Как-то Учитель спросил:
-Что для вас является наибольшей проблемой в общении с другими людьми?
Ученики задумались, наконец, один из них сказал:
- Я знаю, Учитель. Меня просто бесит ситуация, когда я договариваюсь с кем-то о встрече, прихожу, а его нет вообще или он заставляет меня ждать.
Другой ученик сказал:
- А меня больше всего раздражает, когда кто-нибудь обещает мне что-то, а потом не делает.
Третий ученик пожаловался:
- Я просто ненавижу, когда человек не дает конкретного ответа. Не важно, предлагаю ли я ему товар или спрашиваю, как он собирается провести выходные.
Больше учеников в тот день не было. Учитель спросил первого ученика:
- Скажи, ты хоть раз опаздывал куда-то?
- Я не помню таких случаев, может быть, только в детстве. Я постоянно смотрю на часы и тороплюсь.
Второго ученика Учитель спросил:
- Ты всегда выполняешь свои обещания?
- Да, - ответил ученик, - чего бы мне это ни стоило!
Третьему ученику Учитель задал вопрос:
- Ты сам всегда конкретен в своих высказываниях?
- Абсолютно! - воскликнул третий ученик.
- А теперь представьте, - сказал Учитель, - что вам не нужно никуда спешить, совершенно необязательно отвечать за свои слова и можно говорить общими словами, практически ни о чем.
Каждый из учеников подумал о своем, и, увидев, как все трое задумчиво опустили головы, Учитель продолжил:
- Нас больше всего раздражает в других то, чего мы сами не можем себе позволить. Мы думаем, что это проблемы, но гораздо чаще это наша зависть. Не нужно злиться на ближнего - ищите ответ в себе…
Друзья, всегда есть люди, которых нам в той или иной ситуации сложно понять или принять, давайте поделимся в комментариях тем, что вы делаете и как вы принимаете подобных людей, чтобы не раздражаться. Мы думаем, что у каждого из вас найдется несколько уникальных советов, которые помогут другим!
Его пули всегда летели точно в цель. Как заговоренные. Идеальная десятка. Его улыбка. Стеснительная. Скрытые глаза за темными очками. Всегда в очках. Даже когда стрелял. Сколько насмешек было из-за этого. Но после того как в споре он положил в десятку десять пуль с расстояния в два километра насмешек не было. И стрелял как обычно… В темных очках. А теперь вот… Война. Только за первый месяц больше пятидесяти врагов на его прицеле. Ни одного промаха. Те же очки. Та же улыбка. Спустя два дня он погиб. Засада. На месте гибели была найдена его винтовка. С пустым магазином. Дальше нашли четыре трупа. Командир лично захотел взглянуть в глаза павшему герою. Спустя мгновение он вышел белый как полотно. Он никому ничего не сказал. Позже, когда война закончилась, тихим, пьяным шепетом, сидя в одном из баров, он рассказал что при осмотре трупа он увидел отсутвие глазных яблок в обоих глазницах. Военный врач установил что они отсутствовали с рождения.
Дали прочесть резюме одной барышни.
С щедрой россыпью грамматических и синтаксических ошибок и прелестной фразой «Я ни могу быть как все и не люблю хотьбу строем».
По-моему, трогательно.
Хотьбой и близким ноябрём навеяло воспоминаний.
На первом курсе нам объявили: 7 ноября все добровольно, но в обязательном порядке идут на демонстрацию, и не абы как, а спортивной колонной.
Ну, репетиция, выстроили, подровняли, мы вразнобой прошли туда-сюда, я решила, что на этом дело и закончится.
Как же.
Прибежал заполошный лысый дядька с воплем «Хочу шестнадцать девушек!».
И уже на следующий день я и ещё пятнадцать медленно соображающих и по этой причине не успевших затесаться в толпу дурищ таскали здоровенный ромб: четыре алюминиевые трубы как стороны и ещё одна диагональю, для жёсткости конструкции.
Внутри ромба шли восемь крепких мальчиков и несли на своих плечах деревянный щит, тоже в виде ромба.
А на этом щите должна была стоять фигуристая девица в позе мухинской колхозницы и держать развевающееся знамя, символизируя собой и знаменем нацеленную на светлое будущее молодую поросль.
На репетициях девица сидела, вцепившись в края щита и подвизгивая, плавно двигаться у мальчиков не получалось, наш внешний ромб налетал на внутренний и наоборот, и лысый распорядитель надрывался «строем идти! ровным красивым строем, а не скопом!».
За день до демонстрации выдали форму.
Синие спортивные штаны на вырост и блискучую голубую футболку, похожую на мужское нижнее бельё, у моего деда такое было.
Красота неописуемая.
Ладно, красный день календаря, поутру собрались, подтягивая штаны и блестя футболками.
