Скончался владелец городского кинотеатра. Похороны состоятся в четверг в 10:30, 12:40, 14:55 и 19:00.
Все знают, что жизнь это смертельная болезнь. Все мы умрём, но между нами есть разница в месте, способе и времени смерти…
Неверующие упрекают нас, что мы, православные священники, не только напоминаем верующим о смерти, но и пугаем их ею. Это не так. Мы и себе, братья и сестры, и всем тем, кто имеет уши, дабы слышать, говорим лишь истину: мы оставим этот мир. Это знают и неверующие, но они не знают и не хотят знать о том, что душа бессмертна и что она предстанет пред лицом Божиим, чтобы принять или блаженство вечное, или муку вечную. А мы должны это знать, должны быть теми, кто понимает, что делает.
Милый, мне грустно, я скоро умру.
Нет, мне не страшно сойти с твоих рук.
Ветер в глаза, как провидец, глядел,
в доме просторном слонялся без дел.
Белым барханным песком замело.
Видишь, босая, касаюсь его.
Вот и смиренна не ропщет душа,
к гостье невидимой делает шаг.
Бездна седая у стен сторожит.
Знаешь, любовь моя, жить бы и жить.
Смерть ли так пахнет, как ландыш лесной?
Грустно мне, милый, умру я весной…
На кладбище всегда тихо… что бы мы смогли услышать души близких нам людей…
Охотник этот скрытный.
Ружья он не носил,
Но лебедей разбитых
С прогулок приносил.
Вот жаворонки спели,
Побрёл он без ружья.
Во сне в дыму сгорели
Прислуга и семья.
Покаялся он в церкви,
Поплакал у ручья.
Роздал долги тут всем же.
«Остался только я.»
Закрыв глаза, кружился,
Решительно пошел,
О край обрыва сбившись,
Погибель он нашел.
Последнее, что видел
Его потухший взгляд,
Как лебеди над ним
Летят, летят, летят…
Не вы даете другим людям жизнь - и вы не вправе ее забирать.
Больничной палаты звенит пустота -
Больные любезно ушли по соседям,
Доносятся запахи праздничной снеди
И голос дежурной, ушедшей с поста.
С плафонов стекает неоновый свет,
Пустые кровати рядами белеют.
Лишь мама лежит, и мы у постели.
С отцом я… Мне только четырнадцать лет.
Смертельной болезнью измученный лик,
И русых волос разбросаны пряди,
усталость немая в блуждающем взгляде
и проблеском ясным сознания миг…
Мне было четырнадцать. Ей - тридцать пять.
Болезнь отнимала последние силы.
Она - в двух шагах от холодной могилы,
Мне важное что-то так хочет сказать.
«Будь счастлив, сынок… Будь послушен отцу» -
Одними губами шептала она мне
Так тяжко, как будто ворочала камни,
И слёзы по капле текли по лицу.
«Теперь остаётесь вы в жизни вдвоём» -
Шептала она с нарастающим звуком.
«Любите, сынок, берегите друг друга!
Прости, что испортила детство твоё…»
Там пятые сутки она не спала -
Дремота сменялась удушливым спазмом
На просьбы спасти отвечали отказом.
И дальше терпеть уже не смогла.
И смерть наступила спустя полчаса -
Зрачки закатились, дыханье прервалось,
и мышц сокращений, снимая усталость,
по мертвому телу прошлась полоса.
Отец меня выгнал - картина не та,
Трезвея буквально в течение мига!
Он этого ждал, так как не было сдвига
В болезни её… Я теперь - сирота.
До нового года всего только час,
больные его проводили в постелях,
с завидным размахом везде шло веселье,
но всё это вовсе не трогало нас.
Прошло много жизни - уже сорок лет
Без малого мамы моей нет на свете,
Я рано женился, без бабушки дети
Росли и учились, и я уже дед.
В последние дни, что венчают года,
Я вновь прохожу через пережитое
И тотчас, лишь только глаза я закрою,
то вижу картину, что видел тогда:
Больничной палаты звенит пустота -
Больные любезно ушли по соседям,
Доносятся запахи праздничной снеди
И голос дежурной, ушедшей с поста.
С плафонов стекает неоновый свет,
Пустые кровати рядами белеют.
Лишь мама лежит, и мы у постели.
С отцом я… Мне только четырнадцать лет.
Смертельной болезнью измученный лик,
И русых волос разбросаны пряди,
усталость немая в блуждающем взгляде
и проблеском ясным сознания миг.
Мы не можем выбрать, как и где нам родиться, но можем выбрать, как умереть и когда.
Взметнув рукой, словно отбив в воздухе ее бессильный, протестующий ответный жест, мужчина улыбнулся:
- И сейчас этюд гниет, умирает. «Все, что цветет скоротечно, скоро и увядает!»
- Это откуда цитата? - шепотом спросила женщина, вновь ощутив обморочную дурноту.
- Это мое, личное, - спокойно ответил Петр. - Я ведь маклер, а плох тот маклер, который не умеет при случае импровизировать «под антик».
Жить в Петербурге действительно невозможно. Зато умереть тут - действительно красиво.
Место, где люди живут хотя бы несколько столетий, обязательно станет напоминать о смерти. Любое место - необязательно Петербург. Хотя к Петербургу это относится особенно.
Часы останови, забудь про телефон
и бобику дай кость, чтобы не тявкал он,
накрой чехлом рояль; под барабана дробь
и всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
начертит в небесах «Он мертв» над головой,
и лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
регулировщики в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был неправ.
Созвездья погаси и больше не смотри
вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Рано или поздно все умирают… И каждый раз наивно этому удивляешься и огорчаешься…
Земля горела под ногами
И кровь сочилась из нее.
Я так хотел приехать к маме,
Я так хотел обнять ее.
Виновница всему война…
«Ты слышишь, стерва?
Будь проклята!
Все было в жизни у меня -
Работа, деньги и друзья!
Но ты забрала все,
Оставив только память!»
Теперь стою на краюшке обрыва
Повсюду кровь, тела и взрывы…
День за днем на лице улыбка…
Лишь бы только не доставали…
- У меня, как всегда - отлично! Все в порядке… дышу…живая…
И беспечности этой маска, просто стала второю кожей…
Я хотела б начать сначала… толко сердце… оно не может…