, собираясь убегать.
- Я уйду.
- Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь меня оставить в унижении, чтобы надо мной все смеялись?! Прежде я раскрою тебе череп!
Он был страшен. Стремительно пробежал к окну, оттуда рванулся в ванную. Я слышала, как он шарит под ванной, ища молоток… Надо бежать! Но я не одета! Однако животный страх кинул меня к двери. Он увидел, мгновенно выпрямился. В одной руке он держал ком белья (взял его из-под ванны). Простыня вдруг развилась и покрыла Рубцова от подбородка до ступней. «Господи, мертвец!» - мелькнуло у меня в сознании. Одно мгновение - и Рубцов кинулся на меня, с силой толкнул обратно в комнату, роняя на пол белье. Теряя равновесие, я схватилась за него, и мы упали. Та страшная сила, которая долго копилась во мне, вдруг вырвалась, словно лава, ринулась, как обвал… Рубцов тянулся ко мне рукой, я перехватила ее своей и сильно укусила. Другой своей рукой, вернее, двумя пальцами правой руки, большим и указательным, стала теребить его за горло. Он крикнул мне: «Люда, прости! Люда, я люблю тебя!» Вероятно, он испугался меня, вернее, той страшной силы, которую сам у меня вызвал, и этот крик был попыткой остановить меня. Вдруг неизвестно отчего рухнул стол, на котором стояли иконы, прислоненные к стене. На них мы ни разу не перекрестились, о чем я сейчас горько сожалею. Все иконы рассыпались по полу вокруг нас. Сильным толчком Рубцов откинул меня от себя и перевернулся на живот. Отброшенная, я увидела его посиневшее лицо. Испугавшись, вскочила на ноги и остолбенела на месте. Он упал ничком, уткнувшись лицом в то самое белье, которое рассыпалось по полу при нашем падении. Я стояла над ним, приросшая к полу, пораженная шоком. Все это произошло в считанные секунды. Но я не могла еще подумать, что это конец. Теперь я знаю: мои пальцы парализовали сонные артерии, его толчок был агонией. Уткнувшись лицом в белье и не получая доступа воздуха, он задохнулся…
Тихо прикрыв дверь, я спустилась по лестнице и поплелась в милицию. Отделение было совсем рядом, на Советской улице…»
А вот как описал эти же события в своем «Дневнике» Ю. Нагибин: «Когда он хрипя лежал на полу, она опомнилась и выбежала на улицу. «Я убила своего мужа!» - сказала она первому встречному милиционеру. «Идите-ка спать, гражданка, - отозвался блюститель порядка. - Вы сильно выпимши». - «Я убила своего мужа, поэта Рубцова», - настаивала женщина. «Добром говорю, спать идите. Не то - в вытрезвитель». Неизвестно, чем бы все кончилось, но тут случился лейтенант милиции, слышавший имя Рубцова. Когда они пришли, Рубцов не успел остыть. Минут бы на пять раньше -его еще можно было бы спасти…»
В протоколе о гибели Н. Рубцова зафиксированы икона, пластинка песен Вертинского и 18 бутылок из-под вина.
Вологодский городской суд приговорил Л. Дербину к семи годам лишения свободы за умышленное убийство в ссоре, на почве неприязненных отношений. За несколько месяцев до этого убийства Дербина отдала в набор свой второй (первый - «Сиверко» - вышел в свет в 1969 г.) поэтический сборник «Крушина», предисловие к которому написал Н. Рубцов.
Л. Дербина отсидела пять лет и семь месяцев, после чего ее амнистировали в связи с Международным женским днем. После этого она приехала в Ленинград и устроилась на работу в библиотеку Академии наук. В те же годы она стала работать над книгой «Воспоминания».
Книга увидела свет в 1994 году. И тут же вызвала яростные споры. Одни называли ее «кощунственной», писали, что имя Дербиной проклято навеки, другие давали право этой женщине на покаяние. Сама Л. Дербина рассказывает:
«Меня немного отпустило только восемнадцать лет спустя - в 89-м, 3 января, на Колин день рождения. Три года до этого епитимью исполняла, наказание за грехи. Раньше все это угнетало, очень тяжело было жить. А снял отец Иринарх епитимью - сразу стало легче, что-то я познала такое, такую истину… Мне и Коля приснился, в его день рождения. Будто ведут меня на расстрел - за то, что его погубила. Идем, сбоку ров глубокий, а на той стороне - группа морячков. Один оборачивается, улыбается, я смотрю - Коля. Вдруг он отделился от этой группы и идет ко мне. У меня сердце замерло. А он перепрыгнул через ров, подошел, приобнял меня. «Вот видишь, -говорю, - меня из-за тебя расстрелять хотят». А он в ответ с улыбкой: «Знаю…» А в этом «знаю» - тут все: и надежда, и утешение, и желание ободрить. Он вернулся к товарищам, а меня ведут дальше, и уже ничего черного, только покой…»
Р. S. В 1973 году на могиле Н. Рубцова поставили надгробие - мраморную плиту с барельефом поэта. Внизу выбили надпись: «Россия, Русь! Храни себя, храни!»
В 1996 году, к 60-летию поэта, в Вологде открыли мемориальную доску на «хрущевке», где он жил и погиб.
Осколки туч разбросаны по крышам,
Туман седой окутывает мир,
Реактор ядовитой пылью дышит,
Стон ветра раздается из квартир.
Чернобыль плачет едкими дождями,
Просачиваясь в землю кислотой,
Людские судьбы вырваны с корнями
Губительной минутой роковой.
Ужасный взрыв нарисовал границу,
На «до» и «после» разделяя день.
В мгновенье люди превратились в птиц,
Летящих прочь из сел и деревень.
И стали города запретной зоной
В следах от катастрофы навсегда.
Чернобыль, облучением пронзенный,
Умолк навеки, там живет беда.
Осколки туч разбросаны по крышам,
Земля укрыта мертвой сединой…
И только скрип качелей в парке слышно,
Что нарушает призрачный покой.
Снежинка на моей ладони,
Растаяв, пальцы обожгла.
Напрасно в холод на пироне
Тебя стояла я ждала.
Пришел твой поезд ровно в восемь,
Но среди лиц я не нашла
Того, кто сердцем мне так дорог,
Кого так долго я ждала.
Не ты ли милый обещал,
Что для тебя я все на свете,
Ох, как мне больно, что ты лгал,
За что любовь мою ты предал???
С застывшими в глазах слезами
Стояла я, гудок утих.
Колеса скорость набирали
Я с криком бросилась под них.
Лежала я, толпа сбежалась
И снег лицо мне застилал,
Стекая тонкими ручьями,
Как будто тоже он рыдал…
Пришел твой поезд через сутки,
Тебя встречать я не пришла.
Ты ждал, обида кралась в душу
И ты подумал - «предала».
Ты ждал и адрес мял в руках,
Ты ничего не понимал,
А все вокруг тебе кричало:
«Ты опоздал, ты опоздал».
Есть с кем, есть чем, негде - трагедия! Есть с кем, есть где, нечем - комедия! Есть где, есть чем, не с кем - драма! Есть с кем, есть чем, а зачем? - ФИЛОСОФИЯ!