Занимавший меня вопрос, как именно девица будет стоять на щите без опоры, разрешился - к щиту присобачили кусок металлической трубы и сунули в него древко знамени, то бишь чтоб девица держалась за него, а выглядело бы так, что это она держит стяг своей спортивной рукой.
А месяц-то ноябрь, чай, не лето.
Нам, ромбоносильщицам в штанах, ещё ничего, а девица в красном гимнастическом купальнике через минут двадцать цветом тела сравнялась с нашими штанами.
За час ожидания замёрзли как цуцики, и когда скомандовали выдвигаться, рванули по проспекту практически бегом, налетели на впереди идущую колонну и смяли её. Что ещё раз доказало: боевой порядок ливонских рыцарей не утратил своего значения и в постфеодальную эпоху.
Чтоб не свалиться во время нашего марш-броска, девица, можно сказать, обвилась вокруг древка.
Тут небольшое отступление.
Я тогда снимала комнату у одной знойной тётеньки, которую раз в неделю навещал пожилой бойфренд, замминистра какой-то, любивший беседовать со мной на тему «раньше думай о родине, а потом о себе» и разговаривавший в стиле отчётного доклада очередному съезду партии. Этот хрыч строго спросил, иду ли я на демонстрацию, и затем полчаса разливался соловьём на предмет, какая честь мне оказана, причём - авансом. А потом сказал, что будет стоять на трибуне, с краю, и что я должна помахать ему рукой, а он отмашется в ответ. Я пожаловалась хозяйке, мол, ещё и высматривай его, а она сказала: - Тебе трудно? Махни ты ему, а то старый пень и на тебя, и на меня заодно обидится, оно мне надо?!
Конец отступления.
Кое-как нас отцепили от предыдущей колонны, и бодрым шагом, левой-правой, синие от холода, стуча в такт шагам зубами, ровным красивым строем мы вышли на площадь.
Девица приняла устремлённую позу, одной рукой схватилась за древко, мёртвой хваткой, вторую красиво отвела назад.
Кто-то из мальчиков сказал ей: - Ирка, а ты чё делать будешь, если палка сломается?
Все, даже девица, хихикнули, представив.
И в этот самый момент древко не выдержало нагрузки и переломалось у основания.
Вот так я впервые узнала, что мысль материальна.
Хихиканье прерасло в аханье, а затем в приступ идиотского смеха.
Мы чуть не выронили ромб, крепкие мальчики ржали как кони, щит с девицей заплясал.
Давно живу на свете, но годы не стёрли из памяти образ отчаянно балансирующей на щите девицы: вытаращенные от страха глаза, в руке флаг, в каждом мускуле боль и ужас.
А мне ж ещё помахать надо было.
Выглядывать хозяйкиного любовника на трибуне было некогда, так что я выпустила ромб и замахала обеими руками в нужную сторону, ромб опять чуть не грохнулся, потому как несли его уже не все шестнадцать человек, а лишь пять-шесть наиболее стойких и ещё дееспособных, остальные, скрючившись от смеха, в полуприсяде передвигались рядом.
С трибуны партия и правительство ошалелыми глазами глядели на этот цирк.
Но в ответ всё-таки помахали.
Кое-как мы прошли.
До сих пор интересно: как девица удержалась на щите и почему она не убила распорядителя и организатора этого действа.
Хотя как убивать - он и так пребывал в предынфаркном состоянии.
А через пару дней к хозяйке припёрся друг сердца.
Ласково глянул на меня и сказал: - Какая у нас замечательная молодёжь! Идёт счастливая, радуется, смеётся! У нас на трибуне сердце пело от гордости за нашу молодую, достойную славы отцов и дедов смену!
Почему-то приснилась бабушка. Старенький фартук. Худые, чуть сутулые плечи, лицо смутно, но в глазах лучики. Присела на краешек дивана. Нет, за собой не звала. Положила руку на лоб, как когда-то в детстве. Рука прохладная и немного шершавая. И улыбка…
Она удивительно улыбалась. Даже, когда плакала, все равно улыбалась. Слезы растекались по морщинкам, лицо было мокрым и блестело, а на губах улыбка. Я никак не могла понять - почему, если она плачет. Однажды спросила. «Чтоб ты не испугалась и не огорчилась»…
Короткий отчетливый сон. Когда открыла глаза, показалось странным, что ее нет рядом…
Мне было семь лет, когда…
Обычно с «продленки» я приходила в пять часов. Трезвонила в звонок и вопила: «Ба!!! Открывай!!!» Она плохо ходила, с палочкой, и долго шла открывать. У меня был свой ключ. Но мне нравилось, как она обнимала меня возле двери, нравился её ванильный запах и шепот на ухо: «Моя золотиночка пришла».
В тот день я звонила очень долго. Потом полезла в портфель за ключом.
