.
«Да будет свет!» - сказал собачий бог…
И я сквозь череду реинкарнаций
Прошёл…
И на растерзанном матраце,
Примерив душу, к мамке под бочок
Проковылял…
Родня уже жуёт,
Скулит, но бодро чавкает при этом…
Я крут…
Я поднимаю пистолетом
Короткий хвостик…
С богом, и вперёд!
Который день еда сменяет сон,
А сон еду…
Прозрел уже и хнычу,
Среди цыплят нашел себе добычу,
Но очень страшно…
Грозен и силён
Старик петух, гоняет со двора…
Бегу…
Одна из лап коротковата,
Поэтому хромаю, и куда-то
Всё не туда…
Смеётся детвора…
Идём к реке…
Хозяин впереди,
Взял на руки…
Теперь-то примет в стаю!
Лизнуть его хочу, но так мешает
И тянет вниз подкова на груди…
…Ну, вот и всё…
Свиреп собачий бог…
Исправился. Могло ли быть иначе…
…Вода была холодной и прозрачной
Дорогой вдаль…
Не худшей из дорог…
.
Посланник богов безымянных, увы, не промазал.
На лазерный, видно, сменил допотопный прицел.
И небо, которое только что было в алмазах,
Свернулось в овчинку, и краешек чуть заалел.
Лишь капельку крови поймал я ладонью неловко.
Скатилась она в придорожную липкую грязь…
…И крылья расправив, взлетела, как божья коровка,
И мир накренился, позволив ей в небо упасть…
Свет клином сошелся, в тот свет отразившись наивно,
Я богу молился, и тут же дерзил сгоряча.
Звенящие капли июльского тёплого ливня,
Обрывок пространства и время с чужого плеча.
В чем мать родила я стоял на коленях устало.
Великая честь - превратиться в безликую часть…
…Казалось, что небо на землю некстати упало,
И мир накренился, позволив мне в небо упасть…
Сбежать бы, исчезнуть, уйти подобру-поздорову.
Презреть суету, и томление духа, и тлен.
Десятки, и сотни, и тысячи божьих коровок,
А, может быть, капелек крови из вспоротых вен,
С ладоней моих обреченно взлетали навстречу
Заре восходящей грядущего судного дня…
…Дробились минуты, пространство давило на плечи.
И мир накренился, и небо упало в меня…
.
В январе на улицах вода,
темень с чадом.
Не увижу больше никогда
тебя рядом.
У меня из горла - не слова,
боли комья.
В жизни так еще не тосковал
ни по ком я.
Ты стоишь, как Золушка, в снегу,
ножки мочишь.
Улыбнись мне углышками губ,
если можешь.
В январе не разыскать следов.
Сны холонут.
Отпусти меня, моя любовь,
камнем в омут.
Мне не надо больше смут и бед,
славы, лени.
Тихо душу выдохну тебе
на колени.
Упаду на них горячим лбом.
Ох, как больно!
Вся земля - не как родильный дом,
а как бойня.
В первый раз приходит Рождество
в черной роли.
Не осталось в мире ничего,
кроме боли.
И в тоске, и в смерти сохраню
отсвет тайны.
Мы с тобой увидимся в раю.
До свиданья.
шут
устало упало на пол одеяло -
безжизненный парус, пустой парашют.
и мало-помалу, упрямо и ало
заря занималась… а маленький шут,
забытый под сбитой в комочек подушкой,
лежит терпеливо в сплошной темноте…
ему под подушкой и страшно, и душно,
и так не хватает присутствия тех,
кто сбросил на пол парашют одеяла
и быстро растаял в пришедшей заре…
под мятой подушкой игрушка лежала -
завидная роль у шута при дворе.
Copyright: Аркадий, А Эйдман, 2013
Свидетельство о публикации 113 091 209 250
___________________________________
за молоком
вот - бидончик молока,
вот - дорожка, вот - клюка.
и пока дойдёт до дома -
все минуты - как века…
а всего-то - метров сто,
в старом худеньком пальто,
вдоль насупленных подъездов
и заснеженных кустов.
через пропасть - каждый шаг.
и ползёт так, не спеша,
в пальтеце и в дряхлом теле
эта вечная душа.
дома кот облезлый ждёт,
но коварен скользкий лёд…
шаг, падение… у жизни
будет новый оборот…
Copyright: Аркадий, А Эйдман, 2013
Свидетельство о публикации 113 091 808 411
.
Дабы избавить башку от зудящего треска,
Пил стаканАми на кухне без сахара чай.
Нервным стаккато крутилась в мозгах SMS-ка:
«Рейс номер надцать. Приеду в субботу. Встречай.»
Взять себя в руки. Сюрприз, но в запасе неделя.
Денег занять. Против ветра ударить рублём.
Плотским утехам предаться на съёмной постели.
Миг наслажденья, а дальше - гори всё огнём.
Или,
Послав на все че… виртуальную шоблу,
Выйти в реал. Оглядев холостяцкую клеть,
Дикой берлоге придать человеческий облик:
Вымыть хотя бы полы или пыль протереть.