Дверь в её комнату была прямо напротив входной. Она лежала на кровати, положив руку под щеку. Она никогда не спала днем. Говорила: «День для жизни, ночь для сна»…
Сейчас мне странно вспоминать, что я совсем не испугалась. Вообще не было почти никаких эмоций. Только желание дотронуться до её лица. Бабуля была очень старенькая - почти сто лет. Лицо в мелких тоненьких морщинах, тонкие губы, впалые щеки. Откуда я могла знать, что глаза надо закрыть… закрыла… двумя руками…
Потом долго водила пальцем по коже лица, рук… и думала, что она очень красивая, совсем не страшная, хоть и холодная… и, наверное, слышит меня…
Конечно, я не вспомню сейчас, что ей говорила… что-то обычное… какие оценки получила… что Митька опять дергал за косу и сломал мне ручку у портфеля… что Татьяна Ивановна хвалила за чтение и прописи… а старые туфли были лучше - новыми натерла пятку… что-то еще… Мне даже не надо было слышать её ответы - я знала все, что она может сказать, сделать, как пожалеть, чем накормить. Очень важно было само её присутствие в доме. Детский мозг не воспринимал смерть как потерю, пока я её видела.
Никогда и никого больше не было для меня ближе и роднее. Когда она снится, всегда что-то потом в моей жизни меняется к лучшему.
И еще… Я знаю смерть наощупь. И наверное поэтому уже почти ничего не боюсь.
Однажды Хемингуэй поспорил, что напишет короткий рассказ, состоящий всего из нескольких слов, способный растрогать любого читателя.
Он выиграл спор:
«Продаются детские пинетки. Не пригодились»
В августе 1999 года инженера Иво отправили в срочную командировку в одну дикую страну.
На языке дикой страны инженер Иво знал только одно слово - ляпушька, так его коллега Андреас называл свою русскую подружку. Маленькая лапа пушистой кошки, Pftchen, ляпушька.
Дедушка Франц предостерёг: - Будь осторожен. Я знаю этих русских, мы им тогда всыпали на Зееловских высотах, думаешь, они это забыли?!
В самолёте Иво убедился - не забыли, мстят. Спинку переднего кресла пришлось подпирать коленями, стюардесса сказала, что помочь не может, их, стюардесс, двое, а падающих спинок пол-самолёта. Про то, чем кормили, вспоминать не хотелось, но оно само о себе настырно напоминало.
В аэропорту Иво встретила главный проектировщик фрау Анна Сергеевна, валькирия лет пятидесяти, привела к страшной ржавой машине без ремней безопасности, строго наказала не прикасаться к двери, а то замок не держит, и на сумасшедшей скорости, в лязге и дребезге отвезла в гостиницу.
Утром фрау Анна заезжала за Иво, вечером привозила, лично сопровождала до входа, грозно зыркая и рявкая на девушек приятной внешности, но очевидно сомнительной репутации. От зырка и рявка красавицы тушевались и теряли задор, а их позы - призывность.
В пятницу всем коллективом бюро отметили успешное решение проблем, пожелали счастливого пути, и фрау Анна, к ужасу Иво от рюмки не отказывавшаяся, усадила его в свой гроб на колёсах. Гроб натужно пыхтел и стучал внутренностями, а на последнем километре встал. Фрау Анна наговорила гробу непонятных энергичных слов, не помогло.
- Такси тебе на утро заказали, а отсюда сам дойдёшь, тут рядом, вдоль того дома, потом налево - и гостиница, с девками там не заговаривай, без штанов останешься. Ну всё, спасибо тебе, помог, запустим производство, разбогатеем, приедешь - на мерседесе возить будем.
И неожиданно расцеловала.
Вечер стоял тёплый, во дворе дома на скамейке сидела девушка с книжкой, вокруг скамейки носилась собака сложносочинённой породы, низкое солнце просвечивало волосы девушки и делало её похожей на пушистый золотой одуванчик.
Если бы не отмечание успешного завершения, Иво бы не отважился. А так решительно направился к скамейке, аккуратно упал к ногам девушки и правдоподобно закатил глаза от невыносимой боли.
Девушка вскрикнула, вскочила и бросилась к нему.
Собака тоже бросилась, взлаяла, но кусать не стала, а преданно посмотрела и лизнула в щёку.
- Кажется, я вывихнул ногу, - простонал Иво.
- Я не понимаю! Вы можете встать?
Из окна первого этажа выглянула женщина, и Иво увидел, как его жена будет выглядеть через тридцать лет.
- Надюша, что там такое? Он не пьяный, нет? Что-нибудь сломал? Надо скорую вызвать! Доктора!
- Найн доктор! - закричал Иво.
- Мама, он не хочет доктора!
- Он что, немец? Бедный мальчик! Сейчас я позову Ирину Степановну, она язык знает.
Из подъезда выбежала его будущая Schwiegermutter, вместе с девушкой они дотащили прыгающего на одной ноге Иво до своей квартиры, усадили в кресло в маленькой комнате. В другом кресле сидел сердитый старик. Все четверо говорили одновременно, собака за компанию радостно лаяла.
Я хотел с вами познакомиться, я Иво. Наденька, что он говорит, какие ивы? Дожили, немчура недобитая в доме! Может, он голодный? Ой, у меня ж там оладушки! Получи, дед, подарок от единственной внучки! Я не понимаю! И чайник поставь. Сметаны положи побольше, худой какой, кто его тут кормит, в чужой стране. Мы им задали жару в 45-ом, на Зееловских высотах, будут помнить! Я Иво! А, вот и Ирина Степановна!
Симулянт еле отбился от предложения вызвать скорую, и муж говорящей по-немецки женщины отвёз его в гостиницу.
- Надюша, тебе не показалось, что уходя, мальчик хромал не на ту ногу?
Утром в субботу в дверь позвонили, Надя открыла, на пороге стоял давешний травмированный с букетом. Розы в букете были не первой свежести, что, по замыслу продавца, компенсировалось обилием завивающихся бумажных ленточек и ядовито-зелёным целофаном. Немец расшаркивался, что-то объяснял, а потом замолчал, покраснел и сказал: - Ляпушька!
Стоял со своим дурацким букетом из неликвида, смешной, растерянный и очень, очень милый.
Из немецкого Наде в голову пришло только Анна унд Марта баден (спасибо, Ильф с Петровым), но потом вспыл граф Алексей Толстой, и она взяла букет и сказала: - Битте, ой, то есть данке, мин херц!
Через год Иво приехал просить Надиной руки и сердца.
Не один. С дедушкой.
Надя переживала, а Иво её утешал: - Не будут же они стрелять друг в друга!
Дедушка Франц немножко знал по-русски, а дедушка Александр - кое-что из немецкого.
- Ванья здрастуй! - сказал дедушка Франц.
- Гитлер капут! - сказал дедушка Александр.
Этого хватило. Вечером сидели за бутылкой, спорили, рисовали схемы какие-то, наверно, сражались на Зееловских высотах, где в 1945 году вполне могли встретиться - мобилизованный в 17 лет Франц и призванный в 18 Александр.
Хорошо, что не встретились.
Дедушка Франц умер в начале 2005.
Дедушка Александр сказал: - Будет ждать меня, немчура, там договорим.
Пережил на три месяца.
Утром Иво будит Надю: - Просыпайся, ляпушька!
- Доброе утро, мин херц! - говорит Надя.
Иво по пути на работу отвозит в детский сад маленькую Нину, а Надя отправляет в школу Франца-Алекса.
Где-то наверху, а может, внизу, а может, в другом измерении, в какой-нибудь Вальгалле к разговору прислушиваются дедушка Франц и дедушка Александр, вздыхают довольно, говорят друг другу Гитлер капут! и Ванья здрастуй! и опрокидывают по стопочке.
Или из чего там пьют - из рогов, что ли.
- Она гордячка, нА людях не плачет.
Небось, за баней прячется, коза! -
Махнул рукой старик (сосед по даче),
Сердито глядя прямо мне в глаза.
- Не стой столбом, не заперта калитка…
А за спиной что прячешь? Верно, клад?
Я протянула деду в руки плитку:
- Вы передайте Нюре шоколад.
- Сама снеси. До бани путь не труден.
А выйдет Нюрка - трёпки ей задам,
Чтоб впредь в сады не смела лазить к людям
И ихнюю клубнику лопать там!
Я возразила деду: - Бог же с Вами!
- Так, то не девка - сущая беда! -
Насупившись клокастыми бровями,
Он буркнул вслед: - Сгорел бы со стыда.
…
Она и впрямь за баней хоронилась,
Сидела там в майчонке и трусах
Под старой сливой, что над ней склонилась,
Цепляя веткой бант на волосах.
Лопатки - словно сложенные крылья
На голом тельце щуплого птенца.
Лицо в слезах, но и они не смыли
«Прямых улик» с чумазого лица.
- Как от тебя клубникой пахнет сладко! -
Я улыбнулась, - Ладно, я шучу…
И протянула Нюрке шоколадку:
- Возьми себе.
- А ты?
- Я не хочу.
И Нюрка из обёртки неумело
Достала шоколад, шурша фольгой.
Понюхала: - Такой ещё не ела,
А может ела… Нет… Тот был другой.
(Зашмыгав носом) - Ты не злишься, значит,
Что я в твой сад залезла?
- Больше нет.
- А деда Ваня наказал. И мячик
В сарай убрал, и мой велосипед.
Ещё сказал, что раз его позорю,
Он сдаст меня немедленно отцу, -
Поведала своё мне Нюрка горе,
Соплю рукой размазав по лицу.