Шторы сменить и диван в три мятежных пружины
Выкинуть к чёртовой матери, новый купив.
Грудой белья удивить постируху-машину,
Всыпав в неё этот самый… ну, как его… «Миф».
Водке - бойкот, и, занявшись здоровьем вплотную,
Утром трусцой три км, вечерами - спортзал.
Джинсы купить или шмотку какую крутую.
Что нынче носят? Отстал, безнадёжно отстал.
Пропылесосить, встряхнув, черепную коробку,
Мозга винчестер очистив от всякой пыжни…
Так и мечтал, пока пальцы, блуждая по кнопкам,
Текст набивали: «Отбой. Не готов. Извини.»
.
…Так важно иногда, так нужно,
Подошвы оторвав натужно
От повседневной шелухи,
Недужной ночью с другом лепшим
Под фонарем полуослепшим
Читать мятежные стихи,
Хмелея и сжигая глотку,
Катать во рту, как злую водку,
Слова, что тем и хороши,
Что в них - ни фальши, ни апломба,
Лишь сердца сорванная пломба
С неуспокоенной души…
.
Ему на вид, пожалуй, не больше двух. Песок сбегает струйками из горсти. Он это слово ловит, как белый пух, и по слогам боится произнести. Подходит робко, трогает за ладонь, глаза, как небо, преданы и чисты. Он напряженно смотрит на детский дом и выдыхает: «Мамочка, это ты?» - и ждет ответа сжавшись, как ждут удар, как обрывают резко чужую нить… Он загадал - однажды услышать «да» и веру в это чудо теперь хранит, и нет обиды в ясных его глазах, и нет вопроса: «Взрослые, почему?». Он мог бы сам об этом мне рассказать, но я боюсь - не выдержу, не пойму, когда он будет, милый смешной малыш, мне говорить, что Боженька любит всех и всех прощает… Разве себе простишь, что предаешь застенчивый этот смех, что отнимаешь руку, отводишь взгляд, что ищешь оправдания - «не теперь»… А он стоит, ни слова ни говоря, и прорастает светом своим в тебе, глаза, как небо, преданы и чисты, и в них слезинки копятся и звенят…
Он выдыхает: «Мамочка, это ты?»
И сердце отвечает: «Конечно, я»
.
Если сейчас у вас все хорошо - не обольщайтесь. Если все плохо - не отчаивайтесь.
В розовой справке - его диагноз, насмешки детей, сожаленья взрослых, а он листает ночами атлас и очень хочет поехать в Осло, он так мечтает увидеть фьорды, где море спрятано, как в колодце, и пусть на ногах он стоит не твердо, зато он твердо решил бороться. И где-то в очереди к хирургу /невропатологу, терапевту/ он карандаш замыкает в руку и начинает писать куплеты, он сам подбирает свои аккорды, к струне приручая строптивый пальчик, и пусть на ногах он стоит не твердо - зато он верит в свою удачу. И дни проходят в знакомой боли, в борьбе, что просто вошла в привычку, он получает пятерки в школе и улыбается - как обычно, он сам выбирает себе дорогу, маршрутка, трамвай, институт культуры, и все свыкаются понемногу с его нескладной смешной фигурой и забывают его походку, его неправильные движенья, когда на гитаре он бьет чечетку невероятного напряженья, когда в его песнях - легко и просто - суда возвращаются на ночь в порты, и под дождем засыпает Осло - столица волшебных норвежских фьордов. Он видит камни в соленой пене, в ладони капля - хрустальной рыбкой, гитара, спящая на коленях, незабываемая улыбка. В розовой справке - его фантомы, давно исправленные изъяны, а он бежит по зеленым склонам - навстречу северному сиянью. И кто-то все так же над ним смеется, его стесняется и жалеет, не видя, как в море садится солнце, и гордые скалы над ним алеют, не слыша, как чайки взмывают с криком и новичка принимают в стаю… Сказка о маленьком - и великом. Такая волшебная…
И простая.
.
Этот город называется Москва.
Эта улочка, как ниточка, узка.
Эта комната - бочонок о два дна.
И сюда приходит женщина одна.
Меж ключиц её цепочка дивных бус,
он губами знает каждую на вкус,
он срывает их, как капельки с листа,
а она стоит, как девочка, чиста.
Это чёрт её придумал или Бог?
Это бредил ею Пушкин или Блок?
И кому была завещана в века
эта смуглая, точеная рука?
Эти чёрные, печальные зрачки
открывали все засовы, все замки.
Ей подвластны все дворцы и все дома -
это входит в дом к нам Истина сама.
Изгоняли её с тронов короли.
Увозили в кругосветку корабли.
Оставались караулить берега
ложь-разлучница, распутница-деньга!
А она ломала руки о ключи
и срывала цепи бусинок с ключиц,
и лежали они, весом в шар земной,
на прямых ладонях Истины самой.
.