- Вы разве с папой вместе не живёте? -
Я села рядом в мягкую траву.
- Теперь у папы есть другая тётя.
Как мама умерла, я здесь живу.
- Прости, что я твою клубнику ела… -
Потупив взгляд, сказала Нюрка вдруг, -
- Мне деда Ваня порки дал за дело,
А так он добрый, он - мой лучший друг!
Мне стало стыдно… Как же я ничтожна!
Из-за клубники развезла сыр-бор,
Поймав соседку днём, что осторожно
Залезла в сад ко мне через забор.
Несла я чушь и мерзость, без разбора,
Нависнув над воришкой, как гроза,
А та, трясясь и сжавшись у забора,
Испуганно таращила глаза.
- Ты вот что, детка, кушай шоколадку… -
Я пробурчала что-то невпопад,
Подумав: «Нюрка, как тебе несладко.
Здесь не поможет даже шоколад.»
…
Оставив Нюрку, я неслась от бани
Туда, где Нюркин дед колол дрова,
Сказать ему: «Простите, дядя Ваня,
Я не права! Я очень не права!»
И то ли зной в разгаре, самом пике
Июльского безветренного дня,
А может запах приторный клубники
Почти душил, преследовал меня.
…
- Ну ладно… Что уж… - Он развёл руками.
Глаза блеснули влажно, вздрогнул рот, -
И ты звезда: то чуть не с кулаками
К девчонке лезешь, то наоборот…
Я Нюрку напорол, конечно, малость,
Завёлся, старый дурень, да всерьёз!
А ей от жизни так уже досталось,
Что говорить о том нельзя без слёз.
Мать померла, отец всё хлыщет где-то,
Забыл наш дом, и девка не мила…
И, как назло, клубника в это лето
У нас не уродилась. Вся сгнила.
А Нюрка… Эх, дурёха! Непоседа!
Крутилась возле грядки, как лиса,
С вопросом: - А когда поспеет, деда,
Клубничка? Может через два часа?
…
Старик умолк, кряхтя, присел на чурку,
И тихо буркнул мне через плечо:
- Ты вот что, дочка, не серчай на Нюрку,
Пять лет всего ей. Глупая ещё.
…
А ночью я металась по постели:
Мне снилась Нюрка - снилась без конца!
И на её тщедушном бледном теле
Торчали крылья, словно у птенца.
И я топтала ягоду по саду
Кричала: «Это ты всему виной!»
Рыдала Нюрка: «Тётенька, не надо!»
Летая, словно ангел, надо мной.
Дождавшись утра, я с клубничной грядки,
(В одной сорочке, не умыв лицо!)
В корзинку ягод собрала остатки,
Её поставив Нюрке на крыльцо.
Мне было горько, стыдно. Стыдно дико -
Как мой поступок был вчера убог!
Жаль, отоспела Нюркина клубника.
Но скоро вишня вызреет, даст Бог.
Я шла по окраине деревни, как раз здесь через мостик, недалеко была березовая роща. Перейдя осторожно мостик я приближалась к дивной кудрявой березе. Вообще здесь было красиво и край сибирский очень красивый сам по себе. А березы там сильные и могучии, а какой у них несравненно вкусный сок. Весной там несчесть сколько бутылочек привязано к деревьям и каждый в деревни знает где его, чужие не трогают никогда. Да там очень красиво. Я постояла у березы выпила из дедовой бутылочке, что привязана к березе, соку, и пошла вниз к реке…
знаешь я в школе писала сочинения на 5−7 страниц не меньше и до 10 доходила, а вот с русским проблема… так мне учитель всегда говорила Оля ты напиши на пару страниц ошибок будит меньше… а я в ответ так как же я же тему не разовью будит непонятно …))))
та мы и не договорились я писала на 7 листов с массой ошибок и за литературное содержание у меня было 5, а за орфографию 2…((((((((
Сегодня не жарко, а так хорошо и приятно пахнит кукурузным хлебом .Я лежу на кровати и мне не хочется вставать я еще не пойму со мной ли это все происходит. Здесь так красиво, виноградная лоза заплела беседку так красиво, что кажется это некое живое творенье .В небе парят голуби и радуются своему хозяину. Нет это не сон, но мне страшно проснуться в этой сказки и понять, что это на самом деле, это не сон и не иллюзия все так как и должно быть. Во дворе залаяла собака маленькое чудо открыло дверь спальни и побежало к нам в постель с криками Мама, Папа я соскучился .Мы смеёмся обнимаемся и мы счастливы, как не когда. Это не сон. И это так здорово…
Антон Ильич неважно видит, плохо слышит и ходит с трудом.
У Антона Ильича, военного летчика, повоевавшего на множестве объявленных и необъявленных войн, хорошая пенсия. Он доплачивает там сколько-то, и пять раз в неделю, а иногда и по субботам, к нему приходит хмурая работница соцслужбы Шандора - за продуктами сходить, приготовить на скорую руку, прибраться. Шандора - человек честнейший, копейки чужой не возьмет, но у них с Антоном Ильичем уговор: 50 грамм до работы - для задору, 50 после - от устатку. Бдительные домовые бабки засекли, что время от времени Шандора покупает бутылку водки, и считают Антона Ильича тихим алкоголиком.
Антон Ильич женился поздно, между корейской и вьетнамской войнами, а дочка родилась еще позже, ему за 50 перевалило. Дочка пошла неизвестно в кого, училась в трех институтах, ни одного не закончила, пребывая в метаниях и хотениях всего и сразу. В 90-х решила заняться бизнесом, но не тут, а там, а для бизнеса нужен начальный капитал. Антон Ильич дураком никогда не был, видел, что из дочки бизнесменша - как из стрекозы бомбардировщик, но дочка рыдала, жене вызывали скорую, и он сдался: поменяли просторную квартиру в самом центре, сталинку, рядом с парком, на убитую однокомнатную хрущевку. Дочка рыдать перестала, расцеловала родителей и отбыла со всей вырученной доплатой в Германию, пообещав писать, звонить, разбогатеть и вернуться.
Звонить не звонила, изредка приходили открытки с парочкой фраз, всегда без обратного адреса. Сначала из Германии, потом из Португалии, а последним, уже после смерти жены, пришло письмо из Бразилии. В письме была фотографии дочки с неизменным недовольным выражением лица и с хорошенькой мулаточкой на руках - внучкой Мишель. И никаких подробностей.
В Бразилии Антон Ильич не бывал. Только над.
В хорошую погоду Антон Ильич с двух до четырех сидит на лавочке, не у подъезда - там соседки жизни не дадут, чуть подальше. Думает и ничего не ждет.
Прошлым летом у него появились друг и подруга.
Друг - косматое чудовище Красс. А подруга - тоже косматое, да еще выкрашенное во все оттенки от фиолетового до розового, избалованное до безобразия 15-летнее чудовище Лили. Родители назвали в честь какой-то прабабки Лилией, хорошо хоть не Розой. Ударение на второй слог временно примиряло.
Красс радостно рыскает вокруг, принося добытые сокровища к ногам хозяйки - то сломанную ветку, то старый драный ботинок, как-то приволок мертвую крысу и сильно обиделся, не получив похвалы и одобрения.
Антон Ильич называет Лили Лилечкой. Лили морщится, но терпит. Ей интересно, в каком платье была покойная жена Антона Ильича, когда он первый раз ее увидел, и что Александра Викентьевна отказалась с ним встречаться, потому как он не читал «Войну и мир» (когда мне читать было, Лилечка, да и не охотник я до чтения, но прочел, за месяц прочел). И про самолеты интересно. И про Дальний Восток. И про дочку, и про внучку (красавица, не хуже тебя, Лилечка). Антон Ильич слушает про Дэна из одиннадцатого класса, козел козлом (не надо так говорить, Лилечка; да если бы вы его видели, вы б сами сказали, что козел!), про идиотку Моргунову (одни понты и полторы извилины; не надо так, Лилечка), про то, что родители озверели, не знают, чего хотят, уйду в монастырь, еще наплачутся (что ты, Лилечка, они тебя любят, как умеют, но любят).
Половина соседок считает Антона Ильича педофилом. Вторая половина убеждена, что малолетняя прошмандовка нацелилась на гробовые сбережения.
Потом случилась радость: Антон Ильич начал получать письма. От Мишель. Письма были напечатаны крупным шрифтом (смотри, Лилечка, она понимает, что я почти слепой), на конвертах яркие марки с ягуарами, страусами и броненосцами (они переезжают часто, Лилечка, как обоснуются окончательно, тогда адрес напишет), в письмах про то, что все у них хорошо, даже замечательно, что мама много работает и ее очень ценят (я и не верил, что из Тани что-то получится, а видишь, Лилечка, она остепенилась; вот бы Александра Викентьевна порадовалась, какая у нее хорошая внучка, почти взрослая, умница, как ты, Лилечка).
Этим летом родители отправили Лили на два месяца в Англию - язык подучить, ну и вообще полезно.
В августе она вернулась - стриженая под призывника, с тремя сережками в ухе и одной над бровью.
Бабки у подъезда Антона Ильича, косясь на шалаву крайне неодобрительно, сказали, что умер, еще в июле. Не мучался, уснул и не проснулся. Военкомат хоронил. С караулом, с оркестром, красиво.
А одна, самая противная, хуже химички, добавила:
- Ну что, обломились денежки, не получилось к рукам прибрать?