С времен Великого потопа
Прошли века, года, часы…
Когда-то, чтоб увидеть попу,
Пардон, пришлось бы снять трусы…
А что сейчас? Теперь другая
Совсем у женщин честь и стать.
Мы нынче попу раздвигаем,
Чтоб нитку «стрингов» увидать…
.
- Мой конь притомился,
.. .. .. .. .. . стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать?
.. .. .. .. .. . Скажите мне, будьте добры.
- Вдоль Красной реки, моя радость,
.. .. .. .. .. . вдоль Красной реки,
До Синей горы, моя радость,
.. .. .. .. .. . до Синей горы.
- А как мне проехать туда?
.. .. .. .. .. . Притомился мой конь.
Скажите, пожалуйста,
.. .. .. .. .. . как мне проехать туда?
- На ясный огонь, моя радость,
.. .. .. .. .. . на ясный огонь,
Езжай на огонь, моя радость,
.. .. .. .. .. . найдешь без труда.
- А где же тот ясный огонь?
.. .. .. .. .. . Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом…
- Фонарщик был должен зажечь,
.. .. .. .. .. . да, наверное, спит,
фонарщик-то спит, моя радость…
.. .. .. .. .. . А я ни при чем.
И снова он едет один,
.. .. .. .. .. . без дороги,
.. .. .. .. .. .. .. .. .. .. во тьму.
Куда же он едет,
.. .. .. .. .. . ведь ночь подступила к глазам!..
- Ты что потерял, моя радость?-
.. .. .. .. .. . кричу я ему.
И он отвечает:
.. .. .. .. .. . - Ах, если б я знал это сам…
.
В неведомом саду, у тайных врат,
Где берега податливы и зыбки,
Срывает восхищённые улыбки,
И источает тонкий аромат.
Кофейных лепестков атласна шаль,
И филигранны краешки оборок
Узорчатой каймой тончайших створок,
За коими - Божественный Грааль.
Касанье губ - и дрогнет лепесток,
Доверчиво раскрыв жемчужный венчик.
Прозрачностью своею так застенчив
Росою пряной выступивший сок.
Природой не придумано пока
Нежней и совершеннее цветка.
.
звонок / как обычно/ - два раза, и коврик в прихожей,
все так же мне «welcome» моргает застиранным глазом.
и ты, в длиннополом халате, на рясу похожим,
снимаешь пальто торопливо, и тянешься сразу -
губами к губам /так привычно, как зубы почистить/-
уже до секунды наш час отработан годами.
зевая, из кухни твой кот наблюдает пушистый,
ко мне интерес потерявший, он брезгует нами…
опять на конвейере - кофе с ликером ванильным,
под душ, в полотенце, две капли миндального масла,
на диске - гитара мотивом заезженно-пыльным,
пятнадцать минут / засекаю… / и лампа погасла,
тропинками давними руки блуждают по телу,
я знаю давно, где и как отпечатаны пальцы.
не помню, когда же я впрямь тебя дико хотела?
но что-то опять заставляет меня задыхаться.
***
еще пять минут… рассекают машинные фары,
на бледном лице потолка оставляя морщины…
«тебе хорошо?» - «да, любимый, ты просто в ударе." -
и чмокнул довольно, еще раз оставшись мужчиной…
как кадры из пошлого фильма - опять сигареты…
и ты поправляешь ажур моих тонких бретелей,
по комнате ходишь, позируя, полуодетый.
«Ты знаешь, наверное, мы уже перегорели…»
ты вскинул глаза, удивленно: неверный сценарий!
ошибка, поломка, загадочный сбой в механизме!
«Ты знаешь, наверное, всё мы уже отыграли…
пора возвращаться к своим неигрушечным жизням…»
у самых дверей, как и раньше, целуешь за ушком,
/услужливо - сумочку/: «Ты позвонишь выходными?»
устало смеюсь: «нам теперь притворяться не нужно!
давно не влюбленные…
и не любовники… ныне…»
.
.
Мы без вас, словно лодка без вёсел,
Словно яхта без паруса в шквал.
Мы без вас, словно зимы без вёсен,
Стол без хлеба, без снега февраль…
Вы выносите наши капризы,
Слезы, ревность и прочий бедлам…
Шоппинг терпите наш в магазинах
И вечерний вояж по друзьям…
Кто согреет нас в бурю лихую,
Кто поддержит и руку подаст?
Кто разделит судьбу непростую,
Хоть всю жизнь между нами контраст?
Мы же дарим вам ласку и нежность,
Красоту и домашний уют…
Так сложилось, что в звездную вечность
Половиночки вместе идут…
Мы подарим вам солнце и небо,
Поцелуи в беседке в саду…
Только вы разглядите царевну
В той лягушке, что плачет в пруду…
.
Нет, бытие - не зыбкая загадка.
Подлунный дол и ясен, и росист.
Мы - гусеницы ангелов; и сладко
въедаться с краю в нежный лист.
Рядись в шипы, ползи, сгибайся, крепни,
и чем жадней твой ход зеленый был,
тем бархатистей и великолепней
хвосты освобожденных крыл.