Лили хотела на нее Красса натравить, но сдержалась (они несчастные, Лилечка, не нужны никому, оттого и несчастные).
Через пару недель Лили наткнулась у магазина на похмельную Шандору.
- Господи, что ж это ты со своей головой сделала, страхолюдье какое. Все мечтал, что внучка приедет да что вы с ней подружитесь. Радовался, что про внучку узнал. Говорил, что умирать не страшно. А писем больше не было, я ящик проверяла.
Какой там приезд, какая там дружба, какие письма?.. Папа Лили в детстве собирал марки. И бразильские там были. Правда, все гашеные, но Антон Ильич со своим зрением таких подробностей рассмотреть не мог. И ноутбук у Лили свой. И принтер. Родители еще в шестом классе купили.
Темнота. Жутко трясуться руки в поисках чего-то очень важного… Но чего? Не знаю… Лихорадочно охлопываю карманы. Сигареты… Не то. Но закурить стоит. Нужно искать дальше… Вот оно… Нашел!!! Продольно-скользящий затвор с легким радостным звоном выплюнул гильзу. В ту же секунду с тихим лязгом он закрылся загоняя в ствол новую смерть… Я вспомнил что искал… Примкнув глазом к прицелу я смотрел с крыши в окно ближайшей пятиэтажки… Кровать… Ее золотистые волосы раскинуты по подушке… Губы… Я нервно сглотнул представляя как целую ее теплые ото сна губы. Переместил прицел правее… Вот он. Мой бывший лучший друг… Я улыбнулся ощущая банальность и нелепость ситуации. Палец нажал на курок. Продольно-скользящий затвор снова плюнул гильзой и забрал новую смерть в ствол. Я переместил прицел левее и на миг залюбовался золотстыми волосами ощущая как я соскучился по ним… Через мгновение прдольно-скользящий затвор снова совершил свое маленькое путешествие…
В нашем слегка отдаленном районе есть приличное количество многоэтажек. А вот аптек как-то неочень. Соответственно очереди за лекарством периодически имеют место быть. Не далее как вчера. Аптека. Топчусь я в очереди, и невольно слушаю такой вот диалог между провизором (аптекаршей) в возрасте ближе к 50-ти и покупательницей - высокомерной фифой студенческого возраста, которая О! Боже! стояла в очереди среди черни. И вот, эта профурсетка приказным тоном не терпящего возражений и отказа вопрошает: -Так. Что вы мне ПОСОВЕТУЕТЕ от мигрени? -??? -Ну, что непонятного? У меня часто болит голова. -Девушка, так вам сначала надо к врачу обратится, а не в аптеку. Сюда люди приходят уже с рецептами по диагнозу, ну… по заболеванию, понимаете? - ответила очень интеллигентная и милая аптекарша. При этом тон голоса был… ну, … так бы лично я разговаривала с дитем - дауном или олигофреном. -Ха! Да у нас участковая терапевт дЭбилка не обученная. Была я у неё, так знаете, что она мне сказала? Она резюмировала, что это от того, что я недавно на корте связки потянула. Ну не дура ли, а? (Слово «резюмировала» она интонацией и взглядом на очередь особо выделила, как на ее взгляд современное и умное, и остальному быдлу в очереди не подвластное пониманию. Так и подмывало у неё уточнить: то есть - резолютивная диагностика вас не устроила? Еле сдержалась. Звините, отвлеклась немного.) Провизор немного помолчала и выдала: -Ну, что мне вам сказать, без рецепта я не могу вам ничего выдать. Вы лучше в платную поликлинику обратитесь, они-то вам точно что-либо ПОСОВЕТУЮТ, правда очень не бесплатно. -ВАУ! И правда, как я первая сама не догадалась. И усвистела, оставив после себя шлейф вонючих духов. А провизор «себе под нос» только и вздохнула. -Иди голубушка, иди… Понакупают себе зачетов, экзаменов и дипломов, а потом на таких же как и сами, как говорит мой внук «баллоны катят». ТЬФУ! Как же они все дальше будут жить? У кого учиться? У кого лечиться…
Первое письмо он написал в семь лет.
Криво, косо, как смог.
Утром оставил его под подушкой, вечером не нашёл.
Понял - ушло, и стал ждать.
Через пару месяцев узнал, что письмо должно быть в конверте и что его надо бросать в синий ящик.
Расстроился, плакал, Янка-Негритоска увидела, стала выпытывать, что болит, кто побил, ничего не болит, отстань, дура.
Повезло, стащил конверт у медсестры, на нём было написано мелко и непонятно, он зачёркал всё, сверху подписал кому и опустил в синий ящик, что на столбе, рядом со школой.
Снова стал ждать.
Учительница читала им рассказ про Ваньку Жукова, объясняла, почему Константин Макарыч письмо не получит.
Адрес нужен, а где взять.
А весной, перед самыми каникулами, к Янке-Негритоске приходила мать. Пьяная, страшная, кричала, трясла калитку, пока не свалилась и там же, у калитки, уснула. Янка пряталась у старших девочек, боялась, что мать впустят.
Он решил, что и не надо. Чем так, лучше не надо. Глупости всё это. Если б хотела, нашла бы. Значит, не хочет.
Учился ни шатко ни валко, но десятилетку окончил.
Отслужил, пошёл на завод, учеником.
И сложилось: за семь лет высший разряд, лучший спец на заводе, а уйдёт Слепцов с тракторного на пенсию, так и во всём городе, зарплата как у начальника цеха, директор за руку здоровается.
Квартиру ещё до армии дали, дом старый, трубы сгнили, штукатурка на голову сыплется, ничего, деньги зря не тратил, на ветер не пускал, в прошлом году поменял хрущобу на хорошую однушку с большой кухней, машину купил, не новую, но бегает как молодая.
В детстве был некрасивый, может, потому его никто не взял, с возрастом выправился, девицы глазки строят, но жениться пока не хочет, рано.
Летом собирается в гости к Янке-Негритоске, во Францию, в город Сен-Кантен, она там замужем за ветеринаром со смешной фамилией Мунье.
Пить не пьёт, ну, может хорошего пива бутылку раз в неделю, а так, чтоб по-серьёзному - нет.
Не потому что трезвенник.
Просто ежели крепко выпьет, то ищет лист бумаги и пишет большими печатными буквами:
МАМА Я ТУТ
И ждёт.
- Привет, Лени!
- Здорова, Снейк. - Что жить надоело? Чего меня не дождался. Будить надо, коли приспичило. Шляешься по лесу без ноги. Или в герои решил записаться?
- Да ладно тебе, дружище. Всё же в порядке.
- Ну-ну. Дверь жутко скрипит. Смажь, я пройдусь по местности. И раз уж «всё в порядке» заканчивай бездельничать и вали на крышу понаблюдай за происходящим вокруг.
- Оки! И с добрым утром. Да, кстати, неподалёку я оленя ранил. Заберёшь? Пиршество устроим.
Снейк вышел. Дождался, пока Лени смазал скрипучесть, запер её, поднялся наверх в наблюдательную часть крыши. И отправился вглубь леса, держа наготове самодельный арбалет.
Не далеко пришлось идти, прислушиваясь к округе. Сегодня довольно тихо. Кровавый след оленя четко вывел на хозяина. Он лежит и в нём теплиться жизнь, осталось только нажать на курок и освободить бедолагу от мучений.
Что-то не так. Снейк замер на месте, не торопясь тратить стрелу на, и без того, немощного животного. Пуля прожгла ухо. Он лишь уловил траекторию её полёта и, не задумываясь, нажал на курок. Шорох чуть правее и стрела пронзила другого противника в голову. Их всего было двое. Повезло. Первого пришлось добить, перерезав горло охотничьим ножом, следом оленя.
Он перетащил на себе всех в дом.
- Эй, Лени, какого чёрта ты там делаешь, если подпустил ко мне этих уродов?!
Тишина.
-Лени?!
Снейк нацелил арбалет, прямо в дверь наверху, поднимаясь по ступеням. Вновь позвал напарника по имени. Послышались слабые шорохи. Дверь открылась от лёгкого толчка ногой. Лени лежал на полу, истекая кровью.
- Что произошло?
Лени протянул руку.
- Голубь принёс письмо. Пока я его снимал с птицы, меня подстрелили. Я не видел кто, зато слышал, как они радовались и пошли по твоим следам. Прости, Снейк, расслабился я и тебя подвёл.
- Справимся.
Снейк поднял напарника, уложил на кровать и осмотрел рану. Чуть выше сердца. Ничего не поделаешь. Помощи ждать не откуда. Остаётся только одно - собрать в кулак всё своё хладнокровие и помочь другу, избавить от мучений.
Тела перенёс в подвал и бросил в печь. Удалил следы крови в доме. Обезвредил и зашил себе ухо. Оленя разделал и отнёс в морозильную камеру. И только тогда, когда свалился на диван, вспомнил о записке.
«Надеюсь, лесные человечки вы сберегли моё имущество. Рад сообщить, что я в пути к вам. Теперь мне есть куда всё это девать и что вы теперь вернётесь богатыми по своим домам, к родным. Благодарю за работу. Ваш Эндрю».
Снейк закрыл на засов все двери и вновь спустился в подвал. Включил тусклый свет. Зашёл за печь, надавил на потайную дверь в стене, включил фонарь и вошёл. Большое количество золотых слитков запылилось, но всё же приятное зрелище. Золотые мечты туманят разум.
Прогремел выстрел. Снейк умер мгновенно с мечтающей улыбкой на лице.